АКАДЕМИК В ПОЛУШУБКЕ
АКАДЕМИК В ПОЛУШУБКЕ
И еще сказал тогда В. В. Куйбышев: «Многое будет зависеть от людей!» Эти слова не выходили у Бардина из головы, когда он приехал в Днепродзержинск окончательно сдавать дела. Да он и сам, опытный инженер и организатор производства, отлично понимал, что без знающих и преданных делу людей, обладающих умением работать, энергией, ничего путного не сделаешь.
Как создать работоспособный коллектив инженеров, кого пригласить на Кузнецкстрой? Эти вопросы все время занимали Ивана Павловича. Ведь стройка будет очень трудной. К тому же расположена она вдалеке от больших городов. Один климат как пугает «непосвященных»!
Но, к удивлению Бардина, уже в Днепродзержинске не было отбою от желающих поехать с ним. Встречавшие его сослуживцы, наспех поздравив с почетным назначением, тут же начинали просить взять с собой. Даже люди немолодые стремились на сибирскую стройку.
Особенно настойчив был Алексей Яковлевич Сокол, начальник строительного цеха, много поработавший с Бардиным по реконструкции завода. Даровитый специалист, хорошо известный среди металлургов, много построивший на своем веку, он буквально ходил по пятам за Бардиным и все время уговаривал. Между тем у Сокола было пятеро детей. Он корнями прирос к заводу, построил тут дом. И хотя такой человек, несомненно, принес бы большую пользу, но его возраст и многосемейность заставили Ивана Павловича с болью в сердце отказать.
Таких энтузиастов было немало. Вся страна была охвачена единым порывом — догнать и перегнать капиталистический мир, быстрее построить фундамент социализма, показать, на что способен самый передовой общественный строй.
Люди тех героических лет шли на все, не заботясь о своем личном благе, не страшась никаких трудностей, работали по 12–14 часов в день, недосыпали, мокли и мерзли, нередко недоедали. И росли, поднимались по Советской стране электростанции, заводы, фабрики, МТС, железные дороги…
Кузнецкому заводу предстояло стать одним из главных вех этого незабываемого подвига народа. Вот почему люди шли к Бардину, покидали насиженные места. Иван Павлович вынужден был ограничивать число кандидатов. С ним поедут его ближайшие помощники: начальник технического отдела Г. Е. Казарновский, начальник конструкторского бюро П. Д. Зайцев, такелажный мастер И. А. Воронин, начальник механических мастерских И. А. Курчин, несколько инженеров…
«Добровольная мобилизация» на стройку проходила столь успешно, что дирекция Дзержинки запротестовала, и Бардину пришлось даже пойти на хитрость: предложить некоторым работникам самим взять расчет и позже приехать на Тельбесстрой. Угрызений совести не было. Здесь, на Юге, с кадрами дела обстояли неплохо. А в Сибири промышленность только начинала развиваться, и хорошие специалисты могли принести там значительно больше пользы.
О том, что собой представляли отобранные им люди, свидетельствует пример с Иваном Андреевичем Ворониным. Не очень грамотный, он тем не менее обладал исключительным техническим чутьем и отлично делал любую такелажную работу (как теперь говорят, работу монтажника-высотника), причем пользовался самыми незатейливыми средствами — канатами, лебедками, блоками. В Днепродзержинске у него были хорошая квартира, хозяйство, с материальной стороны поездка в Сибирь ничего ему не давала. Он, как сам говорил, ехал «из любви к искусству» — захваченный общим энтузиазмом, желая приложить свои руки на грандиозной стройке пятилетки.
На Дзержинке Воронин обучил своей трудной специальности десятки людей. А на Кузнецкстрое только благодаря ему впоследствии были отлично проведены работы по монтажу многих металлических конструкций.
Не менее колоритной и талантливой фигурой был Иван Алексеевич Курчин. Это был поистине замечательный русский самоучка, выросший в великолепного механика. Тринадцатилетним рабочим пареньком начал он свой путь в Донбассе и еще до Октября сумел прославиться там как специалист, несмотря на засилье иностранцев и их полное пренебрежение к местным талантам. На Дзержинке он провел капитальный ремонт и реконструкцию сложнейших машин зарубежных марок. На Кузнецкстрое в самые тяжелые времена начального периода он оказал огромную помощь строительству.
Да, с такими людьми главный инженер Бардин смело мог начинать свою новую деятельность. В Сибирь он уезжал с хорошо знакомыми, испытанными помощниками.
А на стройке за время его отсутствия появился новый человек инженер-строитель (как тогда говорили, гражданский инженер) Янушкевич, человек пожилой, но производивший впечатление бодрого и энергичного. Он возглавил непосредственно всю строительную часть.
Бардин считал, что главная их задача в это лето 1929 года — хорошо подготовиться к широкому развертыванию основных строительных работ в будущем году. И он сосредоточил на этом основные усилия — всячески форсировал работу проектировщиков, старался обеспечить вовремя техническую документацию. В то же время под его руководством было развернуто дорожное строительство, планировка строительной площадки, разметка зданий цехов, фундаментов домен.
Началось строительство жилых бараков, конторы заводоуправления, велась подготовка к разработке каменных карьеров, заготавливались гравий и песок. Одновременно расширялся кирпичный завод, готовился к помощи строительству Гурьевский завод.
В газетах и журналах все чаще и чаще начали появляться статьи, заметки, упоминания о Кузнецкстрое, об Урало-Кузнецком промышленном комплексе, о грандиозных задачах, которые по решению партии большевиков тут предстоит решить. И на стройку хлынули заявления.
