Глава шестая НАРКОМ — МИНИСТР
Глава шестая
НАРКОМ — МИНИСТР
Осень 1944 года. Случилось то, чего так долго ждали. Наконец советский солдат вступил на землю Германии. Войска 3-го Белорусского фронта под началом самого молодого генерала армии Ивана Черняховского преодолели яростное сопротивление и прорвали оборону противника, прикрывавшую границу Восточной Пруссии! Победа была уже не за горами…
Тридцатого ноября 1944 года Н. К. Байбаков был назначен наркомом нефтяной промышленности СССР. Такой молодой — 33 года! По словам самого Николая Константиновича, это кадровое решение предварительно с ним не обсуждалось. Тебя поставили — иди и работай… Еще не раз в своей жизни он услышит те самые слова: «Товарищ Байбаков, мы знаем свои кадры, знаем, кого и куда назначать. Вы коммунист и должны помнить об этом».
Родную отрасль он возглавлял 11 лет. Какие это были годы? Без преувеличения можно сказать, то было героическое время. Всего за несколько лет огромная страна восстала из пепла — отстроила города, восстановила заводы и фабрики, проложила новые дороги. И это было только начало. Залечив страшные раны, пошли дальше. Мощный рывок народного хозяйства — развитие новых видов транспорта, механизация села, строительная революция… Мир смотрел и не верил: как такое возможно? Разумеется, составляющих этого послевоенного чуда было много. Умелое руководство, невиданный героизм советских людей и конечно же «черное золото»… Как тогда говорили, душа современной экономики.
Без права на ошибку
Предшественником Н. К. Байбакова на посту наркома нефтяной промышленности СССР был И. К. Седин. Драматическая судьба у этого человека.
Иван Корнеевич тоже был из молодых да ранних. Когда в 1940 году его назначили руководить нефтяной отраслью, ему было всего 34 года! Уроженец Кубани, выпускник Московского химико-технологического института имени Д. И. Менделеева, в нефтяную промышленность он пришел по партийной линии — возглавлял Тамбовский и Ивановский обкомы партии, а в марте 1939 года был избран членом ЦК ВКП(б), получив таким образом пропуск в первую сотню партийной элиты.
В суровые годы войны на долю Седина выпали нелегкие испытания. На нем, как на наркоме нефтяной промышленности, лежала огромная ответственность: горючее фронту! В январе 1944 года «за выдающиеся заслуги в деле увеличения добычи нефти, выработки нефтепродуктов, разведки новых месторождений и бурения нефтяных скважин» он был удостоен звания Героя Социалистического Труда. Казалось, все самое страшное позади. Но тут происходит что-то такое, что до сих пор вызывает больше вопросов, чем ответов. 30 ноября того же года его неожиданно отстраняют от должности и отправляют, как тогда говорили, в распоряжение ЦК. На языке тех лет разночтений быть не могло — опала…
Почему? За что? Говорили, что Иван Корнеевич, будучи в командировке в Баку, сильно злоупотребил спиртным. Секретарь ЦК партии Азербайджана Мир Джафар Багиров тут же подал в Москву «сигнал». Заступиться за Седина пробовал в то время заместитель председателя СНК СССР Г. М. Маленков, но безрезультатно. Неужели именно этот инцидент переломил жизнь Седина? Хочется сказать — с кем не бывает? Но ведь это было совсем другое время. В немилость можно было попасть и за меньшее.
Пять месяцев Иван Корнеевич мучительно ждал, когда позвонит телефон. Только накануне Парада Победы его пригласили в Кремль и сообщили о новом назначении — наркомом текстильной промышленности СССР. Жизнь налаживалась, но вскоре последовал новый удар. В первых числах октября 1949 года заместителя министра легкой промышленности Седина (а эту должность он получил после объединения министерств легкой и текстильной промышленности в единое ведомство) внезапно арестовали. Верховным судом он был осужден по статье 109 УК РСФСР (злоупотребление служебным положением) и приговорен к шести месяцам исправительно-трудовых работ с отбыванием наказания по месту работы с вычетом 25 процентов зарплаты.
Конечно, сейчас эти обвинения выглядят шитыми белыми нитками. «Злоупотребление» Седина — выдача материальной помощи в размере 1 000 рублей безногому инвалиду-фронтовику, который, как выяснилось впоследствии, оказался известным мошенником-рецидивистом Вениамином Вайсманом. Удивительно, список ведомств, где побывал аферист, был довольно внушительным — Министерство строительных материалов, Министерство финансов, Министерство пищевой промышленности, Министерство речного флота… Но осудили-то одного Седина!
После приговора Иван Корнеевич 23 года работал на разных должностях — был директором Карачаровского и Дорогомиловского заводов в Москве, заместителем директора по научной части Института нефтехимического синтеза им. Топчиева АН СССР, директором НИИ технологии лакокрасочных покрытий и опытного завода НИИ в городе Хотьково Московской области. Умер он 3 января 1972 года.
Вот так — один неверный шаг, одно неверное слово — и жизнь могла пойти совсем по иному сценарию. Что и говорить, по очень тонкой грани ходили сталинские наркомы…
Историческая речь
Девятого февраля 1946 года Николай Константинович сидел в партере Большого театра и слушал предвыборную речь кандидата в депутаты Верховного Совета СССР И. В. Сталина. Это было, что называется, программное выступление — после войны вождь расставлял точки над «i». Говорил о потерях, давал соответствующие оценки советскому строю, затрагивал проблемы международных отношений и намечал перспективные планы развития экономики.
