1941 НАЧАЛО УНИЧТОЖЕНИЯ
1941 НАЧАЛО УНИЧТОЖЕНИЯ
22 июня
Мы стояли перед входом в кинотеатр «Коперник»[1] на улице Коперника, а учитель покупал билеты на утренний сеанс, который должен был начаться в 9 утра. Со стороны вокзала раздавались взрывы, как от артиллерийских снарядов или бомб. Очередь в билетные кассы двигалась дальше. Через минуту или две после этого взрывы раздались намного ближе, и мы услышали самолёты. Бомбы или снаряды ударили где-то рядом, потому что мы услышали грохот и падение стен, железа и стекла. Наш учитель сказал нам, что это, наверное, манёвры, но мы сегодня в кино уже не пошли. Учитель велел нам разойтись по домам и сказал, что, наверное, вопрос прояснится. После возвращения домой я узнал, что город бомбардировался. Несколько домов обрушились, были убитые и много раненых. Отец говорит, что это новая война.
23 июня
В нашем доме сегодня никто не спал. Впрочем, ночью продолжалась бомбардировка. В 5 часов утра объявили сводку из Москвы о внезапной агрессии на Советский Союз и о начале Германией войны. Сводка гласила, что эту войну Германия проиграет. С едой не очень плохо, но уже ощущается её недостаток. Ещё можно купить простую и сушёную сельдь, хлеб, соль и другие продукты. С мясом уже хуже. В каком-то магазине несколько часов выдают сахар и рыбные консервы.
24 июня
Русские отступают, и люди говорят, что со дня на день в город войдут немцы. Уже в нескольких точках города по отступающим русским войскам стреляли из окон и подвалов. Это группы украинских националистов и диверсантов в центре.[2] Они занимают нескольких домов на Стрелецкой улице,[3] на Стрелецкой площади[4] и дома возле костёла Девы Марии Снежной. Нескольких из них русские солдаты схватили и расстреляли.
Другие по-прежнему стреляли по русским. Украинские националисты лишили свободы действий приходского ксёндза прихода Божьей Матери Снежной и оттуда, из костёльных окон, обстреливали войсковую колонну на Краковской площади.[5] Русские направили танковое орудие для выстрела в сторону костёла, но люди просили их, чтобы не уничтожали польский костёл, потому что это не поляки обстреливают войсковую колонну, а украинские националисты. Офицер-танкист послал солдат, чтобы проверили, кто стреляет. Украинцев выкурили, и костёл остался целым.
25 июня
Русские объявили, что кто из жителей города хочет, могут отступать вместе с армией. Поезда выезжают с вокзала Подзамче, и все так переполнены, что люди сидят в окнах. Выезжают главным образом семьи служащих и советских работников, но и много поляков, которые не хотят попасть в руки к немцам.
Русские явно отступают не только из города, но вообще из всей Восточной Малой Польши. Но говорят, что снова вернутся сюда. Отступающие колонны идут в боевом порядке. Перед ними и после них с боков под стенами домов идут солдаты с оружием, направленным в окна домов на противоположной стороне улицы. Время от времени солдаты стреляют. Теперь, после нескольких покушений, устроенных украинскими националистами, отряды уже внимательны. Если случится, что войсковая группа останавливается где-то на отдых, солдаты отдают населению свой хлеб, консервы, нередко и бельё.
Город бомбят самолёты, у которых короткий путь с аэродромов до нас. Милицейские и заводские машины ежедневно свозят убитых в морги при кладбищах. Военные власти предупреждают, чтобы на улицах не поднимали никаких сумочек с конфетами или шоколадом. Будто бы существуют доказательства того, что немецкие диверсанты подбрасывают отравленную пищу. При этом они рассчитывают на то, что маленькие дети поднимают всё, что найдут. Люди говорят, что Сталин обещал Германии поражение. Но нам в это не очень верится, тем более что русские отступают.
28 июня
В нескольких местах города люди взломали и ограбили государственные магазины, словно никакой власти в мире уже не было. Это происходило там, где поблизости нет отделений милиции. Самое глупое, что люди взламывают, например, магазины со спортивными товарами или магазины с письменными наборами. Жители ещё боятся трогать магазины в центре города, но на окраинах города мало где целых магазинов. Впрочем, сами продавцы приходят под шумок и набирают из магазинов товары.
29 июня
Сегодня город уже был ничей. За весь день я видел двух русских солдат. Украинские националисты уже выходят из домов. Не боятся никого, потому что власти в городе нет. Будто бы немецкие патрули уже стоят на въезде в город со стороны Яновской улицы.[6] Наиболее возбуждены евреи, которые боятся не столько немцев, сколько украинских националистов. Некоторые евреи уже сейчас отдают соседям-полякам на хранение свои самые ценные вещи, мебель, одежду и даже своих детей.
В городе уже нет магазинов, есть только разбитые помещения, в которых находились магазины. Люди растащили даже двери и дверные коробки. Интересно, что им всё равно, что грабить — лишь бы не быть хуже других и тоже что-нибудь принести домой. Наши соседи — украинские националисты — уже сегодня таким взглядом смотрят на всех, что можно догадаться, что бы было, если они могли свободно действовать.
30 июня
Немецкие войска заняли город одновременно с нескольких сторон.[7] Пехота вошла с улиц Жолкевской[8] и Замарстыновской, а танки от Городецкой[9] и Брюховицкого леска. Также со стороны Персенковки[10] въехали немцы на мотоциклах и бронемашинах. Железнодорожный вокзал, Цитадель, здания тюрем и почты заняли отряды украинских националистов.
Немцы готовят в котлах и походных кухнях под открытым небом и рядом же выкидывают остатки. Около котлов крутится много бедноты и детей. В бывшем здании НКВД ещё можно найти картофель и остатки сухарей.