Это уже были не несколько десятков человек, осаждавших Бардина на Дзержинке. Их были тысячи.
…Как-то утром, проснувшись, Иван Павлович увидел в окно площадку, отведенную для строительства, всю расцвеченную полевыми цветами. Это был сплошной ковер цветов. Он на мгновение закрыл глаза, и перед ним, как в сказке, выросли пылающие домны, запыхтели паровозы с огромными ковшами жидкого металла на прицепе, четко вырисовывались ажурные конструкции прокатных цехов…
Эта сказка будет советской былью. Но сколько нужно тут вложить человеческого труда, умного, настойчивого, упорного!
Вон, вдалеке, копают лопатами землю грабари. Возле каждого, понурив голову, стоит невзрачная лошадка, запряженная в легкую повозку-ящик. Грабарка — сейчас основная «механизация» на стройке. Других помощников мускулам человека пока нет. Иван Павлович вздохнул. Как все же медленно разворачиваются работы!
Что думает Янушкевич?
Он уже некоторое время внимательно приглядывается к гражданскому инженеру и не может понять, что же тот думает о стройке, как собирается готовить фронт работ. Янушкевич держится как-то уж очень осторожно, не спешит с самыми срочными объектами — с организацией карьеров, устройством пристаней для леса, строительством бараков для рабочих.
Может, ему надо освоиться здесь, привыкнуть? Ведь он впервые столкнулся с такой стройкой…
Еще весной Бардин приказал Янушкевичу немедленно начать разбивку оси завода, поставить бетонные знаки и заделать их на незамерзающей глубине. Необходимо срочно приступить к испытаниям грунтов. Без этого нельзя начинать строительство. Распоряжение выполнено не было. Главный инженер повторил его второй раз, третий…
Отношения с Янушкевичем начали портиться. Тот стал требовать только письменных приказаний, ссылался на отсутствие утвержденного генерального плана и тому подобное. Пришлось Бардину через его голову поручать подготовительные работы среднему техническому персоналу. И работники неплохо справлялись с такими заданиями.
Прибывали люди из Днепродзержинска, и Бардин сразу же включал их в работу — поручал строительство временных мастерских, электростанции, водопровода… Огромную помощь во всем оказывал И. А. Курчин. Изобретательность этого умельца была прямо-таки неистощимой. Достаточно вспомнить, как он, организовав кузницу, еще не имея нужного оборудования, сумел сделать из головки рельса кувалду. Затем помог осветить площадку, устроил спуск для камня из карьера, сконструировал приспособление для выемки свай и т. д. и т. п. Ни одно мероприятие в начальный период не обходилось без его участия.
Площадка становилась все шумливей. Везде рыли котлованы, со всех сторон ее пересекли дороги, по которым беспрерывным потоком катили грабарки, визжали пилы, стучали топоры. В июле были заложены первые фундаменты заводоуправления и базисного склада, начали расти их кирпичные стены.
Иван Павлович успевал быть всюду: в Томске — в проектной конторе, на самой стройке, на железнодорожной станции — на выгрузке оборудования. Во все вникал, давал указания, объяснял и торопил. Торопил всех — проектные организации, конструкторов, инженеров, рабочих… Ему приходилось решать и самые неожиданные и самые сложные вопросы, тем более что тогдашний начальник Тельбесстроя Колгушкин, человек умный и проницательный, целиком доверял опыту и знаниям Бардина, видел его преданность делу и энергию. Он советовался с главным инженером даже по вопросам, которые Бардина, по существу, не касались.
Дело шло на лад. Но вот как-то, проходя по стройке, Иван Павлович услышал беседу плотников у здания заводоуправления:
— Бают, зря мы робим — земля-то все одно не сдержит такую домину, упадет он.
— С чего бы ему падать?
— А кто же его знает, только бают так…
— Болтают, однако?..
Потом главный инженер услышал подобное еще и еще. Стройку заполонили какие-то слухи, люди шептали уже их на ухо друг другу. Что это, откуда? Иван Павлович ничего не понимал. Оснований как будто никаких, а вот!
На стройке трудились уже тысячи людей. Они еще плохо знали друг друга, и всякие слухи действовали особенно деморализующе, порождали неверие в осуществимость большого замысла. Дело дошло до того, что стали говорить, будто вообще в Кузнецке ничего строить нельзя — грунт не выдержит.
Главный инженер организовал тщательную проверку грунтов, следил за кладкой камня и кирпичей в фундаменты. Ничто не внушало опасений. Но слухи продолжались…
И еще одно: никак не налаживались отношения с Янушкевичем. Внешне замкнутый, всегда застегнутый на все пуговицы, в инженерной форме, он ничем не выражал своего отношения к распоряжениям главного инженера. Ивана Павловича раздражала его старорежимная солдатская манера: «Да-с! Слушаюсь! Так точно! Никак нет-с!» Еще Курако внушал Бардину: если человек на все говорит: «Чего изволите?», — то это верный признак, что как работник он ничего не стоит.
Всем своим поведением Янушкевич напоминал фельдфебеля. А в отсутствие начальства каждому поверял, как некомпетентен главный инженер: он же металлург, ничего не понимает в строительстве, а туда же — суется, распоряжения дает, торопит… Его медлительность и осторожность, боязнь всякой ответственности особенно раздражали Ивана Павловича. Сам человек решительный и смелый, быстро схватывающий, что нужно, какой технический путь лучше, он требовал того же от своих подчиненных. При этом главный инженер никогда не принимал скороспелых решений, все внимательно взвешивал, консультировался со специалистами.
