Вынужденное рандеву с крейсером "Мейкон"

Вынужденное рандеву с крейсером "Мейкон"

Да, 1 марта был длинным днем, а в два часа утра 2 марта я узнал, что у Пула начался второй приступ. Он был еще более сильным, чем первый, и снова пришлось ввести Пулу наркотические лекарства.

Под действием морфия Пул более или менее успокоился. И снова встал вопрос: что делать? После консультации со Старком, которая длилась целый час, я принял решение продолжать наш путь к мысу Горн. Однако в глубине сознания прочно сидела мысль: ближайшая помощь — на «Мейконе», если имеющаяся у меня информация давностью в несколько недель все еще соответствует действительности. А не на «Мейконе», так в Пирл-Харборе или в иностранном порту. Но этот вопрос надо решить прежде, чем мы обогнем мыс Горн.

Едва я успел снова улечься на койку, как вахтенный офицер прислал посыльного с докладом, что зарегистрирован гидролокационный контакт, предположительно с подводной лодкой. Я без промедления поднялся и направился в гидроакустическую рубку. Примерно в трехстах милях к западу от нашего курса находился залив Гольфо-Нуэво, в котором несколько недель назад противолодочные корабли аргентинского военно-морского флота охотились за неизвестной подводной лодкой. Затем, по сообщениям прессы, там появилась еще одна лодка. Аргентинцы их бомбили, пытались блокировать вход в залив, но в конце концов контакт с «неизвестными» лодками был потерян. Была в действительности неизвестная лодка в заливе Гольфо-Нуэво или нет, ясно одно: корабли противолодочных сил аргентинского флота уверены в том, что они имели дело с лодкой.

По первым данным нашего гидролокатора невозможно было определить, имеем ли мы контакт с надводной или подводной целью, однако было совершенно ясно, что цель движется.

Я приказал вахтенному офицеру уменьшить ход до самого малого. Через несколько минут, производя обычное маневрирование для гидролокационного поиска, мы повернули на север. Еще через несколько минут мы поняли, что установлен контакт с действительно существующей целью, но что она собой представляет — мы все еще не знали.

Это мог быть надводный корабль, но его курс и скорость не были постоянными, поэтому вероятно, что это не было торговое судно. Скорее всего, это мог быть корабль военно-морского флота Аргентины, возможно один из противолодочных кораблей, ведущий поиск вдали от своих берегов. Если это так, то вряд ли его командир чувствует себя спокойно. Мы, естественно, не хотели вызывать международный инцидент, и, конечно, нам вовсе не хотелось, чтобы одна или две глубинные бомбы были сброшены на нас каким-нибудь нервным командиром, не способным сообразить, что подводная лодка, погрузившаяся в трехстах милях от берега, — это не то же самое, что неизвестная подводная лодка в территориальных водах Аргентины.

Можно было предположить также, что мы установили контакт с подводной лодкой. В этом случае почти наверняка подтвердился бы тот факт, что в заливе Гольфо-Нуэво аргентинцы действительно имели дело с подводной лодкой.

И наконец, могло оказаться (подводники и специалисты по противолодочной обороне знают уже давно, что так бывает), что мы установили гидролокационный контакт не с кораблем или судном, а с косяком рыбы.

Около трех часов ночи мы осторожно подвсплыли на перископную глубину, чтобы тщательно осмотреть горизонт и провести радиолокационный поиск. Ничего не обнаружили; вокруг не было ни одного судна. Снова ушли на глубину. Значит, это была либо подводная лодка, либо) косяк рыбы. В первом случае от нас требовалась особая осмотрительность. По мере того как мы медленно и осторожно приближались к неизвестному объекту, наше напряжение постепенно исчезало, так как он терял свои резкие очертания, начал расплываться, края его стали волнистыми. Наконец он распался на две части, и мы снова повернули «Тритон» курсом на мыс Горн. Рыба, к которой мы приближались так осторожно, наверняка была обрадована, что появившееся огромное чудовище оставило ее в покое.

* * *

Джим Старк доложил мне, что состояние Пула непрерывно ухудшается, однако он ничем не может помочь ему, поэтому остается только ждать и наблюдать. Хорошо хоть, что боли можно притупить морфием.

Навестив больного, я наконец смог позволить себе немного поспать. Проснувшись и пройдя по кораблю, я был поражен, увидев Пула одетым и работающим в радиолокационной рубке. Как и в прошлый раз, Старк как бы случайно находился поблизости от него, делая вид, что занят просмотром каких-то лекарств в аптечке. Старк не был уверен, что приступы не повторятся.