1 июля
Сегодня на Стрелецкой площади остановились автомобили, а одетый в немецкую форму военнослужащий со знаками различия на погонах заговорил со мной по-украински. Спросил, где улица Чвартакув,[11] и потребовал показать дорогу. Один автомобиль был окрашен в защитный цвет, а второй — с будкой, покрытой палаточной тканью, на дверце шофёра которой были нарисованы стрекозы.
На улице Чвартакув был один дом, занятый немецкими войсками. Перед домом стоял караульный с автоматом на груди. Унтер-офицер дал мне пачку сигарет, половину хлеба и велел подождать. Через некоторое время он вернулся из здания с другими солдатами, среди которых уже находились двое штатских. Когда у одного отогнулась пола пиджака, я заметил кобуру с пистолетом. Долго разглядывали меня, а потом один из штатских спросил по-польски, есть ли у меня желание заработать. Когда я ответил, что да, тогда спросил меня, умею ли я убирать, подметать и держать язык за зубами. Я сказал, что умею всё это, но он выразил сомнение, смогу ли я в одиночку сохранить в чистоте всё здание. Посоветовал мне, чтобы я нашёл себе ещё одного малыша, и мы вдвоём будем поддерживать чистоту в здании. Кроме того мы должны будем чистить ботинки и кожаные ремни.
Из города я привёл Кшисека, с которым дружу. У них большое несчастье. Так же как в моём случае, Кшисек происходит из богатой семьи, у его родителей раньше были имение, фольварки. Сначала Советы, а потом немцы отобрали у них всё.
Нам было разрешено спать в подвале рядом с котельной. Еды у нас было достаточно, и мы собирали в банки суп, хлеб и жир. Завтра это мы отнесём к себе домой. Перед обедом пойдёт Кшисек, а вечером я. Сегодня мы выбивали половики и во дворе жгли мусор. Кшисек говорит, что эти солдаты не такие обычные, если имеют в спальнях половики и пьют вино.
2 июля
Вечером украинская полиция тщательно облила бензином и сожгла большую еврейскую синагогу. Это было великолепное здание. Говорят, что такого второго нет в Европе. Синагога стояла на Старом Рынке,[12] а огонь был такой сильный, что в домах вокруг неё оконные стёкла от жары вогнулись внутрь. Мои товарищи, которые живут поблизости и видели огонь с самого начала, говорили мне, что в огонь бросили нескольких евреев.
От немецкого солдата я получил пачку сигарет, которую отдал отцу. Также заработал одну немецкую марку за то, что показал дорогу немецким мотоциклистам.
3 июля
Сегодня мы с Кшисеком спали в котельной, когда под утро приехали украинцы в немецкой форме. Сегодня у нас с Кшисеком было довольно много работы, так как ботинки солдат были запачканы глиной, грязью и даже калом. У некоторых из них брюки были испачканы кровью. Эти в брюках более тёмного цвета также имели на них пятна, но трудно сказать, была ли это кровь или что-то другое. Один из солдат стирал у крана носовой платок, который был весь в крови. Их автомобили были забрызганы грязью и глиной. Мы чистили ботинки с 6 до 9 утра, а потом убирали двор.
В этот день мы заработали довольно много хлеба, швейцарского сыра и смальца. Нам не дают за работу деньги, только продовольствие. Всё отнёс домой. Буханку хлеба семья съела сразу, а остаток, то есть ломтики и краюшки хлеба, мама порезала и поставила в печь на сухари. Сигареты я отдал отцу, который, несмотря на трудности, не может бросить курить. Потом я отдал маме все деньги, которые мне удалось собрать за чистку ботинок солдатам на улице Чвартакув.
4 июля
Сегодня солдаты уехали поздно вечером, и я видел, как грузили оружие. Мы уже знаем наверняка, что они принимают участие в казнях. Возвращаясь, привезли с собой две машины гражданской одежды, очков, ботинок и портфелей. Кроме того, в машинах было несколько чемоданов. Все эти вещи отнесли в большую комнату в партере дома и велели нам чистить. На одежде не было крови, но зато она была испачкана землёй и глиной. Унтер-офицер велел нам тщательно просматривать карманы и всё содержимое складывать в чемодан. Машины вернулись из Вульки,[13] а солдаты проклинали подъезд к той части города.
5 июля
Был плохой день. Солдаты выезжали дважды: раз под утро, а раз поздно вечером. После возвращения побили меня и Кшисека так, что в этот день мы даже не пошли в комнату за супом. Заметил, что среди них есть два офицера с черепами на головных уборах и буквами SS на отворотах. Один из них говорит по-украински так, как будто никогда не служил в немецкой армии. Со второго выезда, то есть вечернего, солдаты привезли много одежды. Сегодня во время чистки одежды испачкали себе руки кровью, которая частично успела застыть. У меня есть немного хлеба со вчерашнего дня, но нам с Кшисеком не разрешают выходить за пределы здания.
6 июля
Солдаты выехали ночью, а вернулись в 7 утра и пошли спать. Ботинки были забрызганы, нам приказали чистить автомобили внутри. В фургонах мы нашли несколько банкнот. Несло человеческими испражнениями. В чистке ботинок нам помогал один из водителей. Когда мы уже закончили работу, водитель сказал нам, что если мы кому-то расскажем что-нибудь из того, что происходит в доме на улице Чвартакув, то нас застрелят и бросят в уборную. В машине я нашёл золотое кольцо, которое отдал шофёру.
Во второй половине дня был какой-то праздник или что-то в этом роде. Ещё в обед весь двор был посыпан свежим песком. В этот раз украинцы помогли нам сжечь мусор. Привезли срезанные ветки пихты и украсили ими комнаты. Сегодня вместо одного караульного на вахте стояли двое, в том числе один унтер-офицер. После обеда приехал грузовик, из которого вынесли ящики с водкой и вином, пачки шоколада, мясо и хлеб. Повар с двумя помощниками делали бутерброды и сервировали столы. Мы с Кшисеком получили довольно много горбушек хлеба и обрезков колбасы. В самой большой комнате, где стоял стол, висел портрет Гитлера, украшенный пихтой.