Особенно большое внимание он уделял научному обоснованию проводимой работы. Так, на Дзержинке одним из первых его шагов была организация отличной химической лаборатории, к руководству которой он привлек крупного ученого-специалиста. Теперь здесь, на Кузнецкстрое, он также всякий раз тщательно готовил научное обоснование каждого принятого им технического решения. Учитывал не только советы ученых консультантов, но и возражения своих сотрудников, считался с их мнением.
Но уж если решение было принято, Иван Павлович отстаивал его до конца, добивался всеми силами его осуществления.
Янушкевич был совсем другой человек. На распоряжения главного инженера он всегда отвечал: «Так точно-с», — а затем начинал юлить, затягивать и при этом всюду говорил, что так нельзя, что это отступление от проекта, инструкции.
Слухи о недоброкачественности грунтов и о непригодности выбранных Бардиным для здания заводоуправления ленточных фундаментов тоже исходили от Янушкевича. При этом он ссылался на заключение сибирского гидрогеолога Кучина. Тот для снижения уровня грунтовых вод на площадке как-то рекомендовал провести трехкилометровую подземную галерею.
Изучив это предложение, главный инженер пришел к заключению — необходимости в такой галерее нет. Это было бы просто ненужной работой, затягивающей строительство. Но Янушкевич продолжал упорно цепляться за рекомендацию Кучина. Дело дошло до начальника строительства. Пришлось Бардину отрываться от неотложных дел, вызывать из Москвы консультанта-профессора и заниматься с ним.
Консультант полностью одобрил решения Бардина. Но на этом дело не закончилось. Вскоре в новосибирской газете появилась статья, автор которой обвинял главного инженера Кузнецкстроя во вредительстве. Это уже нельзя было стерпеть. Пришлось затратить немало времени, чтобы доказать всю беспочвенность, вздорность обвинений.
К Бардину приехал с извинением сам автор статьи, молодой журналист, и при этом выяснилось, что и тут руку приложил Янушкевич.
Состоялось бурное собрание строителей. Бардин получил полную поддержку коммунистов, всего коллектива. Янушкевичу пришлось оставить работу.
Этот случай многому научил Ивана Павловича. Свои решения он отныне старался вынести на суд коллектива, рассказать о них подробно рабочим и инженерам. А вместе с тем еще более усилил темп своей работы — подгонял проектировщиков, ускорял подготовительные работы и немного успокоился только тогда, когда увидел поднявшиеся из земли массивные фундаменты домен. Но это было уже несколько позже…
Конец 1929 года пришел в Сибирь с необычайно суровой даже для этих мест зимой. Пятидесятиградусный мороз с ветром жег немилосердно. Иван Павлович впервые почувствовал, что значат настоящие сибирские холода, от которых не спасали ни полушубок, ни большие валенки (пимы — по-сибирски). Однако работа не прекращалась ни на день. Быстро поднималось здание заводоуправления, сооружались бараки, жилые дома, прокладывались но всей площадке железнодорожные линии.
И всюду, на всех объектах по многу раз в день видели фигуру главного инженера в его неизменном полушубке.
Иван Павлович за это время сумел кое-что сделать и в чисто техническом плане. Так, завершив «эпопею» с Вестгардом, он решил еще раз просмотреть проект завода. Зная теперь хорошо площадку, он сразу же отметил, что расположить цехи можно лучше, чем предлагала фирма «Фрейн». Дело в том, что американцы ограничили площадь предприятия руслом речки Конобенихи. Летом это был ручеек, а весной — свирепая речка. Иван Павлович нашел, что, если построить плотину и отвести воду по каналу, площадь завода можно значительно расширить, а цехи его расположить целесообразнее.
Все это дало возможность значительно увеличить мощность будущего завода. От 400 тысяч тонн чугуна в год она поднялась до 1,5 миллиона тонн чугуна и 1,8 миллиона тонн стали в год.
А дел все прибавлялось. На стройку пришла часть технической документации, стали поступать машины и механизмы. Главный инженер уже смело дал разрешение и чертежи для взрывных работ, которые должны были подготовить сооружение фундаментов под домны и мартены. Начальник строительства уехал закупать оборудование в США, и Бардину многое теперь приходилось делать одному. Хорошими помощниками были заместитель начальника строительства И. А. Бородин, начальник технического отдела Г. Е. Казарновский, сотрудники конструкторского бюро.
В конце февраля 1930 года на стройке неожиданно появилась комиссия. К этому времени здесь уже работало несколько тысяч человек. Члены комиссии тщательно обследовали всю строительную площадку, а потом собрали актив строительства. Деревянный клуб инженерно-технических работников (ИТР, так тогда говорили) был набит до отказа. Это было первое публичное обсуждение всех дел на стройке.
Комиссия оказалась весьма придирчивой. Каждую ошибку, каждую мелочь члены комиссии критиковали очень резко. Упрекали, например, главного инженера, что бараки для рабочих строятся не дощатые, а рубленые, что начато якобы несвоевременно капитальное строительство зданий заводоуправления и склада. Прения были горячие. Часть замечаний комиссии была справедливой, но многое она просто не поняла.
Дело в том, что участники комиссии до этого никогда металлургических заводов не строили (такого опыта в стране тогда почти никто не имел). Это были специалисты, имевшие практику сооружения текстильных предприятий. И им было, например, непонятно, почему вспомогательные мастерские, дома для рабочих и другое подсобное хозяйство расположены несколько в стороне от центральной площадки.