«Что касается планов на более длительный период, — отмечал Сталин, — то партия намерена организовать новый мощный подъем народного хозяйства, который дал бы нам возможность поднять уровень нашей промышленности, например, втрое по сравнению с довоенным уровнем. Нам нужно добиться того, чтобы наша промышленность могла производить ежегодно до 50 миллионов тонн чугуна (продолжительные аплодисменты), до 500 миллионов тонн угля (продолжительные аплодисменты), до 60 миллионов тонн нефти (продолжительные аплодисменты). Только при этом условии можно считать, что наша Родина будет гарантирована от всяких случайностей. (Бурные аплодисменты.) На это уйдет, пожалуй, три новых пятилетки, если не больше. Но это можно сделать. И мы должны это сделать. (Бурные аплодисменты.)». Для нашего героя это означало, что к 1960 году вверенная ему отрасль должна выйти на уровень добычи 60 миллионов тонн нефти.
«Когда я услышал цифру, — позже вспоминал Николай Константинович, — у меня волосы стали дыбом. До войны мы добывали 33 миллиона тонн нефти в год, чему предшествовали десятилетия развития нефтяных промыслов. Теперь же страна, обессиленная грандиозной битвой с фашизмом и потерявшая в ней многие миллионы жизней, должна была в кратчайшие сроки не только возродить разрушенные промышленные и сельскохозяйственные районы, но и довести добычу нефти с 19 до 60 миллионов тонн. Иначе говоря, за короткий срок дать почти вдвое больше, чем до войны».
На другой день нарком позвонил Берии — заместителю председателя Совета народных комиссаров, курирующему топливные отрасли.
— Лаврентий Павлович, кто дал Сталину такие цифры? Есть какие-нибудь расчеты или нет?
— Не твое дело! — грубо ответил Берия. — Тебе генеральный сказал? Вот теперь думай и делай, чтобы эти шестьдесят миллионов были.
Искусство стратега
Нефтяник Байбаков — он уже был талантливым инженером — проявил себя как толковый организатор. Ну а теперь? Теперь ему предстояло стать стратегом — познать это сложное искусство, подвластное лишь избранным — видеть далеко-далеко вперед.
Самым масштабным проектом Н. К. Байбакова на посту руководителя отрасли стало освоение Урало-Поволжья, как тогда говорили «Второго Баку». Громадная территория. В современных обозначениях — Татарская, Башкирская, Удмуртская республики, Саратовская, Оренбургская, Самарская, Волгоградская, Пермская области, а также частично земли Ульяновской и Свердловской областей. Схематично гигантский четырехугольник: Киров — Пермь — Оренбург — Саратов, площадью около 700 тысяч квадратных километров.
О необходимости исследовать эти земли говорили еще до войны. Как правило, «черное золото» тогда искали в неглубоких пермокарбоновых отложениях. Открывали небольшие месторождения, вели скромную добычу. В основном нефть была очень вязкой, сернистой, что создавало серьезные трудности как при ее извлечении, так и переработке. Но было и такое мнение, что необходимо бурить глубже и испытывать более древние девонские горизонты, способные аккумулировать значительные запасы с хорошими эксплуатационными и физико-химическими характеристиками. «Дорого, затратно», — говорили скептики. Однако 1 июля 1944 года случилось! Из скважины № 41 на месторождении Яблоневый Овраг в Куйбышевской (Самарской) области ударил фонтан девонской нефти с суточным дебитом более 500 тонн…
Как это часто бывает, в большом деле не обошлось без случайностей. Первую девонскую скважину бурили как эксплуатационную на совсем другой горизонт. Проектная глубина бурения составляла 1050 метров. Но результаты оказались неудовлетворительными, и тогда старший геолог промысла И. С. Квиквидзе предложил продолжить бурение скважины как разведочной, до полного вскрытия песчано-глинистой пачки среднего девона. По существовавшему тогда положению решение нужно было согласовать в Москве.
«И вот позвонил мне в наркомат секретарь Куйбышевского обкома партии Я. М. Агарунов, ведавший вопросами нефтедобычи, — вспоминал Николай Константинович, — и попросил поддержать энтузиастов, санкционировать перевод скважины в разведочную категорию, объяснив, что потребуется для проверки гипотезы пройти еще 500–600 метров. Дело, мол, трудоемкое, рисковое, но зато сулящее очень многое. „Риск должен оправдаться“, — подумал я и решил взять на себя ответственность, дал „добро“. Дал разрешение, а душа болела: как там? Рука сама тянулась к телефонной трубке, но я крепился, надеясь на удачу бурильщиков. И… вот свершилось. Девон!» Одно открытие пошло за другим…
Это была настоящая удача! Как никто другой, Николай Константинович понимал: возможности старых нефтяных районов ограничены. Для резкого увеличения добычи нефти, на котором настаивало руководство страны, была необходима новая сырьевая база. И такая база появилась! После первых девонских фонтанов нарком сделал ставку на «Второе Баку». В феврале 1945 года, будучи на приеме у Сталина, Николай Константинович сумел добиться одобрения именно этой линии развития нефтяной промышленности и получить под нее необходимые средства.
— А что нужно для увеличения добычи нефти? — спросил товарищ Сталин Байбакова.
— Необходимо немедленно развивать новую нефтяную базу — «Второе Баку»… — ответил он. — Для этого потребуются капиталовложения, материальные ресурсы, рабочая сила.
— Хорошо, вы изложите конкретные просьбы в письменной форме. Я скажу Берии. — И тут же Сталин набрал номер Берии: — Лаврентий, все, что попросит товарищ Байбаков для развития нефтяной промышленности страны, нужно дать.