Около 18 часов приехали три автомобиля. Из них вышли офицеры и ещё один солдат в форме, но без знаков отличий. Эти проявили к нему большое уважение и пустили перед собой. Целый вечер пили в здании, а вопли были такие, что люди, проживающие напротив, останавливались на улице. У солдат было много грампластинок, они ставили одну за другой.
Часовые сменялись каждые полчаса и шли в здание пить. Один из них — называли его Стецько — дал мне 100 сигарет и коробку шпрот.
Показал мне золотые часы и сказал, что это подарок за хорошую службу в Вермахте. Когда вечером гости уезжали, я стоял около входа в здание. Мужчина, одетый в форму без знаков различия, спросил у командира украинской роты, кто мы с Кшисеком такие. Офицер что-то ему объяснял, и оба отошли в сторону машины. Поздно ночью караульный разбудил меня и Кшисека и отвёл нас к командиру. Тот спросил меня, знаю ли я, что за войска занимают это здание. Я сказал, что Вермахт.
Офицер велел мне рассказать о своём доме, о родителях и о том, как случилось, что я оказался на Стрелецкой площади в момент, когда там остановились машины со стрекозами. Потом офицер сказал мне, что здесь располагался отряд немецкой армии, который сражался с бандами диверсантов. Теперь отряд отправляется на фронт в Россию. Офицер дал мне и Кшисеку по три хлеба и несколько консерв для дележа. Кроме того разрешил нам выбрать себе на складе по одной паре ботинок.
Также сказал нам, что ради интереса армии нам нельзя никому говорить о том, что мы видели, так как в противном случае будем иметь дело с полевым судом. Когда мы с Кшисеком покидали здание на улице Чвартакув, я заметил, что некоторые солдаты собирались, затягивали ремнями большие полевые сумки и чистили чемоданы. Дома была большая радость от хлеба и банок со свининой. Ботинки отдал Юлику, потому что у меня есть другие, в которых до сих пор не ходил.
8 июля
Немцы вывозят машинами людей за город — на пески около Винников[14] — и здесь расстреливают из пулемётов. Помимо евреев расстреливают поляков — общественных и политических деятелей, католических священников.
Украинские националисты стоят на углах улиц и тщательно рассматривают проходящих. Время от времени кому-то приказывают отойти в сторону и уводят этих людей. Также задерживают красивых женщин — чаще всего евреек, но не только. Женщины иногда возвращаются, а иногда не возвращаются. В этом втором случае люди говорят, что чем более красивая, тем хуже для неё. Девушки наших соседей вернулись и теперь ни с кем не разговаривают. Сидят дома тихо и уже даже не прячутся от рыскающих немцев.
9 июля
Немцы заняли и уже обжили тюремные здания на улицах Лонцкого, Замарстыновской и Казимировской.[15] В здание на Пельчинской улице[16] свозят различных учителей, писателей, офицеров. Во Львове действует какая-то войсковая группа,[17] которая не убивает простых евреев и простых поляков. У этих немцев есть список с фамилиями и адресами,[18] кроме того местные украинские националисты служат им источником информации. Сначала всех арестованных свозят к себе, а потом на еврейское кладбище на улице Яновской. Их расстреливает специальная группа. Много таких людей во Львове уже забрали из домов и убили.[19]
Эти немцы ходят в зеленоватых мундирах, а у некоторых из них в манжеты рукавов вшиты чёрные повязки. Также есть такие, у которых нашиты буквы SS, а кроме них — другие, без всяких знаков различия. На их машинах нарисованы символы птиц, стрекоз и комаров. Среди них больше всего украинцев, но также есть несколько немцев. Кроме автомата или винтовки каждый из них имеет ещё на поясе пистолет, а многие носят армейские штыки. Украинцы и немцы из специальной группы убивают людей в нескольких местах города. Самая лёгкая смерть у тех, кто умирает на лычаковских и клепаровских горках, потому что избегают избиения перед смертью.
Ставят арестованных внизу под песчаным холмом, а немцы в них стреляют из винтовок и автоматов. После каждого залпа офицер или унтер-офицер, командующий казнью, подходит к лежащим и каждому ещё стреляет в голову. Хуже приходится людям, которых убивают в зданиях полиции и боевых отрядов. Перед смертью их ещё избивают.
11 июля
Во время казни на Кортумовых Горках[20] одному из расстреливаемых удалось сбежать. Теперь он прячется рядом с нами, у соседа украинца, который его не выдаст, потому что сам против немцев. Этот беглец по профессии инженер-химик, перед войной работал на научном предприятии Львовского Политехнического института.
Днём он находится у соседа, а на ночь приходит к нам и спит на чердаке. Он боится разговаривать с чужими людьми, но нам он рассказал, как это было у Пташников.[21] Его арестовали 2 июля и в тот же самый день, вечером, вместе с другими перевезли в здание бывшей тюрьмы — Бригидки.[22] Всех этих людей завели в коридор и держали в такой давке, что нельзя было шевельнуться, и некоторые оправлялись на месте. Через какое-то время их начали поодиночке вызывать в сторону двери, ведущей на внешний тюремный двор.
Когда арестант выходил из коридора, за дверью получал удар молотом в висок. Тогда падал, а стоящий сбоку украинец в форме Вермахта, вооружённый винтовкой с прикреплённым штыком, протыкал сердце и живот лежащего. Другие сразу оттаскивали тело и взваливали его на стоящий рядом большой автомобиль.
