На обломках перекрытия

На обломках перекрытия

На восходе солнца я вышел из разрушенного двухэтажного кирпичного дома на окраине Урицка, на участке обороны комбата майора Огурцова. Здесь на обломках перекрытия второго этажа у нас было устроено снайперское гнездо для наблюдения за траншеей противника. Стреляли мы с этого места только по крайней необходимости.

Выйдя из траншеи, я быстро зашагал к развилке дорог, как вдруг раздалась пулеметная очередь. Пули забором ложились по краю лощины, преграждая мне путь.

Я прыгнул в воронку, чтобы переждать обстрел, вернее, скрыться с глаз немецкого наблюдателя.

Здесь, в воронке, пришлось пролежать больше часа. Солнце пригревало, и я незаметно уснул, а когда проснулся, солнце стояло в зените. Стрельба прекратилась. Откуда-то, словно из-под земли, доносились звуки девичьей песни. В воздухе медленно кружилась паутинка.

Осторожно выглянув из воронки, я увидел: на дне лощины, у ручья, на кустике лозы развешано чье-то выстиранное солдатское белье. На берегу ручья, опустив ноги в воду, сидит в солдатской гимнастерке женщина. Немцы ее здесь видеть не могли. Это она вполголоса напевала. Чтобы лучше ее разглядеть, я снял чехол с оптического прицела и посмотрел в окуляр. Это была Зина Строева. Она что-то шила или вязала, негромко напевая. Недалеко от нее на сумке противогаза лежал автомат.

Встреча с Зиной была для меня неожиданностью. С неделю назад ее вызвал к себе комбат, и с тех пор я ее не видел. Шли слухи, что Зина «приглянулась» начальству и ее оставили при штабе. Что же заставило Зину прийти сюда? Я продолжал наблюдать за ней. Вот неутомимая! Я не раз видел, как, выпустив из рук оружие, она принималась за стирку, штопку, вязанье… Зина отложила в сторону шитье, достала из кармана гимнастерки письмо и начала читать. Потом закрыла лицо ладонями, и ее узенькие плечи судорожно задергались. Зина плакала! Я знал причину девичьих слез: она оплакивала гибель любимого человека.

Я быстро встал и зашагал в хозяйственный взвод, чтобы не мешать ее горю. Но не успел пройти и ста метров, как позади услышал быстрые шаги.

— Эй ты, бездомный! — окликнула меня Зина. — Куда шагаешь? Ты что, злишься?

— На тебя? Ты что, рехнулась? Я иду к ребятам поснедать. Очень рад, что встретил тебя!

Зина, глядя мне в глаза, укоризненно покачала головой:

— Зачем ты врешь? Я ведь все вижу. Ты думаешь, что девушке на фронте куда лучше сменить снайперскую винтовку на автомат и стать телохранительницей своего фронтового мужа… Жить в надежном укрытии, стучать на машинке, ведь это куда спокойнее, чем бить из винтовки по немецким стрелкам. — Строева схватила меня за руку, в ее глазах блеснули слезы: — Неужели ты, единственный человек, которому я верю, как себе, мог так обо мне подумать?!

— Успокойся, Зиночка, я ни минуты не думал о тебе плохо. Ты солдат и выполняешь приказ командира… А в чувствах своих ты сама разберешься.

— К черту философию. Один раз я послушалась своего сердца, а теперь очередь за рассудком. Я прошу тебя, дай мне винтовку.

— Зачем?

— Да ты что, ничего не знаешь? Ведь с утра немецкие снайперы закрыли доступ к передним постам роты лейтенанта Морозова. Троих наших убили. Нужно найти и прикончить этих снайперов, а то весь взвод перестреляют… А ты где-то гуляешь! Прихожу к тебе на перекрытие, а твой след простыл…

— Нет, Зина, винтовку не проси — не дам. Сам их найду.

Я быстро зашагал к траншее.

Строева шла за мной, наспех рассовывая по карманам платки, шитье и еще что-то.

— А ты потише шагай, успеешь. Все равно от тебя не отстану.

— Зина, винтовку я не дам.

— Одного я тебя не отпущу, — дернув меня за рукав, сказала девушка. Подожди меня здесь, пока схожу в свой блиндаж, а то мы больше не друзья. Строева быстро побежала к штабному блиндажу, и не успел я свернуть самокрутку, как она вышла из укрытия со снайперской винтовкой в руке.

