Я СТАНОВЛЮСЬ КОМАНДИРОМ

Я СТАНОВЛЮСЬ КОМАНДИРОМ

Солнце лениво поднималось в синее небо, по которому плыли рыхлые, клочковатые облака. Начинало припекать. С высоток побежала талая вода, рождая еще робкие, извилистые ручейки.

Подставив спины первому весеннему теплу, мы стояли в траншее у наблюдательного пункта командира дивизии, ожидая майора Боровикова. Он пришел не один: с ним был подполковник из разведотдела корпуса-высокий, плечистый, с пробивающейся сединой в красиво зачесанных волосах. Мы видели его впервые, как и он нас.

Однако, когда майор представил ему разведчиков, он почему-то с удивлением переспросил:

Я не успел ответить – меня опередил Шолохов.

– Он у нас бывалый.

А кто-то в шутку добавил:

– В ночных поисках спит умело – сразу отличает своих от немцев…

Подполковник рассмеялся.

– Веселый вы народ, разведчики!.. Ну вот мы и познакомились.

На следующий день меня вызвали в штаб. Переступив порог покосившейся ветхой хатенки, я доложил:

– Товарищ подполковник! По вашему приказанию рядовой Пипчук явился.

Подполковник встал, улыбнувшись, протянул мне руку:

– Здравствуй, разведчик! С сегодняшнего дня ты не рядовой, а младший сержант… Значит, командир.

Услышав последние слова, я опустил глаза и решительно не знал, что ответить. Мне почему-то вспомнились школа в далеком казахском кишлаке, учительница немецкого языка Елена Константиновна Церр. Я вдруг увидел своих ребят-одноклассников…

… Елена Константиновна, раскрыв, классный журнал; посмотрела на класс. Но мне казалось, что смотрит она только на меня, и я спрятал глаза за спину товарища. Учительница это заметила.

– Пипчук, отвечай урок.

Я с неохотой поднялся из-за парты и начал считать:

– Айн, цвайн, драйн, четверайн, пяти… Класс дрогнул от взрыва смеха. Елена Константиновна резко повернула голову. На ее очки в позолоченной оправе упали лучи солнца. По стенам метнулись два белых пятнышка.

– Садись, – строго сказала она. – Зер шлехт! Почему я вспомнил эту картину из школьной жизни? Наверно, потому, что мне стало стыдно. Стыдно от того, что я, воюя с немцами, не знаю их языка. Но мне, рядовому разведчику, до сегодняшнего дня это было простительно. А сейчас, когда меня выдвигают в командиры?

– Ну, что вы, товарищ подполковник, – смущенно ответил я, – какой же из меня командир? Вы меня лучше…

– Ну нет, – перебил подполковник. – Уже имеется приказ.

– Приказ уже подписан, – подтвердил майор Боровиков.

Преодолев смущение, я задумался: к чему вся эта церемония? Ведь раз приказ уже есть, сообщить о нем мог бы и не подполковник. Я насторожился.

– Мы тебя решили взять в армейскую разведку, – вдруг сказал подполковник. – Как ты смотришь на наше предложение?

Я вообще никогда не спешу с ответом, а тут и совсем смолк. Стою, думаю, а перед глазами – боевые ребята-разведчики. Друзья, с которыми я каждодневно делил радость, печаль, невзгоды. И вдруг – покинуть их, уйти от них навсегда. Ни за что!

И я отказался. Мой довод – дружба сроднила нас навеки – был принят во внимание.

В роте, куда я вернулся из штаба, меня окружили товарищи.

– Что, накачку дали?

– Получил новую задачу?

– Нет, – отрезал я.

– Тогда зачем вызывали? – настойчиво допытывался Шолохов.

– Младшим сержантом сделали… А потом предложили перейти в армейскую разведку.

– И как?

– Кажется, выкрутился…

– Кажется… – обидчиво протянул Шолохов. – А если снова вызовут и прикажут прибыть к новому месту службы?

– Все равно из роты никуда не уйду, – рассердился я.

– Вот это да! Значит, навеки вместе?

Я кивнул. Шолохов снял шапку и крикнул:

– А ну, ребята, качнем новоиспеченного командира!..

Повозились, пошутили и взялись за оружие. Потом получили боеприпасы и пошли на передний край.

* * *

Далеко окрест лежала изрытая воронками ничейная полоса, залитая ярким, крепко греющим солнцем.

– А все-таки весна свое берет, – задумчиво сказал Карабердин. – Ей и война нипочем.

И мы примолкли. Над траншеей с оттаявшим бруствером, над проталинами, над вывороченной снарядами землей поднималась голубоватая дымка испарений, а над пробившейся первой молодой зеленой травкой проносились заливистые очереди немецких пулеметов.