Иван Павлович горячо протестовал, но безуспешно, было дано заключение, что организацию строительства надо изменить коренным образом. Металлурги (в том числе и главный инженер Кузнецкстроя) становились заказчиком, который должен был обеспечить стройку чертежами, следить за ходом строительства, принимать готовые объекты. А строители должны были действовать совершенно самостоятельно, только сдавать металлургам готовые объекты.
Через месяц на площадке хозяйничала новая организация — Стальстрой. Это было весьма неприятно. Бардин видел, что специалисты этой организации не имеют никакого представления о специфике строительства. И действительно, дела вскоре пошли, мягко говоря, неважно.
В апреле заказчики заключили со строителями договор. На бумаге все обстояло благополучно. Но на практике Бардину без конца приходилось заниматься спорами с подрядчиком, утрясать самые мелкие вопросы. Строительство затягивалось, и Иван Павлович уже начал подумывать о том, что надо ставить какой-то ультиматум, иначе важнейшее дело грозило развалом: пока шли споры, стройка не двигалась. Для него было ясно, что, новая организация не может и не сможет обеспечить должный размах строительства сибирского гиганта. А страна не могла ждать, пока строители раскачаются.
Через два месяца решением Высшего Совета народного хозяйства за подписью Куйбышева структура Стальстроя была ликвидирована. Строителей снова подчинили руководству Кузнецкстроя. Все бразды технического руководства — и проектирование, и технический надзор, и непосредственное руководство организацией и ходом работ — снова перешли к Ивану Павловичу.
…Тридцать месяцев в далекой тогда глуши, в предгорьях Кузнецкого Алатау, развертывалась героическая эпопея огромной стройки. Тридцать месяцев — и в суровые морозные зимы, и в весеннюю распутицу, и в летнюю жару — день и ночь трудились тут тысячи людей. Впереди, как везде и всегда, были коммунисты и комсомольцы. Они шли на самые трудные участки, были зачинателями соревнования, вели за собой всех. И в самой гуще событий, в самом центре сложнейшего дела все эти годы твердо в ногу шел вместе с ними беспартийный специалист, инженер Иван Павлович Бардин.
Много трудностей пришлось ему преодолеть. Хорошо понимая, как нужен стране этот завод, он шел на смелые, но продуманные решения, если это сокращало сроки строительства. Не имея достаточно разработанной технической документации, он начал строительство важных, основных сооружений. Таким было сооружение фундаментов для домен. Их заложили, еще когда существовал Стальстрой, по настоянию Бардина, приложившего для этого немало усилий. Первый котлован начали сооружать в апреле 1930 года. Мерзлая земля не поддавалась, ее рвали динамитом. От взрывов все вокруг сотрясалось. Землекопы-грабари на своих неутомимых лошадках в три смены вывозили из котлованов шестиметровой глубины землю. Механизмов не было еще никаких, только ночью котлованы освещались недавно появившейся на стройке трехкиловаттной электростанцией.
А в июне все приезжавшие на стройку с удивлением смотрели на два мощных фундамента. Неужели уже началось возведение основных производственных объектов? К тому же Иван Павлович еще раньше заставил сделать по всей площадке ряд выемок для железнодорожных линий и произвести планировку домен и мартеновского цеха.
Но далеко не все шло гладко — так, как хотелось бы. Суровая погода не раз причиняла серьезнейшие хлопоты строителям. Так, перед самым первомайским праздником Ивана Павловича ранним утром разбудил настойчивый телефонный звонок:
— Палаточный городок затоплен! Надо спасать людей.
Бардин бросился к месту происшествия. Весеннее солнце растопило снега и вскрыло многие реки и речки. Но Томь была забита еще льдом. Несколько дней шли обильные дожди. Река вздулась и стала грозной. Вода вышла из берегов и понеслась к баракам, палаткам, землянкам. Потоки ее уже подбирались к новому зданию заводоуправления и котловану домны.
Строители начали сооружать дамбы. Люди ожесточенно боролись со стихией, нередко рискуя жизнью. И в первых рядах, в самых опасных местах был главный инженер. Его спокойная деловитость, короткие сухие распоряжения успокаивали, предупреждали готовую вспыхнуть панику.
Наконец вода ушла, унося с собой щепки, мусор. А в памяти многих строителей навсегда остались тревожные дни и ночи, невысокие дамбы, работа до изнеможения под дождем, в грязи. Этот случай очень сплотил коллектив, в котором было немало вчерашних крестьян, думавших только о заработках на «отхожем промысле». Вырос еще больше и авторитет главного инженера.
Основное внимание в этот период Бардин по-прежнему уделял подготовке базы для большого строительства. Ряд вспомогательных цехов должен был обеспечить сооружение завода всем необходимым. Кроме того, главный инженер серьезно занялся Гурьевским заводом, который, по его замыслу, должен был стать основным поставщиком металлических конструкций, литья и огнеупорных изделий для печей. Организовал он тут и небольшую лабораторию для исследования огнеупоров, и производство столь дефицитных тогда метизов — болтов, гаек, костылей. Все это привело к тому, что в будущем строительство не испытывало недостатка во многих материалах.
Бардин продолжал неутомимо форсировать работы. В этом его энергично поддерживал партком строительства и крайком в Новосибирске. Строительные материалы были в основном свои, кроме цемента и частично металла. Со второй половины 1930 года начало прибывать оборудование, заказанное за границей, — экскаваторы, краны, тракторы, автомашины, передвижные электростанции, станки.