Последующие годы полностью подтвердили правильность выбранной стратегии. Хотя и в традиционных южных регионах велась колоссальная работа, основной рост обеспечивало именно «Второе Баку». В 1955 году здесь добывалось уже почти 60 процентов общесоюзной добычи — 41 миллион тонн нефти. При этом порядка 70 процентов всего «черного золота» Урало-Поволжья приходилось на Башкирию и Татарию, на территории которой в 1948 году было открыто одно из крупнейших месторождений того времени — Ромашкинское или Ромашка, как любовно называли его нефтяники.
Что было особенно важно для разоренной послевоенной страны — новая нефтяная база осваивалась с невиданной эффективностью. Себестоимость волго-уральской нефти была на порядок (в разы) меньше, чем в старых районах. Здесь удачно соединились удивительная природно-геологическая составляющая, благоприятный климат, выгодное географическое положение, мобилизационный ресурс народного хозяйства, технологические нововведения и, конечно, трудовой энтузиазм тех людей, которые обустраивали нефтяное Урало-Поволжье.
Тогда, в 1946 году, товарищ Сталин требовал добывать 60 миллионов тонн нефти к 1960 году, и эти цифры казались недостижимыми! Но реальность превзошла все самые смелые ожидания. Уже в 1955 году советские нефтяники под руководством Н. К. Байбакова не только выполнили, но и перевыполнили наказ вождя. СССР добывал уже порядка 71 миллиона тонн! И было ясно, что это только начало…
Вперед за Сталиным ведет нас Берия
Лаврентий Берия — одиозная личность. Совершая свой путь наверх, он оставлял за собой зловещий след. Нарком внутренних дел Грузинской ССР, председатель Закавказского ГПУ, первый секретарь ЦК Компартии Грузии и Закавказского крайкома ВКП(б), глава всесильного НКВД СССР… В феврале 1941 года он становится заместителем председателя правительства, а в марте 1946 года — членом Политбюро. У Сталина Берия на особом счету. Что ни поручи Лаврентию Павловичу — из-под земли достанет, но выполнит. Только самые важные, ответственные задания. Например атомный проект. Или вот нефть! Ничего не скажешь, «повезло» нашему герою с куратором.
Когда-то Берия тоже начинал в нефтяной столице Баку. Известно, что после окончания школы в селе Мерхеули его как лучшего ученика на деньги односельчан отправили учиться в Сухуми, а в 1915 году он поступил в Бакинское механико-строительное училище, которое в 1919 году закончил с отличием. Одновременно с учебой в училище он также работал практикантом в главной конторе нефтяной компании Нобелей. В Баку же стартовала и революционная карьера Л. П. Берии. В марте 1917 года он вступил в партию большевиков. А уже в 1918-м начал работать в секретариате Бакинского совета рабочих депутатов, а затем помощником Анастаса Микояна, который в то время был одним из руководителей большевистского подполья в Азербайджане. Разумеется, важнейшим направлением работы большевиков в Баку была агитация среди рабочих на нефтяных промыслах.
Берия — куратор, Байбаков — нарком. В такой связке присутствовала определенная логика. Николай Константинович — молодой талантливый нефтяник, обладающий профессиональными навыками, в тонкостях знающий производство. А «смотрящий над ним» — само воплощение административного ресурса! Дефицит материалов и оборудования? Не хватает людей? Кто-то не прислушивается к просьбам нефтяников? Лаврентий Павлович решит любой вопрос… Вот только все было гораздо сложнее.
Присутствие Берии в нефтяной промышленности не ограничивалось кураторством. Ряд важнейших объектов отрасли напрямую контролировался системой НКВД — МВД. Например крупные стройки, где активно использовали «спецконтингент». Или вот знаменитый Ухтпечлаг, где силами заключенных была организована шахтная добыча высоковязкой нефти на Ярегском месторождении. Конечно, объем добываемой на Печоре нефти был достаточно скромным — 1–1,5 процента от общесоюзного показателя. Но из песни слов не выкинешь — лагерная нефть была!
Все годы, что Николаю Константиновичу пришлось работать под началом Берии, отношения пребывали в состоянии «на грани». Редкий их разговор обходился без оскорблений. «Переломаю ноги», «посажу в тюрьму», «пойдешь в лагерь», а особенно нравилось Лаврентию Павловичу вот это: «свалю с вышки, на которую ты забрался». Порой, казалось, что еще чуть-чуть и угроза станет реальностью.
Об одном таком случае вспоминал первый начальник объединения «Татнефть» 1950–1955 годов Алексей Тихонович Шмарев. Не скрывая в этом деле свою неоднозначную роль, он рассказывал довольно мягкую версию произошедшего: «В конце декабря 1951 года мы обычно встречались с первым секретарем Татарского обкома партии З. И. Муратовым обговорить итоги уходящего года, скоординировать очередные задачи. Зиният Ибетович поинтересовался, завершился ли подсчет извлекаемых запасов Ромашкинского и других месторождений. Я сказал, что на днях закончили. Обобщенные данные втрое превзошли прежние наши прикидки, и я назвал цифру. Зиният Ибетович обрадовался этому и тут же по вертушке позвонил исполняющему обязанности генерального секретаря ЦК партии Маленкову — мол, Георгий Максимильянович, вы вчера интересовались, намного ли Татария в будущем может увеличить добычу нефти? Вместе с начальником объединения „Татнефть“ Шмаревым (он у меня в кабинете) рады доложить: фактические запасы нефти, как окончательно выяснилось, втрое превышают предположительно показанные министерству. И прикрыв ладонью трубку, шепчет: Георгий Максимильянович по телефону докладывает Берии нашу цифру. — И снова с Москвой: Вас понял, Георгий Максимильянович. Прибудем вдвоем. И мне, невесело: нас на завтра к 15.00 вызывает к себе Берия… в Кремль… Смутно стало на душе… С таким настроением мы с Муратовым отправились на прием к Берии. Был вызван и министр нефтяной промышленности Н. К. Байбаков. Едва вошли, как Берия, упитанный, холеный, в оранжевой кожаной куртке, в пенсне с золотой оправой, сразу насел:
— Скажи, министр, какие у тебя запасы нефти в Татарии?