В момент, когда наш инженер должен был получить удар молотом, появился какой-то офицер в форме Вермахта, с чёрной повязкой, вшитой в манжеты рукава. Офицер приказал прекратить убийства и отозвал Пташников в сторону. Сразу же после этого убитые были сложены в автомобиль, который выехал через ворота со стороны Карной[23] улицы. Инженера и остальных заключённых ввели в коридор. В течение часа приехало десять больших машин, которые остановились возле входных ворот у Казимировской улицы. В каждую машину втолкнули столько арестантов, сколько получилось, а между одной и второй машинами на маленьких открытых автомобилях ехали Пташники. По Казимировской, Яновской улицам и новой построенной дороге машины ехали на Кортумовку и здесь остановились. Заключённых из первых машин расстреляли внизу, в маленьком овраге, куда их приводили по одному. Последним заключённым велели сбегать вниз и стреляли по ним сзади. Именно в этой группе был наш инженер. Когда люди начали сбегать, сзади раздались выстрелы и тут же крики поражённых людей.
Инженер бежал всё дальше, вплоть до края оврага. Так как в него не попала ни одна пуля, он влез на достаточно отвесную сторону пригорка и начал сбегать вниз, в сторону клепаровского леска. Пташники непрерывно стреляли, но вблизи инженера уже не было никаких арестантов. Уже стреляли только по нему, но была ночь и плохая видимость. Инженер вбежал в лесок, а оттуда окружными дорогами пришёл в Клепаров, откуда он, переодетый в рабочего, добрался к нам.[24]
14 июля
Собственно обычных казней нет. Немцы и украинская полиция убивают, где получится, даже в подъездах домов. Стоит лишь о ком-то сказать, что был комсомольцем или что является евреем, и уже такого застрелят или забьют до смерти прикладами и пинками. На Краковской площади украинцы убили двух мальчиков-поляков, о которых кто-то сказал, что они, наверное, евреи. Потом выяснилось, что мальчики были поляками, а их родители были дворниками на улице Легионов. Украинские националисты и немецкая полиция разыскивают организационные списки партии, комсомола и даже школьных пионерских организаций. По найденным спискам забирают из домов людей — часто молодых юношей и девушек. Сначала их бьют и выпытывают фамилии и адреса других, а потом расстреливают на Лычаковских песках, в Винниках и на Яновском кладбище. Часто случается, что перед казнью насилуют молодых девушек.
По городу ходят украинские националисты и ищут русские и польские книги. Взламывают двери библиотек, читальных залов, выносят книги на улицу, а затем сжигают их. Уже уничтожили много библиотек и частных собраний. Сожгли даже книги из школьных библиотек, книжные фонды в интернатах и бурсах.
28 июля
Продолжаются казни — гибнут, прежде всего, евреи, но расстреливают также и поляков. Немцы призвали всех владельцев иностранных паспортов явиться к губернатору для их продления. Во Львове было много лиц с иностранными паспортами. Немцы определили несколько разных условий для иностранцев. Тех, кто отозвался, поделили на несколько групп. Евреев — обладателей английских, чешских и австрийских паспортов — расстреляли в Бригидках и на Яновском кладбище. Нескольких американских граждан освободили, но приказали отмечаться раз в неделю в здании Гестапо на улице Пелчинской.
Люди говорят, что лучше всего обращались с гражданами южноамериканских государств.
В городе осталось немного русских, которые не смогли отступить с армией. Часть из них откликнулась на призыв немецких властей и получила идентификационные документы. Не все, однако, явились, поскольку были и те, кого немцы расстреливали сразу. У таких людей жизнь складывалась по-разному. Если их, нигде не зарегистрированных, хватали немцы, то расстреливали сразу же, как диверсантов.
Кроме того, эти русские часто старались перебраться в глубь Украины, где существуют партизанские подразделения. Некоторые находили себе место при семьях, где и работали — в основном, у частных лиц. Есть и те, кто умер бы с голоду, если бы не помощь поляков.
3 августа
Жители далёкого Клепарова рассказывают, что стало трудно спать до утра, потому что недалеко от их домов немцы устроили резню. Под клепаровским лесом также сотнями расстреливают советских пленных, привозимых из-за линии фронта. Для невозможности опознания у этих пленных отбирают обмундирование ещё в железнодорожных вагонах, за несколько километров до Львова, и привозят на казнь уже полураздетыми. Жители окрестных домов находят немало писем от пленных во время перевозки их к месту казни. Письма написаны по-русски и по-украински, и солдаты просят о том, чтобы после победы над немцами эти письма доставили командованию русских войск.
6 августа
Целый июль догорали склады на львовском аэродроме в Скнилове. Немецкие лётчики, заведующие этой территорией, привлекают всех желающих к тушению и спасению стен домов. Я вызвался поработать на аэродроме и в день за это получаю одну немецкую марку, суп и полбуханки хлеба. Кроме того, немцы позволяют забирать себе куски материи, вытащенные из огня. Куски эти невелики и чаще всего подгоревшие, но дома можно из этого что-то сшить или поменять у крестьян на картошку.
13 августа
Прихожу на аэродром уже несколько дней. В некоторых подвалах ещё остались снаряды, складированные русскими. От огня вчера взорвался целый ящик гранат, которые убили двух моих коллег, работавших со мной. Это были Анджей Сова и Антось Ярановский. Теперь немцы уже сами не входят в подвалы, а посылают сначала нас. Мы нужны немцам, поскольку сами они не хотят гасить пылающие и тлеющие тюки материалов. Они даже упростили нам работу, присылают за нами машины, которые встают возле Большого Театра, а после работы отвозят нас обратно. Кроме супа и хлеба, дают каждому из нас по 4 папиросы. Отец сказал мне, чтобы я эти папиросы не потерял или не отдал кому-нибудь, потому что они поддерживают в нём жизнь. Кроме выделенных нам папирос, можно раздобыть также «щупальца», то есть окурки.