Каждый день на площадке появлялись новые лица: рабочие, инженеры, техники. Главный инженер был вездесущ. Меньше всего он сидел в конторе. У него вошло в привычку большую часть времени проводить на строительных участках — самому видеть, как ведутся работы. С самого раннего утра его можно было увидеть только на площадке. Маршрут обычно был один и тот же: сначала он спускался на будущий шамотный двор и через мартен отправлялся к домнам. Затем обходил группу механических мастерских. И только часов в 6 вечера появлялся у себя в кабинете и начинал заниматься делами производственного отдела, конструкторского бюро, заслушивал отчеты о ходе работ на участках. Рабочий день продолжался 12–14 часов. А на особо трудных участках Бардина можно было увидеть и ночью.
Много внимания Иван Павлович уделял прибывавшему на станцию оборудованию. Он регулярно ездил в Кузнецк, сам лазил по вагонам, ощупывал буквально каждую машину, заходил на склад, чтобы объяснить, куда разгружать и как хранить оборудование.
И еще одна характерная черта стиля руководства главного инженера — он никогда не давал указаний через голову работников, ответственных за тот или иной участок, так как считал, что это приведет к неразберихе, к снижению ответственности и авторитета инженеров.
Работа днем и ночью, постоянное недосыпание и напряжение давали себя знать, но Бардин не обращал внимания на усталость, просто не думал о ней. Его целиком поглощала одна мысль — построить этот металлургический гигант быстрее и лучше! Захваченный пафосом созидания, он успевал всюду.
Строители досрочно заложили все фундаменты основных цехов, кроме прокатного. Такой размах работ, развернувшихся на площадке, был неожиданным для центрального управления, ведавшего строительством. К Бардину из Москвы полетели телеграммы. На каком основании и по кем утвержденному плану производится строительство основных цехов завода? Начальник строительства, закупавший в США оборудование для будущего завода, обращал внимание главного инженера на то, что утвержденного плана ведения работ еще нет и он, Бардин, не имеет права возводить основные сооружения.
На все телеграммы и запросы Иван Павлович отвечал, что он имеет уже обсужденный и окончательно утвержденный план, составленный фирмой «Фрейн», и что считает его достаточным основанием для ведения работ.
Он не только считал себя вполне вправе вести строительные работы на площадке, но и принял на себя полную ответственность за это.
Решительные действия главного инженера обезоружили всех, тем более что он в это время исполнял и обязанности начальника строительства. Да и крайком партии поддерживал инициативу строителей. Поэтому центральное управление дальше телеграмм не пошло. Да и отступать уже было невозможно: на площадке стояли готовые основания домен, росли стены цехов.
В августе главный инженер получил телеграмму, уведомляющую, что на стройку едет первая группа американских консультантов. С этого времени к многочисленным обязанностям главного инженера строительства прибавилась еще одна, весьма сложная и хлопотная, — постоянные контакты с американцами.
Зарубежные консультанты никак не ожидали, что в сооружении столь сложного гиганта советские строители «отважатся» самостоятельно зайти так далеко. Они с удивлением рассматривали площадку с уже ясно намеченными печами и зданиями. Первым их желанием было вмешаться, попытаться что-то изменить. Но затем большинство консультантов поняло, что это будет неразумно. Однако Ивану Павловичу пришлось выдержать серьезную борьбу с руководителем группы американских инженеров Эвергардом, который считал — нет, был глубоко уверен, — что русским никогда не освоить стопятидесятитонные мартены и тысячетонные домны.
Немало сил пришлось потратить Ивану Павловичу, чтобы доказать обратное.
Особым энтузиазмом американские инженеры, даже если работали добросовестно, не отличались. Потрудившись часов 6–8, не больше, они отправлялись отдыхать. Аварии и тревоги их ничуть не касались. А платили им довольно много — 7 — 10 тысяч долларов в год, не считая расходов по их содержанию и оплате жилья. Да фирме «Фрейн» было заплачено полмиллиона долларов.
Уже вскоре после приезда американцы обрели такое полное спокойствие, что это не на шутку встревожило руководителей строительства. Многие консультанты и пальцем не шевелили, чтобы что-то сделать, — просто сидели и ждали: когда им будут по какому-либо конкретному случаю задавать вопросы, они будут на них отвечать.
Пришлось их собрать и поговорить «по душам». Иван Павлович на этом совещании напомнил об известном американском металлурге Джоне Фритце. Именно так, как их уважаемый соотечественник, должны работать инженеры, когда они находятся в стране, где надо развивать промышленность.
Нелицеприятный разговор в кабинете главного инженера дал результаты: дело после совещания пошло лучше.
Американцы пробыли на строительстве Кузнецкого завода около двух лет. Многие из них оказались честными, добросовестными советниками, говорившими, что и как лучше делать. Были среди них и бесполезные люди.
В части проектирования зарубежные специалисты освободили главного инженера от бесконечных вариантов, утрясок и ревизий.
Рекомендовали кое-что новое: в строительных работах, например, переход с пластичного на литой бетон, кладку фундамента зимой на больших массивах без тепляков. Хуже обстояло дело с производственниками. Кроме одного, все остальные почти ничем не смогли помочь Бардину. В особенности это относилось к доменному цеху, где американцы — начальник, механик и мастер цеха — не только не научили наших рабочих ничему новому, но и некоторые приемы (например, задувку печи) предлагали осуществлять методами, давно уже тогда в Советской стране забытыми, — пуск печи на тягу на холодном дутье с разжиганием щепками, керосином и т. п., как это делалось на Урале в начале века.
Благодаря самоотверженности, опыту и знаниям главного инженера техническое руководство строительством велось значительно лучше, чем на многих других стройках. Кузнецкстрой прежде всего отличало то, что техническая документация давалась вовремя. И по ней велись не только строительные работы, но и снабжение материалами, оборудованием. Да и вспомогательная база для строительства была создана своевременно, со знанием дела. Не было перебоев со многими материалами, особенно с дефицитным тогда металлом.