Уточненные данные еще не могли дойти до министерства.
Байбаков назвал предполагаемую давнишнюю цифру.
— Теперь скажи ты, Шмарев.
Ничего не оставалось, как повторить всесильному куратору нефтяной промышленности по линии Политбюро ЦК КПСС и Совета Министров ту цифру, которую довел до него Маленков. Хотел объяснить расхождения, но Берия оборвал:
— Ты, министр, не знаешь. Твой подчиненный знает. Чем ты занимаешься? Ты нас ввел в заблуждение.
Мы внутренне похолодели.
Но после убийственной паузы Берия сказал:
— Подготовьте проект постановления Совета Министров СССР об увеличении нефтедобычи в Татарии. При этом учтите, рост добычи нефти должен быть значительным…»
Сегодня после тех событий прошло уже много лет… Совершенно заслуженно Шмарев считается одним из самых уважаемых нефтяников страны. Недавно в центре Бугульмы ему поставили памятник — солидный монумент, который открывал лично президент Республики Татарстан Минтимер Шарипович Шаймиев. Все так… Но применительно к той истории надо называть вещи своими именами.
Очевидно, речь шла о серьезной провокации, которая в принципе могла закончиться падением Байбакова. У любого непредвзятого читателя не может не возникнуть вопрос: почему же Алексей Тихонович не нашел ни времени, ни возможности позвонить своему непосредственному руководителю и предупредить его? Откуда такое типично авантюрное желание «выскочить вперед», скомпрометировать министра? Что и говорить, времена тогда были суровые. По счастью, Николай Константинович входил в число «штучных людей», которые, по всей видимости, составляли личную номенклатуру товарища Сталина. Какие бы решительные удары ни предпринимались против Байбакова, Иосиф Виссарионович слишком ценил своего выдвиженца…
Только когда в июле 1953 года Берия был арестован, а в декабре того же года расстрелян, Николай Константинович смог вздохнуть спокойно. Постоянные угрозы, провокации, интриги — все это осталось в прошлом. Как остались в прошлом лагерная нефть и стройки МВД. В течение короткого времени министр Байбаков принял эти спецобъекты под свое крыло и выстроил четкую централизованную систему управления единой нефтяной отраслью.
Ближайшее окружение
Важная задача любого руководителя — формирование команды. Один в поле, а тем более в поле нефтяном, — не воин! С кем же работал Николай Константинович?
Вторым номером в министерстве в те годы был Михаил Андрианович Евсеенко. Как вспоминал Байбаков, этот человек обладал незаурядным организаторским талантом, который с особой силой проявился в годы войны. В частности, когда в 1942 году было принято решение форсировать освоение нефтяных районов на Востоке, Евсеенко внес большой вклад в перебазировку предприятий и специалистов на новое место. «Около десяти тысяч бакинских нефтяников, большинство с семьями, — рассказывал Николай Константинович, — организованно выехали в восточные районы. На колесах оказался весь цвет нефтяной промышленности Азербайджана: прославленные бакинские мастера эксплуатационного и разведочного бурения, крупные командиры нефтяного производства, высококвалифицированные инженерно-технические и опытные партийные работники, мастера по добыче нефти и ремонту скважин… Прошло уже больше шестидесяти лет, а до сих пор сами участники перебазирования удивляются, как организованно, в сжатые сроки удалось осуществить это „великое переселение“ с минимальными потерями в технике и людях и прямо „с колес“ начать бурение на новых площадях».
С именем Евсеенко связан и интересный управленческий эксперимент. В 1946 году многие министерства были поделены по территориальному принципу. Так, единое ведомство нефтяников было разделено на Министерство нефтяной промышленности восточных районов и Министерство нефтяной промышленности западных и южных районов. Считалось, что в первом случае перед нефтяниками стоит задача освоения новых территорий, а во втором — восстановление производства. За Байбаковым оставили южные и западные районы, а Евсеенко поручили Восток. Однако такая схема управления продержалась недолго. В 1948 году вновь было воссоздано единое министерство, которое возглавил Николай Константинович, а Михаил Андрианович стал его первым заместителем. В 1955 году после назначения Байбакова на должность председателя Госплана СССР новым министром нефтяной промышленности стал Михаил Андрианович Евсеенко.
Заметную роль в делах отрасли играл и другой заместитель Байбакова Вартан Александрович Каламкаров. Уроженец Баку, выпускник Азербайджанского политехнического института, профессиональный нефтяник. Он считался одним из самых авторитетных руководителей по вопросам разведки недр и эксплуатации месторождений. В свое время он начинал на промыслах в Баку, где дорос до главного инженера «Азнефтекомбината», потом одновременно с Николаем Константиновичем был направлен на работу в объединение «Востокнефтедобыча». В 1939 году его перевели в Москву, где он возглавлял технический отдел наркомата и главк нефтедобывающей промышленности. В 1946 году Вартан Александрович стал заместителем министра нефтяной промышленности восточных районов, а в 1948 году — заместителем министра нефтяной промышленности СССР. Когда Байбаков уходил в Госплан, он пригласил на новое место и Каламкарова. Так Вартан Александрович был назначен заместителем председателя Госплана СССР, где курировал топливные вопросы.
