3

3

При урочище Беликов Ерик с 1811 года находится кордонная стража: зимний наряд сменяет летний, наряжаемый в мае, в очередь подпирает спину усталому зимнему, прикрывая проползающие фуры с солью и новую границу России. Казачьим форпостам полагались леса. Первому форпосту, Гаю, определили лес в десяти верстах. Землемер, вычитав из слепой ведомости цифры обмера, маранул на карту клок леса, ранее записанный за Соляным Промыслом. Но лес этот, по отдаленности от Илецкой Защиты, безнадзорился и киргиз-кайсаками был почти истреблен. Вот и шутковали казаки, возвращаясь по родным станицам: «Изоби-иль-ный! Куды богатства! Рази змеев обильно».

Озаботиться с устройством временно наряжаемые не спешили. Прокопали ровик, ободом стянув форпост. По насыпи, в рост казака, пустили плетень. Себе состроили крытые корой сараи. Лошадей завели в таковые ж конюшни. К студеным дням выделали двенадцать землянок. Казаки последнего наряда затопили саманную баню.

Один из них, двадцатидвухлетний Кирилл Колокольцев, вывозящий с товарищами лес, поотстал. А когда, отбросив ворот тулупа, осмотрелся округ, по густеющему над головой небу понял — жди скорый буран.

Упруго гнало с севера. Поднимающаяся низовая, выдувая снежинки прошлого снега, уже сокрыла горизонт, оставя виду саженей на сто. Пройдясь вожжами по спине коня, Кирилл дал натянуться постромкам. Упрямый, мотнув головой, завернул на снеговое целье. Затащив дровни на бугор, скривил их так, что съехавшие бревна сломили копыла, а сам Кирилл едва успел отскочить. Но конь, уже спокойный и довольный, рывком стянул на снег полозья грозивших завалиться дровен.

— Эх ты, Упрямый! Хотя ж маленько осталось, а гляди, закрутит — не дотащимся.

Кирилл оправил брошенную поверх бревен кошму. Неуклюже повалился сверх. Коня больше не трогал, да и тот, выказав норов и обиду за запряжку в дровни, уже согласно поспешал, сам чувствуя неладное.

Верстах в трех от форпоста, сквозь белое завихренье, Кирилла насторожила чернизна, не похожая на уехавших вперед, уж больно в стороне. Пожалев, что замешкался и остался в степи один, Кирилл успокаивал себя тем, что об такую пору степняки давно храпят по кибиткам. А когда с форпоста пальнули из ружья, давая ему ориентир, Кирилл выправлял Упрямого уже под самыми воротами. И едва он поставил коня в конюшню, полдень стал походить на колючую ночь.

Пригнувшись, Кирилл нырнул в землянку, потянул за собой дверь, стараясь поплотнее приставить к косяку. Оттопавшись, откинул войлочный полог, с внутренней стороны завешивающий проход. С воздуха чуть пощипывало глаза дымом. Пахло потом, сырой овчиной, жареным мясом и землей. Разувшись, Кирилл закинул валенки на грудку — слеги над челом печи, где сушились дрова, лучины, чей-то ватный халат, да несколько пар валенок. Стряхнув, забросил тулуп. Тут же, чуть поодаль, сушились сапоги начальника Новоилецкой линии есаула Аржанухина, недавно принявшего место от полковника Донскова.

Сам есаул лежал на удобнейшем во всей землянке месте. Сюда и большой дым не докрадывался, уносясь к дымволоку, и тепло печи вполне охватывало лежанку. На опрокинутом коробе трепетала сальная свеча, высвечивая то щеку есаула, то чью-либо тень на обмазанной красной глиной стене.

Кирилл прижег лучину, водрузил ее над тесаным столом. Собрал обед. Примостившись на лавке, поглядывал на есаула.

Аржанухина бил озноб. Выпростав из-под наваленного на него возничьего тулупа руку, он отпил из кружки питья, сваренного ему казаками.

— Слыхали про пожар в Рассыпной?

— Как же, крестились за них… Не дай бог!