Несчастья настолько велики, что я доволен уже тем, что у меня нет сестры. Весьма трудно прожить в это время парню, а что уж говорить о девушке. В любом случае немцы цепляются к девушкам и поступают с ними, как обычно.[25] Мама не позволяет младшему брату выходить со мной на улицу, потому что боится за него больше, чем за меня. Отец сказал, что я могу искать работу, т. к. он сейчас уже не сможет нас содержать, а из усадьбы бабушки и дедушки нет возможности получить помощь. Большую часть разграбили Советы, а остальное — украинские крестьяне после прихода немцев.
С огнём в Скнилове удалось уже справиться, но немцы всё ещё держат нас на работе. Убираем территорию, помогаем в перевозке ящиков с амуницией, продовольствием и одеждой. Немцы дают нам самую трудную работу, а сами ходят в начищенной обуви. Бывает, однако, что найдётся среди них и добрый человек, который угостит нас из своей порции или подарит пачку папирос. Не было такого, чтобы немец-лётчик ударил кого-то из нас. Лётчики заняты своими делами и не принимают участия в избиениях или убийствах жителей города.
25 августа
Сегодня нас собрали после работы и сказали, чтобы с утра на работу не приходили, потому что, в принципе, территория уже очищена. Сержант, который надзирал за работами, поблагодарил нас и велел выдать каждому по половине хлеба и по жестянке свиных консервов. Опять должен искать новую работу.
Немцы привезли откуда-то польских солдат, заключённых в неволю в 1939 году. Обычно эти солдаты работают на строительстве и ремонте дорог. У большинства этих солдат познаньский акцент, но среди них есть немало и варшавян. Немцы иногда позволяют разговаривать с пленными и даже давать им папиросы.
26 августа
Сегодня за отцом пришли украинские полицейские. Отец попрощался с нами, а маме сказал, чтоб была осторожна, потому что он не знает, когда вернётся и вернётся ли вообще. Мама хотела дать отцу в дорогу что-то поесть, но полицейский сказал, что там, куда отец идёт, ему ничего не понадобится, ему всё дадут. После ухода полицейского мама сильно плакала и Юзек тоже раскис. Он всегда плачет, если вдруг видит других плачущими.
Мама наверняка знает, за что полицейские забрали отца, но нам не говорит. Теперь начала пересматривать бумаги в шкафу отца, после чего некоторые из них вынесла из дому.
3 сентября
Со дня вхождения в город немецкой армии на улицах развилась такая торговля, какой уже несколько лет не было. Люди доели то, что осталось в советских магазинах и складах. Многие, впрочем, не принимали участия в грабеже магазинов — эти голодают с момента отступления русских.
На Краковской площади, между старыми будками, можно купить у немцев разные папиросы, консервы, спички, военную обувь. Деньги, вырученные от этой торговли, немцы тратят на водку и проституток. Поэтому перед немцами незачем прятаться с товаром. Только украинская полиция арестовывает торговцев и отбирает товар.
Больше всего на рынке папирос марок «Юно», «Салем», «Спорт». У немцев имеются на продажу также и советские папиросы и табак, которые разграбили на складах или отобрали у пленных. Иногда бывает даже так, что немцы продают нам русские консервы. Такая торговля иногда приносит много, а иногда — ничего. Бывает нередко и так, что заработаешь немного денег и немного еды, а украинские полицейские всё заберут, да ещё и изобьют.
Папиросы и консервы скупают у нас разные люди. Есть те, кто сам не хочет или боится торговать с немцами, а скупают товар у нас. Когда наберут уже достаточно папирос, табака и спичек, везут всё это в село, где меняют на сало, масло, яйца и творог. Потом возвращаются обратно в город и дерут три шкуры с евреев, которым продают мясо и молочные продукты.
Почти вся торговля происходит между будками и киосками, в которых перед войной продавались газеты, папиросы, овощи. Также торговля идёт в базарных проходах. Тут чаще всего продают немцам водку, за которую те, впрочем, жирно платят. Я покупаю и продаю только папиросы и табак. Беру небольшими количествами, поскольку так риск меньше. Изредка бывает, что ничего не заработаешь. Чаще всего можно, однако, принести домой немного еды и табак для отца. Когда отец вернётся из заключения, будет ему немалый запас для курения.
6 сентября
Был у нас пан Белявский и принёс кашу и хлеб. Пан Белявский рассказал, что к отцу есть определённые претензии насчёт того, что он, австриец и евангелист, работал в заводских профсоюзах и участвовал в организации забастовок во Львове и в других городах на Кресах,[26] а также был членом патриотических организаций. Пан Белявский сказал, что отец, скорее всего, вернётся, потому что за то, что он делал, его могут максимум избить и немного подержать.
7 сентября
Сегодня помогали при разгрузке ящиков с шоколадом. Немцы оттащили два вагона на боковую ветку далеко за железнодорожным вокзалом. Офицер оставил нас троих и двух немецких солдат. Мы вынимали дощечки из ящика и через дырку вытягивали изнутри шоколад. Через какое-то время мы вынимали дощечки из другого ящика, и так далее. Столько шоколада, как в этот день, мы не съели, наверное, и за предыдущие десять лет.
Оба немца работали, вроде, в другом вагоне, но я видел, как они открывали ящики и перегружали шоколад в военные сумки. В какой-то момент один из них вошёл в наш вагон, когда мы объедались шоколадом. Усмехнулся нам и сказал, чтобы мы перед уходом хорошенько забили дощечки на место. В 4 часа пополудни немцы выплатили нам дневной заработок в марках и сухарях.
8 сентября
На следующий день мы пришли на угол улицы Пекарской и снова поехали на вокзал разгружать шоколад. В этот раз брали уже не только, чтобы съесть, но и домой. Эти два немецких солдата были добрыми людьми. Сегодня во время работы принесли нам супа в котелках и хлеба. Сказали нам, чтобы мы уходили сами, причём до того, как вернётся офицер, потому что он мог бы нас обыскать.
