Часть II (1904–1905)

Часть II (1904–1905)

«Пусть это была иллюзия, но летописец

наших дней должен написать на страницах

истории, что во время русской революции с

именем Сергея Трубецкого связана была вера

русского народа в превозмогающую силу правды и

возможность общего примирения»…

П. Новгородцев «Памяти кн. С. Н. Трубецкого» («Вопросы философии и психологии», 1906 г.)

Проведя зиму с 1903–1904 г. в Дрездене, Сергей Николаевич с семьей вернулся в Москву в конце апреля. Остановился он на моей квартире (в Б. Афанасьевском пер.), где вскоре оказалась свободная квартира по той же лестнице, против моей. Она подошла под требованья семьи брата: ему и его жене, Прасковье Владимировне, нравилось расположение дома, двухэтажного особняка, в тихом переулке, во дворе, с небольшим круглым палисадником перед подъездом. Брат нанял эту квартиру, перенеся свой кабинет и общую столовую на мою половину, которая для меня одной была слишком просторна. Таким образом, мы вновь соединились под одной кровлей, и этот последний год жизни брата мне близко довелось переживать вместе с ним.

Это обстоятельство поневоле отражается на характере изложения событий. Кроме личных воспоминаний, у меня сохранилась «записная книжка», куда я с ноября 1904 г. заносила все злободневные происшествия, из которых сплетались события того времени.

Надо сказать, что семья наша в то время была в исключительно выгодном положении в отношении информации по текущим общественным и политическим вопросам. Брат Петр Николаевич Трубецкой был Московским губернским предводителем дворянства, Григорий Иванович Кристи, женатый на моей сестре (Марии Николаевне), был Московским Губернатором, Федор Дмитриевич Трепов (Московский обер-полицеймейстер, а потом Генерал-губернатор Петербурга) только что породнился с нашей семьей, выдав свою дочь за моего племянника П. В. Глебова. Двоюродный брат А. А. Лопухин был директором Департамента полиции, наконец, Кн. Алексей Дмитриевич Оболенский (впоследствии обер-прокурор Синода), двоюродный брат моей матери, питал исключительное чувство дружбы к брату Сергею, высоко ценил его и держал его в курсе всех Петербургских настроений.

Таким образом, не выходя из круга семьи, я была более или менее в курсе всего происходившего вокруг и, к сожалению, только не всегда успевала записывать всё, что слышала и поздно принялась за это дело.

Не задаваясь какими-либо литературными целями, я вела свою запись в надежде, что она, быть может, со временем пригодится брату для его воспоминаний, а мне для летописи семьи, для которой я уже в то время подбирала материал… Записки мои поэтому носят несколько семейный, домашний характер.