Первые неприятности
Первые неприятности
По нашим расчетам, путь вдоль восточного побережья Южной Америки до мыса Горн должен был занять около семи суток. Собственно говоря, это и был первый отрезок нашего кругосветного плавания. Если все пойдет так, как мы предполагаем, то 25 апреля мы снова увидим остров Сан-Педро и скалу Сент-Пол.
Мы уже приступили к проведению различных научных работ. Специалист-психолог из военно-морской медицинской научно-исследовательской лаборатории в Нью-Лондоне доктор Уэйбрю роздал всем желающим членам экипажа серию вопросников. Получившие вопросники должны были заполнять их в течение дня в определенные часы и ежедневно сдавать Уэйбрю. Работа доктора заключалась в том, чтобы наблюдать за такими действиями, состоянием и привычками людей, как сон, курение, питье кофе, за общим самочувствием и настроением (лень или бодрость, уныние или жизнерадостность); учитывалось количество съедаемой пищи, изменение привычек, время, проводимое за чтением, за размышлениями о семье; были и другие вопросы в том же духе. Некоторые из них показались нам несколько странными, но, когда я попросил доктора разъяснить их, он рассказал, что вопросы были разработаны на основе дневников, которые вели участники походов на «Наутилусе» и «Сивулфе». Наши данные явятся дополнением к уже собранной информации о влиянии длительных плаваний на психологию людей. Эти материалы будут полезными не только для будущих операций подводных лодок, но и для космических полетов.
Настоящее плавание «Тритона» было его первым плаванием после подъема флага, поэтому естественно, что в распорядке дня предусматривались учения и тренировки. Кроме того, каждый день экипаж с интересом читал корабельную газету; раз в неделю проводилась церковная служба; начали работать группы по изучению испанского языка, математики и истории. В каждой из таких групп был преподаватель, имелись учебники, и занятия велись регулярно. Некоторые из нас взяли с собой различные книги для чтения или материалы заочных курсов по предметам, по которым требовалось сдавать экзамены для получения следующего звания. Короче говоря, у каждого было, чем заполнить свое время.
Переход на участке вдоль берегов Южной Америки начался вполне благополучно, а закончился иначе. 1 марта наш корабельный врач Старк, разыскав меня, доложил озабоченно:
— Сэр, боюсь, мы имеем на корабле случай серьезного заболевания.
Случилось то, чего я боялся больше всего.
— Кто это? Что случилось? — спросил я испуганно.
— Главный старшина-радиометрист Пул, — ответил Старк. — Боюсь, что у него камень в почке.
— Ну, это, наверное, не так уж страшно, а?
Голос мой, видимо, выдал чувство некоторого облегчения от сознания, что это не какая-нибудь инфекционная болезнь, вроде оспы или менингита.
Старк криво улыбнулся:
— Ничего заразного, сэр, если вы это имеете в виду; тем не менее парень серьезно болен. Беда в том, что я ничем не могу ему помочь.
— Вы считаете, что не можете вылечить его на борту лодки? — спросил я, чувствуя, как меня снова охватывает беспокойство.
Старк кивнул утвердительно:
— Он болен не потому, что в нем сидит какой-то микроб, но, взглянув на него, вы согласитесь, что, если ему не станет легче, перед нами возникнет серьезная проблема. Необходим специальный инструментарий, а у нас его нет. Операцию по удалению камня можно сделать только в госпитальных условиях.
— Значит ли это, что его жизнь в опасности?
Старк поспешил заверить меня, что такой опасности нет. Лечение, которое он применяет, обычно для начальной стадии почечно-каменной болезни. Он подробно объяснил мне ход болезни и показал фотографии в толстой медицинской книге.
— Чтобы облегчить боли, я даю ему морфий, — сказал Старк, вставая с места и выходя из каюты. — Все, что нам остается делать, — это ждать.
Я сидел в раздумье. Перед выходом из Нью-Лондона я получил информацию о местонахождении всех американских кораблей и соединений в районах, через которые нам предстояло проходить. Я знал, что крейсер «Мейкон» находится где-то недалеко от нас. Может быть, нам удастся организовать встречу с ним. Но даже если мы должны будем сделать это, как мы сможем передать Пула, не всплывая на поверхность? А если нам все же придется всплыть, не сорвет ли это установления нами рекорда непрерывного плавания под водой?
