X. Кубанская битва
X. Кубанская битва
И сошлись грозно оба великих войска, крепко сражались, жестоко друг друга уничтожали, не только от оружия, но и от великой тесноты под конскими ногами умирали… На том ведь поле сильные полки сошлись в битве. Выступили из них кровавые зори, а в них сверкали сильные молнии от блистания мечей.
Сказание о Мамаевом побоище
«Утверждают, что жизнь человека идет кругами, по спирали вверх. Я вынужден поверить в это…» — пишет Покрышкин, вспоминая возвращение на фронт в апреле 1943-го. Снова Краснодар, станица Крымская, над которыми летит он уже не наблюдателем на Р-5, а командиром эскадрильи новейших истребителей. Переживания и беды тридцатых годов остались далеко позади, за перевалами военных лет. Сейчас в памяти оживали светлые картины — мечтания о полетах, много солнца, велосипедные гонки к морю, парение на планере над станичными садами…
Разжатая спираль наступления возносила Покрышкина над небывало широким в том году, похожим на море разливом Кубани, над разрушенной и обгоревшей казачьей землей. Краснодар был освобожден 12 февраля. С аэродрома Александр Иванович поехал со своими летчиками в город, побывал у разбитого дома — «стоквартирки», где жил, у взорванного немцами здания аэроклуба. Черные пустыри и стены, обгоревшие стволы деревьев, дымки землянок… На захваченной врагом территории повсеместно осуществлялся приказ Гитлера № 4 «О порядке отхода и оставления местностей» — разрушать все объекты, здания, мосты, представляющие ценность для противника. Все мужчины от 15 до 65 лет подлежали вывозу на запад. Советские газеты той поры заполнены страшными фотодокументами — руины, рвы, трупы…
Пресса доставлялась в войска наряду с боеприпасами и продовольствием. Так, «Красная Звезда» 9 апреля 1943 года, в день, когда Покрышкин прибыл в Краснодар, сообщала о красноармейском митинге у стен освобожденной Вязьмы. На этом митинге колхозник Ф. Т. Трофимов рассказывал о том, как немцы повесили его жену, угнали сыновей-подростков. Плакал. В выступлениях красноармейцев звучали слова: «сердце содрогается от гнева», «мы — армия мстителей», «гвардейцы клянутся отомстить немецким извергам за разрушенные города, за муки советских людей».
…Сейчас, в другом уже веке, легко судить о стратегической обстановке на советско-германском фронте в первые месяцы 1943 года, давать оценки полководцам. Тогда же все было далеко не очевидно. Был водоворот страстей и ошибок в условиях, как говорят военные, неполной информации, в грязи и бездорожье, в муках солдат, ночевавших неделя за неделей под дождем и снегом, и генералов, чьи доклады о реальных условиях и оправдания не принимались в высоких штабах.
К сожалению, осуществить на Северном Кавказе «второй Сталинград» командованию Красной армии не удалось, хотя цель такая ставилась. Стратегам вермахта К. Цейтцлеру, Э. фон Клейсту и Э. Манштейну удалось убедить Гитлера начать отступление с Кавказа. Фюрер долго противился: «Столько затрачено сил, столько пролито немецкой крови — и все это на ветер? Нет! Этого допустить нельзя!» Если бы Гитлер продолжал упорствовать, все южное крыло немецкой армии могло быть окружено, что значительно ускорило бы крах Третьего рейха.
Немецкие официальные сводки сообщали: «В ходе планомерного передвижения для сокращения линии фронта эвакуирован город Краснодар». Пропаганда Геббельса делала очередные успехи, но юг Восточного фронта трещал по швам. Красная армия шла вперед.
22 февраля Гитлер прилетел в Запорожье, где встретился с Манштейном и Клейстом. На следующий день ему пришлось в спешке собираться в обратную дорогу. Пришло сообщение о русских танках, появившихся у аэродрома.
Но огрызаться немцы еще могли. 14 марта танковый корпус СС вновь занял Харьков. В стихотворении «Они» поэт-фронтовик Юрий Белаш вспоминает контратаку немецких автоматчиков:
Мы еле-еле их сдержали…
Те, что неслися впереди,
Шагов шести не добежали
И перед бруствером упали
С кровавой кашей на груди.
А двое все-таки вскочили
В траншею на виду у всех
И, прежде чем мы их скосили,
Они троих у нас убили
Но руки не подняли вверх…
К концу марта на советско-германском фронте наступило затишье. Стороны готовились к решающей Курской битве. Особенное внимание в это время и наше, и немецкое командование обратили на самый южный фланг фронта. 17-я армия генерал-полковника Р. Руоффа, не успев вырваться на Украину через ростовскую «горловину», отошла на Таманский полуостров.
Плацдарм немцев не мог не беспокоить нашего Верховного Главнокомандующего. Сталин требовал разгромить сильную группировку противника, сбросить ее в море. Фюрер же сохранял надежду, что после ожидаемого успеха под Курском вновь будет наступать с Тамани на Кавказ.
13 марта Гитлер отдал приказ «удерживать во что бы то ни стало таманский плацдарм и Крым». Началось строительство подвесной дороги через Керченский пролив, которая была пущена 14 июня. На Кубани побывал министр вооружений А. Шпеер, так как было решено возводить через Керченский пролив пятикилометровый мост для автомобильного и железнодорожного транспорта.
Немецкая оборонительная линия получила наименование «голубой». Фланги ее упирались в Черное и Азовское моря, систему обороны укрепляли плавни, лиманы и болота.
В составе 17-й армии было пять корпусов (один из них кавалерийский румынский) общей численностью около 350 тысяч солдат и офицеров. В войсках Северо-Кавказского фронта насчитывалось более 380 тысяч человек.
Уступая в силах на земле, особые надежды на Кубани немцы возлагали на массированное применение авиации. В их распоряжении на Тамани, в Крыму, на юге Украины была сеть аэродромов с бетонным покрытием. У нас же основной краснодарский аэродром был более удален от полей будущих сражений. Грунтовые площадки были непригодны для взлета и посадки до середины апреля из-за весенней распутицы.