Еще в 1929–1930 годах по настоянию Бардина был составлен подробный план ведения строительства. Он предусматривал, что в течение трех лет будут сооружены две доменные печи, рельсопрокатный стан, блюминг, две батареи коксовых печей, вспомогательные цехи. Весь завод намечалось построить за пять лет. На этой основе составлялись годовые, квартальные, месячные планы. Главный инженер регулярно каждую неделю проводил совещания по выполнению месячных планов, скрупулезно следил за каждым, даже самым, казалось, незначительным делом.
Во второй половине 1930 года Иван Павлович начал обращать большое внимание на расширение и строительство рудников — Тельбеса и Темиртау. Ведь новый завод надо было обеспечить местными рудами. Рудники потребовали от главного инженера немало внимания и сил, тем более что находились они хотя и недалеко, но в глухих местах, без хорошего транспорта.
Одновременно Бардин стремился тщательно подготовиться и к осуществлению металлургического цикла на Кузнецком заводе. Он заранее организовал опытные плавки тельбесской и темиртауской руд на доменной печи Гурьевского завода и широко оповестил научно-техническую общественность о результатах этих экспериментов в бюллетене, который по его инициативе начали здесь издавать.
Вообще Бардин считал, что опыт строительства и освоения нового металлургического гиганта надо сразу же обобщать и публиковать в печати. Вот почему, несмотря на огромные трудности, технический отдел под руководством и при самом активном участии главного инженера ухитрялся в то время еще готовить и выпускать монографии: по коксованию, по грунтам площадки и т. п. Причем Иван Павлович скромно твердил всем, что это не научная работа, а просто их опыт. Но эти труды имели огромное значение для дальнейшего строительства и развития металлургии в нашей стране.
Бардин доказывал важность ускорения строительства, высокую экономичность крупных предприятий, мощных домен, мартенов, прокатных станов. Одной из важнейших проблем он считал подготовку сырьевой базы и топлива для металлургического производства, при этом основное внимание обращал на подготовку железных руд (их усреднение, дробление, сортировку) и обогащение углей для коксования. Особое внимание Иван Павлович уже тогда уделял механизации всех процессов. Он видел в этом наряду с увеличением мощности агрегатов главное условие быстрого роста производительности труда и твердо верил уже тогда, что наша страна догонит и перегонит США по производству металла.
Жизнь показала правильность его научного предвидения, основанного на глубоких технических знаниях, на огромном опыте, на умении анализировать и обобщать, на таланте крупного ученого и организатора.
Зима 1930/31 года была по-сибирски суровой. Но стройка встречала ее развернутым фронтом работ. Несмотря на лютые морозы и снежные заносы, в каждом уголке ее кипела жизнь: тут закладывались фундаменты прокатного цеха и здания колодцев, там шло бетонирование, кладка стен, изготовление и монтаж железных конструкций. На площадке трудились уже до 12 тысяч человек, и каждый день прибывали все новые строители. Страна не жалела сил на сооружение сибирского металлургического комбината. Стройка все время была в центре внимания партийных и советских организаций. Сюда непрерывным потоком посылались кадры, шли материалы и оборудование.
И всюду, на всех ее участках ежедневно можно было увидеть бессменного технического руководителя грандиозных работ, главного инженера Ивана Павловича Бардина. Каждый рабочий знал его лично, видел его умение руководить, оперативно решать вопросы, преданность делу. Для него в стройке сосредоточивалась вся жизнь, все помыслы.
Благодаря самоотверженности строителей, их трудовому энтузиазму площадка преображалась буквально на глазах. Казалось, еще только вчера здесь завывал ветер, бросая в лицо колючие щепоти снега, а сегодня уже светят ярко прожекторы, высятся колонны, вырастают ажурные переплетения ферм.
Срок пуска первой сибирской домны был установлен 7 ноября 1931 года. И чем меньше оставалось времени до этого дня, тем все более напряженно трудились строители. Кругом только и слышно было, что к годовщине Великого Октября пойдет первый сибирский чугун. На производственных совещаниях беспрерывно обсуждались вопросы, как ускорить строительство, меры по обеспечению своевременного пуска домны.
Когда этот срок был еще далеко, Ивану Павловичу он казался вполне выполним. Но по мере приближения к заветной дате он все яснее видел его нереальность. Для окончания монтажа печи и всех вспомогательных устройств требовалось минимум два месяца. К тому же не было разливочной машины, и пустить без нее домну было бы преступлением.
Главного инженера теребили со всех сторон. Из Москвы шли телеграфные запросы, на него наседали бесчисленные представители, его осаждали корреспонденты газет. Всех интересовало одно: когда будет пущена домна? А он твердо отвечал: «Печь еще не готова. Согласиться на ее пуск никак не могу. Это будет нечестно».
Вот как рассказывал об этом сам Иван Павлович: «Вспоминается, что когда я беседовал с секретарем райкома партии Р. М. Хитаровым, то на его вопрос: «Почему не пускаете завод?» — ответил описанием сцены перед началом сражения из «Войны и мира». Когда Александр I обратился к Кутузову: «Ведь мы не на Царицыном лугу, Михаил Илларионович, где не начинают парада, пока не придут все полки», — Кутузов ответил: «Потому и не начинаю, государь, что мы не на параде, не на Царицыном лугу».
«Начинать, может быть, пора, но это не Царицын луг, — сказал я Хитарову. — Тут надо начать и не кончать, а все время вводить и вводить одно за другим. Поэтому я и беру на себя смелость не пускать сейчас одну доменную печь, а выждать до тех пор, пока не подгонят остальные цехи».