В конечном итоге я пришел к заключению, что в общем-то все не так уж сложно: либо камень выйдет из почки и Пул поправится, либо нам придется каким-то образом обеспечить оказание ему необходимой помощи. Старк сказал ведь, что положение еще далеко не критическое; можно еще подождать и посмотреть, как пойдут дела.
В этот момент мои размышления были прерваны еще одним стуком в дверь. Раздвинув шторки, в каюту вошел Хэррис. Вид у него, так же как до этого у Старка, был озабоченный.
— Ну а вы с чем пришли, Хэррис? — спросил я. — Уж не появились ли камни в почках вашего гидролокатора?
На лице Дика появилась гримаса.
— Пожалуй, что-то в этом роде, сэр, — сказал он. — Но только не в гидролокаторе, а в эхолоте.
Чтобы понять, чем грозит неисправность эхолота, мне не требовалось таких разъяснений, как о камнях в почках. Это известие очень встревожило меня.
— Что случилось, Хэррис? — спросил я.
Отвечая, Хэррис, как обычно, тщательно подбирал слова.
— Наш эхолот постепенно теряет чувствительность, поэтому я начал проверять, в чем же дело. Мощность эхо-сигналов становится заметно слабее. Вчера вечером я повозился пару часов, и мне удалось кое-что улучшить, но сигнал оставался все еще слабее нормального. Сейчас эхо-сигналы опять слабы, и в любой момент эхолот может выйти из строя совсем.
— В чем же причина? — спросил я. — Где, по-вашему, неисправность — в излучателе или в передающей или принимающей части аппаратуры?
— Пока что я не знаю. Все, что можно сейчас сказать, это то, что излучаемый сигнал нормальной мощности, а отраженный значительно слабее. Может быть, мы обнаружим неисправность в приемной части и, если найдем нужные детали, постараемся быстро привести эхолот в порядок.
— Непременно докладывайте мне о ходе дел, Хэррис, — сказал я. — Эхолот имеет исключительное значение для безопасности нашего плавания, тем более что наш маршрут проходит через такие районы океана, где рельеф дна почти не нанесен на карты.
Когда Хэррис ушел, я снова задумался. На картах районов, прилегающих к побережью Южной Америки, были обозначены несколько мест с относительно малыми глубинами. На карте это были маленькие точки, где, видимо, были подводные вершины, обнаруженные более или менее случайно проходившими над ними судами. Надводные корабли веками могли ходить над этими вершинами, даже не подозревая об их существовании. Но ведь «Тритон» шел на сотни метров глубже, чем надводные суда. На той скорости, с какой мы шли, наш корабль получил бы тяжелое повреждение даже от простого соприкосновения с дном, не говоря уже о том, что произошло бы, если бы мы ударились об отвесную скалу, подобную той, которую мы обнаружили неделю назад в районе острова Сан-Педро. Значение эхолота для плавания в неисследованных водах трудно переоценить.
К счастью, принятие решения в связи с этой неприятностью также можно было отложить на некоторое время. В это время «Тритон» шел по глубоководной части Южной Атлантики, и в течение нескольких часов эхолот показывал сравнительно ровное дно. Однако через пару дней мы войдем в менее глубоководные районы. Там структура дна такова, что могут быть скальные образования, поэтому эхолот в этих районах совершенно необходим.
В центральном посту гидроакустики уже сняли крышки с консоли эхолота и производили замеры. А на нижней палубе следующего отсека, в посту наблюдения за воздушной обстановкой, где принимали и анализировали данные радиолокационного наблюдения, специалисты по электронике Симсон и Докер склонились вместе со своим командиром лейтенантом Раббом над заводскими инструкциями и схемами к эхолоту.
В кубрике я увидел Пула. Несмотря на все услышанное от Старка, я был совершенно поражен, когда увидел Пула. Опираясь на локти и колени и спрятав опухшее лицо в подушку, он корчился от мучительной боли. Его койка была верхней, и забираться на нее надо было по приставному алюминиевому трапу. Трап был приставлен к койке, и санитар Фикел стоял на нем так, чтобы подхватить Пула, если во время очередного приступа боли тот случайно выпадет из койки.
Несколько подвахтенных матросов, занимавших соседние койки, испытующе смотрели на меня. Они понимали, конечно, что врач сделал все возможное, но в их глазах можно было безошибочно прочитать вопрос: «Неужели вы не можете сделать еще что-нибудь для того, чтобы облегчить его страдания?»
