Судьбы некоторых людей, упомянутых в книге

Судьбы некоторых людей, упомянутых в книге

Мне неизвестно, как сложилась позднее судьба всех, о ком шла речь в книге, но судьбы некоторых из этих людей мне известны. Очень по-разному сложились истории людей, с которым я сталкивался тогда, во Львове и Стрые. Многие из них не дотянули до конца войны, погибли в самом Львове от рук немецкой либо украинской вспомогательной полиции, были вывезены для принудительных работ в Третий Рейх и там либо умерли, либо были застрелены охраной при попытке к бегству. Да, собственно, после освобождения союзническими армиями Запада уже не все и вернулись в Польшу — да и куда им было возвращаться? Львов и Восточные Кресы Польши оказались заняты и признаны советскими в силу решения крупных держав. Часть ребят из моего окружения, особенно те, кто постарше, за причастность к Армии Крайовой и прочим, ставящим своей целью независимость, подпольным организациям оказались арестованы НКВД, осуждены и либо казнены на основании уголовных приговоров судов, либо сосланы в лагеря на Дальний Север или Дальний Восток, откуда мало кто из них вернулся. Кто-то оказался вышвырнут из Львова, лишён домов, рабочих мест, жизненных достижений целых поколений и перевезён на западные польские земли.

В львовской тюрьме Зигмунд Франковский, сын львовского садовника, трудоустроенный в рабочей камере, помогал заключённым, а когда нас везли во время очистки тюрьмы в центр принудительного труда СС в Угерско возле Стрыя, подкармливал меня из посылок, доставляемых ему из дому. После вступления советской армии был, как и многие другие, призван в Войско Польское, воевал на всём пути 1-й Армии ВП. После капитуляции Германии вернулся в страну, осел в предместье Варшавы в селе Ближнее Ясинское, где женился, работал токарем, участвовал в деятельности многих местных общественных комитетов. Я случайно его встретил в пригородной электричке ЖДЭТ,[96] и с тех пор с небольшими перерывами, до самой его смерти, мы поддерживали дружеские контакты. В 1999 году на кладбище в Старых Бабичах я произнёс над его могилой прощальную речь — рассказал семье, приятелям и знакомым Зигмунда о том, кем он был, чего достиг в своей жизни, потому что оказалось, что все, кто стоял над могилой, ни о чём не знали. Зигмунд даже жене и детям не рассказывал о себе.

Комендант камеры Казик Борецкий, тот, который защищал слабых, был расстрелян немцами на львовских песках в конце 1943 года. Кшисек Павловский, с которым мы работали в расположении наёмного украинского подразделения на улице Чвартакув в первых днях 1941, не пережил войны. Его замучили украинские националисты в комиссариате украинской полиции на улице Грудецкой, за день до того, как вспыхнули бои за Львов в июле 1944. Янек Калитыньский и Антось Яцковский, с которыми мы работали на аэродроме Скнилов, протянули до времени занятия города Красной Армией, вступили в Войско Польское и пошли на фронт. Калитыньский погиб под Берлином, Яцковский был ранен на реке Одер, выжил, после войны поселился в Катовицах, закончил учёбу, получил диплом инженера. Дважды арестовывался Службой Безопасности, которая интересовалась его причастностью к львовской АК. В 1964 году он ещё был жив, после чего я потерял с ним связь.

Ян Белявский, член евангелистско-аугсбургского собрания (к которому принадлежал и мой отец), который после ареста моего отца Гестапо помогал нам, не пережил войны. Он был застрелен немецким полицейским в то время, когда вместе со своим единоверцем передавал евреям в львовском гетто еду и лекарства.

Зато выжила вся семья Кшивоней. Вместе с тысячами других людей, они оказались изгнаны из Львова и поселились в Легнице в Силезии.

Происходящий из горной Силезии пан Роман — польский офицер, работавший кочегаром во львовском DRK, тот, который устроил меня на работу в качестве своего помощника, — пропал без вести.

Николая, украинца из моей камеры, который ненавидел своих соплеменников, выслуживающихся перед немцами и с которым у нас были хорошие отношения, застрелили немцы в последние дни оккупации Львова в то время, когда Николай пытался вытянуть из товарного вагона немного еды.

Чесек Пшибыл, который помогал мне во львовской тюрьме, пережил войну и выехал на Обретённые Земли,[97] вступил в Войско Польское, воевал в Бещадах с УПА, был ранен, а после излечения вступил в милицию. Мы поддерживали с ним контакт до 1969 года, после чего он перестал писать.

Сокамерника-украинца Николая Сыцая, очень доброго человека, немцы расстреляли в коридоре Бригидок на улице Казимировской.

Зайчик, с которым мы снимали общую комнату на улице Бочковского, разыскал меня в конце 1990-х годов по прочтении моей книжки «На небо сразу не попасть». У него был исключительно цветастый жизненный путь, а сейчас живёт с семьёй на западе Польши. Он приехал ко мне, мы вспоминали те времена. Из тех, кого немецкий особый суд приговорил 20 апреля 1943 года, только я выжил. Николай Кривой и украинец Михаил сгинули в концентрационном лагере в Майданеке Люблинском.

Единственный еврей в нашей группе вагонных налётчиков, Роман, фамилии которого я так и не узнал, скрывался с фальшивыми документами, которые изготовил ему евангелистский пастор из Львова, смог пережить оккупацию и истребление. На своё счастье, он не был похож на еврея, никогда не арестовывался и не попадал под немецкое следствие или, что было бы ещё хуже, под украинское. Во время боёв за Львов в июле 1944-го он помогал сражающимся солдатам АК, в эшелоне изгнанников приехал в середине 1945 года в Нижнюю Силезию и с одной из первых групп уцелевших евреев через Чехию и Австрию попал на Запад. В 1947 году он был уже в Палестине, участвовал в войне за независимость еврейского государства. На протяжении некоторого времени после образования государства Израиль писал своим знакомым львовянам в Силезии, после чего этот контакт прервался.

Йоганна, унтер-офицера СД, садиста, того, который сидел с нами во львовской тюрьме в камере для немцев, после войны разыскивала польская власть и прокуратура. Мне неизвестно, чем закончились эти розыски.

Функционера львовской КриПо Адамского, того, который нас истязал во время следствия в апреле 1942 года на площади Галицкой, 15, разыскивала после войны Комиссия по расследованию немецких преступлений в Польше. Мне неизвестно, чем закончились эти розыски.

О судьбе других мне ничего не известно. Может быть, некоторые из них пережили этот ад, может быть, умерли уже в послевоенное время, а некоторые, возможно, живы до сих пор. Не исключено, что где-то поблизости от моего города, моего дома, но как их найти? В те времена мы чаще всего не знали фамилий друг друга, пользовались прозвищами или только именами, потому что так было безопаснее.