ПО ОСТРОВАМ АДМИРАЛТЕЙСТВА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПО ОСТРОВАМ АДМИРАЛТЕЙСТВА

Четыре месяца Миклуха-Маклай отдыхал после своего крайне утомительного путешествия по Малаккскому полуострову. Врачи требовали, чтобы он переменил климат, так как тропическая лихорадка продолжала истощать его организм. К этому еще присоединилась мысль о необходимости заняться обработкой своих трудов и желание побывать на родине. Миклуха-Маклай серьезно думал вернуться в Россию на одном из русских военных кораблей, часто заходивших в Батавию. Его сдерживало только обещание, данное им папуасам берега Маклая, вернуться к ним опять в ближайшее время. А между тем прошло уже около четырех лет; пора было бы выполнить слово.

Берег Маклая с неудержимой силой привлекал к себе путешественника, и он решил отправиться туда при первом удобном случае. Случай скоро представился. В начале 1876 года Миклуха-Маклай договорился с капитаном торговой шхуны «Sea Bird» («Морская птица»), отправлявшейся в западную часть Тихого океана. Согласно заключенному контракту путешественник становился пассажиром шхуне на все время ее плавания с торговыми целями по островам Адмиралтейства, после чего капитан обязан был высадить русского ученого в том месте берега Маклая, где тот укажет. В условие входило также обязательство капитана вернуться за путешественником ровно через шесть месяцев.

Каменные деньги.

6 мая шхуна «Sea Bird», на борту которой находился русский ученый, бросила якорь у острова Вуап, одного из островов группы Адмиралтейства. Миклуха-Маклай немедленно отправился на берег, в туземную деревню Киливат. Капитан шхуны должен был забрать здесь партию из двадцати двух человек, законтрактованных в качестве рабочих для ловли и приготовления трепанга на соседних островах. Эти туземцы были законтрактованы больше года тому назад одним трэдором, жившим на острове Вуап. Трэдор условился с людьми из деревни Киливат, чтобы они в уплату за перевоз фэ[18] из Пелау на остров Вуап отпустили с ним определенное число жителей деревни для ловли трепанга.

Вскоре после заключения контракта с трэдором в Киливат вернулось семь человек туземцев из другой партии в шестьдесят пять человек, которые еще раньше были вывезены также для ловли трепанга. Оказалось, что эти семь человек — единственные оставшиеся в живых из всей партии. Остальные пятьдесят восемь человек умерли от жестокого обращения и непосильной работы. Но и спасшиеся были в таком состоянии, что трое из них умерли вскоре после возвращения в родную деревню. Естественно, что жители деревни Киливат не хотели теперь ехать с трэдором для ловли трепанга. Но поскольку контракт был уже заключен, двадцать два юноши согласились на отправку.

Забрав людей, шхуна «Sea Bird» отправилась дальше. Через неделю она приблизилась к группе островов Улеап, где капитан произвел выгодную мену с туземцами. Дальше путь шхуны лежал мимо острова Иезу-Мару, около которого год назад произошло трагическое событие, связанное с судьбой первой партии туземцев с острова Вуап.

Зафрахтованная для ловли трепанга английская шхуна «Рупак», на борту которой находились туземцы деревни Киливат, курсировала здесь, отыскивая удобное место. С острова Иезу-Мару навстречу шхуне выехало несколько туземных пирог. Командиру шхуны, капитану Голлу, показалось, что туземцы идут с недобрым намерением, и он без всяких других оснований, кроме собственной трусости, приказал стрелять по пирогам. Когда испуганные туземцы, выехавшие для мирного торга, обратились в поспешное бегство, капитан Голл отправил за ними в погоню большую шлюпку с туземцами острова Вуап.

Так как жители Вуап не знали этой местности, то их большая шлюпка, которой, кстати сказать, они не умели управлять, быстро села на риф, и все они оказались беззащитными перед туземцами Иезу-Мару, вернувшимися отомстить своим преследователям. Капитан Голл, видя, как избивают людей на его шлюпке, вместо того чтобы итти им на помощь, поспешил обратиться в бегство, спасая собственную шкуру.