— С чего ж такое? — прищурившись, Аржанухин обвел взглядом собравшихся подле него казаков. Был тут и Тимофей Киселев, взявшийся своими средствами выбить из простудившегося есаула хворь. Слушали и другие казаки, но, кажись, ближе всех, заглядывая в рот, что бы тот ни говорил, притыкнулся Илья Мельников, страшно завидующий есаулу. — Суть причины в стесненном расположении и узости улиц. В отвращении неминучего бедствия их надо иметь, по крайности, саженей в десять, а то и до всех пятнадцати.

— Ветры у нас гулящие, точно. Запылай где — переметают, — согласился с есаулом Киселев.

Казаки озадаченно качали головами. То ли не доверяясь такой раскиданности, то ли сомневаясь, что и она упасет. Испокон веку казаки селились тесно. Где в опаску к набегам киргизским, а где экономя на обноске заплотом. Дворы имели малые, лишь под себя да скоту постоять. Огороды заводились у воды. Бывало, огонь слизывал половину селений, но, разгребя пепелище, казаки продолжали лепить стены едва ль не вплотную.

— Думаю не дозволять сплошного строения. Буду требовать меж каждых двух домов устраивать проезд. Или пусть всякое такое гнездо разделяется огородом, а кому не осилить — пустышом в дюжину сажень. Но непременно оторочить оное частоколом с ровно обрубленными верхами.

— Накажите еще засаживать прогалины деревьями, — высказался Тимофей Киселев.

— Отлично! Толково учуял! А в прочность, наперед оных, завесть надолбы. Эк, однако, какой ты скорый, с подхватом! Знать и в вас, лодырях, она бродит… Да сами-то, поди, не качнетесь… — есаул походил на спеленатого орла.

— Еще полагаю: не надобно у колодцев высоких столбов, журавлюх этих. А для вытягивания воды наделать колеса с валом и обрубы с крышей ставить…

Киселев запустил пятерню за ворот рубахи. Почесался. Вроде большой беды нет, можно и с валом. Но на кой ляд переменка?

— По прошениям вашим ведаю: желаете после сезонного наряда остаться тут на постоянное жительство?

— Оно так, ваше благородие…

— Сперва на Буранный просились, но туды нас не рассудили. Никак, слышно, дозволение будет? — встрепенулись казаки.

Есаул не ответил. Забухав, он почти до макушки сполз под тулуп. Переждав кашель, отхлебнул питья. Дождался, пока болезнь еще раз отпустит. Мысли его скакнули.

— В Чесноковское-то, по осени, поди ж, топнете?

— Как отдождит — только хрюкай! Только свиням, понимай, в радость, а нам в привычку, — казаки заулыбались. Попервой они смущались присутствием начальства, но, видя лояльность, потихоньку распускали себя.

— Так, по новому житью, грязь и повытравили б!

— Сказали, — уже вовсю веселились чесноковцы. — Куды ж ее? Она, чать, от бога. Ему рази цыкнешь: перестань ненастить!

— Проройте канавы где нужно. Откосы дерном оденьте. Против ворот мостки…

Давно Кирилл перебрался на свою подстилку. И хотя лес вальнули днями, а с утра взялись лишь вывезти бревна, пока не запорошило, не вморозило их, промерзнуть все ж довелось. Покамест проколотились, дорубая сучья да вытягивая руки, растаскивали тяжеленные стволы, укладывая по дровням. Теперь, за спинами казаков, Кирилл дремал, не особенно вникая в глагольствования есаула. Мысли ускользали, словно по ходам, выеденным короедом в трухлявом полене: беспорядочно пересекались, а то и на нет стихали в полусне. Желания пустить корень на новоустраиваемом форпосте, что собственно и было медом, на который липли к есаулу казаки, у него не было. Напротив, в душе он и не покидал Чесноковки. Так бы и полетел в родимую станицу!

Засыпая, Кирилл поворочался, уплотняя бедром комочки свалявшегося тюфяка. Поджал ноги. Из-за вьюги топили слабо, боясь, задует дым обратно. И без того кругом угарно покашливали.