Нужно было отлично владеть твердым инженерным расчетом, обладать глубокой убежденностью в своей правоте, чтобы устоять перед нажимом и добиться правильного решения.
Американцы тоже были против пуска домны. Но их мнение основывалось совсем на другом: они не верили в силы и возможности русских рабочих и инженеров и просто не желали брать на себя ответственность за последствия такого шага.
Наконец 30 марта 1932 года на совещании в конторке доменного цеха было твердо решено домну пустить. На этом настояли, несмотря на протесты американцев, советские инженеры И. П. Бардин и Г. Е. Казарновский, обер-мастер Л. К. Ровенский, управление завода во главе с директором С. М. Франкфуртом.
1 апреля в 3 часа 55 минут первая кузнецкая домна была задута. Все напряженно ждали металла — ждали землекопы, монтажники, электрики — делегаты от всех строящихся цехов.
Прошло около полутора суток. Когда среди напряженной тишины пошел чугун, на глазах у многих из этих закаленных, крепких людей показались слезы. Счастливые, возбужденные строители и металлурги обнимались, кричали «ура!». Сбылись мечты лучших людей нашей Родины, осуществилось предначертание Коммунистической партии: Сибирь, далекая, глухая Сибирь, бывшее место ссылки, дала металл, становилась индустриальным краем!
Осуществилась и мечта инженера Ивана Павловича Бардина: под его техническим руководством сибирский гигант был построен и начал давать металл. Это был тогда один из самых совершенных и больших заводов в мире.
Металл, выданный первой домной, разлили разливочной машиной и отправили в Москву. Участники торжества получили по плитке первого сибирского чугуна.
Газета кузнецкой стройки тогда писала: «Слушай, великая пролетарская страна: есть кузнецкий чугун!»
Вслед за первой печью через месяц пошла вторая. А вскоре выдал сталь мартен, затем загремела, загрохотала прокатка — вошли в строй действующих блюминг и рельсопрокатный стан. И каждый такой пуск был овеществленным трудом, подвигом коллектива строителей, в нем была неустанная деятельность главного инженера.
В дни, когда готовился пуск первой печи, в жизни Ивана Павловича произошло весьма знаменательное событие — его в числе других выдающихся инженеров, активных строителей индустрии страны, выдвинули кандидатом в члены Академии наук СССР.
В апреле 1932 года Бардин стал академиком.
«Когда мне сообщили об этом, — пишет он в своей книге «Жизнь инженера», — я опешил. Никаких значительных научных трудов я в своей жизни не написал. Я был инженером-практиком, хорошо знал американскую технику металлургической промышленности и все свои знания использовал для того, чтобы построить в Сибири самый усовершенствованный, американского типа металлургический завод. Но, по моим представлениям, академик должен был сидеть где-то в тиши кабинета, в лаборатории, я же постоянно находился на заводе, у домен, у мартенов, у горячего металла. Какой из меня академик?
Я поделился своими сомнениями с партийными товарищами. Они показали мне на площадку. Отчетливо на фоне синего мартовского неба вырисовывались кауперы, домна. Правей виднелись фермы мартеновского цеха, на площадке уже раскинулся большой действующий завод.
— Это не только написано, но и построено, и это стоит многих научных трудов, — ответили они мне».
Да, это действительно был огромный, многосторонний научный труд, осуществленный на практике. Его результаты изучались следующими поколениями металлургов, причем не только нашей страны; его итоги легли в основу всего дальнейшего развития советской металлургии.
Нет нужды перечислять все то новое, что в то время внес Иван Павлович в создание крупного металлургического предприятия. Мы уже говорили, как под его руководством, нередко по его инициативе, при его активном участии было сделано немало такого, что тогда считалось делом сугубо практическим, а через несколько лет послужило источником возникновения и роста целых отраслей технических наук.
Многое Бардину приходилось решать заново, самому, вопреки установившемуся в науке мнению. Вот, к примеру, применение электросварки при строительстве водо- и газопроводов. Она тогда считалась делом совершенно новым, слабо изученным, относились к ней недоверчиво. Американские консультанты вообще категорически ее отвергали. Один из них с издевкой заявил:
— Если бы я стал пробовать сварку, то только на своей собаке. Применять такой способ для ответственных сооружении не рекомендую.
Многие инженеры в таких условиях не решились бы применить электросварку. И их совесть была бы чиста — ведь они шли бы по испытанному пути. Но не таков был характер Ивана Павловича. Он видел: сварка даст возможность значительно ускорить строительство, значит, это прогрессивный способ. Со свойственной ему основательностью он проконсультировался со специалистами. А затем, подкрепив свое мнение, смело пошел на внедрение новой технологии при строительстве трубопроводов. Больше того, инженеры Кузнецкстроя построили в 1932 году цельносварный металлический мост через реку Абу.
Избрание в Академию наук показало Ивану Павловичу значение его труда. Он почувствовал еще большую ответственность перед страной за порученное ему дело. Но по-прежнему он был строг к себе, сдержан и требователен к подчиненным, по-прежнему был ровен со всеми, никогда не позволял себе давать указания через чью-то голову. По-прежнему внимательно слушал и учитывал мнения других. Наконец, по-прежнему еще затемно, с раннего утра, можно было увидеть его в неизменном полушубке на самых трудных, самых ответственных участках огромной стройки. Рабочие так и прозвали любовно своего главного инженера — «академик в полушубке».