День 3 марта начался спокойно. Мы все еще наблюдали за Пулом, но пока что все было хорошо. Он не испытывал болей вот уже восемнадцать часов. Наш курс на мыс Горн был проложен с таким расчетом, чтобы пройти вблизи Фолклендских островов и главного порта на них — Порта-Стэнли. В порядке тренировки мы намеревались произвести фоторазведку, то есть сделать серию фотоснимков побережья и объектов на берегу через перископ.

По расчетам Адамса мы должны были увидеть Фолклендские острова около десяти часов утра. Незадолго до этого мы подвсплыли на перископную глубину, подняли радиолокационную антенну, и на экране радиолокатора точно по расчету появились очертания земли. Группа фоторазведки под командой Хэрриса с фотоаппаратами и другим оборудованием уже находилась в боевой рубке, готовая начать работу на подходе к островам. В этот момент ко мне подошел Старк. Его лицо было темнее тучи.

— Что случилось, Старк? Пул?

— Да, сэр. Ему хуже, чем было до сих пор.

Я чувствовал, что взоры всех обращены на меня. Но никто не произнес ни слова.

Крейсер «Мейкон» определенно мог бы оказать нам помощь. Если мы пройдем мимо него, то следующее место, где можно будет получить медицинскую помощь, — это Пирл-Харбор, до которого нам нужно было пройти почти восемь тысяч миль.

И хотя я формально принял решение и взял на себя ответственность за него, в действительности решать было нечего. Обстоятельства решили за нас все. Я взял трубку телефона и соединился с вахтенным офицером.

Прижав трубку к уху, я ждал, пока не услышал голос, — это был Рабб.

— Вахтенный офицер слушает.

— Поворачивайте на обратный курс, — приказал я. — Ложитесь на истинный курс девять градусов и увеличьте ход до самого полного. Распустите группы фоторазведки. Мы пойдем по направлению к Монтевидео.

На одной из переборок кают-компании были установлены репитер гирокомпаса, указатели скорости и глубины. Я смотрел, как картушка репитера быстро покатилась и наконец остановилась чуть правее знака, обозначающего север. Стрелка указателя скорости тоже передвинулась, пока не остановилась на цифре максимальной скорости, которую способен был развить «Тритон».

Единственным способом избавиться от чувства отчаяния, которое нас охватывало, было довести до конца принятое решение. Я взял лист бумаги и с помощью Старка составил радиограмму с изложением обстановки и просьбой о помощи.

Чтобы составить радиограмму так, как положено на флоте, выразив все, что нужно, наименьшим количеством слов, а затем зашифровать ее, требуется время. Прошло целых два часа, прежде чем мы были готовы передать в эфир окончательный вариант. Мы вкратце описали симптомы болезни Пула и сообщили, что идем самым полным ходом в район Монтевидео и будем там в час ночи 5 марта. Нашу просьбу о помощи мы изложили открытым текстом: «Может ли «Мейкон» встретить нас и принять на борт Пула?»

Середина дня — всегда плохое время для радиообмена на дальние расстояния; всем известно, что радиосвязь на самые большие дальности лучше вести ночью. Однако фактор времени для нас был очень важен, так как мы не имели ни малейшего представления, что делает по плану «Мейкон». Как только радиограмма была готова, мы уменьшили ход, всплыли на перископную глубину и передали ее через американскую радиостанцию на острове Гуам, до которого было 8300 миль, если считать по прямой через Южный полюс. Затем «Тритон» снова ушел на глубину и развил самый полный ход.

Если «Мейкон» нас встретит, у нас есть еще надежда не испортить рекорд непрерывного плавания в подводном положении. Мы можем всплыть так, что только верхняя часть рубки окажется над водой, и превратить рубку в своего рода воздушный шлюз. Прочный корпус и все надстройки «Тритона» останутся полностью под водой. Такой маневр уже много лет производится подводными лодками. Еще перед всплытием мы задраим люк, ведущий в рубку. Рубка будет фактически изолирована от внутренних помещений лодки. Пул и группа, обеспечивающая его переход на «Мейкон», будут находиться внутри рубки; их вызовут на мостик, когда подойдет катер с «Мейкона», и Пул легко и просто будет доставлен на крейсер.

Главным «но» в этих рассуждениях был сам крейсер «Мейкон». Сомнений в том, что он выполнит задачу по оказанию помощи Пулу, не было. Но вот находится ли крейсер там, где мы рассчитывали его встретить?

В этот вечер я записал в вахтенном журнале:

23.00. Перископная глубина. Возможно, нам передадут радиограмму, хотя, пожалуй, еще слишком рано.