С точки зрения общей стратегии, развернувшиеся за таманский плацдарм сражения считались боями «местного значения». Но для авиации то была настоящая битва. 16-й гвардейский полк прилетел на Кубань прямо к ее началу.
Рейхсмаршал Г. Геринг, имея весной 1943 года на Восточном фронте 2620 самолетов люфтваффе, а также 335 финских, румынских и венгерских, сумел сосредоточить к апрелю в Крыму и на Тамани, на главном в тот момент театре военных действий, до 1000 самолетов 4-го воздушного флота (510 бомбардировщиков, 250 истребителей, 60 разведчиков и 170 транспортных). С аэродромов Украины эту армаду поддерживали 200 бомбардировщиков. В ударной группировке было собрано до 40 процентов люфтваффе на Восточном фронте!
Советские ВВС, насчитывая в действующей армии более 5500 боевых самолетов, к началу воздушных сражений на Кубани и до середины апреля имели здесь лишь 580 самолетов: 250 в 4-й воздушной армии, 200 в 5-й, 70 в ВВС Черноморского флота и 60 в Авиации дальнего действия. Таким образом, немцы, уступая вдвое в общем количестве машин, также вдвое превосходили нас в численности на главном направлении!
…В первый вечер по прибытии 16-го полка в Краснодар эти цифры довел до летчиков, собравшихся в отведенном под общежитие полуразрушенном складе, начальник разведки 216-й смешанной авиадивизии капитан Новицкий. Узнали гвардейцы и о том, что немецкие истребители представлены лучшими эскадрами, вооруженными новыми Ме-109 G-2 и Ме-109 G-4.
После доклада Новицкого воцарилось напряженное молчание. Летчики-фронтовики понимали, что сулят эти сообщения. А. И. Покрышкин вспоминал:
«— Товарищ капитан! — не утерпел я, хотя знал, что он не решит эту проблему. — Вы сообщили о мощной авиационной группировке противника. А мы, имея менее 1000 самолетов, разделили их по трем авиационным объединениям. Правильно ли это? Участок фронта небольшой.
— На этот вопрос я ответить не могу. Оперативное построение нашей авиации на Кубани пока такое. Однако ее действия координирует командование ВВС фронта.
— Мы координировали и раньше, с начала войны. Нас били по частям и гнали до Волги. Потом мы поумнели и создали воздушные армии. А здесь, на Кубани, что? Повторение прошлого? Штабов много, а самолетов мало. Воевать придется как в поговорке — один с сошкой, а семеро с ложкой.
— Покрышкин, прекрати задавать глупые вопросы, — оборвал меня Исаев. — Садись!
Я понимал, что спорить бесполезно. А было о чем. Когда же наши авиационные начальники поумнеют и прекратят использовать авиацию разрозненно? Радовало, что с приходом к руководству авиацией Александра Александровича Новикова в Военно-воздушных силах были созданы армии, подчиненные только фронту. Формирование воздушных объединений оправдало себя в боях за Сталинград и в наступлениях фронтов в этом году. А здесь… Трудно будет. Опять воевать придется «растопыренными пальцами», а нужен «кулак». Придется рассчитывать только на свое умение и отвагу летчиков».
Несомненно, Покрышкин к весне 1943-го как летчик и командир был много выше уровня капитана и комэска. Во всяком случае, немецкими эскадрами командовали боевые летчики примерно его возраста и опыта. Исаев грубо одернул подчиненного с его «глупыми» вопросами. Но ближайшие бои, стоившие больших жертв, показали правоту Покрышкина. А. А. Новиков своими глазами увидел, как страдает дело при распылении сил, и радикально изменил структуру авиации Северо-Кавказского фронта. Вся авиация фронта (кроме Авиации дальнего действия) была собрана в одних руках командующего 4-й армии К. А. Вершинина, остался один штаб вместо трех.
Самоуверенного комполка Исаева снова раздражает Покрышкин и не только он. Но здесь не тыл, здесь бои вскоре покажут — кто есть кто.
При перелете на фронт заблудилась, приняв разлив Кубани за Азовское море, эскадрилья Фадеева во главе со штурманом полка Крюковым. Исаев со злостью пеняет Покрышкину: «Эта распущенность в полку от Иванова осталась. Это не гвардейцы, а разгильдяи!» Александр Иванович парирует: «Перелетал целый полк. Видно, командиру надо было его вести…» — «Свои привычки указывать начальству брось. Видимо, мало тебя проучили в прошлом году», — вновь угрожает Исаев. М. А. Погребной советует Покрышкину сдерживать себя и «не связываться с ним». — «А чего он злость свою показывает к Виктору Петровичу! Нас, боевых летчиков, называет разгильдяями. За полтора года пребывания в полку не сделал ни одного боевого вылета!»
…Унылое настроение, охватившее летчиков после доклада начальника разведки, разрядили рассказы асов 45-го полка, дравшихся с февраля в небе Кубани. Борис Глинка в деталях разобрал бой, в котором группа «аэрокобр», без потерь со своей стороны, сбила восемь из двенадцати бомбардировщиков. Михаил Петров дополнил этот рассказ, сообщив, что сам Глинка сбил двух «юнкерсов», один из которых от удара в упор разломился пополам.
Бой, который провел со своей группой сам комэск Петров, останется навсегда в летописи Великой Отечественной войны.
