BUZIOS

BUZIOS

После четырехдневной стоянки в Рио-де-Жанейро (за это время нам удалось побывать на концерте симфонической музыки и посетить выставку знаменитого английского скульптора Henry Moore) ранним утром в конце августа мы вышли в море. Ветер был умеренно-свежий, и яхта бойко бежала под чуть зарифленными парусами. «Сахарная Голова» с нелепой будкой фуникулера медленно удалялась, но мы не испытывали грусти, расставаясь с Рио на годы. Мы знали, что в будущем сможем снова вернуться сюда. ЕБЖ (если будем живы). Впереди путь почти в четыре тысячи миль до Венесуэлы. Мы спешим попасть туда до того, как США сделают из этой страны второй Ирак: как-никак, Венесуэла — 5-й в мире производитель нефти. Не Саддам Хусейн был причиной американской агрессии, а нефть, которую американцы прибрали к своим рукам.

На следующее утро мы зашли в маленький порт-курорт Buzios. Когда-то в 60-е годы прошлого века это затерянное среди природы место отыскала убегающая от назойливых папарацци Бриджит Бардо. После нее сюда хлынули туристы[16], и сейчас Buzios («каури», переводится — небольшие красивые ракушки) с прекрасными пляжами, омываемыми чистой океанской водой, стал одним из популярных курортов Бразилии. (В бухте Гуанабара, где расположен Рио-де-Жанейро, купаться нельзя — из-за промышленных сбросов вода зеленая. Даже знаменитый пляж Копакабана не всегда чист. Да и там практически не купаются из-за сильного наката. Копакабана — это место, где красивые бразильские девчата предлагают себя туристам из США и Европы.)

Наше плавание сюда было не очень комфортабельным. Крупная зыбь от SE сильно болтала «Педрому», но Гина ни разу не пожаловалась. После долгой стоянки в гавани Гине требуется 36 часов для «акклиматизации» к качке. Когда мы стали на швартовный буй местного яхт-клуба, она призналась: «Я еле жива, я так устала. Мой желудок как камень». Мы были рады, что отдохнем спокойно до утра.

После обеда я пошел в Интернет-кафе и получил прогноз погоды. Вернувшись на борт, сказал: «My Love[17], если мы не уйдем отсюда вечером, через сутки придется идти против встречного ветра. Дожидаться здесь хорошей погоды не можем, так как бухта открыта с севера». Я смотрю на Гину и вижу, как ее глаза заволокло влагой. «Я так устала», — только и сказала она. Мне было до боли жалко ее. Но я капитан, и принимать порой жесткое решение для спасения жизней или для блага подопечных — капитанская «привилегия». Как можно мягче я убедил Гину сниматься с якоря. Холодный фронт подошел раньше ожидаемого времени; он принес нужный нам SW ветер, правда, как всегда с дождем.

Мы шли резво с двумя зарифленными наполовину парусами, 6–7 узлов показывал механический лаг. Это предел для нашей «Педромы», большая скорость создает дискомфорт и излишнюю напряженность не только на корпус яхты, но и на психику.

Когда в полночь я сменил Гину, ветер посвистывал до 6 баллов, но «Антон Павлович» держал курс устойчиво. Вскоре начался сильный дождь. Он хлестал с кормы, и спрейхуд[18] (sprayhood) нисколько не прикрывал меня, а хваленый дорогой костюм для плохой погоды оказался хорошим только для рекламных картинок. Мы проходили район нефтяных платформ — их здесь сотни, я не мог укрыться в каюте и к 5 часам был мокрый до нитки. К счастью, когда Гина заступила на вахту, дождь прекратился.

Выпив горячего чая, я прилег на диванчике, где мы отдыхаем во время плавания. Утром я чувствовал себя бодрым, сварил и съел завтрак (овсянка и гречка — каждой по жменьке, протертые на крупной терке морковь, банан и кусочек калебасы — тыквы. 20 минут на легком огне. Объедение! Рекомендую всем. Только не забудьте добавить чуточку сливочного масла. И кружку зеленого чая рядом). А через тридцать минут почувствовал, что мое тело горячее. Но не от чая. Замерил температуру — 38,5 °C. «Хороший» был дождь!