— Идем, — решительно сказала Зина, поравнявшись со мной.

Я мельком увидел, как выглянул из блиндажа майор Огурцов и нырнул обратно. Странный был человек: даже спал, не снимая с головы стальной каски. Бойцы его не любили, считали трусом. Комбату явно не хотелось встречаться со мной. По приказу командира полка мне был в категорической форме запрещен доступ к траншее переднего края из-за ранения. Но в данном случае, когда взводу бойцов угрожала гибель от немецких снайперов, майор делал вид, что меня не замечает.

Когда мы вошли в траншею, нас догнал связной командира батальона и передал Зине приказ:

— Строева, срочно к комбату!

— Подожди, Иосиф, я сейчас.

Я присел на пенек. Мне вспомнилась рота Круглова, которую мы покинули с такой неохотой. Вспомнил майора Чистякова с его хорошей скупой улыбкой. Стало грустно…

Часто дыша всей грудью, ко мне подбежала Строева. Ее красивое лицо, раскрасневшись от быстрого бега, выражало твердую и какую-то злую решимость.

— Зачем тебя вызывал комбат?

— За неподчинение посулил штрафную. Вот зачем. Я посоветовал Зине вернуться.

— Никогда. Ты что, не понимаешь? Я снайпер и им останусь. Для этого и пошла на фронт…

Я узнавал характер Зины, который успел изучить. Строева не всегда бывала одинаковой. Иногда часами ходила задумчивая, молчаливая, а то начинала смеяться, шутить, петь, плясать. Нередко она часами просиживала не поднимая глаз и не шевеля бровью. Но эта молчаливость сменялась каким-то бесшабашным настроением. Я любил видеть ее такой, когда в ней просыпалась настоящая русская удаль. Бывало, подойдет вплотную, прищурит глаза да так улыбнется, что кровь в жилах закипит. А только захочешь обнять ее ускользнет, словно ласточка из-под крыла ястреба, да еще пальцем погрозит… И вот снова рядом со мной стоит девушка, русский снайпер, строгий, отважный, готовый вступить в опасный поединок с врагом. За последний месяц мы как-то душевно сблизились. Я вспомнил, как однажды утром, когда мы приводили в порядок жилье, к нам в блиндаж пришла Зина. Она взяла меня за руку: «Осип, я была в Ленинграде, зашла к твоему сыну. Он очень хороший мальчик, и как обрадовался мне! — Она стояла рядом со мной не поднимая глаз. — Ты знаешь, Володя принял меня за свою мать. Забрался ко мне на колени, обнял за шею и стал целовать: „Мама, ты теперь будешь ко мне приходить?“ И я не могла отказать ему. А когда собралась уходить, Володя сказал: „Мамочка, принеси мне сахару“. И я обещала».

С этого дня Строева старалась как можно больше быть одна. При встрече со мной она опускала голову и стояла молча. Однажды утром, когда я зашел в снайперский окоп, там уже была Зина. Сидя у перископа, она распускала большую шерстяную варежку и вязала маленькие детские носочки. Каждую свободную минуту она что-нибудь мастерила Володе.

Прежде чем добраться до своего снайперского гнезда, нам пришлось проползти незамеченными по открытому месту метров сто пятьдесят.

У западной стены разрушенного дома торчали к небу изогнутые взрывной волной железные балки, на которых и было устроено наше снайперское гнездо. Мы знали, что этот объект находится под непрерывным наблюдением противника. Если немцам удавалось заметить наше движение не только в развалинах дома, но даже вблизи его, они тут же начинали бросать мины, а иногда вызывали артиллерию.

Я влез в гнездо первым, прикрыл амбразуру плащ-палаткой и до половины открыл стрелковую бойницу, затем подал руку Строевой. Зина быстро установила перископ.

Мы тщательно осмотрели каждую складку местности: лощинку, бугорок, даже прутик, брошенный немцами на бруствер траншеи.

— Где же они? Ничего не видать. Откуда же они стреляют? — ворочаясь с боку на бок, проговорила Зина.

— Не спеши, скоро их не найдешь, ведь сама знаешь, какие они дотошные, все делают без лишнего риска. Будем искать.

— Но в данном случае им без риска не обойтись, — усмехнулась Зина. Они прекрасно знают, что безнаказанно стрелять в спины ползущих по дну траншеи русских долго не придется, встреча с нашими снайперами неизбежна.