22 марта 1943 года восьмерка «аэрокобр» в схватке с превосходящей втрое группой немцев сбила тринадцать «мессершмиттов» (все они упали в расположении наших войск), потеряв троих летчиков. Спасая подбитого Бориса Глинку, сержант Петр Кудряшов на своей подожженной машине врезался в Ме-109. «От удара при столкновении двух самолетов на миг вспыхнул яркий огненный факел, — вспоминал участник боя Иван Бабак. — И все… Как будто в невидимую пропасть провалились оба». Потрясенные немцы не сразу возобновили атаки. Вот еще один наш истребитель загорелся. Его пилот Иван Шматко повторяет таран. Еще один взрыв! Имевшие подавляющий численный перевес «мессершмитты» повернули на запад…
Из радиоперехвата стало известно — немцы посчитали, что на «кобрах» летали канадские летчики: «Ни одного канадца не выпускать живым! Их здесь немного». Видимо, проступали на советских самолетах закрашенные американские звезды. Да и по решительности действий, мастерству атак 45-й полк выделялся среди других наших частей. Командир полка Ибрагим Магометович Дзусов, мощного сложения 38-летний осетин, сам был неплохим пилотом, участвовал, несмотря на запрет из-за неважного зрения, в боевых вылетах, ценил летчиков, умел увидеть лучших и продвигал их, советовался с опытными комэсками. С восточной хитрецой Дзусов стремился заполучить к себе приглянувшихся ему летчиков. Так оказались у него в полку будущие Герои Советского Союза Борис Глинка, Николай Аавицкий, Николай Кудря…
Первыми на Кубани прославились братья Глинки, богатыри, выходцы из шахтерской среды, позывные в воздухе — ДБ и ББ (Дмитрий Борисович и Борис Борисович). Их ведущий Михаил Петров, тонкий дирижер боя, не гнался за личными победами, но был, несомненно, одним из лучших комэсков нашей истребительной авиации.
30 апреля 1943 года в «Красной Звезде» появился очерк «Чувство неба» о Д. Глинке поэта И. Сельвинского. Описание героя автор начал с упоминания о творческом методе знаменитого художника-портретиста В. Серова, который искал в человеке внешнее сходство с каким-либо зверем или птицей, что позволяло неожиданно раскрыть человека, увидеть в обычном необычное. В фигуре летчика, в его профиле явно проступало сходство с красавцем орлом.
Кто же противостоял «сталинским соколам» кубанского неба? В книгах, изданных в СССР, пишется о воевавших здесь эскадрах 3-й «Удет» и 51-й «Мёльдерс», названных именами национальных героев Германии. Называется и 54-я эскадра «Зеленое сердце», видимо, по причине звучного загадочного наименования (зеленое сердце — герб Тюрингии, самой обильной лесом германской земли, расположенной в центре страны). Но это немецкое соединение действовало против Ленинградского фронта. На Кубани с аэродромов Тамани и Анапы вылетали пилоты не упомянутой в советской литературе, имевшей лишь цифровое обозначение 52-й эскадры…
Лишь в начале 1990-х мы смогли получить информацию об этих широко известных на Западе немецких асах. Их внешний облик совершенно не похож на немолодого карикатурного вида немца, пытавшегося сбить наш По-2 в популярном фильме военных лет «Небесный тихоход».
Командир 52-й эскадры — оберст-лейтенант (подполковник) Дитрих Храбак. 28-летний (родился 10 декабря 1914 г. под Лейпцигом в семье архитектора) невысокий и крепкий, «старый воздушный тигр». Над высоким лбом — редеющие светлые волосы. Резкая линия носа с выступающей переносицей и пронзительные голубые глаза. На мятом мундире бывалого фронтовика — Железный крест 1-го класса, полученный за бои над Францией. К черно-бело-красной ленте на шее прикреплен Рыцарский крест — награда за битву над Англией. Под командованием Храбака, возглавившего 52-ю эскадру в ноябре 1942 года, она стала самой результативной в люфтваффе. Одержавший, по немецким данным, 109 побед на Восточном фронте, Храбак поддерживал со своими пилотами товарищеские отношения. Новичков он учил: «Чтобы выжить в России и стать удачливым пилотом-истребителем, вы должны совершенствовать свое мышление. Конечно, вы должны всегда действовать агрессивно. Однако агрессивный дух следует укрощать размышлением, рассуждением и оценкой. Летайте головой, а не мускулами… Если вы вернулись из полета с победой, но без своего ведомого, значит, вы проиграли бой».
Сильнейший из командиров эскадрилий 52-й эскадры — оберлейтенант, а затем гауптман, Гюнтер Ралль. Умен, необычайно подвижен, офицер-профессионал до мозга костей. Родился 10 марта 1918 года в Бадене. Участник боев над Францией, Англией, Грецией, Критом, советской Украиной. 26 октября 1942 года Гитлер лично вручил Раллю Дубовые листья к Рыцарскому кресту за 100 побед в воздухе. По мнению многих немецких специалистов, Ралль являлся лучшим снайпером люфтваффе, он мог попасть в цель с большого расстояния под недоступным для других углом. Мог ли предполагать тогда Ралль, что спустя 52 года, в феврале 1995-го, он, генерал-лейтенант в отставке, побывает на военно-исторической конференции в Кубинке под Москвой, где начнет свое выступление словами: «Я с первых дней войны с Советским Союзом на вашем фронте, очень хорошо знаю русских летчиков-истребителей. В боях с ними я был семь раз сбит и трижды ранен». Генерал сказал, что всегда испытывал «глубокое уважение к мужеству и мастерству советских летчиков, как к противникам, равным которым он не встречал». 28 ноября 1941 года Ралль был сбит нашим истребителем между Ростовом и Таганрогом, при падении получил тяжелое повреждение позвоночника, после чего несколько месяцев правая сторона тела у него была парализована. Вопреки прогнозам врачей в августе 1942 года Ралль, проявив исключительные волю и психологическую устойчивость, возвращается на фронт, летает, подложив подушки под больные ноги и за спину.
Колоритны и другие асы 52-й эскадры. Среди них получивший Дубовые листья к Рыцарскому кресту 24-летний командир эскадрильи Герхард Баркхорн — голубоглазый красавец из Восточной Пруссии. Если верить его коллегам, — редкостный джентльмен, пытавшийся сохранить рыцарские правила ведения боя. Еще один пруссак и кавалер Рыцарского креста — 22-летний сорвиголова, неоднократно сбитый и раненный на Восточном фронте Вальтер Крупински. Был известен бычьей энергией и упрямством, носил прозвище «граф Пунски» по имени персонажа популярной немецкой оперетты. В одном из боев на Кубани Крупински посадил свой подбитый «мессершмитт» на минное поле и спасся чудом, при скольжении по траве взорвав несколько мин.