Весна и война.

Какие два противоположных понятия! И, пожалуй, впервые за все время подумалось, что хорошо бы вытянуться на солнце, дышать и греться. И никуда не идти, под пули, под смерть. Но даже для этих расслабляющих мыслей не хватало времени. Справа донеслось громкое «ура». Это наш сосед пошел в атаку. Ждали своего сигнала и стрелки нашей дивизии. Они напряжены и сдержаны. Над немецкими окопами вспыхивают облака арт-налета. Мерный шелест снарядов над головой заглушается сливающимся гулом выстрелов и разрывов. В ясном весеннем небе появилась ракета и, роняя звездочки, пронеслась, наконец, под самым солнцем, ярким и ласковым. Кто-то, недалеко от меня, поднялся и крикнул во весь голос:

– За Родину! Вперед! Ура!

Эхо могучего слова «ура», прижимаясь к земле, пронеслось над траншеями и окопами. На безжизненную, выбитую и обожженную землю ничейной полосы высыпали красноармейские цепи и под прикрытием артиллерийского вала бросились вперед. Вскоре они уже ворвались во вражеские окопы, огнем вытеснили немцев к Бугу.

* * *

На этот раз мне впервые дали самостоятельное задание, пожалуй, самое трудное из всех, которые приходилось выполнять раньше.

Под ночным, но теплым весенним дождем, хлюпая по колено в жидкой грязи, мы к утру подошли к селу Мегия (в семи километрах от города Первомайска).

Вначале, не прячась, мы стояли в полный рост: оценивали обстановку. Село горело. Прикрытые серой пеленой дождя и дымом, немцы поспешно спускались к Бугу. Но моста в этом месте не было. Как и на чем же переправлялись фашисты? Надо узнать.

Перебегая от дома к дому, мы незаметно подошли к переправе и поначалу удивились. Фашисты по колено в воде брели за машинами. Прямо по реке.

– Упрятали мост от «глаз» авиации, – сказал кто-то из разведчиков.

Разведчик был прав. Немцы построили настил моста ниже уровня реки, и заметить его можно было только вот, так – визуальным наблюдением. И хотя немцы перехитрили наших воздушных разведчиков, но двигались они по этому подводному мосту все-таки медленно, и поэтому на берегу сбились в кучу машины, орудия и люди.

Глядя на эту «пробку», я думал: немцы многому научились за эти годы у нас, русских: ведь такие подводные мосты у нас строили давно. Мы стали сильнее, но фашисты еще яростно сопротивлялись. Окопавшись, мы не без тревоги продолжали наблюдать. Дальше для нас дороги не было: в нескольких метрах – клокочущий, пенистый, полноводный весенний Буг. Лежим, а совесть говорит: непростительно спокойно смотреть, как безнаказанно уходят гитлеровцы, уходят, чтобы снова вести бой против наших ребят, да еще из-за водной преграды.

– Ребята, – шепнул наш весельчак Иван Федотов, – а что, если им устроить холодный душ?

Мысль Федотова оказалась достойной внимания. Разведчики поняли ее без дополнительных пояснений. И я принял решение:

– Выкупаем сволочей!

И наши автоматы дробно ударили в предрассветной тишине. Били длинными очередями, с рассеиванием, и по мосту, и по «пробке» на дороге.

Что тут было! С перепугу гитлеровцы загалдели, бросились в воду, давили друг друга, опрокидывали машины, повозки, чтобы расчистить себе путь на западный берег. Паника поднялась невообразимая. Пробка над Бугом достигла наивысшей плотности.

И вдруг – словно солнце упало в реку, – так ярко полыхнул взрыв. Это мост, вместе с гитлеровцами и их военным скарбом, взлетел в воздух. Перепуганные фашистские саперы раньше времени выполнили приказ своего начальства и подорвали заранее заминированный мост.

На левом берегу реки осталось много непереправившейся техники и людей. Пришлось наводить порядок – мы захватили в плен восемнадцать гитлеровцев и всю технику.

Вскоре к реке подошли главные силы нашей дивизии. Я доложил майору Боровикову обстановку. Он пожал всем нам руки и сказал:

– Славно поработали, ребята. Благодарю. Но вам предстоит еще одно трудное дело. Сегодня ночью разведайте – есть ли немцы на острове, что перед нами. Если есть – определите их силы. Если фашистов на острове нет, переправьтесь на ту сторону Буга, выйдите в тыл гитлеровцам, в село Гаевку, что в семи километрах от реки, и по радио передайте обстановку. Потом получите дополнительные указания. В разведку пойдут трое: Пипчук, Шолохов, Карабердин. Возглавляет группу Пипчук. День даю на отдых и наблюдение. Все ясно?

