Учеба в аспирантуре ВКШ КГБ СССР
Учеба в аспирантуре ВКШ КГБ СССР
Изумительным периодом жизни каждого ученого становится обучение в аспирантуре. Что же тогда говорить об исключительно благоустроенной, высокооплачиваемой возможности, предоставленной системой социализма и руководством КГБ СССР, которое поняло важность наличия собственных профессиональных ученых.
Условия были созданы сказочные: сохранение зарплаты, предоставление одно— и двухкомнатных квартир со всеми удобствами в Юго-Западном районе Москвы, допуск к секретным документам библиотеки им. В.И. Ленина, доступ к оперативным материалам органов КГБ на местах и архивам подразделений центрального аппарата Комитета.
Проблема состояла в одном: как попасть в очную аспирантуру?
Как уже говорилось, после окончания ВКШ КГБ СССР 23 февраля 1970 года я попал служить в Управление особых отделов КГБ СССР в Группе Советских войск в Германии. Когда туда собирались и проходили инструктаж в Третьем управлении КГБ СССР (военная контрразведка), то умные коллеги брали адреса и телефоны кадровиков под предлогом «мало какие трудности могут возникнуть». После того, направляясь в отпуск, к этим кадровикам протаптывали тропинки. Гоголевские «борзые щенки» заменялись на ковры, сервизы и прочие товары, изделия ГДР.
Я не привык ни брать, ни давать взяток. Потому оказался один из всего выпуска на равноценной должности (после 5,5 лет службы в ГДР) в Комсомольске-на-Амуре.
Не жалею. Город юношеской, комсомольской романтики. Население четко делилось на три категории: парт— и советский актив, военнослужащие и члены их семей, бывшие заключенные. В округе Комсомольска-на-Амуре было 8 сталинских ИТЛ. В одном отбывали наказание бывшие красные командиры — от командира бригады и выше.
Офицеры четко знали, что уехать на «Большую землю» они смогут, только дослужившись до пенсии. Поэтому жили дружно, без подлянки. Самолеты взлетали и садились, машины никто не воровал, квартиры не грабил. Все знали один другого. Водку покупали ящиками. Красную рыбу солили бочками. Икру собирали в трехлитровые банки.
Дружили семьями с тремя семьями полковников, жителей Ленинграда. Жена устроилась преподавателем английского языка в Политехнический институт. Год прошел как в сказке.
Но через год меня без моего согласия переводят направлением в особый отдел 11 армии ПВО, в Хабаровск.
Командующий военным округом генерал-полковник Третьяк был еще с войны в большой обиде на СМЕРШ. На переправе застряла его машина «Джип», который командир батальона считал своей собственностью. Идет переправа войск по понтонному мосту. Наступление. А «Джип» заглох. Подходит лейтенант из СМЕРШа и командует сбросить его в воду. Задушила «жаба» комбата, и затаил он злобу на сотрудников военной контрразведки. А как мог он отомстить? Как старший воинский начальник, он распоряжался жилфондом КЭЧ. Во всех гарнизонах страны уезжавший чекист передавал свою квартиру сменщику, но только не ДВВО.
Пришлось мне бросить семью в Комсомольске-на-Амуре, а самому кантоваться в так называемой офицерской гостинице. Двухкомнатную квартиру превратили в казарму для офицеров. Стояли даже двухъярусные солдатские кровати. Мне повезло устроиться на кухоньке, в которой поместились диван и узкий шкаф-гардероб. Стоять можно было на двух ногах только при открытой двери. Зимой, чтобы уберечься от мороза, на окна вешались два солдатских одеяла, между которыми постоянно держался лед. Зато не было сквозняков. Спать можно было только в теплом белье и спортивном костюме.
Вот такие бытовые условия для старшего офицера, майора контрразведки были в 1976–1977 гг. И это при известном правиле, что в ДВВО вход открыт всем, а вот выхода почти не бывает.
Работа аналитическая. Агентуры нет, надо читать всякую муру, и красиво ее оформлять — с утра и до вечера. Через несколько месяцев работы — первый срыв. На партсобрании меня стали ругать, что качество моих документов не соответствует требованиям, что руководству отдела приходится их корректировать.
Замечу, что это был метод воспитания подчиненных. Их ни за что ругали. Кто терпел, того через некоторое время начинали хвалить, говорить, что он учел ошибки, перестроился и может быть выдвинут на руководящую должность.
Но как же с объективной оценкой? Я встал на партсобрании и спросил: «Как следует оценить ситуацию? Я лично подготавливал в среднем за месяц 15–17 документов. И так полгода. А секретарь парторганизации — тоже старший оперуполномоченный, майор — за это же время не подготовил ни одного документа. И вот его хвалили, а меня критикуют. Логика отсутствует».
После партсобрания начальник и заместитель вызвали меня в кабинет и уже по командной линии стали дожимать, что я неправильно понимаю их критику. Тут я снова им напомнил, что есть партийная критика, а что есть зажим партийной демократии посредством командования.