В ноябре 1942 года начал свою карьеру в 52-й эскадре Эрих Хартман, которого в Германии называют лучшим асом Второй мировой войны. На Тамань Хартман прилетел 20-летним, его звали «Буби» за слишком юную внешность. Он уже открыл свой счет сбитых самолетов… С детских лет Хартман летал на принадлежащем семье самолете, затем на планерах. Прирожденный спортсмен, стрелок и пилотажник. Голубоглазый блондин с ястребиным профилем.
Были в эскадре и такие кавалеры Рыцарского креста, как командир эскадрильи Йоханнес Визе, названный немцами «Кубанским львом», Вильгельм Батц, Гельмут Липферт… Для одной эскадры число кавалеров исключительное, ведь среди дневных летчиков-истребителей люфтваффе за всю войну лишь 126 человек получили этот высший знак отличия гитлеровской Германии.
Был среди них и командир прибывшей на Кубань 51-й эскадры «Мёльдерс» 27-летний майор Карл-Готфрид Нордман. Он одержал, по немецким данным, 78 побед (61 — на Восточном фронте). Правда, с января 1943-го Нордман перестал участвовать в боевых вылетах из-за нервного расстройства, полученного в результате столкновения со своим ведомым. Последний пропал без вести, упав за линией фронта.
Азартные «охотники» из лучших эскадр вели между собой соревнование по числу сбитых самолетов. Для многих из них это был в первую очередь захватывающий экстремальный вид спорта. В истребительных эскадрах собрался цвет молодежи из старинных германских земель…
Вот что пишет в работе «Сломанные крылья люфтваффе» историк авиации Г. А. Литвин (в годы войны — бортовой стрелок Ил-2, сбил 4 немецких истребителя и награжден двумя орденами Славы): «Архивными данными, публикациями, самими участниками подтверждено, что на Кубани действовали самые лучшие, хорошо подготовленные, имевшие большой боевой опыт немецкие летчики, зачастую летавшие парами с 1939 года, умело использовавшие в бою радиосвязь и эшелонирование по высоте. Даже молодые летчики из пополнения имели не менее 200 часов налета, а прибыв во фронтовые части, они должны были налетать еще не менее 100 часов в прифронтовой полосе, прикрывая свои аэродромы, изучая местность, и только потом вводились в бой под прикрытием опытных летчиков. Немцы, исходя из того, что у русских больше самолетов и летчиков, своих берегли… На основании изучения немецких документов, литературы, изданной в ФРГ, и моих личных бесед с бывшими летчиками люфтваффе я уяснил формулу боя, которой руководствовались немецкие летчики: «Увидеть противника, оценить обстановку, принять решение, ударить, уйти»».
Надо сказать, что эту тактику немецких «экспертов» Покрышкин признавал оптимальной для «свободной охоты»…
С боевым настроем приземлялись на аэродромах Кубани кавалеры Рыцарских и Железных крестов. В «Кратком обзоре действий противника» за 1943 год, написанном в штабе нашей 4-й воздушной армии, зафиксированы эмблемы на немецких истребителях. I группа 52-й эскадры — черный кабан на белом поле, II группа — дьявол с луком и стрелой, III группа — красный рыцарский крест в белом ромбе, II группа 51-й эскадры «Мёльдерс» — ворон в очках с зонтом. Среди эмблем других групп и эскадрилий не менее выразительные знаки — красная кошка в белом круге, горная коза на альпийской вершине, красные, белые и желтые драконы, головы волков и чертей…
У «мессершмиттов» на стоянках слышались четкие команды и обычные летные шутки. Немцы собирались взять реванш за Сталинград, где 8-я воздушная армия генерала Хрюкина и бомбардировщики АДД не позволили Герингу сдержать обещание — обеспечить всем необходимым окруженную армию Паулюса.
Только с высоты полета видно объемно и зрелищно, как черно-серые тона земли окрашиваются светло-зеленым. Потом проступят у русских станиц бело-розовые цвета садов и красные пятна маковых полей. Близкие горы и море стелили над землей голубую дымку. Позывной немецкой радиостанции наведения на Таманском полуострове — «Тибет», по названию легендарной горной страны…
На рассвете, как обычно, невзирая ни на какие обстоятельства, Покрышкин делает свой комплекс утренней разминки. В станице Поповической, куда полк переведен 11 апреля, вместе с метеорологом Константином Кузьминым Александр Иванович перед началом боевой работы измеряет температуру грунта, рукой пробует его твердость. Он как будто слушает землю, как и поколения его предков — русских пахарей…
Так несколько веков назад и Дмитрий Волынец перед битвой сошел с коня и припал к земле Куликова поля. После долгого молчания сказал он Дмитрию Донскому: «Одна примета — тебе на пользу, другая — на скорбь…»
На фотографиях той поры Александр Иванович Покрышкин, которому только что исполнилось 30, еще очень молод, что-то юное в русом чубчике набок, в ясных широко расставленных глазах. Он ладно скроен и крепко сшит, худощав — ни единого грамма лишнего веса, узкая талия и косая сажень в плечах. Стоит подбоченясь, руки по-молодецки на поясе или сжимают в кулаках офицерский ремень. По этой молодецкой ухватке узнаваем в зрелом бойце тот паренек, что выходил когда-то на скрипучий от мороза сибирский снег в рядах закаменской лихой дружины сразиться с соседской ватагой на кулачках…
Резко и четко очерченный профиль позднее был точно схвачен в описании художника: мощные надбровные дуги, прямой с горбинкой нос, верхняя губа выступает над нижней тонким карнизом. Глаза серо-голубые, как и у большинства асов. Взгляд острый, иногда покалывает собеседника. Этот взгляд должен первым выхватить в небе темные точки приближающихся «мессеров»…
Театр военных действий на Кубани был своеобразен, его «сцена» оказалась стиснута морями, предгорьями Кавказа, разливом реки. Сражение развернулось в пространстве, слишком тесном для столкнувшихся здесь тысяч людей и самолетов… Эта «сцена» была залита солнечным светом, манила взгляд летчика необозримой синевой моря.