Немного шоколада занесли домой, а остальное продали крестьянам. Достали почти 2 килограмма сала и небольшой мешочек картошки. Теперь у нас достаточно еды на две недели.
9 сентября
Опять пошёл на Пекарскую. Сегодня шоколада уже не было, разгружали ящики с печеньем. Немцы разрешили нам наесться на месте и забрать немного печенья домой.
14 сентября
Немцы привезли во Львов какую-то комиссию или что-то в этом роде. Разные большие шишки ехали в открытых лимузинах и осматривали город. Немцы возили их по различным местам и что-то показывали. На одном лимузине был шведский флажок, на другом — с красным кругом на белом фоне. В этой машине ехали люди с раскосыми глазами в очках. Спереди и сзади на мотоциклах ехали немцы и украинские полицейские.
Отца не отпускают и не говорят, что с ним сделают. Мама была в комендатуре полиции. Ей сказали, что или выпустят, или не выпустят.
21 сентября
В Винники привезли огромный эшелон русских пленных и расстреляли в течение одной ночи. Украинская полиция привезла из Винников огромное количество обмундирования, белья и обуви. Теперь полицейские продают это на Стрелецкой[27] площади. У них можно купить и большие русские наручные часы.
3 октября
Днями и ночами едут на фронт в Россию немецкие войска. Наш сосед Иванский говорит, что Россия огромна и что немецкая армия утонет на российских просторах. Он говорит, что немцы могли воевать с Россией только в летний период. Осенью ведение войны в России для чужаков крайне затруднено, а зимой невозможно. Иванский был в России во время Первой мировой войны. Иванский ещё добавил, что над немецкими войсками, которые входят в глубь России, можно поставить крестик.
Пока что немцы расстреливают людей почти ежедневно. Поляков вывозят в крытых кузовах, чтобы никто не видел, а евреев ведут среди белого дня по улицам города. Чаще всего конвоирами являются шуповцы[28] либо украинская полиция. Позавчера на улице Яновской[29] молодая девушка вырвалась из колонны, идущей на Яновскую рогатку. Один из конвоиров догнал её, прислонил плечами к стене костёла св. Анны и застрелил. Мы видели, как тело еврейки люди занесли в ризницу церкви.
5 октября
Сегодня вернулся отец. По правде говоря, не вернулся, а люди его принесли. Отец ничего не говорит, потому что не может. Вся голова у него разбита, а глаза так глубоко запали, что их не видно. Мама пошла к семье Кшивоней, а они привели врача. Отец часто плюёт кровью, и до него нельзя дотронуться, потому что у него всё болит. Теперь надо всё время сидеть около него и подавать ему компрессы и питьё. Теперь уже известно, за что немцы арестовали и истязали отца. Целыми неделями его уговаривали и принуждали отказаться от польскости и подписать райхлисты, поскольку он был австрийцем по происхождению и евангелистом. Отец отказывался на протяжении почти трёх недель ареста. Немцы ему говорили, что он предатель немецкого народа. Они знали его полную фамилию из двух частей, которую носила австрийско-польская семья в Австрии и Венгрии.
11 октября
Сегодня некоторые из нас пошли в клепаровский лес за дровами. Возвращаясь, увидели место, где проходили казни. Пастух, который тут пас коров, показал нам большие свежезасыпанные ямы. Таких ям тут очень много, одна почти возле другой. В местах, где людей укладывали месяц, два или три назад, земля была как бы вогнута и смогла даже немного подзарасти. Свежие могилы выглядели, как довольно низкие холмики. Пастух посоветовал нам, чтобы мы шли отсюда, потому что могут приехать немцы и нас зашибить.
Потом он рассказал, что пару дней назад немцы привезли сюда с дюжину душевнобольных из больницы на Кульпаркове и расстреляли их возле самой кладбищенской стены, в 600 метрах отсюда. Больные не хотели становиться в ровный ряд и сбивались в кучу, а немцы били их прикладами и плётками.
22 октября
Немцы объявили, что взяли в плен группу английских диверсантов, которые устраивали саботаж во Львове и окрестностях города. Их расстреляли на песках за лычаковской рогаткой.[30] Потом оказалось, что это были никакие не диверсанты, а лишь простые люди, имеющие английское гражданство, которые не явились по приказу немецких властей для регистрации своих паспортов.
Трудно теперь пройти по улице так, чтобы не прицепились украинские националисты. На улице Рутовского[31] меня задержал мой бывший школьный товарищ Иван и рассказал мне, что мы больше не будем петь в школе «Jeszcze Polska nie zgin??a».[32] Рассказал мне также, что выдал немцам список фамилий всех комсомольцев из старших классов и фамилии всех знакомых, которые были на стороне советской власти в период с 1939 по 1941 г.
Иван поведал мне, что ко мне у него нет претензий, потому что его отец служил вместе с моим в военной разведке, и что они хорошо знакомы.
2 ноября
В одиночку стало опасно ходить «на вагоны».[33] На станции и вдоль путей крутится множество линейных охранников (баншуцев[34]), в основном это украинцы. Они сторожат вагоны, отправляющиеся в Германию. Кроме того, у каждого эшелона есть свои собственные конвоиры. Лучше всего охраняются почтовые вагоны и вагоны, содержащие особые отправления. Сильнее всего загружены вагоны с обеспечением для восточного фронта, и к ним проще всего добраться, потому что конвоиры часто пьяные. Труднее всего влезть в вагоны с обеспечением для штабов. Такие вагоны охраняют жандармы.