В маленьком порту Guaripari мы в полночь отдали якорь сразу же за воротами, проскочив 150 миль за 28 часов. Ветер к тому времени затих, это верный признак, что утром задует NE.

Я не люблю заходить ночью в незнакомый порт, когда нельзя на глаз определить расстояние до опасно пенящегося рифа недалеко от входа. Но обстоятельства иногда заставляют. Хорошо, выручает радар. Наш старенький «Furuno» — более 20 лет ему — не имеет сигнализации и других «модерных» новшеств, которые часто подводят доверчивых мореплавателей. Для меня, старого капитана, помнящего первый советский «Створ», вполне достаточно того, что можно измерить расстояние и видеть общую картину. А общая картина была такая: с левого борта (мы стояли носом на Е) в 1,5 кабельтовых — гранитный отшлифованный волнами плоский берег и скудно освещенный одноэтажный отель, по корме в одном кабельтове — две высокие скалы, на одной из них стоит примитивная скульптура человека-идола, которую европейские церковники почти 15 столетий используют для одурачивания и эксплуатации простых людей. Глубина — 5 метров, грунт скалистый, плохо держащий якорь, но тем не менее на карте это место показано как якорная стоянка для яхт.

Утром к нам подошли на лодке два молодых рыбака и начали выбирать сеть, оказавшуюся под нашей якорь-цепью. Я стал медленно поднимать якорь. Показалась закрученная на цепи сеть. (Ночью течение менялось, и нас разворачивало несколько раз.) Один из рыбаков схватил длинный нож и хотел перерезать ее.

«Стоп!» — закричал я. Моя морская практика говорила: никогда не спеши резать.

Я взял сеть и начал потихоньку освобождать ее. Через пару минут она была свободной, а на лицах рыбаков — счастливые улыбки. Гина тоже радостно улыбалась.

Этот утренний эпизод расшевелил нас. Мы подняли якорь и пошли вглубь порта, где виднелись мачты нескольких шхун. Нам повезло. Бразильская яхта, стоящая у маленького причала-понтона, вскоре ушла в сторону моря, и мы ошвартовались на это единственно свободное место. Стоять у плавучего понтона и не думать о приливах-отливах, заставляющих подбирать или удлинять швартовы, очень удобно, и мы были рады. А когда в полдень задул 5-балльный норд-ост, Гина обняла меня. «Какой ты молодец, что заставил меня согласиться выйти в море из Buzios!» (Английская яхта «Taraki» — мы встретились с ней позже в Cabedelo — пришла туда из Уругвая без остановок за 21 день, 15 дней был встречный норд-ост.) Когда стоишь в надежном укрытии и понимаешь, что твой расчет был правильным, что ты вовремя убежал от ненастья, на душе появляется какая-то радость: то ли эгоистическая, как у спортсменов (ведь кто-то сейчас мучается в море), то ли радость творческая (как-никак точный расчет — это творчество).

Иностранные яхты — редкие гости в этом порту. Для прогуливающейся вечером публики наша «Педрома» с британским флагом была экзотикой, и люди часто останавливались у парапета напротив.

Я спокойно «наслаждался» простудой. Третий день был кризисным — 39 °C. Затем температура стала спадать. Семь дней, согласно утверждению врачей, нужно на поправку от простуды. Как на сотворение нашей Планеты, которую еврейский бог 5700 лет назад в спешке сварганил за 7 дней, если верить самой несуразной книге — Библии. Как можно говорить, что Библию (в переводе значит «книга») написали умные люди! Кроме эротической части «Песня Песен», все там сплошная, порой ужасно-кровавая чушь. Не хочу обижать иудеев-евреев, сочинивших эту писанину. Год назад в Уругвае один мудрый пожилой еврей — выходец из Польши Абрам Вовк, он 40 лет в Коммунистической партии Уругвая, даже во времена кровавой диктатуры 70-х активно работал в подполье — сказал мне: «Две самые глупые в мире нации: первая — евреи, они никогда не живут в мире[19], вторая — русские, добровольно отдавшие себя в рабство первым».