А делами переработки углеводородов при министре Байбакове ведал его заместитель Виктор Степанович Федоров — представитель грозненской нефтяной школы. В 1932 году он окончил Грозненский нефтяной институт, технологическое отделение. Был зачислен в аспирантуру, в 1937 году защитил диссертацию на ученую степень кандидата технических наук, возглавил кафедру технологии нефти в своем институте. С 1938 по 1940 год работал директором научно-исследовательского института в Грозном. А в 1940 году перешел на производство — был заместителем начальника и начальником Грозненского нефтекомбината. Став в 1946 году заместителем Байбакова, он проделал большую работу по наращиванию нефтеперерабатывающих мощностей. Так, в послевоенные годы были построены крупные заводы в г. Кстово (Нижегородская область), Сызрани, Волгограде, Саратове, Перми, Краснодаре, Омске, Ангарске, Баку, Рязани. При их сооружении активно использовался зарубежный опыт нефтеперерабатывающей промышленности, а также мощности, поставленные в годы войны США по ленд-лизу (заводы в Гурьеве, Орске, Самаре, Красноводске).
В строительных делах большой вес имел Леон Богданович Сафразьян, генерал-лейтенант, выходец из системы НКВД. В 1941–1946 годах курируя вопросы аэродромного строительства, он занимал высокую должность заместителя наркома внутренних дел СССР. В 1947 году Сафразьян возглавил главк по строительству предприятий нефтяной и газовой промышленности, а через год был переведен на должность заместителя министра нефтяной промышленности СССР. Говорят, это был сильный руководитель. Не без его усилий в кратчайшие сроки обустраивались месторождения, строились заводы… Твердый, решительный, не терпевший возражений. В конечном счете это его и сгубило. 13 августа 1954 года он приехал осматривать Новокуйбышевский нефтеперерабатывающий завод. Спустились в подвальное помещение, куда не успели подвести электричество, Сафразьян потребовал зажечь спичку. Кто-то попытался возразить: «Не надо, газом пахнет». На что Леон Богданович иронично заметил: «С газом работаем, а газа боимся». Спичку зажгли — и прогремел мощный взрыв…
Кстати, именно Сафразьян привел в отрасль будущего руководителя газовой отрасли Алексея Кирилловича Кортунова. А дело было так. Уроженец Новочеркасска, Кортунов окончил Северокавказский институт водного хозяйства и мелиорации, после чего пошел по строительной линии. Когда началась война, его назначили на должность начальника инженерной службы 134-й стрелковой дивизии. Но в этом качестве прослужил он недолго. Осенью 1942 года один из полков дивизии понес тяжелейшие потери. В числе убитых оказался и командир полка. Инженер Кортунов был отправлен организовывать оборону и собирать оставшихся в живых. С поставленной задачей он справился четко и оперативно, в результате чего был назначен командиром 629-го полка, с которым прошел всю войну, а за успешное выполнение Висло-Одерской операции был удостоен звания Героя Советского Союза. После войны Кортунову доверили возглавить военный сектор управления Советской военной администрации федеральной земли Тюрингия. Но считая, что долг защиты Отечества выполнен, Алексей Кириллович всеми силами стремился вернуться в СССР. Армейское начальство никак не хотело отпускать ценного специалиста. Однако Кортунов уже сделал свой выбор. Он знал об остром недостатке кадров в нефтяной промышленности и послал с оказией письмо на имя Л. Б. Сафразьяна. Ходатайство высоких чинов произвело необходимый эффект, и осенью 1948 года Кортунов был назначен начальником Туймазинского территориального строительного управления, а вскоре в 1950 году стал заместителем министра нефтяной промышленности. В 1955–1957 годах он возглавил только что созданное Министерство строительства предприятий нефтяной промышленности СССР. После чего на долгие годы его судьба окажется связанной с газовой индустрией. С этим удивительным человеком мы еще не раз встретимся на страницах этой книги.
Истина рождается в споре
Послевоенные годы для нефтяной промышленности — это был не только количественный, но и качественный рывок. Настоящий переворот: новые технологии, новые методы, новое оборудование. Именно эту линию последовательно проводил в жизнь молодой и прогрессивный руководитель отрасли Николай Константинович Байбаков.
Он никогда не был догматиком. С малых лет его увлекало все новое, передовое. Прирожденный инженерный ум, новаторская интуиция… А еще уникальное качество — он поощрял и принимал дискуссию! Николай Константинович считал, что должны быть разные точки зрения, в том числе и отличные от его собственной. Только так, в спорах и столкновениях рождается истина и происходит движение вперед.
Открытое вскоре после войны Ромашинское месторождение — одно из крупнейших в мире. Его колоссальные запасы рассредоточены на огромной территории, в нескольких районах Республики Татарстан. Но извлечь «черное золото» такого гиганта — задача непростая. Обычные методы и подходы здесь не годились. Что же делать?