Как в лермонтовской поэзии: «Под ним струя светлей лазури, над ним луч солнца золотой…» Но именно со стороны солнца, из слепящей высоты пикировали на цель атакующие «мессера». Солнце ближе к летчику, каждый маневр он строит, зная его положение. Это его гибель или защита.
Арена воздушных боев между станицами Крымской, Абинской и Киевской хорошо просматривалась с пункта управления истребительной авиацией. Здесь, на холме у Абинской, была установлена главная радиостанция наведения. Рядом — КП командующего 56-й армией генерала А. А. Гречко. От линии фронта всего четыре километра, еще ближе от нее разместили вспомогательные радиостанции. Немцы, давно понимавшие роль радиосвязи, принимали все меры для обнаружения и уничтожения наших пунктов управления. Но машины с радиостанциями искусно маскировались, чтобы не блеснул предательский блик.
На дежурство у микрофонов начали назначать не девушек-«белочек» (позывной «Белка»), а опытных авиационных командиров. На главной радиостанции располагался командир 216-й дивизии генерал А. В. Борман, позывной «Тигр». Постоянный радиоперехват вел офицер, знавший немецкий язык. На этих радиостанциях в апреле — июне побывали представители Ставки маршал Г. К. Жуков и командующий ВВС А. А. Новиков, генералы и полковники из различных штабов, авиаконструкторы, стажеры академий, проверяющие из ЦК ВКП(б) в форме без знаков различия. Впервые они наглядно могли видеть воздушный бой. Никакие донесения и разведсводки такого представления дать не могли.
Установилась ясная погода. Вспыхнул свет… Началась знаменитая Кубанская битва.
На восемь месяцев растянулось возвращение Покрышкина в небо войны. Одно упоминание о Крымской взволновало, но времени на воспоминания было отпущено немного. От аэродрома Краснодара до Крымской несколько десятков километров. Здесь, в памятной Александру Ивановичу станице, теперь располагалась опорная точка обороны 17-й немецкой армии, мощный узел с господствующими высотами, бетонными дотами из новороссийского цемента. На Крымскую был направлен главный удар Северо-Кавказского фронта, на острие которого находилась 56-я армия генерала А. А. Гречко (будущего министра обороны СССР). Ставка Верховного Главнокомандования утвердила план Таманской операции фронта, цель которой — рассечь немецко-румынскую группировку надвое и разгромить ее.
Немцы, отрезанные от своих Керченским проливом, как уже говорилось, главную роль отводили люфтваффе. К. А. Вершинин докладывал А. А. Новикову: «Боевая активность нашей авиации заметно ниже немецкой. 9 апреля немцы сделали 750 самолето-вылетов, мы — 307. 12 апреля немцы — 862, мы — только 300». В документах верховного главнокомандования вермахта осталась запись: «В районе Крымской наша авиация оказывала обороняющимся войскам небывало мощную поддержку: действовало около 1000 бомбардировщиков, пикирующих бомбардировщиков, штурмовиков и истребителей танков». 15 апреля над районом Крымской 1-й немецкий авиакорпус совершил 1560 самолето-вылетов! Наши войска были прижаты к земле. И дело было не только в количестве самолетов, но и в качестве тактики…
Покрышкин увидел над Крымской звено наших ЛаГГов, патрулировавших «каруселью» по кругу, то и дело подставляя хвосты под солнце, на заданной высоте, на малой, «экономичной» по расходу горючего, скорости. «Жужжат как комары» — оценивал такое прикрытие Александр Иванович. Наземные командиры, не понимая своеобразия воздушного боя, значения высоты и скорости, требовали наличия истребителей над линией фронта, чтобы они были постоянно видны снизу. И военачальники, как правило, рассматривали авиацию как род войск, не предполагающий особой стратегии и тактики.
Бой начинался…
— «Тигр», я — Покрышкин, иду на работу.
А. В. Борман сообщил, что немцы еще не подошли. С удивлением и интересом смотрел генерал на необычную шестерку «аэрокобр».
Для Покрышкина этот вылет был исключительно важен. Как покажут себя в деле его разработки? Неслучайно Александр Иванович так подробно описывает первый бой на Кубани в своих книгах.
Боевой порядок группы — «этажерка». Три пары рассредоточены на сотни метров друг от друга по фронту и высоте. Покрышкин находит для этого порядка народное сравнение — «ступеньки крыльца», уходящие от ведущей пары в сторону и вверх. Такой охват пространства обеспечивал лучший поиск цели и затруднял обнаружение группы. Противнику было гораздо сложней подойти незамеченным с задней полусферы. Между парами и летчиками были распределены еще перед вылетом сектора поиска, с выделением для каждого ответственных и неответственных секторов. Благодаря радиосвязи группа была маневренна, как один самолет. На Кубани отказ радио приравнивался командованием к отказу мотора или оружия! Уже после той битвы общее мнение выразил командир 227-й истребительной авиадивизии полковник Данилов: «Можно без преувеличения сказать, что радио и пулемет в воздушном бою равны».
Далеко не все понимали преимущества покрышкинской «этажерки», летчикам казалось надежнее и спокойнее летать в плотном строю, чувствовать «локоть товарища». И. И. Бабак писал: «Со стороны казалось, что, собственно, никакой единой группы самолетов в небе над линией фронта нет. Заметны лишь отдельные проскакивающие пары на противоположных или пересекающихся курсах… Только в нужный момент, непосредственно в бою, становится видна группа — монолитная, руководимая и направляемая волей командира».
Для патрулирования Покрышкин создал особый метод, сходный с качанием маятника. Группа истребителей при пологом снижении с четырех-пяти до двух-трех тысяч метров, разгоняясь, превращала высоту в скорость, на которой вновь уходила вверх. Разворот на 180 градусов и опять вниз. Группа стремительно «прочесывала» воздух над районом прикрытия. При таком же расходе горючего, как и в оборонительной «карусели», высота и скорость давали маневр для внезапной атаки.