– А «языка» брать надо? – спросил я.

– Пока нет. Если потребуется, сообщим дополнительно. Главное – разведать оборону гитлеровцев, чтобы дивизия с меньшими потерями форсировала реку.

Наша троица устроилась в прибрежных зарослях. Сеет дождь. Фуфайки промокли и греют слабо. Перед нами – остров. Низкий, песчаный, заросший редким лозняком. На берегу курчавый мелкий кустарник. Движения – никакого, не заметно и траншей. Как командир, я делаю предварительный вывод – фашистов на острове нет. Вывод выводом, а на душе неспокойно-правильно ли я решил? Враг хитер, может, так замаскировался, что мы за целый день ничего не заметили. Но гадай не гадай, а ночная разведка покажет, что к чему.

В полночь от левого берега Буга тихо отплыла легкая лодка. Я сидел за рулем, раздумывая над напутственными словами майора Боровикова:

– В случае чего – держитесь до последнего. Помните – вас прикроем огнем с этого берега…

Это мы все знаем – разведчиков всегда прикроют свои, помогут, поддержат. И сейчас не спят гвардейские минометчики, рота автоматчиков. Ждут нашего сигнала и разведчики-наблюдатели.

Мы плыли по ночной незнакомой реке и радовались, что идет дождь и скрывает нас от врага. Лодка медленно приближалась к острову. То там, то здесь разрывы мин и снарядов поднимали высокие водяные столбы. То и дело нас обдавало холодным душем. Но ни огонь, ни вода уже не могли остановить разведчиков: приказ есть приказ. Мы гребли, держа автоматы на коленях, всегда готовые к бою.

Я коснулся рукой Шолохова и Карабердина.

– Внимание, приготовиться!

Еще несколько минут томительного, медленного, бесшумного движения, и лодка без всплеска ткнулась в песок, точно в назначенном месте – на южном изгибе острова, около развесистой ветлы. Я подполз к кустам, держа автомат на боевом взводе. Шолохов и Карабердин вытащили лодку на берег, под кусты.

Вокруг тишина. Прекратилась даже перестрелка. Но эта замершая округа, настороженная тишина подстегивали, не давали нам задержаться на одном месте. Хотелось как можно скорее выполнить первую часть приказа.

– Что ж, расходимся в трех направлениях, – сказал я товарищам и сам сразу же пошел вперед, Карабердин – влево, Шолохов – вправо.

Как я ни убеждал себя в том, что все будет хорошо, сердце охватывала тревога. Ведь я же понимал, что в сущности разобщаю свои силы. Стоит напороться на гитлеровцев – и каждый будет драться в одиночку, без надежды на помощь товарища. Значит, шансы на успешный исход такой неравной схватки ничтожны. Но я понимал и другое. В данном случае нужно действовать как можно быстрее. Если немцев на острове нет – стрелки выгадают время и начнут переправу в самых выгодных условиях. А если есть… Ну, а если есть, то разведчик для того и существует, чтоб своей жизнью спасти от ошибки тех, кто пойдет за ним… Значит, решение как будто правильное.

Я прополз уже метров пятнадцать и не встретил ни траншей, ни окопов. Никого. Неужели немцы не заняли остров? Почему? Кустарник кончился. Дальше – открытое место и, значит, снова неизвестность. Я двинулся было вперед, как вдруг – ракета. Страшная, глазастая, она сверху бледным светом прижимает меня и, кажется, От нее никуда не денешься. Я плашмя рухнул в грязь и медленно пополз, делая короткие остановки, каждый раз прислушиваясь.

С правого берега Буга доносился тихий говор гитлеровцев, а на острове по-прежнему ни звука. Никак не могу понять – почему все-таки здесь нет немцев? А может, это только их хитрость?

И только когда добрался до противоположной стороны острова, в голове мелькнула догадка: остров с правого берега прекрасно виден. Он весь – как на ладони. И гитлеровцы, возможно, поэтому и не стали его занимать, полагая, что если наши части и начнут переправу, то они немедленно заметят их и обстреляют.

Когда я вернулся к месту высадки, меня уже ждали товарищи.

– Немцев нет, – подтвердили они.

Красным светом фонаря трижды даю сигнал. Через некоторое время повторяю его. С левого берега в воздух одновременно взлетают три ракеты. Это значит, что наш доклад об отсутствии гитлеровцев на острове приняли, а нам следует продолжать выполнение задания…

Как это ни странно, мы почувствовали облегчение, и не только потому, что многие опасности остались позади. Главное, мы знали – сейчас начнется переправа на остров одного из полков дивизии. Значит, мы уже сделали большое, важное дело. И это сознание вселило новые силы, продолжение разведки уже не казалось чересчур сложным. Если удалась одна половина дела, почему не удастся вторая? Как ни крути, у нас, разведчиков, полреки осталось за спиной.