…«Индикатор здоровья» утром был по-юношески тверд, значит, пора выходить в море. После короткой стоянки в порту Vitoria мы направились к островам Arbolhos. Этот небольшой безлесный архипелаг знаменит тем, что в июне-июле сюда приходят для размножения горбатые киты из Антарктики. В некоторые годы их собирается до 3 тысяч. Отсутствие акул и косаток (китов-убийц) делает эти мелководные места удобными для воспроизводства потомства. Некоторые особи горбачей достигают в длину 20 метров и весят 75 тонн. У них самые большие из всех китовых грудные плавники — 5 метров. Живут они до 100 лет. Самки рожают детенышей (5 метров, 2 тонны) на мелководье, где легче поднять их на поверхность моря для первого вздоха. Малыши сосут материнское молоко один год.

Мы держим в каюте аудиокассету «Голоса китов и дельфинов»[20]. Каждый вид морских млекопитающих имеет свой особый язык. А вот горбачи, в отличие от всех других китообразных, еще и поют. Мелодичное пение самцов разносится на сотни миль (учеными замерено — 750 миль, или 1200 километров; неправдоподобно, но факт), привлекая своей индивидуальной импровизацией подруг.

Прибывшие на борт научные сотрудники, живущие на острове (среди них — одна красивая студентка из Португалии), рассказали нам много интересного. Горбачи приходят сюда с толстым, до 30 сантиметров, слоем жира. Этого запаса хватает надолго, и в ноябре киты с молодым поколением отправляются обратно к холодным водам Антарктиды, где их ждет богатая белком пища — криль.

Вблизи Arbolhos мы видели много китов. Они «ходили» группами до 5 особей, благочинно, не спеша, как по парижскому Монпарнасу. Время от времени в воздух выбрасывался фонтан высотой до 3 метров, и снова темно-коричневые туши тихо ныряли и выныривали — прогулка продолжалась. Внезапно один из этих великанов выпрыгивал из воды, медленно делал осевое вращение и с шумным плеском падал. Все молодые животные, включая человека, любят резвиться. Это было настолько красивое зрелище, что мы с Гиной радовались как дети, разве только что не играли, как китеныши.

На следующее утро мы были уже далеко от «китовых» островов. Светило яркое солнце, маловетрие заставило убрать ненужный стаксель. Когда я заканчивал закрутку паруса, в одном кабельтове с левого борта увидел стоящий вертикально огромный хвост кита. Гина на мой зов выскочила в кокпит с фотокамерой — такой редкий кадр не может длиться долго. Но он длился. Хвостовой раздвоенный плавник стоял неподвижно, как монумент высотой 3–4 метра, отливая в лучах солнца темным серебром. Мы застопорили ход, не выключая двигатель. Приблизиться к киту боялись: нам известны случаи, когда властелины океана разбивали яхты. В нашей «судовой» библиотеке есть три книги, ставшие классическими для яхтенных мореплавателей:

1. Dougal Robertson «Survive the savage sea» («Выжить в суровом море») — косатки (киты-убийцы) атаковали яхту к западу от Галапагосских островов. Шесть человек, включая двух детей, дрейфовали на спасательном плоту 38 дней. Их спас японский тунцелов.

2. Maurice & Maralyn Bailey «117 days adrift» («117 дней дрейфа») — в 300 милях от Галапагосов кашалот ударил хвостом по яхте, которая вскоре утонула. Потерпевшие, муж с женой, были на плоту 117 дней, пока их не подобрали южнокорейские рыбаки.