А между тем пуск первых агрегатов значительно затруднил и усложнил деятельность Ивана Павловича. Ему надо было успеть всюду: и при подготовке технической документации, и при решении сложных вопросов строительства, и при освоении уже действующего оборудования. Это последнее шло тем более трудно, что квалифицированных кадров металлургов было очень мало. Многие рабочие впервые столкнулись со сложнейшими агрегатами. Это были вчерашние землекопы, бетонщики, каменщики…
Да и старые металлурги не всегда ясно представляли себе, как справиться с печью, которая одна дает чугуна столько, сколько в старой Юзовке четыре домны. Кроме того, давали себя знать упущения строителей. Так что выдача первого чугуна, выпуск стали и проката еще вовсе не означали, что все пошло благополучно.
Начался долгий период освоения, наладки, причем сложнее всего этот процесс протекал в доменном цехе. То и дело главному инженеру приходилось спешить сюда, чтобы ликвидировать очередную аварию или срочно решить на месте какой-то каверзный вопрос.
Вскоре после пуска первой домны последовал и первый «сюрприз»: прорвало трубу, и вода хлынула с такой силой, что в несколько минут залила все колодцы с вентилями. Так что включить запасной резервуар было уже невозможно.
Когда произошла первая авария, стояли морозы. Что делать? Надо было решать немедленно, в считанные минуты. Один из рабочих, Новиков, тут же молча снял рубашку и полез в ледяную воду. Ощупью нашел вентили и открыл их.
Была и другая авария с водой — когда она затопила галерею водоводов. Положение спасла быстрота решения главного инженера. Он вспомнил о старинных приемах уральских гидротехников, и тут же мешками, набитыми глиной и отрубями, удалось закрыть отверстие и прекратить течь.
Но особенно плохо в период освоения работали домны из-за того, что металлурги, как оказалось, недостаточно были знакомы с качествами местных руд, углей, известняка. Большинство лабораторных исследований были весьма неточны.
Пришлось Ивану Павловичу заняться длительными и кропотливыми исследованиями материалов, разных режимов дутья и температуры, чтобы выяснить, в каких условиях домны смогут работать спокойно.
В общем первое время завод работал плохо. В зиму 1932/33 года замерзали водопроводы, смерзалась в камень руда в бункерах, льдом покрывались пути. Американцы даже предложили остановить на зимние месяцы завод.
Почти каждую ночь Иван Павлович докладывал по телефону Серго Орджоникидзе о состоянии дел, о тяжелом положении на предприятии.
«Серго говорил, не повышая голоса, не выходя из себя, — вспоминал впоследствии Бардин. — Чувствовалось, что ему это очень тяжело и неприятно, но тем не менее, зная, что люди работают, он сдержанно ободрял нас.
— Смотрите только, — твердил он, — чтобы не были погублены печи. Надейтесь на молодежь, на энтузиазм советских людей, сделайте еще несколько усилий — и все пойдет хорошо, благополучно».
И самоотверженность, энтузиазм советских людей сделали то, что зарубежным специалистам казалось неисполнимым. Завод начал набирать темпы, давать стране все больше и больше металла.
В заключение рассказа о героической эпопее Кузнецкстроя хочется вспомнить ответ И. П. Бардина на письмо «треугольника» Кузнецкого металлургического комбината, присланное незадолго до его смерти, в 1959 году:
«Дорогие товарищи! — писал Иван Павлович. — Дело, затеянное Вами по созданию истории Кузнецкого металлургического комбината и его перспектив, стоит того, чтобы им заняться всерьез и написать книгу хорошо…
У Кузнецкого комбината есть предыстория, которой вы касаетесь мало. Например, на Тельбесе была когда-то так называемая царская штольня, или, как ее называли, екатерининская штольня. Руда из нее перевозилась по речной системе Кондома — Тельбес — Чулым на Томский завод, кстати, не имеющий ничего общего с городом Томском. Завод находился в 60 километрах юго-восточнее Кузнецка. Работа этого завода была основана на труде ссыльнопоселенцев, бывших участников Пугачевского восстания. Их жизнь показана в фильме «Золотой клюв», сценарий которого был написан Анной Караваевой. Я этот фильм сам видел еще до поездки в Сибирь. Он мне понравился.
Нельзя забывать о более давних временах жизни кочевников и их следах в виде остатков металла на холмах Бунгура времен кочевой жизни шорцев.
Богатства Сибири привлекали к себе внимание многих капиталистов. В книге надо указать, например, на Абаканский завод русского купца Ратькова-Рожнова и причины преждевременного прекращения существования этого завода. Будучи в прошлом году в Минусинском музее, я нашел много интересного из истории металлургии этого края — нашего соседа. Возраст металлургии Красноярского края насчитывает более 2000 лет!
Следует также показать и близкие времена… довольно кратковременный, но тем не менее симптоматичный период, т. н. период Американской индустриальной колонии — АПК, состоявшей частично из друзей, так сказать, «общества доброй воли», и частично из авантюристов, пытавшихся, как синица море, зажечь Сибирь, Но это им не удалось. Сибиряк, называемый ранее пренебрежительной кличкой «чалдон», с его единственным инструментом — топором оказался сильнее приезжих американцев с их «образцовой организацией». Он победил. Еще в мое время я видел «обломки» крушения американской техники — одного из инженеров на коксовом заводе в Кольчугине, оставшегося работать у нас. Правда, по происхождению он был болгарин.
Собрав все это и литературно обработав, можно получить прекрасный пролог к книге по истории металлургии Сибири и Кузнецкого комбината. Как образец такого вступления, по-моему, удовлетворительно написанного, я посылаю Вам историю Енакиевского завода — сборник «Славный путь».