В общем, начальники поняли, что подмять под себя меня не удастся, что записи в моем личном деле о нетактичности в отношении сослуживцев и начальства имеют место быть в натуре. Решался вопрос обычным путем — до истечения года можно было отправить меня обратно в Комсомольск-на-Амуре с выводами о непригодности к руководящей работе.
Однако в мае 1977 года в Управление ОО КГБ по КДВО приходит вызов в аспирантуру на одного сотрудника. Сделали этот вызов кадровики для одного приближенного к начальнику управления. И одновременно пришла разнарядка о направлении сотрудника его уровня для прохождения службы в ГДР. Конечно, он выбрал Германию.
Но заявить об отсутствии кандидата в аспирантуру ВКШ, а равно как потом и завалить экзамены — это рассматривалось всегда как существенный недостаток в воспитании кадров.
В моем личном деле была запись о том, что, обучаясь очно в Высшей школе КГБ, я написал научную работу, которая заняла первое место среди слушателей учебных заведений Комитета. Кроме того, буквально на днях до этого я сдал экзамен на знание английского языка в пределах военного переводчика. И немецким владел достаточно прилично. Пришлось остановиться руководству на моей кандидатуре. Поскрипели губами и отправили в Москву сдавать экзамены. А я возьми да и набери 20 баллов из 20!
Произошло невероятное в очередной раз в моей судьбе. Без блата, с несговорчивым, т. е. трудным характером, офицер сумел через два года, службы вырваться из Дальневосточного округа. И не куда-нибудь, а в Москву, в очную аспирантуру. Судьба снова улыбнулась, обогрела своей лаской.
В аспирантуре меня назначили старостой курса.
Два года жизнь шла своим чередом. Родился сын — весь курс обмывал. Получил кличку «аспирант». Но конфликты меня не минули и здесь.
Во-первых, заказчиком диссертации было Пятое (политическое) управление КГБ СССР. Я собирал фактический и статистический материал в УКГБ по Москве и Московской области, в УКГБ по Ленинградской области, КГБ Белоруссии и КГБ Молдавии, Третьем и Пятом управлениях КГБ СССР.
Картина получилась серьезная, но выводы не соответствовали содержанию статьи начальника Пятого управления Комитета генерал-лейтенанта Ф.Д. Бобкова, напечатанной в ведомственном, совершенно секретном журнале «Сборник КГБ СССР».
В статье доказывалось, что только вызов и поверхностная беседа молодого сотрудника органов КГБ, окончившего строительный институт, достаточны для изменения мировоззрения доктора философских наук. В деле подшито несколько агентурных сообщений о достаточно устоявшихся антисоветских взглядах личности, а стоит только его пригласить в здание КГБ, как через 20–30 минут общения человек пишет извинительные заявления, объяснения.
Свои диссертационные выводы и предложения я доказывал с учетом известного философского закона о влиянии материальных условий жизни на мировоззрение. Мне руководители Пятого управления КГБ доказывали, что партия, коммунистическая идеология обеспечивают победу в борьбе с капиталистической, и другие подобные штампы нашей пропаганды.
В общем, мне объяснили: если мои статистические и логические выводы и предложения будут противоречить выводам начальника Политического управления, то я никогда не защищу свое диссертационное исследование.
Мои объективные выводы о недопустимости запугивания репрессиями людей, желающих самостоятельно разобраться в сущности враждебной пропаганды, о необходимости усиления борьбы с нарастающей эпидемией коррупции, служебных преступлений и т. п., отвергались начисто. Я доказывал цифрами, меня давили начальственным авторитетом.
В это же время группа аспирантов вместе с парткомом и комитетом комсомола ВКШ КГБ решили заняться приписками во время работы студенческих отрядов (из слушателей срочной службы) при строительстве нового комплекса Высшей школы в Юго-Западном районе Москвы. Слушатели работали, им платили меньше, а разницу направляли в партком и комитет комсомола ВКШ. Эти организации, в свою очередь имея выходы на дефицитные товары: магнитофоны, книги, мебель, — награждали подопечных мне аспирантов соответствующими ценными подарками. Масштабы грабежа были таковы, что один аспирант даже смог купить квартиру в Москве.
Ко мне обратились слушатели с заявлениями, что они не будут ходить на занятия к таким аспирантам. Естественно, что после разбирательства я доложил о фактах мошенничества и приписок руководству школы и аспирантуры.
И здесь сыграло известное правило: зачем ворошить муравейник или осиное гнездо, в котором все свои люди. Легче слушателям выдать грамоты за ударный труд, очередные воинские звания, а меня одного, кому все известно, отправить из Москвы подальше.
Я поехал на равноценную должность, только уже в особый отдел Одесского военного округа после окончания очной аспирантуры с почти готовой диссертацией.
Под впечатлением такой жестокой несправедливости я чуть не уничтожил черновой вариант диссертации, которая прошла первую предзащиту. Но три года в аспирантуре не прошли даром. Через пару месяцев меня назначили заместителем начальника особого отдела танковой дивизии в г. Тирасполе.
Одновременно со служебной деятельностью я продолжил работу над диссертацией. Собрал дополнительные материалы. И хотя они подтверждали мои выводы о недопустимости поверхностного подхода, а тем более очковтирательства и подвоха в профилактической воспитательной работе с заблуждающимися советскими гражданами, я решил «подравнять» статистику под «установки» начальника Пятого (политического) управления КГБ СССР. Заказчик заказывает музыку. А одной песней больше или меньше — потом разберемся.