Я резко повернулся и пошел в кают-компанию. Там, делая вид, что не замечаю беспокойных взглядов двух-трех офицеров, я молча взял чашку черного кофе и ушел в свою каюту. Мне нужно было о многом подумать.
Сперва я решил обдумать менее трудную проблему. Эхолоты выходят из строя очень редко. В моей практике таких случаев не встречалось. Эхолот — не такой уж сложный прибор, и на флоте им пользуются очень давно. В нашем, возможно, нарушился какой-то контакт или одна из деталей оказалась недостаточно прочной. В этом случае мы легко обнаружим неисправность. Но меня беспокоило то, что излучатель эхолота медленно утрачивал чувствительность. Если неисправность в излучателе, то мы ничего не сможем сделать, так как единственный способ добраться до него — поставить лодку в док. Раньше излучатели эхолотов устанавливались на подводных лодках, — вероятно, с учетом возможности их повреждения — в носовой дифферентной цистерне, где к ним имелся доступ. Если бы это было так же на «Тритоне»! Без эхолота наше плавание становится несравненно более рискованным. Что же делать, если эхолот не удастся отремонтировать?
Одно только ясно: какими бы серьезными ни были трудности, вызванные выходом из строя эхолота, мы будем продолжать наш путь. Я знал, что на Адамса можно положиться, он предпримет все возможные меры, чтобы компенсировать отсутствие такого жизненно важного для навигации прибора.
Болезнь Пула была проблемой потруднее, а мой опыт в этих делах был несравненно меньшим. В медицинском справочнике, который дал мне Старк, лечение камней в почках описывалось очень подробно. Все сводилось к тому, что необходима исключительно сложная хирургическая операция. Я внимательно читал эту книгу, несколько раз перечитывал то место, где описывалось, что может произойти, если больному не будет обеспечено надлежащее лечение. В конце концов я пришел к выводу, что дело не в нас, а в том, будет ли Пулу лучше или хуже.
Досадно, если нам придется всплыть и, следовательно, нарушить условие непрерывности плавания под водой, но еще хуже, если нам придется не только всплыть, но и войти в иностранный порт.
В унынии я решил, что 1 марта для нас определенно несчастливый день и что беда приходит не одна. Единственное, что утешало, — это то, что можно было не торопиться принимать окончательное решение.
Около семи часов вечера в моей каюте появились Старк и Фиерс. Я сразу же почувствовал, что случилась еще какая-то неприятность. Первым заговорил Старк:
— Сэр, вас должно обрадовать, что Пул чувствует себя лучше, он встал на ноги. Видимо, боли у него прошли.
— Хорошо, — сказал я радостно. — Вы нашли камень?
— Нет, но это и не удивительно. Иногда их очень трудно найти, — ответил он торопливо, как будто хотел поскорее все выложить.
— Ну что же, — заметил я, все еще во власти какого-то дурного предчувствия, — это неплохо. А что еще у вас?
Фиерс тщательно прикрыл за собой металлическую дверь каюты, затем тихо сообщил, что наблюдаются серьезные нарушения в работе одного из наших реакторов. Итак, день 1 марта оказался для «Тритона» действительно несчастливым: целых три неприятности в один день.
В инструкциях по эксплуатации реакторов указаны точно рассчитанные рабочие параметры. Если эти параметры изменятся в ту или другую сторону, инструкции рекомендуют принять определенные меры. В одних случаях достаточно изменить только некоторые регулируемые показатели работы реактора. В других — реактор приходится выключать, чтобы выяснить причину изменения параметров; в этих случаях реактор не разрешается запускать до тех пор, пока не будет устранена неисправность. И наконец, есть случаи, когда срабатывает автоматическая система безопасности, которая мгновенно прекращает работу реактора без вмешательства человека. Это сопровождается оглушительным воем сирены.
В нашем случае неисправность подпадала под вторую категорию. На «Тритоне» проводилась периодическая регистрация показаний всех приборов в реакторных отсеках; последующий анализ этих показаний позволял установить, не происходят ли какие-нибудь изменения. Несколько офицеров, в том числе Старк, изъявили желание участвовать в проверке этих записей. Просматривая пачку заполненных бланков, он заметил медленные, но непрерывные изменения показаний определенных приборов.