Нейтральная зона казалась нам голой, как степная дорога, полосой. Висевшее над землей знойное марево мешало видеть на дальнее расстояние.

Строева, повернувшись на спину, приподняла левую, а затем правую руку, пошевелила онемевшими пальцами и, морща лицо от боли, сказала:

— Отсюда нам их не найти.

— А ты еще раз поищи место, с которого они только и могут увидеть дно нашей траншеи на повороте. Не видя дна траншеи, немцы не могли бы убить наших.

Зина бросила на меня быстрый взгляд и припала к окуляру перископа. Затем аккуратно подобрала под себя ноги и притихла.

— Иосиф, посмотри на березку вблизи их траншеи, с теневой стороны, не немцы ли это лежат?

Много раз я видел эту березу, вырванную с корнями из земли взрывной волной. Под лучами солнца корни ее высохли и шевелились на ветру, как опрокинутый на спину огромный жук, который перебирал своими мохнатыми лапами, ища в воздухе опору.

Не успел я как следует осмотреть березу, как с пронзительным скрежетом пронеслись над нами один за другим несколько снарядов; к небу взвились столбы черного дыма и земли, закрыв от наших глаз расположение противника. Это наши артиллеристы пришли на выручку пехотинцам.

— Эх! Медвежья услуга, — сказала Зина, морщась от досады. — Спугнуть зверя не велика честь, а вот найти его… Где надо — там их нет, а тут полезли.

С вершины до корней осматривал я каждый сучок березы, каждый кустик побуревшей травы, отыскивая притаившегося врага.

— Есть! — вдруг радостно воскликнула Строева. — Смотри сюда: вон они, молодчики, с теневой стороны ствола притаились. Артиллеристы лупят по траншее, а они вон где лежат… А костюмы как разукрасили! Ишь какой камуфляж напустили. Здорово, а? — Зина потянулась к винтовке: — Иосиф, ты на меня не обижайся, ведь это моя находка.

Я удержал ее руку:

— Зина, расчеты у нас с ними одни. А отсюда стрелять нельзя, ты ведь знаешь. Давай на запасную точку.

— Ты иди, а я буду следить за ними. Если попытаются улизнуть, я их живыми с нейтралки не выпущу.

— Я пойду, но ты не стреляй. Жизнью рискуешь…

Я спустился вниз. Ко мне подскочил связной комбата:

— Ну что? Застрелили? Где Зина?

Я быстро побежал по траншее. Тяжело сопя и ругаясь, за мной бежал связной.

Не отвечая и не глядя на него, я спешил к снайперскому окопу. Послышались один за другим два выстрела. С чьей стороны прозвучали они, я на бегу расслышать не мог, но почему-то сильно защемило сердце.

Вбежав в окоп, я быстро приоткрыл бойницу и взглянул в нейтральную зону, туда, где находились вражеские снайперы. Две серо-зеленые фигуры, уткнувшись в землю, лежали неподвижно. Строева пристрелила фашистов, пока я менял позицию.

Я быстро закрыл бойницу и выбежал из окопа в траншею, где меня опять встретил связной комбата:

— Что, немцы опять в наших стреляли?

— Уйдите отсюда. За каким вы чертом здесь болтаетесь! — крикнул я.

— Приказано узнать, застрелили вы немцев или нет.

— Передайте майору, что Строева застрелила двух немцев в нейтральной зоне, а сколько их еще там и где они укрываются — не знаю.

— Ложись!

Я упал на дно траншеи вниз лицом и не успел оглянуться, как взрыв, второй, третий последовали один за другим. Укрываясь за поворотами от осколков и комьев земли, я пополз к снайперскому окопу.

В углу уже сидел связной комбата, покрытый серой пылью; его нижняя челюсть мелко дрожала. Он молча водил по сторонам выпученными, как у филина, глазами.

Как только кончился артиллерийский обстрел, я бросился к развалинам дома — узнать, что случилось с Зиной.

В воронках еще дымились остатки селитры. Пыль и дым застилали глаза. С трудом вскарабкался я на обломки досок. Строева лежала, свернувшись по-детски калачиком, и правой рукой зажимала рану на левой. Между пальцами струилась кровь.

— Иосиф, не ругай меня, я не успела уйти, вот оцарапало… — только и сказала Зина.