23.25. Мы получили радиограмму от адмирала Дэспита. Адмирал Стэфен на «Мейконе» встретит нас в том месте и в то время, которое мы предложили. Во второй раз за два дня я почувствовал облегчение, как будто с моих плеч сняли тяжелый свинцовый груз. Новость немедленно объявили по всему кораблю. Теперь мы можем сообщить условия рандеву с крейсером и способ передачи на него Пула. Мы не будем всплывать, во всяком случае не будем всплывать полностью.

В течение этого долгого дня Старк и его санитары по очереди наблюдали за Пулом. Вид его был ужасен. Лицо опухло, глаза полузакрыты, слезы катятся по щекам. Он непрерывно стонал, то тише, то громче. Я думал, куда бы перевести его из кубрика. На лодке было только одно помещение, в котором можно изолировать больного от окружающих. Подумав, я распорядился, чтобы его перенесли на время в мою каюту.

Нам надо было подготовиться для встречи с крейсером. Может быть, придется связаться с «Мейконом» на УКВ. Если антенны УКВ повреждены в результате длительного хода под водой, что вполне возможно, то понадобится какая-то замена этого средства связи. Несколько лет назад на подводной лодке «Амберджек» мы практиковались в использовании перископа для передачи сигналов ночью при помощи обычного сигнального фонаря. Я приказал подготовить для этой цели сигнальный проблесковый фонарь. Сомневавшихся сигнальщиков я заверил, что все будет в порядке.

Другой проблемой было то, что я не знал, какие указания даны «Мейкону», кроме того чтобы встретиться с нами и принять больного. Возможно, его команда сразу же после нашей встречи будет уволена на берег в Монтевидео и некоторые могут проболтаться о нас. На ограждении рубки большими белыми цифрами накрашен наш бортовой номер, который будет виден экипажу крейсера, и тем более команде катера, который подойдет к нам. Мы решили, что еще до подхода к нам катера с «Мейкона» несколько человек попытаются закрасить цифры бортового номера краской, которая хранилась в водонепроницаемой цистерне в ограждении рубки.

Ну и конечно, надо было подумать о самом Пуле. Мы отберем у него все, что может указывать на его принадлежность к экипажу «Тритона», и передадим с ним запечатанный пакет, который будет вручен только лично командиру «Мейкона». В этом пакете, в частности, будет записка с нашей просьбой держать Пула отдельно от команды крейсера и оградить его от излишнего любопытства.

Встреча с «Мейконом» рассчитана на два часа ночи 5 марта. В час ночи мы уменьшили ход и подвсплыли на перископную глубину. «Мейкон» был уже на месте и ждал нас. Рандеву проведено отлично. Крейсер шел на юг, мы на север; оба корабля встретились точно в назначенном месте.

Я с радостью убедился в том, что радиостанция УКВ «Тритона» действует прекрасно, несмотря на длительное пребывание под водой и большие скорости подводного хода. Но поскольку мы уже подготовили все для световой сигнализации через перископ, я хотел испытать этот способ. Была темная ночь, шел дождь, видимость была очень плохой, но, как это ни странно, мы свободно обменивались световыми сигналами с крейсером. Единственным неудобством было то, что для осуществления связи пришлось поднять оба перископа, поскольку через один мы передавали сигналы, а через другой наблюдали за ответами.

В два часа пятьдесят минут продуваем среднюю цистерну. Глубиномер показывает двенадцать с половиной метров; это значит, что верхняя часть рубки должна подняться на один метр над поверхностью воды. Весь личный состав находится в готовности. Нижняя крышка рубочного люка задраена. Я торопливо надел куртку и фуражку и приказал старшине-рулевому Бичэму очень осторожно приоткрыть верхнюю крышку рубочного люка. Осторожность нужна на случай, если на такой малой глубине глубиномер показывает не совсем точно или если над люком осталось немного воды, — именно так и оказалось в действительности. В щель едва приоткрытой крышки люка врывается маленький каскад воды, и мы быстро задраиваем ее. Чтобы это не повторилось, дали немного воздуха высокого давления в носовую цистерну; нос «Тритона» приподнялся примерно на полметра, увеличив таким образом угол для лучшего стока воды с мостика.

Я вторично приказываю Бичэму открыть люк. На этот раз вода не льется. Минуту-две он держит крышку приоткрытой на сантиметр, чтобы убедиться, что вода не перекатывается через люк. Воды нет. Верхняя часть рубки наверняка находится над поверхностью.

— Открыть люк! — приказываю я.

Бичэм откидывает крышку полностью и выскакивает наверх. Я спешу за ним. Когда я начинаю взбираться по трапу на мостик, Бичэм, как было условлено, спрыгивает вниз в рубку, закрывает крышку люка и стоит в готовности задраить ее полностью, если на мостик хлынет вода.