— Ну и что же это, по вашему мнению, может значить? — спросил я.
— Я не совсем уверен, сэр, — ответил Фиерс, — но вот что говорит об этом инструкция.
Он протянул мне наставление, открытое на соответствующей странице. Я внимательно прочитал отмеченный абзац. В нем описывались как раз те явления, которые мы наблюдали в работе нашего реактора. Затем перечислялись возможные причины этих явлений. Одна из указанных причин полностью подходила к нашей обстановке.
В моей тесной каюте едва хватало места для нас троих, поэтому, когда дверь бесцеремонно открылась и в ней показался четвертый посетитель — Макдональд, то, чтобы освободить для него место, мне пришлось усадить Старка рядом с собой на койке. Макдональд держал в руке лист бумаги.
— Вот записи последних показаний приборов, — сказал он.
Я взял листок и держал его так, чтобы Фиерс и Старк могли видеть записи. Новые цифры были малоутешительными.
— Ну что же, Макдональд, — сказал я, — это ваше заведование… Что вы думаете?..
— Пока что все параметры в пределах нормы, сэр, — ответил он, — но мне не нравится тенденция изменений. Однако единственное, что мы можем сейчас сделать, — это продолжать следить за показаниями приборов.
— Ну хорошо, — сказал я, пытаясь говорить с уверенностью, которой в действительности не чувствовал, — беритесь за дело. Я не хочу тревожить экипаж этой новостью. Во всяком случае, личному составу пока не грозит никакая опасность. Идите к реакторам и продолжайте наблюдения. Я подойду к вам попозже, когда будут сняты очередные показания приборов.
— Хорошо, сэр, — сказал Фиерс, вставая вместе с Макдональдом. — Если параметры выйдут за пределы допустимых, должен ли я выключить реактор?
— Конечно. И если вам придется это сделать, вспомните добрым словом адмирала Риковера и нескольких дальновидных офицеров в Пентагоне, которые настояли на разработке энергетических установок с двумя и более реакторами.
Мне нужно было проявить большую силу воли, чтобы не пойти сразу же в реакторные отсеки, но я знал, что не смогу долго воздерживаться от этого. Камни в почках, неисправный эхолот и теперь еще реактор. И все это в один день! К счастью, неполадки обнаруживались пока только в одном реакторе; оснований полагать, что они появятся в другом, не было. Очень хорошо, что на «Тритоне» установлено два реактора.
Угроза остановки реактора парализовала бы любую другую подводную лодку, вынудила бы ее всплыть и радировать о помощи. На «Тритоне» выход из строя одного реактора повлечет за собой лишь снижение скорости хода, но мы сможем продолжать выполнять нашу задачу.
Однако тратить время на мучительные размышления, которые ничего не решали, не было смысла. Не находя себе места, я отправился бродить по лодке.
Почти сразу же я наткнулся на Пула. Надев рабочий комбинезон, он сосредоточенно ковырялся в сложных блоках одного из радиолокационных приемников, находившихся в посту наблюдения за воздушной обстановкой.
— Как вы себя чувствуете? — спросил я.
— Прекрасно, сэр, — ответил он радостно. — Здоров как бык. Думаю, что теперь все осталось позади.
Насколько я знал, Пул не отличался особым спокойствием. Что-то в его облике, возможно, его полузакрытые сонные глаза, и то, как он держал себя, было не совсем обычно.
Пройдя к Старку в корабельную аптеку, я сказал ему об этом.
— То, что вы заметили, сэр, — это последствия действия наркотических лекарств, которые давались Пулу последние двадцать четыре часа, — пояснил Старк. — Поэтому-то он и выглядит немного странным. Он пока еще не пришел в себя, но чувствует себя хорошо, и, возможно, приступы больше не повторятся. Нам остается только ждать и наблюдать. Я нахожусь недалеко от него. Это все приготовлено для Пула, — продолжал Старк, кивнув на небольшой поднос, на котором лежали шприц и несколько небольших ампул. — А работать его никто не заставлял, он сам изъявил желание. Ну что же, если он хочет работать и не напрягается излишне, это ему принесет только пользу.
Уходя из аптеки, я еще раз заглянул в пост наблюдения за воздушной обстановкой. Здесь я увидел только спину Пула; его голова и руки залезли глубоко в консоль радиолокатора, наверное, в поисках какого-нибудь «сбежавшего» электрона или «заблудившегося» сеточного напряжения.