3. Steven Gallahan «Adrift» («По воле волн). Яхтсмен-одиночка ночью столкнулся, предположительно, с китом в 700 милях западнее Канарских островов. За 76 дней дрейфа на плоту он «доплыл» до острова Гваделупа. Все три яхты были деревянными.

Прошла минута-вторая. Я смотрел в бинокль — «монумент» оставался неподвижным, будто кит воткнулся носом в грунт (благо 20-метровая глубина позволяла предполагать это) и «сушил» свой уставший хвост.

По инерции мы продвигались вперед, ракурс менялся, цвет объекта нашего наблюдения тоже менялся, теперь он «заалюминился», и из-за продолжительной неподвижности его я вдруг засомневался в том, что это кит. Теперь он казался исковерканным металлическим контейнером, потерянным судном-контейнеровозом. (Согласно статистике, в Мировом океане «плавают» сотни таких контейнеров. Немало яхт сталкивалось с ними.)

Прошло еще несколько минут — никакого признака жизни. «Нет, это не кит. Животное не может находиться так долго в полной неподвижности», — думал я и все более утверждался в мысли, что это какая-то металлическая конструкция, представляющая опасность для мореплавателей. Включил УКВ-радиостанцию и уже собирался сообщить координаты береговой охране. В последний момент перед нажатием тангенты микрофона я выглянул в кокпит. В это время «контейнер» шевельнулся и на поверхности моря показалась горбатая спина огромного кита. Я был сконфужен своей ошибкой и стыдливо оправдывался перед Гиной известным правилом судоводителей: «Считай себя ближе к опасности».

Мы медленно удалялись от кита-одиночки, то исчезающего в водах, то вновь показывающего свой горб на легкой зыби. А через несколько минут хвост-монумент опять стоял вертикально на зеркальной поверхности моря. Что заставляло кита делать такую «стойку», осталось для нас загадкой. Мы рассказывали об этом многим яхтенным людям, выслушали много предположений, но ни одно из них не было убедительным.

Годом ранее мы видели в Уругвае около порта Пириаполис, как один старый, обросший крупными ракушками кит несколько раз приближался к мелководью. В конце концов он выбросился на пляж, чтобы умереть.

* * *

Morro de San Paulo (мыс-холм Сан-Пауло) — последнее место перед Сальвадором (если идешь с юга), где можно «переночевать» на якоре. На этот раз мы решили не заходить туда, но когда шли на юг, пришлось провести одну ночь в бухте около мыса. Подошли туда в темноте, и поскольку на бразильской карте показаны глубины только на входе в бухту, мы не стали рисковать, идя по «белым пятнам» карты, и отдали якорь недалеко от маяка, который посылал свои яркие лучи в ночное море. В их отблесках мы даже сумели заметить серые стены форта, построенного еще в 1631 году для прикрытия входа в порт Валенса (5 миль к западу).

Зыбь немножко болтала нашу яхту, но ясное утро принесло свежесть, и мы, чуточку невыспавшиеся, с интересом рассматривали в бинокль живописный мыс с белой башней маяка, неплохо сохранившиеся стены форта и причалы для рыбацких лодок. Пышная растительность покрывала берег, только в одном месте на мысу коричневые скалистые отложения контрастировали с мирной зеленью, как бы напоминая, что для Бразилии Вторая мировая война началась здесь.

В августе 1942 года в 13 милях от мыса было торпедировано бразильское торговое судно «Itagiba», а несколькими минутами позже — второе судно «Агага», в 17 милях. 350 спасенных моряков и пассажиров были размещены в госпитале города Валенса. Вначале предполагалось, что это сделали североамериканцы из-за нейтралитета Бразилии[21]. Но потом было несколько случаев, когда рыбаки и торговцы, везущие продукты на своих савейрос (суда с одним большим парусом, напоминающие средиземноморские фелюги), останавливались и разграблялись в открытом море немецкими подлодками. На берегу и в море поселился страх. Савейрос стали ходить только ночью.