На станции Подзамче мало вагонов с грузами для армии. Через Подзамче перевозят уголь, дерево, кукурузу, зерно, пищевое масло.[35] Поскольку вагоны тут не задерживаются, а только проезжают, то приходится вскакивать в них на бегу. Вагоны с топливом открыты. Достаточно вскочить и сбрасывать в ров куски угля. Вдоль железнодорожного пути Подзамче ходят патрули Bahnschutzpolizei. Линейной охране дан приказ стрелять по запрыгивающим в вагоны. Полицейские стреляют, как правило, когда пьяные. По-трезвому стараются поймать парня и заставить его откупиться. Это дело дорого стоит и не всегда, в общем-то, помогает. Иногда баншуц возьмёт взятку и независимо от этого порядком изобьёт схваченного или отведёт в тюрьму.
Отец по-прежнему ничего не говорит, а мама сказала нам не шуметь в квартире. Отец уже не плюёт кровью, но по ночам не спит и стонет.
7 ноября
На вокзал Подзамче сходил всего один раз. Чувствую себя тут нехорошо, может, потому, что отсюда слишком близко до дома. Переместился на Главный вокзал, где возможностей намного больше и легче заработать.
Круглые сутки тут вьётся множество немцев и военных из других армий, союзных немцам.
У всех них есть множество еды, и стоит кому-то лишь поднести их чемодан или рюкзак, чтобы получить за это хлеб. Вообще-то, на вокзале хлеб можно найти даже в мусорниках войсковой кухни. Это, скорее, корки, грубо отрезанные кромки, а иногда — если кому повезёт — можно найти и больший кусок хлеба.
Редко удаётся найти в мусорнике столько, чтоб было что отнести домой, но самому наесться, в общем-то, можно. Тем более что немцы выбрасывают на мусорники банки из-под смальца, масла, ветчины. Иногда можно найти и густой макаронный суп в помойной бочке. Собственно, это не помои, а слитые остатки густого супа из войсковой столовой. Немецкий персонал кухни не позволяет нам выбирать из бочек этот суп, поскольку они держат его для своих свиней, но вечером, когда никто не видит, можно немного набрать в банки от консервов. Достаточно набрать этого супа в одну большую банку из-под сгущённого молока, и вот уже еды достаточно для всей семьи. Дома такой суп разбавляется, и можно его есть три раза в день. Кроме того, в мусорнике довольно много окурков. Собираешь эти окурки, а дома, открутив фильтр, получаешь табак.
12 ноября
Через Львов идут вместе с немцами на восток войска их союзников. Больше всего во Львове венгров, итальянцев, румын. Есть также войска словацкие, хорватские, какая-то группа Голубой Дивизии,[36] немного бельгийцев, финнов и французов из Организации Тодта.[37]
Хуже всего складываются отношения между венграми и украинской полицией. Венгры, где только могут, припоминают дела Закарпатской Украины. Неоднократно возникали драки, и несколько украинских полицейских уже похоронены на Яновском кладбище.
Немцы не стараются прибыть вовремя, чтобы помешать драке. Кажется, немцам эти драки на руку.
15 ноября
Начал работу у немцев. Это отдел фронтового управления немецкого Красного Креста. Круглые сутки туда приходят немцы из разных подразделений и родов войск, а также их союзники — итальянцы, венгры, хорваты, румыны и другие. Тут они получают горячий суп, кофе и сухой провиант на дальнейшую дорогу. Из Львова они едут на фронт в Россию. Сёстры Красного Креста очень разные: добрые и паскудные. Хуже всех — рыжая ведьма со свастикой на лацкане. Она нас терпеть не может и велит стоять от неё подальше, когда с нами разговаривает. У рыжей есть ключ от склада, она даже от своих коллег стережёт эту жратву. Всем вокруг говорит, что вся еда предназначена для бедных немецких солдат, которые в тяжких условиях исполняют волю Фюрера.
Я — помощник истопника больших котлов, в которых круглые сутки готовят для армии. Главный истопник — пан Роман — перед войной был, видимо, профессиональным офицером, и родом он из Силезии. Кроме него и меня, есть ещё украинец, Николай, который не выносит своих фашистских сородичей.
Днём работаю при котлах, а ночью мы со знакомыми ходим «на вагоны». Внутрь можно залезть через окошко или разбив замки и пломбы. Если повезёт, то можно найти консервы, верхнюю одежду, обувь, новое бельё. Больше всего платят за жир, за который в городе можно получить довольно много денег. Брать стоит всё, потому что за уголь и дрова тоже можно заработать. Если баншуц поймает, то и так может застрелить, независимо от того, что берёшь.
22 ноября
Теперь пан Роман сам справляется и не говорит нам слишком часто приходить на кухню. Я сколотил себе ящичек для чистки обуви. Ящик ставлю или возле столовой, или в другом месте вокзала, в зависимости от того, откуда жандарм не гоняет. Чищу обувь офицерам и обычным солдатам всех армий, которые вместе с немцами идут на восток. Движение на вокзале большое, но вокзальная жандармерия и украинская полиция нас бьют и гоняют. Таких ящиков, как у меня, тут много. Нужно, чтобы на нём был ремень, за который его можно было бы повесить на плечо и убегать, когда приближается патруль жандармерии. Прежде, чем военный начнёт вынимать деньги, надо сказать: «Bitte nicht Geld, bitte Brot».[38] Просить о еде можно только вермахтовцев и союзников. Типам из СС, СА и жандармам лучше всего чистить обувь задаром, потому что могут надавать пинков и разбить ящик.
Лучше всего к нам относятся венгры, итальянцы и румыны. Они все не любят немцев и, в целом, этого не скрывают. Недавно жандарм спустил меня с перрона вниз по лестнице за то, что хотел солдату поднести чемоданчик. Итальянец, который это видел, отчитал жандарма, а мне подарил носовой платок и пачку армейского табака. За такой табак у крестьянина из села можно получить мясо или картошку, но я не могу выменять табак, потому что отец курит, и даже собранный в мусорнике табак для него ценен.