В центральном посту я обнаружил, что палуба в проходе превратилась в стол для чертежей. На ней развернули длинные рулоны со схемами гидроакустического оборудования, над которыми склонились, стоя на локтях и коленях, лейтенанты Рабб и Хэррис и специалисты по электронике Докер и Симсон.
Несмотря на свои смешные позы, эти люди были полностью погружены в серьезную работу. В обоих концах прохода висели надписи: «Прохода нет — ведутся работы». Все, кому надо было перейти из одного конца лодки в другой, должны были спускаться на нижнюю палубу и проходить через столовую команды под центральным постом.
На вахте стоял лейтенант Хей; он прижался как можно ближе к рулевым, чтобы оставить место для Бекхауэа и Макданиэля, которые наблюдали за показаниями эхолота.
Один из неписаных законов службы на подводных лодках заключается в том, что личный состав, занятый серьезной работой, не должен бросать инструменты и вытягиваться по стойке «смирно», когда рядом появляется командир корабля. Только Хэррис поднялся поприветствовать меня,
— Мы уже кое-что обнаружили, сэр, — доложил он. — Во-первых, аппаратура во время работы перегревается. Внутри прибора есть вентилятор, который после включения эхолота должен был работать непрерывно, но проводка к нему сделана неправильно, и он, очевидно, не работал. В результате сгорел трансформатор и вышли из строя по меньшей мере один, а возможно, и два кварца. Но я все-таки не могу найти объяснения понижению чувствительности в излучателе. Это-то меня и беспокоит.
Конечно, в этом докладе хорошего было немного, но по сравнению с тем, что сейчас происходило в кормовой части лодки, где Фиерс и его механики бились над своей проблемой, он был не самым плохим из всего, что я услышал сегодня.
— Докладывайте мне, Хэррис, как пойдут у вас дела, — сказал я. — Может быть, вам удастся приостановить дальнейшее ослабление сигналов излучателя…
Хэррис кивнул мне, когда я уходил, вероятно чувствуя облегчение и удивляясь, почему я не стал требовать более подробных объяснений. Бросив взгляд на рулевых и на приборы перед ними, я убедился, что «Тритон» идет уверенно на заданной глубине и пока еще с заданной скоростью. «Хорошо еще, что здесь-то все в порядке», — подумал я.
Из всех забот, которые беспокоили меня в этот момент, состояние энергетической установки внушало наибольшие опасения. Я не мог оставаться в неведении больше ни минуты и отправился в реакторный отсек.
Придя в реакторный отсек и переговорив с механиками, я убедился, что положение дел было неутешительным. Фиерс протянул мне бланк с последними записями показаний приборов. Показания хотя и были близки к тем, которые я видел раньше, но отклонение их от нормы было выше.
— Мы не можем понять, в чем дело, сэр, — сказал Фиерс. — Это необъяснимо, но факт налицо.
— Все показания снимал один и тот же человек? — спросил я.
Фиерс отрицательно покачал головой.
— Я тоже подумал об этом, сэр, но эти показания записаны совсем другим лицом.
— Что же вы предлагаете? — спросил я его, угадывая заранее, что он мне ответит.
Посмотрев мне прямо в глаза, Фиерс сказал:
— Мы просмотрели все, что написано по этому вопросу, каждую строчку инструкций и все чертежи и схемы. В настоящий момент третий человек снимает показания приборов. Мы будем продолжать проверку до тех пор, пока не будем точно знать, что случилось. Пока параметры все еще в пределах допустимой нормы.
Жужжание главной турбины и мощный ритмичный гул редуктора звучали так, как будто ничто не может нарушить их работу. Но это было не так. Небольшое смещение каких-нибудь важных элементов в самом реакторе, то есть там, куда мы не можем проникнуть, способно остановить реактор в любой момент.
Зазвенел звонок. Телефон. Кто-то ответил, послушал и протянул мне трубку.
Звонил Хэррис. Он спешил доложить приятную весть.
— Мы нашли наконец причину неисправности эхолота, сэр, — радостно сообщил он. — Я полагаю, что у нас есть необходимые запасные части. Через пару часов эхолот будет снова работать.
Я искренне обрадовался. Одной заботой меньше! Вскоре мы должны будем подойти к мелководному району, и этот прибор будет нужен нам как воздух.