В водах южной Атлантики долго разбойничала группа фашистских субмарин. Продукты и топливо они часто получали здесь, в Morro de San Paulo, одном из стратегических пунктов.

В находящемся неподалеку монастыре служило несколько монахов немецкой национальности, которые были шпионами. Они организовывали по ночам доставку местными торгашами снабжения на подлодки. Шпионы-монахи редко пользовались радиопередатчиком. С высоких куполов церквей, расположенных цепочкой вдоль побережья, они передавали сообщения световыми сигналами.

Мы смотрели на белеющий вдали купол церкви Сан-Франсиско и представляли сидящего там немецкого или израильского шпиона, наблюдающего в бинокль за нашей «Педромой». «Снимаемся с якоря, — сказал я Гине, — уходим из этого исторически мрачного места».

* * *

Необычную историю об атаке кашалота нам посчастливилось услышать от очевидца[22]. С еврейской парой из Швейцарии мы встретились в Венесуэле. Стальная яхта «Quoradis?» в нескольких якорных местах оказывалась рядом с нами, и общение было частым; мы делились своими воспоминаниями о приключениях, благо возраст наш был почти одинаковый. Борис родился в Швейцарии, а Вера — в Венгрии. В 1956 году власть в Венгрии прочно держали евреи-сионисты, именовавшие себя коммунистами. Правительство состояло на 90 % из евреев. Простые венгры видели это, и назревал кризис. Москва согласилась на отставку Ракоши — секретаря ЦК компартии Венгрии, но поставила на этот пост еще более страшного сиониста Гере. Он обозвал сотни тысяч мирных демонстрантов «чернью, грязными фашистскими бандитами» и другими нецензурными словами. Этого оказалось достаточно, чтобы взорвать пороховую бочку. Начались так называемые «венгерские события». Вера, в то время молодая девушка, рассказывает, что их семья убежала в Австрию, боясь, что евреев будут убивать распоясавшиеся с помощью ЦРУ профашистские молодчики. В действительности венгры не любили евреев, захвативших всю полноту власти в стране точно так же, как в России. (Живу надеждой на скорый взрыв «пороховой бочки» в моей многострадальной стране и изгнание «израильских викингов».) Семья Веры добралась до Англии, где наша рассказчица получила британский паспорт.

Борис и Вера в прошлом жили как хиппи. (В Советском Союзе в те хипповые времена тунеядцев-бездельников — по-английски hippie — отправляли в трудовые лагеря на перевоспитание.) Позже вместе с двумя другими парами они купили в Греции ферму. Что там выращивалось — мы не спрашивали, но Вера сказала, что их группа хотела перебраться в Афганистан. В Афганистане был легкодоступный наркотик. Видимо, на этом можно делать хорошие деньги. В конце «фермовской» эпопеи Борис попал в тюрьму на 2,5 года. Через 18 месяцев его выпустили и выдворили из Греции. Симпатичная еврейская пара (Борис в то время не был лысым) поселилась в Турции; организовали кукольный (куклы-марионетки) театр и путешествовали по городам и весям. Наблюдая с побережья за идущими под парусами яхтами, они решили, в силу своей авантюрной натуры (авантюрист, в данном случае — любитель приключений), купить небольшую яхту. Через пару лет у них был элегантный 8-метровый катамаран «Mistral». Перебравшись в Женеву, стали работать в театре. Борис — рабочим сцены, Вера шила декорации. Шесть месяцев в году — работа, шесть месяцев — плавание на катамаране. Они делают это и сейчас, пятнадцать лет спустя, только на другой яхте.

В 1991 году еще черноволосая пара, правда, Борис с большой залысиной, решила пересечь Атлантику. Лучшим месяцем для плавания через океан был декабрь, когда ураганы «отураганились», а умеренно-свежий «торговый ветер» — пассат хорошо работал с парусами, позволяя проходить более ста миль в сутки. Вера, к сожалению, была занята на работе, поэтому Борис пригласил двоих друзей из театра: актера, он уже плавал на яхтах, и техника — «первый раз в первый класс». «Mistral» вышел из Сенегала 14 декабря. Трехсменная вахта даже с неопытным техником позволяла экипажу не переутомляться. Плавание проходило спокойно, позади остались Острова Зеленого Мыса; ничто не предвещало беды. Но она пришла.