Когда я остался один на мостике корабля водоизмещением 8 тысяч тонн, 99 процентов которого находилось под водой, меня охватили сомнения. Мы произвели тщательные расчеты, но всегда существует возможность того, что маленькая неточность или неожиданное изменение плотности воды изменит плавучесть лодки и пошлет ее на глубину. Однако времени для таких размышлений нет, а кроме того, все говорит за то, что этого не случится. Экипаж «Тритона» подготовлен очень хорошо и настойчиво стремится выполнить поставленную перед ним задачу. Адамс, Балмер и Тамм находятся в центральном посту и внимательно следят за ходом маневра, да и все остальные на всякий случай стоят на своих постах. Там внизу не может быть никаких ошибок.

На мостике все выглядит нормально, хотя я заметил, что один из поручней оторвался от корпуса и, несомненно, будет дребезжать на большой скорости хода. В остальном все было так, как и три недели назад, когда мы погрузились. Еще довольно темно, но видимость, пожалуй, неплохая, несмотря на моросящий дождь. Я нащупываю кнопку микрофона корабельной трансляции, нахожу ее там, где ей и положено быть. Нажав на нее, я вызываю центральный пост, и, к нашему взаимному удовлетворению, Адамс сразу же отвечает мне. Мы ожидали, что от длительного пребывания под водой кабель микрофона на мостике наверняка закоротится, и было приятно обнаружить, что схема исправна и действует нормально.

Теперь, когда связь установлена, все пойдет гораздо легче. Я беру бинокль и рассматриваю «Мейкон» и водную поверхность между нами. «Тритон» стоит кормой на ветер в пятистах метрах от крейсера с его подветренной стороны. Крейсер обращен к нам бортом; его палуба в средней части, там, где команда спускает моторный вельбот, ярко освещена огнями. Мы должны принять катер, когда он подойдет к нам, и внимательно следить, чтобы крейсер не снесло ветром на нас. Следить за этим не трудно, поскольку наш радиолокатор непрерывно дает расстояния между кораблями.

Я наклоняюсь вперед, нажимаю кнопку микрофона и на всякий случай передаю вниз:

— Центральный пост! Говорит командир. Наблюдайте за расстоянием до «Мейкона». Немедленно доложите, если его начнет сносить на нас.

Из центрального поста сразу же отвечает Балмер:

— На мостике! Дистанция шестьсот метров, не меняется.

Через минуту снова слышится голос Балмера:

— На мостике! С «Мейкона» спустили шлюпку, идет к нам.

Подтвердив получение доклада, я отдаю следующее распоряжение Адамсу, находящемуся в боевой рубке:

— Боевая рубка! Говорит командир. Пошлите на мостик через рубочный люк Сойера и швартовую команду.

Мы решили, чтобы эта группа людей под руководством помощника командира находилась под рукой со всем необходимым снаряжением. По моему приказанию они должны будут подняться по одному на мостик и подготовиться к приему концов с вельбота, когда он подойдет. Двое из них должны будут достать банки с краской и кисти и замазать наши бортовые номера на ограждении рубки.

Адамс не замедлил с ответом:

— Швартовая команда готовится. Нижнюю крышку люка откроем, как только будем готовы.

Через несколько минут:

— На мостике! Говорит боевая рубка. Прошу разрешения открыть люк для выхода на мостик швартовой команды.

Я нажал кнопку микрофона:

— Говорит командир. Добро.

Вскоре раздался уверенный голос Сойера:

— Швартовая команда на нижнем мостике, сэр. Здесь я и еще три человека.

Я оглянулся, чтобы определить, с какой стороны вельботу лучше подойти к нам. Правый борт, кажется, немного удобнее; кроме того, входная дверь в ограждение рубки тоже находится на этом борту.

— Приготовиться принять вельбот с правого борта, Сойер! — крикнул я вниз. — Я дал ему сигнал подходить к правому борту.

— Есть, принять с правого борта, сэр!

Шум, который доносился с нижнего мостика, свидетельствовал о том, что Сойер и его люди достают из водонепроницаемого ящика все необходимое для швартовки вельбота. На каждом из них надувной спасательный жилет с прикрепленным к нему электрическим фонарем и пояс безопасности с карабином. На палубах всех наших подводных лодок установлен специальный леер, похожий на железнодорожный рельс. Каждый, кто выходит на палубу в плохую погоду, надевает прочный парусиновый пояс, к которому прикреплена цепь с карабином. Карабин зацепляют за рельс, и он скользит по нему. Это устройство позволяет проходить взад и вперед по палубе, оставаясь крепко связанным с кораблем коротким отрезком очень прочной цепи. При необходимости цепь можно отключить от пояса, для этого на ней есть защелкивающийся карабин.