И мы поплыли дальше, обдумывая, как подойти к западному берегу в таком месте, где у гитлеровцев не было наблюдателей. Николай Шолохов ловко действовал веслами, Карабердин и я навалились на один борт и изготовились к бою.

Лодка, красиво описав на воде полукруг, проскользнула в узкий залив, который мы присмотрели еще днем, и пристала к берегу. Такой дерзости немцы, конечно, не ожидали. Да и вряд ли она удалась бы нам, если бы не мартовский дождь – мелкий, густой. Он сыпался с неба, как из решета, скрывая все вокруг.

Осторожно утопив лодку у берега, мы вновь разошлись в трех направлениях. Было два часа ночи. У каждого из нас оставалось три-четыре часа на «работу» и движение к пункту сбора.

Метрах в двадцати от берега я наткнулся на первую траншею – мин перед ней не оказалось. «Видно, не сладко живется фашистам, если они и минироваться не успевают», – подумалось мне, и от этого на душе стало спокойнее, напряжение спало. Я легко перескочил дышащую сыростью траншею и пополз вдоль нее, оглядываясь по сторонам. Нужно было, хотя бы примерно, установить характер обороны противника, прикинуть его силы. Все шло как будто хорошо. И вдруг я как бы остолбенел. В нескольких метрах, словно вынырнув из-под земли, появился пулемет. Он всплеснул пламенем и смолк.

– Попались! – беззвучно прошептал я, жадно всматриваясь во тьму. Возле пулемета топтался гитлеровец с закинутым на голову башлыком.

Шелест дождя усиливался. Сквозь его шум где-то рядом пробилось чавканье грязи. По траншее, тихо разговаривая, шли два немца. Идущий впереди высокий, сгорбившийся гитлеровец спросил:

– Иоганн?

– Ихь… ихь, – торопливо ответил фашист, стоявший около пулемета.

Гитлеровцы, перекинувшись еще несколькими словами, ушли.

У меня так вспотели ладони, что от них отстала налипшая грязь. Вытирая холодными, но чистыми, будто умытыми руками лоб, я снова подумал: попались. И тут же разозлился на себя. Попасться мог один я, а сам, оказывается, все время думал о своих товарищах, подчиненных. Тут-то и понял по-настоящему командирскую долю – все время думать и переживать не только за выполнение приказа, задачи, но и за подчиненных. Даже в их отсутствие думал о них, потому что от того, что со мной случится в той или иной обстановке, зависят и их действия, а значит, и выполнение приказа, жизни многих и многих людей. Значит, нужно идти вперед, выполнять задачу.

И эти слова «надо идти вперед» были для меня как команда, я напряг все силы и, не отрываясь от матушки-земли, отполз немного в сторону и двинулся дальше. Вскоре позади остались вторая, третья траншеи. Я вдосталь полазил вдоль них, определяя, какие из них уже имеют полевое заполнение, а какие еще пустуют.

Для разведчика, преодолевшего оборону врага, открывается оперативный простор. Сразу стало легче, я встал в полный рост и, осматриваясь по сторонам, вздохнул полной грудью. К рассвету достиг восточной окраины Гаевки, где встретился со своими товарищами.

– Какая точность! – сказал Шолохов. – Азимут – штука хорошая.

– Ну, а теперь занять выгодное место для наблюдения, – еще как следует не отдышавшись, но радуясь успешному проведению ночной разведки, скомандовал я.

Устроившись на чердаке заброшенного сарая, мы хорошо просматривали улицу и дорогу, идущую недалеко от Села. По дороге тянулась сплошная вереница машин и повозок. По обочине в липкой грязи, еле передвигая ноги, брели немецкие солдаты. Потом мы засекли расположение батарей, и шифрованная радиограмма понесла добытые нами сведения в штаб дивизии.

Следующий день и ночь прошли спокойно. Мы засекли немало целей, уточнили места расположения резервов, штабов, артиллерии и все это передали в штаб. А рано утром гром артиллерийской подготовки возвестил о начале форсирования дивизией Буга. Тяжелые снаряды советской артиллерии рвались точно в расположении батарей гитлеровцев. Значит, наши радиограммы командованию были кстати. Передовой полк дивизии, сделав рывок с острова, зацепился за правый берег Буга.

А в полдень мы уже стояли перед Боровиковым в одной из хат Гаевки и докладывали о ходе ночной разведки. По его мягкому, тронутому улыбкой лицу мы поняли, что он доволен нами. Мое командирское крещение прошло успешно.

– Что же, – весело произнес Боровиков, – хвалить не стану, представляю вас всех к ордену Славы.