21 декабря катамаран находился в координатах 13°42?N и 30°12?W. Легкий пассат хорошо наполнял паруса, море было спокойным, экипаж любовался красивым закатом. И вдруг громкий удар, как по пустой металлической бочке или цистерне. «Мы не поняли, что случилось, — рассказывал Борис, — но увидели за кормой большое красно-коричневое пятно, как кровь в воде, и двух китов. Еще не осознав толком происшедшего, опять ощутили такой сильный удар по днищу, что катамаран подпрыгнул вверх. Не было сильного испуга, спасительное „обойдется!" всегда посылает сигнал надежды в опасный момент. Атаковавший нас кашалот повредил соединительную платформу, на которой расположена кабина-рубка, и внутрь стала поступать вода. К счастью, набор катамарана был прочным и не позволил ему распасться на две части, которые сразу пошли бы на дно. Если бы удар пришелся на полметра впереди или полметра сзади, где проходят основные балки-связи между корпусами, — неизвестно, что было бы с нами. Третий удар был с кормы. Нос судна зарылся в воду, и я думал, что мы перевернемся. Вокруг нас в воде и на нашей палубе было говно кашалота. Запах был невообразимым. Видимо, киты перед атакой „врага" освобождают желудки». Из-под корпуса вынырнул огромный кит. Борис схватил фотокамеру, щелкнул один раз (на большее не хватило времени и нервов), но на снимке запечатлелся только большой глаз кашалота — в камере стоял телеобъектив. «В сгущающихся сумерках мы насчитали около дюжины китов. Что будет с нами, если они продолжат свои атаки? Оказаться в воде среди зубастых кашалотов, один из которых может принять нас за гигантских кальмаров — любимую их пищу? Мы запустили двигатель, чтобы уйти от них. И действительно, через 5 минут киты исчезли. Но мы боялись вздохнуть облегченно. Короткое замыкание в кабине заставило перерубить кабель от аккумулятора и остановить двигатель. Осмотрели повреждение: оно оказалось значительно большим, чем мы предполагали. Завели пластырь из запасного паруса. Пока нет крупной волны — терпимо. Но задуй ветер — катамаран переломится. Решили отдохнуть, дождаться утра, а потом думать, что делать дальше. До Антильских островов оставалось 1700 миль, а до Островов Зеленого Мыса было около 360, но против ветра и течения».

«Утром долго думать не пришлось. В 8 часов мы увидели судно, идущее с запада. Я схватил красную ракету — сигнал бедствия, ударил по запалу — ракета пшикнула легким белым дымком и сразу упала в воду, — продолжал рассказывать Борис. — Вторая тоже оказалась негодной. (А я — автор — подумал: мы должны купить новые непросроченные ракеты.) Упустить редкий шанс на спасение было нельзя. Я терял катамаран, я терял все, но спасал жизнь свою и жизнь моих товарищей. Быстро подключили к аккумулятору УКВ радиостанцию — она к утру подсохла и работала — и послали в эфир: „Мэйдэй, мэйдэй, мэйдэй!" Судно ответило на ломаном английском языке: „Здесь японское судно, мы не говорим по-английски", но изменило курс на нас».

Покидая свой «Mistral», Борис открыл кингстоны, чтобы катамаран утонул и не представлял опасности для мореплавателей. Японский транспортный рефрижератор «Taiseimaru № 21» доставил потерпевших в Кейптаун на семнадцатые сутки (по пути он принимал мороженого тунца от японских рыбаков). Швейцарский консул вручил капитану почетную награду — часы «Омега» за спасение трех граждан Швейцарии. Газеты публиковали рассказы «кашалотовцев». Подборку этих статей (фотокопии) Борис дал мне. «С годами, — говорит он, — это страшное приключение стало забываться. Через два года мы купили не первой молодости стальную яхту „Quoradis?" и продолжили нашу привычную жизнь. Но один из моих товарищей и через десять лет иногда видит кошмарные сны об атаке кашалота».