Когда двое должны разойтись друг с другом, они выбирают более или менее безопасный момент и быстро обмениваются карабинами, отцепляя свою цепь от пояса и прицепляя цепь товарища.

Я раздумываю, можно ли разрешить Сойеру и его людям спуститься на палубу. Волны свободно гуляют на палубе в кормовой части лодки, но сейчас для нас это не имеет особого значения. Нос лодки немного возвышается над водой, однако палубу вокруг рубки время от времени заливает. Теперь уже не до технических точностей, находится ли лодка в подводном положении или нет; безопасность людей, занятых в маневре, важнее. Нам придется еще немного подвсплыть. Я нажал кнопку микрофона и соединился с центральным постом.

— Центральный пост! Говорит командир. Включите на одну секунду продувание носовых цистерн.

— Есть, включить продувание носовых на одну секунду, — раздается из центрального поста.

Почти одновременно я слышу свист и шипение воздуха, врывающегося в носовые цистерны. Это длится секунду, затем шум резко прекращается.

Результат очевиден. Верхняя палуба у ограждения рубки только изредка захлестывается случайной волной.

Снизу доносится голос Сойера:

— Прошу разрешения отдраить дверь в ограждении рубки и выйти на палубу, сэр.

— Отдраивайте, но на палубу пока не выходите! — крикнул я.

В отдалении показались огни моторного вельбота, огибающего нашу корму.

— Можно выходить! — кричу я Сойеру через некоторое время.

Из распахнутой двери в ограждении мостика начали выходить освещенные слабым светом своих фонарей люди из швартовой команды. Они быстро зацепились карабинами за леер и затем, удерживая свои цепи в натянутом положении, вышли на верхнюю палубу. В этот момент по палубе прокатилась высокая волна, и все они моментально оказались в воде по шею. Послышался крик Сойера:

— Держись!

Все уже основательно промокли; опасность скорее кажущаяся, чем действительная, но нельзя позволить, чтобы так шло дальше.

— Включить на одну секунду продувание носовых цистерн! — передаю я еще раз в центральный пост.

Снова сжатый воздух с шумом врывается в цистерны. Это еще больше приподнимает палубу, и мы даем сигнал вельботу подойти к борту.

Тем временем Старк и Пул ожидали в боевой рубке. Последние несколько часов, пока Пул чувствовал себя хорошо, мы детально проинструктировали его и объяснили, что можно и чего нельзя говорить, когда он покинет «Тритон». Сверху на нем надеты непромокаемая одежда и спасательный жилет; он так укутан, что с трудом протискивается через люк. Все ею документы упакованы в водонепроницаемый пакет, надежно прикрепленный к одежде. Когда Старк докладывает, что все готово, я разрешаю им выйти на нижний мостик. Все, что нужно сказать на прощание, уже сказано. Время позволяет только крикнуть:

— Всего хорошего, Пул!

Вельбот у борта: его носовой фалинь подан на «Тритон». Сойер и главный боцман Фитцджеральд поддерживают Пула; два человека в вельботе готовы подхватить его. Уловив момент, когда планширь вельбота оказывается на одном уровне с палубой, Пул легко и быстро спрыгивает в вельбот. Старшина катера знает свое дело: Пул даже не промок, а планширь катера только раз коснулся нашего борта.

Быстро отдан носовой фалинь, и вельбот отходит. В следующее мгновение Сойер и его команда снова на нижнем мостике.

— На палубе чисто, сэр, — докладывает Сойер, — но номер на рубке нам закрасить так и не удалось. Первая же волна залила банки с краской. Впрочем, краска все равно не пристала бы, да и старая краска основательно смыта.

Нам следовало бы подумать об этом раньше. Однако все хорошо, что хорошо кончается. Швартовая команда спускается вниз, и люк за ними закрывается.

Пока мы ждем сообщения с «Мейкона», старшина-машинист Картер усердно работает ножовкой, отпиливая оторвавшуюся часть поручня. Через несколько минут раздается голос нашего связиста лейтенанта Броди:

— На мостике! Докладывает радиорубка. С «Мейкона» сообщают: «Пул благополучно принят на борт».

Мы радируем на крейсер свою благодарность, и, убедившись, что наверху никого нет и люк задраен, я приказываю вахтенному офицеру Хэррису погружаться на перископную глубину. Боевая рубка и мостик «Тритона» плавно скрываются в теплой воде океана. Время, в течение которого мы находились в позиционном положении, не превысило и одного часа.