Н. К. Байбаков дал поручение начальнику объединения «Татнефть» А. Т. Шмареву подготовить соответствующие предложения. За основу проекта Алексей Тихонович решил взять опыт разработки Туймазинского месторождения в Башкирии. На нем в 1948 году впервые в СССР был применен метод законтурного заводнения — по границе месторождения бурились скважины, которые закачивали воду и тем самым поддерживали внутрипластовое давление. Профессор В. Н. Щелкачев, находившийся в то время в гуще принятия важнейших решений, вспоминал, что одним из главных инициаторов использования именно этого метода разработки Туймазов являлся заместитель начальника технического управления Миннефтепрома Г. К. Максимович. В интервью, которое мы взяли у Владимира Николаевича летом 2003 года, он рассказывал: «Когда в сентябре 1944 года было открыто Туймазинское месторождение, это произвело в наркомате огромное впечатление. Ведь это было первое большое девонское месторождение. Сразу Николай Константинович Байбаков послал Максимовича узнать, что это за месторождение. Тот вернулся и говорит (я сам слышал своими ушами) — Туймазинское месторождение надо разрабатывать так же, как Восточный Техас. А Восточный Техас — первое месторождение в мире, где внедрили законтурное заводнение. Геннадий Константинович, который был в командировке в Америке, знал об этом…»
К слову сказать, осуществить законтурное заводнение на Туймазах в первые послевоенные годы оказалось делом нелегким. Требовалась огромная подготовительная работа: пробурить скважины, соединить их трубопроводом. А людей не хватало (на строительных работах активно применяли труд военнопленных немцев и венгров), по трубам — катастрофический дефицит. К тому же опыта никакого, методологические трудности. Как вспоминал Байбаков, «когда началась первая стадия освоения этого метода, вода, закачиваемая в пласт, поглощалась лишь первые двое суток. А потом скважина переставала принимать воду. Намучились с этим ужасно. Это, прямо скажу, были одни из самых черных дней в освоении процесса. Пошли разговоры, что зря истрачены большие силы и средства и что ничего из этой затеи не получится. Как всегда бывает в таких ситуациях, пошли письма, сигналы, следом — комиссии». Но справились, причину неполадки устранили, начали разрабатывать Туймазинское месторождение новым методом — методом законтурного заводнения…
Теперь тот же подход предлагалось использовать и на Ромашке. Но у многих тогда возникло сомнение — уж слишком гигантское месторождение! Бурить скважины, закачивающие воду, по контуру, доказывали они, дело бесполезное. Что же делать? Не законтурное, а внутриконтурное заводнение! Как вспоминает В. Н. Щелкачев, этот метод одним из первых предложил математик, профессор Николай Семенович Пискунов, работавший в те годы под руководством директора ВНИИнефть А. П. Крылова. Предлагалось поделить месторождение на несколько самостоятельных участков и каждый из них разрабатывать как самостоятельный объект.
На встрече у министра Байбакова разгорелась жесточайшая дискуссия. Внутриконтурное заводнение активно поддерживал заместитель министра Вартан Александрович Каламкаров. Увидев предложения Шмарева, он был категоричен: «Не годится!» В ответ Алексей Тихонович едко доказывал, что месторождение не колбаса, чтобы резать на куски… Николай Константинович вспоминал, что страсти накалились до того, что он даже не мог вставить слово. «Я долго терпел, — рассказывал Байбаков, — но наконец не выдержал и обратился к Каламкарову: „Люди работали, составили схему, обсудили, подписали и представили мне. У тебя — другое мнение. Очень хорошо. Подумай и официально оформи по этому вопросу записку на мое имя, а я ее пошлю на обсуждение техсовета“. Откровенно говоря, я уже к тому моменту сформировал свое мнение: был на стороне Каламкарова, но не хотел своим мнением давить на свободу дискуссии. Каламкаров подготовил и представил мне записку, где обосновал необходимость разрезания месторождения и внутриконтурного заводнения. Записку эту я немедленно отправил на рассмотрение технического совета министерства, который одобрил и поддержал предложения Каламкарова. К чести А. Т. Шмарева, надо сказать, что он стал энтузиастом проведения в жизнь этого способа разработки».
А нефтяная Ромашка — это была настоящая революция в нефтяном деле. Гигантское месторождение разрабатывалось малым числом скважин, с высочайшим коэффициентом нефтеотдачи, с невиданной эффективностью. В 1962 году большая группа работников объединения «Татнефть» и сотрудников ВНИИнефти была удостоена Ленинской премии за труд «Новая система разработки нефтяных месторождений с применением внутриконтурного заводнения, ее осуществление на крупнейшем в СССР Ромашкинском нефтяном месторождении». Эта система позволила коренным образом изменить принципы разработки и до сих пор активно применяется во всем мире. Что же касается Ромашки, то и сегодня она в строю. Одно из старейших месторождений добывает в наши дни свыше 15 миллионов тонн нефти!
«Мне хочется, — писал Н. К. Байбаков, — чтобы специалисты, пришедшие в нефтяную отрасль в последние два-три десятилетия, когда применение способов рациональной разработки с самого начала ввода месторождения в эксплуатацию принимается как само собой разумеющееся, изучая опыт предыдущих поколений нефтяников, обратили бы внимание на то, как можно использовать инженерную дискуссию, в процессе которой грамотные в техническом отношении оппоненты высказывают порой очень полезные мысли».
Первые в море
Генеральной линией развития нефтяной промышленности СССР в послевоенные годы, безусловно, стало освоение «Второго Баку»: иные масштабы, передовые технологии, новая научно-производственная школа. Но Байбаков никогда не был бы Байбаковым, если бы не заботился о старых нефтедобывающих регионах. Принцип «сняли сливки, а там хоть трава не расти» был не для него. «Прогресс не стоит на месте, — был уверен Николай Константинович, — появляются немыслимые прежде возможности, предлагаются неординарные решения. На то мы и профессионалы, чтобы искать, находить, пробовать».
После войны нефтяная промышленность Азербайджана находилась в очень тяжелом положении. В самые суровые для страны годы бакинцы приняли на себя главный удар. Работали с установкой «невозможное возможно», но у советских танков и самолетов горючее было. Конечно, совсем скоро сказалось колоссальное перенапряжение сил. А если учесть, что большинство месторождений были очень старыми и уже вступили в позднюю стадию разработки, перспектива вырисовывалась печальная. Довоенный уровень 1940 года, когда Азербайджан добыл 22,6 миллиона тонн, казался уже не достижим. Но разве мог Байбаков смириться с закатом нефтяной звезды Баку? Конечно же нет! Что же делать? Вперед, в море! Могучий суровый Каспий — вот кто мог подарить нефтяной промышленности его родного края новую счастливую нефтяную жизнь.