Эту историю Миклуха-Маклай узнал от самих туземцев Иезу-Мару, когда шхуна «Sea Bird» остановилась там для торга. Отвращение русского ученого к деятельности трэдоров еще усилилось и от рассказа туземцев и от последовавшей затем картины торга. Вот как он ее описал в своей карманной книжке: «Часам к десяти шхуна была окружена более чем двадцатью пирогами различной величины, и на юте шел очень оживленный торг. Незначительный ветерок едва подвигал шхуну и не мог парализовать сколько-нибудь силы лучей палящего, ослепляющего солнца (в одиннадцать часов в тени было 32° Ц); у кормы несколько десятков разукрашенных, размалеванных папуасов кричали, прыгали из одной пироги в другую или бросались в море, держа предметы мены над головой и достигая, таким образом, шхуны. У борта происходила страшная давка: несколько рядов туземцев, стараясь перекричать других, предлагали свои произведения, толкались, пытаясь пробраться на палубу или спуститься обратно в пирогу. С другой стороны, трэдоры и шкипер, с револьверами за поясом, окруженные лежащими наготове штуцерами разных систем, с мешочками, наполненными бисером, и со стеклянными бусами в руках, отсыпали их маленькими мерками, не больше наперстка, туземцам в уплату за скорлупу черепах, жемчужные раковины и другие местные произведения. Для дополнения картины прибавьте полдюжины туземцев Вуапа с заряженными ружьями, стоящих на рубке около шкипера, который с вечера зарядил свои игрушечные пушки и приготовил сегодня тлеющие фитили «на всякий случай»[19].

Иногда, когда ют слишком переполнялся, на туземцев натравливали большую и сильную собаку-водолаза, которой они боятся более трэдоров, шкипера и всего гарнизона шхуны, вместе взятых. Едва собака показывала свои большие зубы или начинала лаять, ют мгновенно очищался, а давка у борта еще более усиливалась; многие бросались в море, чтобы скорее уйти, другие лезли на ванты. Это очень тешило шкипера и трэдоров.

Насколько позволяли жара, влияние раздражающего нервы шума человеческих криков и говора, давка около борта и суматоха при травле туземцев собаками и досада при виде человеческой бесчестности, несправедливости и злости,— старался развлечься наблюдением над папуасскою толпою. Это мне удавалось несколько раз в продолжение дня; тогда вся описанная непривлекательная обстановка исчезала для меня на время; я видел перед собой ряд интересных объектов для исследования и, пользуясь случаем, спешил записывать, измерять и чертить эскизы для дополнения своих заметок».

На другой день, пока торг еще продолжался, Миклуха-Маклай отправился на берег. Его интересовал вопрос: есть и у здешних папуасов своя администрация, и если есть, каковы пределы ее власти. Молодой ученый знал, что в описаниях французских мореплавателей, побывавших на островах Адмиралтейства, говорится о «князьях», которые якобы деспотически управляют послушными туземцами.

После внимательных наблюдений над жизнью и бытом местных папуасов он должен был притти к заключению, что на островах Адмиралтейства, как и на берегу Маклая, определенных начальников не было. Резюмируя свои наблюдения, русский ученый отметил в записной книжке: «Мореплаватели и путешественники, руководясь общепринятыми идеями или тем, что видели в других странах, не стесняются раздачей титулов: вождь, начальник, король — часто потому, что один из туземцев больше кричит, чем другие, или имеет какое-либо внешнее отличие».

3 июня шхуна «Sea Bird» снялась с якоря, оставив на берегу в туземной деревне Пуби одного из трэдоров. Предлагая ему поселиться среди туземцев, торговая фирма рассчитывала на значительные барыши. Трэдора звали Пальди, он был уроженцем северной Италии. Перед уходом шхуны у него произошел следующий характерный разговор с Миклухой-Маклаем:

— Что вы думаете, — спросил Пальди русского ученого, — о моем новом месте жительства, о решении жить здесь между дикими и вероятном результате этого плана? Очень прошу сказать мне совершенно откровенно.