В ученом мире известно, что свою точку зрения и мнение имеет только остепененный ученый. Свою позицию и виды имеет только доктор наук, и не меньше того. А до достижения таких ученых степеней надо помалкивать.
За год службы в Тирасполе была только одна острая чекистская акция — поимка с поличным сотрудника спецслужб НАТО.
Особый отдел округа получил ориентировку, что через Румынию и Молдавию следует в Одессу сотрудник разведслужбы ФРГ. Ставилась задача: создать обстановку с движением военной техники и задержать этого разведчика при фотографировании военной колонны. Это было несложно, поскольку в период службы в ГСВГ я организовывал такие ловушки не один раз. И ловили сотрудников военной миссии США, т. е. разведчиков-профессионалов. А на своей территории сам Бог велел «сделать» вероятного противника.
С командиром дивизии начальник ОО КГБ договорился о предоставлении нам десятка бронетранспортеров, нескольких штабных машин и двух передвижных пунктов управления. Решили «ловушку» устроить перед Тирасполем на железнодорожном переезде. С двух сторон переезда выставили регулировщиков. Один должен был запретить проезд автомашины разведчика, т. е. остановить ее, и дать сигнал на проход военной техники. Ни один разведчик не удержится, чтобы не поглазеть на военную технику. А может, и начать фотографировать. Во всяком случае, остановка его авто давала нам возможность под видом офицеров Военной автоинспекции подойти к его автомашине и заставить выйти из нее, предъявить документы. Планировалось документы забрать и составить протокол о ведении наблюдения за воинской колонной, т. е. о разведдействиях. Посты оснастили радиостанциями.
Все шло по плану. Передовые посты сообщили о движении машины разведчика. Началось движение военной техники. Возле переезда регулировщик остановил иномарку. В машине сидело двое мужчин и женщина. Один пассажир начал фотографировать колонну. Это был повод для задержания. Но наша машина заглохла. Пока мы с начальником особого отдела подбежали к переезду, иностранец дал по газам и начал уходить. Это все фиксировалось на фотопленку из скрытого поста. Получалось все хорошо, кроме того, что разведчик уехал.
Хорошо, что на выезде из Тирасполя мы поставили еще один пост из двух бронетранспортеров, которые должны были по нашей команде перекрыть движение на трассе. По радио мы передали команду перекрыть движение и на автомобиле ВАИ помчались через город.
Надежды догнать на УАЗе иномарку не было никакой. Но нам повезло. Разведчик ошибся в маршруте, выскочил на широкую боковую улицу которая вела к известной на весь СССР швейной фабрике. На этой фабрике, руководимой Героем Социалистического Труда Соловьевой, проходил некоторое время реабилитацию от алкоголизма сын Ю. Андропова. Вот и построили к фабрике хорошую дорогу
Пока иностранец метался по городу, мы подъехали на выездной пост. Дорога была перекрыта бронетранспортерами. В таких случаях гудки водителей цивильных автомашин быстро глушатся криками солдат с автоматами. Когда иномарка подъехала, то мы ее уже ждали. Все действия фотографировались уже в открытую.
На наши требования выйти из автомашины и предъявить документы, иностранцы ответили отказом. Стекла были подняты. Через некоторое время после безуспешных попыток я предложил сбросить иномарку в кювет бронетранспортером, который даст задний ход. Затем, если будет малo, разбить стекла и добраться до иностранцев.
Конечно, мог быть скандал, если бы у разведчиков была звукозаписывающая аппаратура. Но начальник не захотел рисковать. Накануне событий его известили о назначении на вышестоящую должность. А практика показывала, что лучше маленькие успехи без скандала либо вообще ничего не делать, чем возникновение проблем для руководства. Органы КГБ так научились тонко и тайно проводить контрразведывательные акции, что их никто не видел, а о результатах никто не слышал. Зато никого не снимали с должностей. А от критики после периода Сталина — Берии еще никто не умер.
В общем, начальник отдела отпустил иностранцев, покричав через стекло, что они ведут запрещенную разведывательную деятельность. Такие действия не понимали даже рядовые солдаты. Зато начальник оценил ситуацию правильно. Он сел в машину и поехал с фотоаппаратом, которым фиксировались действия иномарки, прямо в Одессу, в особый отдел КГБ округа. Там пленки проявили, отпечатали фотоснимки с номерами иномарки на фоне военной техники, написали справку о решительных действиях военных контрразведчиков и направили в Третье Главное управление в Москву для поощрения.
За такие «результаты» начальник получил благодарность и убыл к новому месту службы. Командование дивизии так и не поняло, зачем нужно было впустую жечь бензин, гонять солдат и бронетехнику по городу.
Через два месяца, так и не вступив в командование особым отделом дивизии, я убыл в Москву, в Секретариат КГБ СССР. В это время мою диссертацию приняли к защите.
Держать кандидата юридических наук в глуши было как-то непонятно даже руководству военной контрразведки.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.