— Хорошо, Хэррис. Передайте своим людям, что они молодцы и что я им очень благодарен.
— Есть, передать, сэр, — прозвучал довольный голос Хэрриса.
Я повесил трубку.
— Ну хоть одна проблема решена! Эхолот в порядке, — сказал я, облегченно вздохнув.
Но в хорошем настроении мы оставались недолго.
Открылась дверь отсека, и вошел Макдональд. Подойдя прямо к Фиерсу, он протянул ему бланк.
— На этот раз показания я снимал сам, — доложил он несколько смущенно.
Фиерс внимательно просмотрел цифры, сжал губы и передал листок мне. Показания приборов достигли допустимого предела.
— Останавливайте реактор, Фиерс, — распорядился я. — Когда он охладится, берите людей и начинайте тщательную проверку, сразу же как только можно будет войти в помещение. Мы должны немедленно установить, в чем дело.
Фиерс извинился и вышел. Вскоре мощные удары лопастей огромных винтов «Тритона» стали затихать.
У всех на корабле было подавленное настроение. Это ощущалось в поведении каждого члена экипажа, в том, как люди выполняли свои обязанности, в какой-то особенной сдержанности и молчаливости всех.
Через мгновение возратился Фиерс, лицо его выражало недоумение.
— Реактор остановлен, — сказал он, — но я все еще не могу поверить этому. Давайте начнем все с самого начала. — И он придвинул к себе стопку листков с записями. — Первый тревожный сигнал был, когда Старк стал замечать непрерывный рост показаний… Час спустя, — взглянув на меня, продолжал он, — мы доложили командиру. Затем мы все снова проверили…
Так шаг за шагом терпеливо мы проанализировали все, что произошло в истекшие два часа.
Наконец Фиерс ткнул указательным пальцем в один из бланков с записями:
— Вот здесь критические цифры. Что-то здесь не так, — пробормотал он. — Записанные вами, Макдональд, последние показания составляют одну десятую тех, которые были сняты в предыдущий раз.
Макдональд сравнил два листа записей, положив их рядом друг с другом.
— Я знаю, что мои записи правильны, — заметил он. — Я сам снимал показания с приборов. Запятая в десятичных дробях выглядит необычно, но здесь все правильно.
В душе моей блеснул луч надежды. Вопрос был сложнее, чем простая ошибка в постановке десятичного знака. Показания приборов, которые мы должны были регистрировать, иногда выражались с точностью до одной миллионной или десятимиллионной грамма или ампера. Ошибка вполне могла быть допущена при последующих подсчетах.
— Если это так, Фиерс, — сказал я, — то, выходит, все в порядке и никакой неисправности нет. Могли ли показания измениться на такую большую величину за такой короткий срок?
Шиерс и Макдональд отрицательно покачали головой.
— Давайте еще раз проверим все расчеты, — предложил Фиерс.
Молча мы наблюдали, как Фиерс сравнивал записи показаний приборов и проверял три варианта расчетов, сделанных по этим показаниям. Макдональд вел параллельные расчеты, пользуясь логарифмической линейкой.
Через несколько долгих минут Фиерс, взглянув на меня, произнес:
— Похоже на то, что мы ошиблись, сэр. Те, кто снимали показания первые два раза, записали их несколько иначе по сравнению с последующими записями, поэтому в дальнейшие расчеты вкралась ошибка.
Я боялся поддаться чувству внезапного облегчения.
— Это слишком просто, Фиерс, — заметил я. — Вы хотите сказать, что никакой неисправности не существовало?
— Разрешите мне тщательно проанализировать весь материал, сэр, — ответил Фиерс. — Через час я все доложу вам.
— Хорошо, — сказал я, не зная, что делать: то ли сердиться, то ли радоваться. — Снимите все показания в четвертый раз и сделайте это параллельно с Макдональдом. Я должен совершенно точно знать, в чем здесь дело. И вы не получите разрешения ввести в действие реактор до тех пор, пока не доложите мне, что абсолютно уверены, что и сейчас и раньше все было в полной исправности.
Я ушел из отсека, надеясь, что и в самом деле все будет в порядке. Конечно, мы не возобновим работу реактора и турбины, пока не будем абсолютно уверены в их надежности. Теперь, когда и эхолот уже исправлен, единственной заботой оставался Пул, но и он выглядел лучше.