Правая рука на ручке управления, у пушечной и пулеметной гашеток, левая — на секторе газа. Ноги — на педалях. Необходимо не отрываясь следить за воздушным пространством, за ведомыми. Отточенная координация движений, абсолютное напряжение всего существа летчика. Вдохновение, которое осеняет на вершине судьбы. Захватывающие дух гигантские качели над пропастью…
Вот они, «мессера»! Десятка «худых» сейчас будет грамотно «выметать» ЛаГГов перед приходом своих «юнкерсов». Но в небе — Покрышкин. Он указывает группе цель по принципу часового циферблата, мысленно расположенного в плоскости самолета.
— Я — Покрышкин! Одиннадцать часов, ниже тридцать градусов — «мессы». Атакую! Прикройте!
«Формула грозы» в действии. Высота — скорость — маневр — огонь! «Соколиный удар» по ведущему для верности в этой первой атаке наносится с минимальной дистанции. «Кобру» обдает дымом растерзанного вспыхнувшего «мессера». Перегрузка при уходе вверх к солнцу столь велика, что Покрышкин на мгновение теряет сознание. Когда кровь снова прилила к глазам, он видит, что Речкалов сбил еще одного.
Первая атака, учил Покрышкин, должна ошеломить врага и решить исход боя. На пункте управления дивизии у одного из наблюдавших вырвалось: «Вот дает!» «Мессершмиттов» «как ветром сдуло». Отменили немцы и намечавшуюся бомбардировку.
После приземления Александр Иванович, как обычно, провел краткий разбор полета, каждый летчик доложил — что видел и как действовал, выяснились ошибки, в частности — почему средняя пара «этажерки» замешкалась и не смогла сбить еще один «мессер».
Так началась боевая работа на Кубани. Богатырские схватки с превосходящими силами немцев и стояние за правду передовой тактики в своем стане… Как вызов на борту «кобры» — № 13. Лишь к концу мая на своем новом самолете Покрышкин сменил эту цифру на 100, «сотку».
Заместитель командира 267-го истребительного полка, летавшего в те дни на ЛаГГах с Краснодарского аэродрома, Николай Исаенко (в последующем командир известного 611-го полка, лично сбил 14 самолетов) вспоминал о взаимодействии с гвардейцами:
«Спросил, кто вылетает у них ведущим группы. Указали на подтянутого, выше среднего роста капитана, показавшегося мне необщительным, неприветливым. Назвали его фамилию — Покрышкин. Тогда эта фамилия мне ничего не говорила. Я подошел к А. И. Покрышкину, представился, сказал, с чем пожаловал.
Покрышкин пожал могучими плечами.
— Мы вылетим на тридцать минут позже.
Приблизившийся к нам бородатый старший лейтенант (позже я узнал, что это был друг Покрышкина В. И. Фадеев) насмешливо заметил:
— Говорят, тут у вас истребители словно куропатки летают, над самой землей. При таких условиях взаимодействовать нам трудно, капитан!
Насмешливость Фадеева мне не понравилась, но в его словах имелась доля горькой правды: армейское командование нет-нет да и требовало от нас держаться на высоте вражеских бомбардировщиков, и многие летчики не осмеливались ослушаться подобных приказов.
— Опыта у вас, по слухам, побольше, чем у нас, — сдержанно ответил я Фадееву. — Да и самолеты в вашем полку, говорят, высший класс. Вот и просим прикрыть в случае чего.
А. И. Покрышкин остро, недоверчиво взглянул на меня. Может, подумал, что в этой просьбе таится какой-то подвох: на розыгрыш и «покупку» наш брат «летун» горазд! Но решил Покрышкин однозначно:
— Прикроем».
Свое обещание Александр Иванович сдержал. Когда шестерка ЛаГГов развернулась на лобовую атаку против настигавших ее «мессершмиттов», «кобры» ударом сверху сбили двух неприятелей, еще одного поразили летчики Исаенко. На аэродроме он подошел к комэску гвардейцев, который готовился к четвертому боевому вылету за день, поблагодарить и расспросить об опыте.
«Ребята у тебя не робкого десятка, — сказал Покрышкин. — Одного не пойму: чего к земле жметесь? В облака попадешь — не убьешься. Слыхал такое присловье, капитан?
Высота в 4000 метров представлялась нашим новым соседям явно недостаточной для успешной борьбы с бомбардировщиками врага. Слышало бы Покрышкина мое начальство!..
— Ничего, позже потолкуем, — сказал Покрышкин. — Ты заходи».
Отчетливо виден в этом эпизоде Александр Иванович, тот, каким он был в апреле 1943-го. Всегда придет на помощь. Всегда поделится опытом, но прежде оценит человека, зря «метать бисер» не будет. По-сибирски сдержан в словах и эмоциях, суров. Тем, кто видел его со стороны в то время, казалось, что он постоянно чем-то недоволен…
Чем же ему, познавшему до тонкостей законы войны в небе, было тогда быть особенно довольным? Тот же Н. Ф. Исаенко в своей книге «Вижу противника!»(Киев, 1981) пишет о том, что в середине апреля на Кубани из наших истребителей 150 были Яки и ЛаГГи, но хватало все тех же стареньких И-153, И-16. Подготовка летчиков оставляла желать лучшего. Исаенко, с трудом вырвавшегося на Кубань из инструкторов летного училища, перед боями сильно беспокоило то, что курсанты обучались по программе мирного времени. Никто из инструкторов на фронте не был, не знал опыта боев даже теоретически. И программа переучивания в 26-м ЗАПе составлялась без учета слабого уровня готовности выпускников училищ — сержантов. Менять что-либо в программах и методиках строго запрещалось, ограничивали время и лимит бензина. При перелете к фронту через горный перевал молодые пилоты ЛаГГов могли только следить за ведущим, воздушную обстановку не видели, радиосвязью пользоваться не привыкли…
А у немцев, как уже говорилось, на вооружении появился Ме-109 новых модификаций G-2 и G-4. Этот самолет называли «солдатом тотальной войны», упор был сделан на скорость даже с некоторым ущербом для маневренности и управляемости. Появился на Кубани и такой сильный противник как «Фокке-вульф-190».