24 ноября
Сегодня к окнам столовой подъехала задним ходом большая военная машина. Опустили задний борт, и два солдата начали носить хлеб внутрь столовой. Я залез по колесу на кузов и из-под тента фургона вытащил большую буханку хлеба. Хлеб достать было трудно, потому что тент плотно прилегал к борту. Хлеб я спрятал под куртку. Весил он килограмма два, был свежий и ещё тёплый. Такого хлеба я ещё домой не приносил. Сказал, что заработал у немцев, потому что если бы сказал правду, то мать бы сошла с ума от страха за меня. Младший брат сидит дома и ждёт от завтрака до обеда, а потом ждёт ужина. Самый большой праздник для него тогда, кода мы возвращаемся с Юликом и приносим поесть что-то экстра. Например, приготовленных макарон из бочки или кусок жёлтого сыра из немецких банок. Мама не выходит из дому, потому что у неё нет денег, а впрочем, и так бы мало что купила. Как перекупщики, так и крестьяне, приезжающие на телегах, три шкуры дерут за любой картофель.
Отец с трудом ходит по квартире.
25 ноября
Сегодня опять выгружали из машины хлеб. Я стянул две буханки и тогда сообразил, что водитель машины — оберефрейтор — всё видел. Хотел вернуть ему хлеб, но водитель сказал, что одну буханку могу себе взять. Больше нельзя, потому что в столовой заметят недостачу. Чувствовал себя очень глупо, но хлеб взял, потому что это — сокровище, и нужно что-то домой принести.
27 ноября
Пока машина вставала под окном, брал из-под тента по одной буханке. Однако работники столовой, должно быть, что-то заметили, потому что теперь машина подъезжает с фронтальной стороны, и тут под надзором немки — сестры Красного Креста — водитель и помощник заносят хлеб в корзинах. Дома опять стало меньше хлеба, потому что должен следить за немцами с чемоданами. Жандармы запрещают нам подносить чемоданы и бьют за это.
Буханка хлеба является чем-то ценным и свидетельствует о том, что его владелец умеет ориентироваться в жизни. Только украинцы имеют хлеба вдоволь. Кроме продуктовых карточек, у них есть свои организации и комитеты, в которых они получают продовольствие. Есть также специальные продуктовые магазины для украинцев. Вообще, почти в каждой украинской семье кто-то выполняет где-то важную функцию и обеспечивает свой дом. Многие украинцы служат в Вермахте и в полиции — этим вообще лучше всех.
В польских семьях — обыкновенный голод, а у евреев он чрезвычайный. Уже сейчас есть случаи голодных смертей в еврейских домах. Евреям выделяют очень маленькие пайки, а кроме этого украинские продавцы в магазинах часто отказывают им в выдаче карточных порций. Да и, в общем, даже то, что у еврея есть дома, не является его собственностью, потому что у него всё это может отобрать каждый украинец, даже гражданский.
1 декабря
Люди активно ходят из города в село за продовольствием. Чаще всего ходит интеллигенция: разные преподаватели, чиновники, профессора. У крестьян уже достаточно денег, и они не хотят их брать, хотят менять на товар. Люди несут в деревню свою одежду, посуду, салфетки, бритвы и другие предметы. Бывает иногда, что у крестьянина можно выпросить что-то поесть. Наш сосед, до войны бывший ассистентом в университете, постоянно ходит в село и каждый раз приносит что-то домой.
7 декабря
Добрые времена настали для огородников из пригородов. Всё лето они охраняли свои огороды и спали в них ночами, а теперь продают за большие деньги лук, морковь, чеснок и другие овощи. Огородники бьют каждого, кто решится зайти на их поле, чтобы стянуть что-то из еды.
Очень много овощей и фруктов скупают у огородников немецкие подразделения, которые платят частично деньгами, а частично папиросами, мясными консервами, мылом. Многие огородники провернули на этом такие выгодные дела, что строят дома и другие хозяйственные постройки.
Через город всё так же провозят раненых. В последний раз, кроме немцев, везли также раненых финнов и голландцев. Финны не хотят давать нам хлеба за наши услуги носильщиков на перроне. А однажды голландцы обругали немку — сестру Красного Креста.
20 декабря
Довольно беспорядочным будет в этом году праздник Рождества. У людей нет денег. Хотя некоторые пробуют привезти из села немного еды на сочельниковый стол. Однако трудно пройти боковыми дорогами, потому что там мокро и грязно, а на шоссе немцы всё отбирают.
Люди говорят, что русские будут отступать только до определённого места, а потом немцам так дадут по костям, что те их не соберут.
22 декабря
Сегодня возле места расквартирования венгерских офицеров была такая драка, какой уж давно не видели во Львове. Украинский полицейский ударил польскую девушку, которая работает в офицерском казино у венгров. Девушка расплакалась, а венгры соскочили с веранды и стали бить полицейского. Кто-то выстрелил, и сбежалось ещё больше полицейских, а через несколько минут приехал целый комиссариат полиции. На помощь венграм пришли проходившие по улице гражданские.
Украинская полиция открыла огонь, а венгры тогда укрылись за домом и стали кидать оттуда гранаты. Убиты трое полицейских и ранены пятеро. Немецкая жандармерия, которую стянули с улицы Батория,[39] потребовала выдачи польской девушки, но венгры ответили, что это дело касается только украинцев и венгров, поэтому рассматривать его будет венгерская полевая жандармерия, а не немецкая. Задержанных полицейских забрали в комиссариат, а место посыпали песком.
Уходя, полицейские сказали, что застрелят каждого пьяного венгра, которого патруль схватит в городе.
Встреча поляка с украинскими полицейскими очень рискованна. Поляка могут избить, ограбить и покалечить. Для еврея такая встреча может закончиться ограблением, избиением и расстрелом. Украинские полицейские насилуют молодых евреек и убивают евреев на улицах средь бела дня. Немцы не мешают украинцам убивать.
24 декабря