Специалист по китам из Кейптауна сказал, что, видимо, катамаран был атакован самкой, главной в гареме. Она дремала, когда «Mistral», идущий под парусами, наскочил на нее — это был первый небольшой удар, а затем разгневанная китиха атаковала обидчика, и только шум от запущенного двигателя отогнал китов. Научные сотрудники с Arbolhos говорили нам: «Видите китов — немедленно запускайте машину, шум от нее и от вращающегося винта предотвращает столкновение с животным». Все четыре атаки китов (три из них описаны в упомянутых выше книгах) произошли с яхтами, идущими под парусами с остановленным двигателем.

Кашалоты — зубастые киты — достигают в длину 20 метров (самцы) и являются единственными глубоко ныряющими китами. Огромная голова — треть всего туловища — это, по сути, очень чувствительный, хорошо сделанный природой сонар, то есть эхолот. Любимой пищей кашалотов являются гигантские кальмары, живущие на большой глубине. На 500-метровой отметке днем стоят густые сумерки, а глубже (есть данные, что киты ныряют до 1500 метров) — сплошная ночь. Зрение там не нужно, там нужен ультразвук, как у летучих мышей, ловящих в темноте насекомых. Посылаемый кашалотом сигнал отражается от объектов охоты и, возвратившись, трансформируется в огромной голове — резервуаре спермацетового масла — в нужную информацию. Практически все обитатели моря, не только киты и дельфины, но все рыбы, ракообразные и даже маленькие, малюсенькие существа, называемые планктон, имеют свои ультразвуковые приборы и свой язык. Некоторые миниатюрные создания, невидимые невооруженным глазом, живут на глубине 2000 метров в сплошной темноте, а ночью поднимаются близко к поверхности океана. В английской литературе кашалотов называют спермовыми китами — «sperm whale». Когда-то давно китобои, обнаружив необычное масло в голове, решили, что это сперма кита — запах и консистенция чем-то напоминали ее — и нарекли кита спермовым. На самом деле это высшей пробы масло, густеющее при низкой температуре, очень дорогое даже в наши дни. Оно используется в основном в парфюмерии, так как хорошо консервирует запах. В голове кашалота содержится до тонны этой «спермы».

Известная во всем мире книга Германа Мэлвила «Моби Дик» (первый раз я прочел ее еще в школе) рассказывает необычную историю о кашалоте-альбиносе. (Среди этого вида китов альбиносы встречаются наиболее часто.) Капитан Ахаб когда-то загарпунил Моби Дика, но кит свалил китобоя в воду и откусил полноги. Поправившись, одноногий капитан решил найти Моби Дика и взять реванш. Автор книги сам был китобоем и описывает морскую жизнь с правдивостью очевидца.

В морской «империи» греческого судовладельца Онассиса (он родом из Турции) были не только супертанкеры, но и китобойная флотилия. Возвращаясь однажды из Антарктиды после успешного сезона, китобои встретили большое скопление китов на траверзе Гвинея-Биссау. В порядке информации сообщили хозяину. Тот приказал начать охоту на китов. «Но у меня нет ни одного свободного танка для китового жира», — ответил капитан плавбазы. «Откачать мазут и солярку за борт, исполнение доложить!» Капитан ослушался всесильного Онассиса и отказался загрязнять океан, он был настоящим моряком. По возвращении домой капитан потерял работу.

Море хранит в своих водах столько необычного, столько интересного и непознанного, что время остановить все войны, отправить израильско-американских лидеров (а заодно и Путина с абрамовичами) в космос, чтобы они вертелись там и никогда не приземлились, а оставшиеся после них деньги пустить на науку о море. В будущем море будет главным кормильцем человечества.