…Немцы контратаковали на земле и глушили бомбами с неба наше наступление у Крымской. До двадцати и более «мессершмиттов» сковывали боем патрульные группы, затем наносили массированные удары до сотни «юнкерсов». Советское командование посылало им навстречу лишь четверки и шестерки истребителей. Покрышкин пишет: «Глядя на них, хотелось встать посреди летного поля и не выпускать их в воздух такими мелкими группами». 15 апреля погиб командир звена Николай Науменко. Исаев запретил Покрышкину вылететь с ним вместе, восьмеркой. Приказ — сначала одна четверка, потом, через полчаса, другая — для «наращивания сил». Возражение Покрышкина командир полка обрывает.
«— Вы поняли мою задачу? — каким-то чужим голосом спрашивает Краев (так в «Небе войны» назван Исаев. — А.Т.). Его глаза наливаются непроницаемой чернотой.
…Что может знать о войне Краев?.. Он только посылает людей в огонь, только приказывает… именем Родины и народа».
Покрышкин ждет, когда командир уйдет в землянку, и все-таки взлетает на 15 минут раньше. Он успевает сорвать атаку последней девятки «юнкерсов», сбив ведущего. Но Науменко уже погиб. Он, по словам Александра Ивановича, «до конца выполнил свой священный долг бойца». Затем Покрышкин, предупрежденный Аркадием Федоровым по радио, в последний момент уходит из-под удара Ме-109, уже висевших в хвосте. В этом же бою были подбиты, но остались живы, еще двое гвардейцев.
С камнем на душе, сдерживая боль и гнев, Покрышкин идет к КП. Здесь встречает командующего 4-й воздушной армией генерала Науменко. И имя, и фамилия — как у погибшего товарища… Генерал знал Александра Ивановича лично с весны 1942 года по работе с трофейными «мессершмиттами».
— Покрышкин, ты почему такой злой? — спросил Науменко.
— Нельзя так воевать, товарищ генерал!
— Чем недоволен, говори!
Покрышкин говорит о наболевшем, о том, что летчики согласны удвоить число вылетов, чтобы не гибнуть в неравных боях. Необходимо усилить и разведку, радиоперехват. Надо раньше узнавать о подходе больших немецких групп.
— Ну что же, спасибо за откровенность. Мысли у тебя хорошие. Командование подумает над твоими предложениями.
В рукописи, не тронутой редакторами и цензорами, Александр Иванович пишет: «Надо было самим искать новые тактические приемы.
Пока командование думало, мы летали без изменений, мелкими группами».
И Покрышкин творит чудеса в кубанском небе. 11 апреля его группа сбивает в двух боях с десяткой и восьмеркой Ме-109 восемь немецких истребителей, три их них — сам комэск. 12 апреля Покрышкин в «волчьих свалках», как называли летчики групповые бои истребителей, сбил четыре «мессера»! Первого, ведущего группы, сразил «соколиным ударом», другого ведущего в лобовой атаке «взял на вертикальную линию прицела и пропустил через трассу огня». Третьего и четвертого сбил, спасая «киттихаук» из 45-го полка, а затем выручая одну из своих «кобр».
Мокрый от пота, измотанный перегрузками Александр Иванович после приземления не сразу покидает кабину. Распахнув дверцу, снова проигрывает в памяти перипетии тяжелейшего вылета… Группа сбила девять «мессеров», не потеряв ни одного! В штабе дивизии отказались верить: «Что-то вы там путаете. Еще раз подсчитайте». Но за боем наблюдал с пункта управления генерал К. А. Вершинин, объявивший благодарность всем летчикам шестерки и приказавший представить ведущего к ордену Красного Знамени.
В первую неделю боев на Кубани Покрышкин одерживает еще ряд побед. 10 апреля подбиты два Ю-88 и Ме-109 (их падений летчик не видел). 12 апреля, помимо четырех «мессеров», разваливается от трассы огня пополам ведущий колонны из трех девяток Ю-87. 16 апреля удается сбить три «лаптежника». И здесь в прицеле — ведущие девяток. После точных ударов от Ю-87 летят дюралюминиевые лохмотья. «Юнкерсы» не ожидали атаки еще до подлета к линии фронта, груз бомб мешал им маневрировать. Все свои бомбы немцы сбросили над занятой ими территорией. В это время по договоренности группа Фадеева расправлялась с «мессерами», посланными расчищать дорогу бомбардировщиком. В этом вылете без потерь со своей стороны было сбито 11 самолетов. В тот же день Покрышкин, который внимательно отслеживал все нюансы тактики противника, сбил «любителя легкой наживы», одного из пары Ме-109, подстерегавших наши Пе-2 уже после бомбометания, когда над своей территорией летчики успокаивались и теряли настороженность. На этом тактическом приеме Александр Иванович ловил немцев еще не однажды.
После первых же вылетов Покрышкин обращается к полковому инженеру по электрооборудованию Я. М. Жмудю:
— Товарищ инженер, вы что, собираетесь торговать снарядами на краснодарском базаре?
— Как торговать? Я что-то вас не пойму.
Выяснилось, что гашетка 37-мм пушки, главного оружия «аэрокобры», расположена менее удобно, чем пулеметная. Поэтому даже после продолжительного боя летчики возвращались с неизрасходованными снарядами.
На самолете Покрышкина, опять же вопреки инструкции, спуск всего оружия был переделан на одну гашетку. Это было оправдано только при условии снайперского огня, ведь весь боекомплект был рассчитан на восемь секунд беспрерывной стрельбы. Результаты покрышкинских залпов — шок для немецких летчиков! В газете позднее приводили слова однополчан Покрышкина: «Разве он стреляет? Он наваливается всем огнем, сжигает, как доменная печь».