Искать нефть на Каспии пробовали еще в XIX веке. Но промышленная добыча началась в 20-е годы прошлого столетия, когда на засыпанной территории Бибиэйбатской бухты площадью 350 гектаров были пробурены скважины и началась эксплуатация морского месторождения Ильича. В 1930-х годах были и другие удачные попытки. Однако формально эти разработки называть морскими можно лишь условно — освоение месторождений велось в основном наклонно-направленными скважинами с берега, с насыпных дамб и коротких эстакад, берущих свое начало на суше.
По завершении войны начался новый штурм Каспия. Идеологи морской добычи решили использовать уникальную особенность геологического строения дна моря в районе Баку. Между Апшеронским полуостровом и городом Красноводском в Туркмении вытянулся так называемый Апшеронский порог, разделяющий северный и южный Каспий.
Четырнадцатого ноября 1948 года на каменную гряду высадилась группа нефтяников, которой удалось на сваях, вбитых в дно моря, построить буровую установку и домик для бригады площадью всего лишь 14 квадратных метров. Руководил этой операцией человек, ставший впоследствии ближайшим другом и соратником нашего героя — 36-летний начальник объединения «Азнефтеразведка» Сабит Атаевич Оруджев. Энергичный, напористый, бесстрашный бакинец, опытный нефтяник и хороший организатор. Отличался необыкновенной порядочностью и принципиальностью, не боялся открыто высказывать свое мнение. В профессии ему предстоит пройти большой путь. Его вершиной станет руководство Министерством газовой промышленности СССР в 1972–1981 годах, когда осуществлялся решительный прорыв газовиков на Тюменский Север. Но это будет потом… Пока же он лично участвует в подборе кадров и высадке первого десанта на Каспий.
Когда была подготовлена рабочая площадка, сразу встал вопрос о бурении первой скважины. Никто из буровых мастеров не соглашался на такой риск. Пугали сложные гидрометеорологические условия, отдаленность островка от материка, необустроенность. Вмешался случай. Список отказавшихся был не малым. Но Сабит Оруджев заметил, что в нем отсутствовал один из лучших буровых мастеров Михаил Каверочкин. Оказалось, что он находился в отпуске, но никуда из Баку не уезжал. По указанию Оруджева за ним послали машину, а через несколько часов на доске объявлений появился приказ о назначении Каверочкина буровым мастером скважины № 1. В первых числах июля 1949 года бригада мастера высадилась на отвоеванном у моря островке и приступила к работе. Согласно принятой в то время традиции бурение завершили к 32-й годовщине Великой Октябрьской революции. Этот день был ознаменован мощным фонтаном нефти из первой морской скважины (суточный дебит был высок — составлял 100 тонн).
Николай Константинович тут же выехал в Баку, чтобы увидеть собственными глазами свершившееся чудо. Его сопровождали командующий Краснознаменной Каспийской флотилией Г. Г. Олейник, председатель Президиума Верховного Совета Азербайджанской ССР Н. Г. Гейдаров и другие. Убедились — морская скважина фонтанирует. Значит, необходимо в кратчайшие сроки организовать фронт работ по освоению Каспия. Работа закипела.
Успехи морских нефтяников сразу стали предметом особой гордости руководства Азербайджанской республики. Так, в декабре 1949 года в ходе празднования 70-летнего юбилея «вождя большевистской партии и советского народа» И. В. Сталина секретарь ЦК КП(б) Азербайджана М. Д. Багиров с гордостью констатировал: «Азербайджанский народ, его авангард — бакинские рабочие и бакинские нефтяники… свято хранят и приумножают славные сталинские традиции… Нефтяники добились серьезных успехов в деле подготовки всех необходимых условий для дальнейшего резкого подъема нефтяной промышленности республики. В этом большая заслуга разведчиков нефти, в особенности славных разведчиков морских месторождений нефти».
Поразив мир первой морской скважиной, Советский Союз пошел еще дальше. Создавая базу для освоения каспийского «черного золота», в 40 километрах от береговой линии начали строить «современный социалистический город в открытом море». Без опыта и практики на свайных основаниях был сооружен уникальный инженерный комплекс — жилые дома, дворец культуры, магазины, столовые, больница, кинотеатр, паротурбинная электростанция, нефтесборные пункты, товарные резервуары, причалы танкеров и т. д. «Нефтяные Камни — это сказка, ставшая былью» — так характеризовали его современники.
Победу морских нефтяников активно пропагандировали. В 1951 году большой группе специалистов была присуждена Сталинская премия I степени. А два года спустя известный режиссер Роман Кармен снял один из лучших документальных фильмов того времени — «Повесть о нефтяниках Каспия». Лента получилась одновременно масштабной и удивительно теплой, человечной. Фильм пестрел режиссерскими находками, эффектными крупными планами, героическими панорамами. Особые восторги кинокритиков вызвал хрестоматийный эпизод. Бригада знатного мастера Каверочкина долгие месяцы бьется на буровой, но никак не может добуриться до нефти. И вот, в один прекрасный день… забил фонтан! Бурильщики счастливы и от избытка чувств, от переполняющей их радости победы начинают мазать добытой нефтью друг другу лица… Сам режиссер признавался, что мазки по лицам — это режиссерская подсказка. «Мы попросили бурильщиков слегка мазнуть своего бригадира, а Каверочкина — мазнуть в ответ их. И считаю, что ничего дурного в этом нет!» Тогда и предположить никто не мог, что совсем скоро эти кадры станут историей… Михаил Каверочкин и его бригада трагически погибнут во время урагана на Каспии в ноябре 1957 года.
