Наше изобретение — противотанковый снаряд

Наше изобретение — противотанковый снаряд

Наши войска Западного фронта в ходе жесточайших оборонительных боев на подступах к Москве с 30 сентября 1941 года сумели только 5–6 декабря отбросить немецко-фашистские войска, которые уже находились в 27 километрах от центра Москвы, где собирались расположиться на зимние квартиры. И перейдя 7-10 января 1942 года в контрнаступление по всему фронту, в тяжелых упорных боях 30 апреля 1942 года удалось отбросить противника от Москвы на 100–250 километров.

Это уже была не одна из, а крупнейшая победа нашей советской Красной армии над «непобедимой» фашистской. Сколько крови было пролито и сколько жизней положено за эту победу, невозможно даже подсчитать.

И когда я слышала, что бойцы нашей армии продолжают отбиваться от немецких танков бутылками с горючей смесью или обвязывают себя гранатами и бросаются под танки и им посмертно присваивают звания героев Советского Союза, я ходила, как больная.

Снаряды, писали, как будто тоже иногда попадают в танки, но особого вреда им не причиняют, поэтому бутылки с горючим и бойцы с гранатами оставались самим эффективным средством.

И вдруг, среди ночи, мне пришла в голову идея. Я разбудила Кирилла и сказала:

— Когда я работала в Институте цветных металлов и золота научным сотрудником в лаборатории легких металлов, я по специальному заданию проводила испытания смесей термитных порошков различных металлов. Цель этого задания заключалась в том, чтобы установить, какие смеси при взрывах и воспламенении могут создать температуру такой огромной разрушительной силы, при которой металл мог расплавиться, как воск, и погасить горение ничем было бы нельзя. И, ты понимаешь, если этим составом начинить противотанковые бомбы, наша армия получит оружие такой бронебойной силы, которая при прикосновении к броне танка прожжет, растопит, расплавит броню насквозь. И мы должны, должны это осуществить в самый кратчайший срок, вот сейчас и немедленно.

Кириллу надо было только дать идею, и его уже невозможно было оторвать от этой работы. Так мы, путешествуя весь январь и февраль по чужим квартирам наших знакомых, так как наша квартира была все еще необитаема, старались ночами работать над этой идеей. Нам казалось, что каждая потерянная минута — преступление. Так глубоко мы верили в то, что это оружие спасет тысячи и тысячи жизней.

И как только в апреле чертежи и объяснительная записка к ним были готовы, я, не чувствуя под собой земли, помчалась прямо в Кремль. По дороге туда я твердо решила, что никому, кроме Н. А. Вознесенского, я не передам в руки наше изобретение. Но мне сказали, что Вознесенский на заседании ЦК и ко мне он выслал какого-то своего заместителя. Пришлось с натяжкой, под расписку, передать наше изобретение и письмо, в котором просили как можно скорее приступить к производству такого оружия и что мы безвозмездно передаем наше изобретение в подарок Красной армии и тем бойцам и командирам, которые из-за отсутствия такого оружия рискуют жизнью.

Мне передали, что Н. А. Вознесенский горячо благодарит и твердо обещает, что сам немедленно займется этим вопросом, и я могу через несколько дней с ним повидаться.

Через три дня меня действительно попросили зайти, но не к Н. А. Вознесенскому, а в наркомат (или Главное управление) боеприпасов к начальнику бюро изобретений.

— Ваш проект грандиозен, мы передали его на экспертизу и немедленно приступим к его реализации, как только экспертиза даст свое заключение.

Но время шло, и все затихло. На мои попытки узнать, в чем дело, мне ответили, что для производства такого снаряда потребуются какие-то большие реконструктивные работы на предприятии и что сейчас, во время войны, очень тяжело и трудно этим заниматься. А наши бойцы продолжали, обвязав себя гранатами или «молотовскими коктейлями» — бутылками с горючим — бросаться под вражеские танки.

И вдруг в начале 1943 года Кирилл принес мне вырезку из газеты, не помню даже из какой, что у немцев появились противотанковые снаряды, которые обладают невероятной разрушительной силой, что снаряд, попавший на броню танка, плавит металл, как воск, и погасить ничем нельзя.

Наше состояние было ужасное. Неужели немцы одновременно с нами работали над изготовлением такого же снаряда или каким-то образом это изобретение попало в руки немцев? А что попало, мне казалось, это — факт. И все наши дальнейшие попытки не увенчались успехом. И только в 1944 году пришла открытка на мое имя из бюро изобретательства Академии наук. Меня приглашали на работу в бюро изобретательства Академии наук. Когда я пошла туда, оказалось, что они просто набирают штат сотрудников и я попала в этот список.

С тех пор прошло много времени, много воды утекло и вдруг, читая воспоминания Н. С. Хрущева, я прочла, что он был знаком с замечательным человеком вице-президентом Академии наук тов. Лаврентьевым, который очень много сделал для обороны страны. Хрущев также в этих своих воспоминаниях написал: «Ему (то есть Лаврентьеву — мое замечание) приписывалось, я точно не могу сказать, что он подал идею кумулятивного снаряда (подчеркнуто мной). А кумулятивный снаряд оказался очень действенным против брони, и после войны он уже совершенствовал, работал опять же над этой проблемой».

И дальше Хрущев продолжал: «Однажды он предложил мне (то есть Хрущеву — мое замечание) поехать на испытания и сказал: „Я вам покажу снаряд, сделанный из взрывчатки определенной формы, и мы положим его на лист железа, и я прожгу этот лист железа“. Я ездил и смотрел, и он действительно продемонстрировал это; это как раз была, как он мне объяснял, направленность взрывной силы этого заряда, он как бы не пробивает, а прожигает; он сделал большое дело во время войны, и совершенствовался».

Эти цитаты я привожу слово в слово из описания Хрущева. Значит, все-таки наше изобретение попало в хорошие руки и кому бы оно ни было приписано, это неважно, важно главное, то, что, может быть, было использовано во время войны и спасло кому-то жизнь, от одной этой мысли становится тепло на душе. Наш снаряд должен был именно не пробить, а, прикоснувшись к броне танка, прожечь, растопить, как воск, броню насквозь.