Всего за семь дней Александр Иванович нанес люфтваффе немалый урон, сбив и подбив не менее 17 самолетов. 18 апреля командир полка гвардии подполковник Исаев подписал наградной лист на орден Красного Знамени. В представлении указано лишь пять сбитых Покрышкиным 12, 15 и 16 апреля «мессершмиттов» (плюс 16 сбитых его эскадрильей). Остальные, как говорил Покрышкин, «ушли в счет войны». Не засчитали «юнкерсы», сбитые над занятой немцами территорией. Почему не вписан в наградной лист «мессер», сбитый 9 апреля и зарегистрированный в документах, сказать трудно.
Как бы там ни было, орден Красного Знамени радовал, это любимая, наряду с орденом Александра Невского, награда боевых летчиков, ведь орденом Ленина награждали и за мирные дела.
Получил орден Красного Знамени и Крюков, также отличившийся на глазах у Вершинина — три сбитых «мессера» в одном бою. Доблестно бились Вадим Фадеев, Григорий Речкалов, Михаил Сутырин, Николай Искрин, Иван Савин, Андрей Труд, Аркадий Федоров, Владимир Бережной… Слава о 16-м гвардейском полку облетела Северо-Кавказский фронт. Их «кобры» с красным коком винта и красной полосой на самом гребне хвоста узнают в небе.
23 апреля в «Красной Звезде» публикуется статья подполковника В. Воронова «Воздушные бои на Кубани», где называются имена И. М. Дзусова, братьев Глинка, П. П. Крюкова и А. И. Покрышкина (видимо, впервые в центральной печати).
С 11 апреля по 17 июля полк базировался вместе с 45-м дзусовским на аэродроме у станицы Поповическая. Здесь же разместился и штаб дивизии. Станичники, потомки запорожских казаков, приняли авиаторов как родных. Летчиков разместили по хатам; условия сам Александр Иванович называл «царскими». Братья Глинки вскоре установили в своей хате радиостанцию, по которой сообщали хозяйке о возвращении домой. В станице и сейчас вспоминают, как, прилетев из боя, богатыри одним махом съедали приготовленное им ведро (!) вареных яиц.
Осталась от тех дней фотография-символ: в саду у хаты маленькая девочка Лариса Гильченко на руках у своего защитника, летчика Покрышкина. Левая ручка ее обнимает шею Александра Ивановича, правая прижата к груди, к ордену Ленина. Чем-то напоминает этот снимок знаменитый памятник воину-освободителю в берлинском Трептов-парке…
Но этот снимок сделан летом, на нем Александр Иванович уже майор со звездой Героя. А 17 апреля воздушная битва закипела с новой страстью. Внимание сильных мира сего было приковано в те дни к крохотному по стратегическим меркам плацдарму советских десантников у Новороссийска, в районе Мысхако. Это была известная Малая земля…
На клочок каменистой земли у берега Цемесской бухты (протяженность по фронту шесть километров, глубина — всего четыре с половиной километра) была нацелена колоссальная воздушная армада — 1074 немецких самолета! Они шли волнами по 40–60 бомбардировщиков, прикрытых «мессершмиттами». Даже воевавшие с первых дней летчики такое видели впервые.
Гитлер требовал немедленной ликвидации плацдарма. Наступление Красной армии у Крымской было остановлено, и немцы приступили к операции «Нептун». Ее вела специальная группировка численностью до 27 тысяч солдат и офицеров.
В нашей Ставке были также недовольны обстановкой на Северном Кавказе. 18 апреля в Краснодар вылетели самолетом заместитель Верховного Главнокомандующего Г. К. Жуков, командующий ВВС А. А. Новиков (за Сталинград награжденный орденом Суворова 1-й степени и ставший первым в стране маршалом авиации), а также нарком ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов.
На Малой земле с февраля находились 12–15 тысяч десантников. Плацдарм был превращен в подземную крепость с десятками километров траншей, блиндажами, штольнями в скальном грунте. На каждого бойца, как подсчитали потом сами немцы, они обрушили не менее пяти снарядов только тяжелой артиллерии.
Храбро бились наши истребители, но, значительно уступая противнику численно, остановить лавину немецких бомбардировщиков они поначалу не могли.
Группы, которые водил в те дни Александр Иванович, выполняли приказ — прикрыть наши Пе-2 («пешки»), бомбившие наступавших немцев. В небе было тесно. В одном из вылетов между Новороссийском и Анапой «пешки» лоб в лоб встретились с колонной Ю-88. После короткого встречного боя — «клубка огня и металла» — противники разошлись каждый к своим целям… Отбомбившись, Пе-2 повернули обратно. Спасая двух отставших от строя подопечных, Покрышкин с ведомым сбивают пару немецких истребителей. Они падают в море. Затем Александр Иванович выручил одну из своих «кобр», расстреляв после вертикальной горки уже зашедший ей в хвост Ме-109.
После возвращения Покрышкин резко говорит с Дмитрием Глинкой, чья четверка должна была прикрывать ту же группу. Глинка увлекся боем с «мессершмиттами» и оторвался от своей девятки бомбардировщиков, на что права не имел.
— Саша! Не будем затевать ссору. Замечания правильные. На будущее учту.
— Хорошо! Будем считать вопрос закрытым.
С Глинкой вопрос был закрыт. Но, по мнению Покрышкина, командование делало явную ошибку, когда ставило одну задачу группам из разных полков. Это, как правило, вело к несогласованности в действиях.
В другом вылете, вновь сопровождая Пе-2, шестерка Покрышкина и четверка Глинки сбили около десяти «мессеров», не потеряв ни одного из своих истребителей и бомбардировщиков.
Следующий вылет стал трагическим. В гуще самолетов над центром Цемесской бухты летчик из покрышкинской шестерки Дмитрий Сапунов, увидев группу «мессеров», потерял осмотрительность и винтом своего истребителя отрубил хвост «кобры» Владимира Бережного. На парашюте Бережной опускался в холодное море, на мученическую смерть. Помочь ему в эти последние минуты никто не мог…
— Я — Покрышкин, всем занять свои места!
Александр Иванович твердой командой привел в чувство потрясенных летчиков. Сапунову приказал пристроиться к своей паре.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.