Люди, да и сам город в море находились постоянно в зоне повышенного риска. В феврале 1953 года случилось событие, которое чуть не поставило под угрозу существование Нефтяных Камней. В результате проникновения арктических масс воздуха на юг и резкого похолодания северная часть Каспия покрылась толстым слоем льда. Затем наступило потепление, и глыбы льда при усиленном ветре начали двигаться на юг. Жизнь двух с половиной тысяч человек Нефтяных Камней оказалась в опасности, а город мог быть просто разрушен. Тогда на помощь морским нефтяникам пришла вся страна. Для получения более точного прогноза погоды были вызваны синоптики из Ленинграда, Средней Азии, со станции «Арктическая». Самой главной задачей стало дробление льда на дальних подступах. Ледовый массив бомбили артиллеристы и авиация.
Весьма эффективными оказались действия саперов и дробление льда танкерами. В результате «схватка с белой смертью за нефть была выиграна».
Нефтяные Камни стали переломным моментом для Баку. И хотя советский Азербайджан так и не смог превзойти довоенные показатели нефтедобычи (в 1940 году — 22,6 миллиона тонн), благодаря морским месторождениям «город ветров» прожил еще одну счастливую и полноценную жизнь. Пик добычи нефти во второй половине XX столетия был достигнут в 1970 году и составил 21,5 миллиона тонн. При этом львиная доля «черного золота» республики уже добывалась на Каспии.
А у нас в квартире газ!
Нефть, нефть, нефть… А ведь будучи министром нефтяной промышленности СССР, Николай Константинович Байбаков занимался и развитием газовой индустрии.
Первые серьезные попытки обратить внимание на газ относятся к периоду Великой Отечественной войны. Как и другие страны, СССР стал проявлять повышенный интерес ко всем возможным видам топлива, рассматривать варианты замещения или дополнения нефти и угля другими сырьевыми источниками, финансировать и реализовывать различные исследовательские программы. Примечательно, что именно в годы войны газовая промышленность получила первый самостоятельный орган управления. Однако как по названию, так и по функциям он носил явный отпечаток войны. В 1943 году было создано Главное управление газовой промышленности и искусственного жидкого топлива сначала при Совнаркоме, а затем при Совете Министров СССР (Главгазтоппром), которое занималось не только добычей природного газа, но и разрабатывало вопросы производства искусственного жидкого топлива — в то время идея крайне популярная, но впоследствии по экономическим соображениям не получившая дальнейшего развития.
Повышенное внимание руководства к газовой отрасли не замедлило дать свои результаты. Особенно это проявилось в области развития трубопроводного транспорта, что для газовой промышленности имело принципиальное значение. Дело в том, что добыча газа напрямую зависит от наличия магистральной системы газопроводов. Специфика газовой отрасли такова, что предопределяет существенный примат трубопроводного транспорта над всеми остальными видами перевозок газа. Разумеется, можно перевозить сжиженный газ в цистернах или баллонах (что, кстати говоря, и делалось в незначительных количествах), но крупные объемы добычи без системы магистральных газопроводов невозможны. Поэтому для развития газовой промышленности просто необходимо развивать трубопроводный транспорт. И в этом направлении в середине 1940-х годов были достигнуты определенные успехи.
Так, в тяжелейшие для страны 1944–1946 годы в кратчайшие сроки был построен газопровод Саратов — Москва, доставивший столице газ Елшанского и других саратовских месторождений, открытых в 1940-е годы. Значение этого события трудно переоценить: ведь это был первый дальний, то есть магистральный, газопровод в нашей стране (его длина составляла 747 километров). За его строительством следило высшее руководство страны. Известен такой случай. В декабре 1946 года И. В. Сталин, вернувшись из Сочи, где он был в отпуске, спросил встречавших его на вокзале руководителей: «Как работает газопровод Саратов — Москва?» Секретарь ЦК партии, председатель Моссовета Г. М. Попов, ответил: «Плохо, с перебоями». Сталин обрушился на Берию: «Нашумели на весь мир об этом газопроводе, а теперь он не работает. В Сочи я получил рапорт строителей, — выговаривал Сталин, — собирался подписать приветствие, начал подписывать, и вдруг капнули чернила из ручки, образовалось пятно: плохая примета… И я решил подождать». Сталин предложил Берии немедленно принять меры по налаживанию работы газопровода. В тот же вечер собрали всех руководителей МВД, Главгазтоппрома. На совещание были приглашены Н. А. Вознесенский, А. И. Микоян и Г. М. Попов. После этого ошибки быстро исправили. Уже летом 1947 года газопровод заработал на проектную мощность, и трудностей больше не возникало. Первый магистральный газопровод был введен в эксплуатацию.
Однако, несмотря на вроде бы положительную динамику, вскоре, в 1948 году, с очередной волной структурных преобразований Главгазтоппром был ликвидирован и на его базе были созданы две структуры: Главнефтегаз Министерства нефтяной промышленности и Главнефтегаз Министерства угольной промышленности. Вновь газовая промышленность оказалась включенной в угольную и нефтяную отрасль, лишилась своего самостоятельного статуса и оказалась «придатком» более мощных и традиционных топливных отраслей. У страны еще не было крупной сырьевой базы, позволившей руководству делать серьезную, долгосрочную ставку на газ. Разведанные запасы оставались более чем скромными. И резко наращивать добычу газа в СССР еще не представлялось возможным.