— Зачем мне вас разочаровывать? — ответил Миклуха-Маклай. — Мои слова будут лишними, раз вы уже решились остаться здесь.

Но итальянец стал настойчиво просить ученого, чтоб тот сказал все, что думает.

— Если вам жизнь дорога, — сказал русский ученый, — и если вы когда-нибудь надеетесь жениться на вашей возлюбленной, о которой вы как-то мне говорили, то не оставайтесь здесь.

— Это почему? — недоверчиво спросил Пальди.

— Потому, что вы проживете здесь месяц, может быть два, а возможно только день или другой по уходе шхуны.

— Вы думаете, что туземцы убьют меня? — спросил Пальди попрежнему недоверчиво.

— Да, — ответил решительно Миклуха-Маклай.

— Отчего же они меня убьют?.. Вас ведь не убили папуасы на берегу Маклая. Почему же меня убьют? Разве люди здесь другие? — продолжал тревожно спрашивать Пальди.

— Причин тому много. Лучше прекратим этот разговор.

Итальянец не мог успокоиться. Наконец, Миклуха-Маклай решился сказать ему все, что думал.

— Главные причины следующие: вы — горячекровный житель юга, я — северянин. Вы считаете вашим другом, помощником, вашей силой револьвер, моей же силой на берегу Маклая было хорошее и справедливое обращение с туземцами; револьвер мне никогда не казался там нужным инструментом. Вы хотите, чтобы туземцы вас боялись благодаря револьверу и ружью, я же добивался и добился их доверия и дружбы. Вот главнейшее различие наших зрений относительно обращения с туземцами. Есть и второстепенные причины трудности вашего успеха; одна — вы останетесь жить в самой деревне туземцев, не зная ни их языка, ни их обычаев; не думаете ли вы, что вы будете для них скоро как бельмо на глазу, от которого они постараются избавиться? Оставаясь в Новой Гвинее, я поселился в лесу, в местности, до меня никем не занятой, на которую никто до моего прибытия не предъявлял ни прав, ни притязаний; построил себе хижину в миле от одной и в двух милях от другой деревни... Есть еще одна серьезная причина трудности вашего успеха: все туземцы, при которых были перевезены ваши вещи со шхуны, знают, какие сокровища, по их мнению, будут находиться в вашей хижине; думаете вы, никому из них не придет мысль, что одним удачным ударом копья все эти сокровища могут перейти к ним?.. Вы скажете: не очень вероятно, чтобы первое пущенное копье попало в цель, что ваш револьвер положит нахала на месте, заставит остальных разбежаться. Согласен, верно даже, что, будучи, как вы говорите, хорошим стрелком, вы положите не одного, а шестерых на месте, что каждая пуля найдет своего человека. Тем хуже для вас. Все разбегутся, но вы прибавите к желанию завладеть вашими сокровищами еще чувство, даже долг, — обязательный у туземцев, — мести... Но довольно, хотя это далеко не все, что можно было сказать. Я сказал нарочно больше, чем хотел сперва, думая, что время еще есть, и вы можете переменить ваше решение.

Хотя слова русского путешественника поколебали Пальди, но он все же остался. Его дальнейшая судьба оказалась трагичной. Он был убит месяца через три-четыре после ухода шхуны «Sea Bird», и все его вещи были разграблены туземцами. Неизвестно, был ли он убит во время сна или дорого продал свою жизнь. Ходили слухи, что туземцы хотели приготовить из него кушанье, но, когда раздели и увидели белый цвет тела, им стало так противно, что они бросили его в море на съедение акулам. Только голова итальянца была сохранена как редкий трофей и долгое время украшала «камале» — общественную хижину деревни Пуби на одном из маленьких островов Тихого океана,