Глава 2 «Снаряд» против КОКОМ

Глава 2

«Снаряд» против КОКОМ

«Гридневка»

Летом 1959 года меня вызвали в кадры Особого отдела Северного флота и приказали срочно выехать в трехдневную командировку в Москву.

Через несколько дней я входил в помещение приемной Комитета госбезопасности на Кузнецком мосту. Там было малолюдно. Моя черная морская форма резко контрастировала со светлыми летними гражданскими костюмами.

К этому времени три моих товарища по учебе в военно-морских училищах Ленинграда, контрразведывательной школе и затем сослуживцы по Северу тоже прибыли в Москву. Нас приняли на площади Дзержинского в 10 отделе Первого главного управления. Отдел этот впоследствии стал основным подразделением научно-технической разведки.

Талантливый разведчик, отличный организатор и большой поклонник нового Валентин Васильевич Рябов побеседовал с каждым из нас. После встречи с руководством Главка он посоветовал нам забыть о военной форме и ходить только в штатском.

Сдав дела в своих особых отделах и отгуляв отпуск, в конце августа в группе будущих слушателей мы выехали на автобусе к месту учебы под Москвой. Только по названиям улиц мы догадывались, что едем в восточном направлении. Проскочив какой-то поселок, автобус свернул налево с трассы Москва-Горький.

Высшая разведывательная школа — единственное в своем роде учебное заведение — располагалась на территории в несколько гектаров. «Гридневкой» она звалась по фамилии начальника школы генерала Всеволода Васильевича Гриднева. Здания просматривались среди вековых сосен и елей. Все здесь напоминало Дом отдыха. Не вписывалось в общую картину лишь новое здание учебного корпуса.

С каждым прибывшим побеседовал начальник факультета капитан 1-го ранга Визгин, начальник курса и руководители учебных отделений. Вместо своих фамилий мы получили псевдонимы. Поскольку в тот момент в школе была мода на флотоводцев, среди моих товарищей по курсу оказались «Ушаков», «Истомин», «Сенявин», а из «североморцев» — «Корнилов» и я, «Макаров». В эту плеяду не попали два наших товарища по Северному флоту — их имена начинались на «П» и «Т», а имен знаменитых адмиралов на такие буквы не нашлось.

Уже во время учебы по здоровью был отчислен «Корнилов» — мой однокашник по военно-морскому училищу. Однако через несколько лет он все же пришел в Главк и не одно десятилетие работал по линии оперативной техники. После окончания учебы исчез из поля зрения «Сенявин». Встреча с ним произошла в ПГУ в середине восьмидесятых, когда он возвратился на родину после двадцатилетней работы за рубежом в нелегальных условиях.

В школе был основной факультет, на котором вместе занимались слушатели всех направлений разведки — политической, научно-технической и контрразведывательной.

Жили мы по два-три человека в комнатах двухэтажных домиков. В них было чисто и уютно. Опрятные ковровые дорожки, занавески на окнах в маленьких, на несколько человек, фойе, картины с русскими ландшафтами на стенах.

Весной и летом слушатели в тенистых аллеях и на глухих тропинках зубрили язык, зимой быстро перебегали из дома в дом на очередные лекции, семинары, практику, самоподготовку. В многоэтажном кирпичном здании располагались аудитории и классы по спецдисциплинам, страноведению, основам марксизма-ленинизма. Здесь же находились волейбольно-баскетбольный и актовые залы.

Домики были отведены под жилые помещения слушателей первого и второго курса основного факультета и факультета усовершенствования. Двухэтажный дом, напоминающий небольшую сельскую школу, был предназначен для языковой кафедры и классов. Там же находился фонд языковой библиотеки и маленький уютный зал на пятьдесят человек для лекций и общественной работы.

Одно время моим соседом по комнате был эстонец под школьной фамилией Палей. Его оперативная биография начиналась в пятидесятые годы в лесах и болотах Прибалтики, когда чекисты гонялись за вооруженными группами националистов. Несколько замкнутый, но добродушный в общении прибалт в учебе был сосредоточен и трудолюбив. Трудно ему давался английский язык, особенно произношение — он и по-русски говорил с сильным акцентом. Мы подшучивали над его частыми заменами «п» на «б» и «з» на «с».

Для разминки произношения перед языковыми занятиями мы придумали для Палея сложную фразу, позволяющую контролировать глухие и звонкие звуки. Первое время в его устах она звучала так: «Балей цитает Аббулея “Солотой озел”». В переводе на общедоступный язык это означало: «Палей читает Аппулея “Золотой осел”». Как ни странно, но эта трудная для эстонца скороговорка помогла ему в освоении английского и налаживании русской речи.

Начальником курса был опытный разведчик Михаил Михайлович Юрьев или, как мы его звали за глаза, «Мих-Мих». Он частенько принимал на себя замечания начальника школы, когда отпускал слушателей в город в неположенные для этого дни.

Руководитель учебного отделения, Борис Николаевич Журавлев, человек большого спокойствия и выдержки, начинал свою чекистскую деятельность в фашистской Германии и был активным участником вызволения советских сотрудников из этой страны в тревожные первые дни войны. Ему мы обязаны важным для разведчиков правилом: любые увлечения могут быть использованы в практической работе с иностранцами.

В школе многие начали собирать марки, чему способствовали приходящие в школу сотни газет и журналов из десятков стран всех континентов. Участие в драмкружке и постановки на сцене любительского театра рассматривались как серьезное подспорье в оперативной подготовке.

Поощрялось и увлечение живописью. Многие часы провел я за самодельным мольбертом, наедине с замыслами, красками и кистями. Со временем тяга к живописи превратилась в глубокое увлечение всем, что затрагивает этот вид искусства: сотни книг-биографий художников, мемуары из различных времен, альбомы и открытки репродукций, каталоги и проспекты с выставок и галерей многих городов Союза и стран мира… В разной степени все это пригодилось в оперативной работе.

Много времени слушателя проводили на кафедре спецдисциплин: разведки и контрразведки, оперативной техники. Спецкабинет, организатором и хранителем которого был энтузиаст своего дела Дмитрий Петрович Заложный, редко пустовал. Основные пособия — таблицы, схемы изготовлялись слушателями. До позднего вечера трудились слушатели в мастерской при спецкабинете над изготовлением контейнеров[4] к практическим занятиям в городе.

Другим местом паломничества в школе был кабинет страноведения. Это направление оперативной подготовки возглавлялось эрудированным и мягким Василием Иосифовичем. Кабинет был оформлен слушателями нескольких поколений под его руководством. Василий Иосифович прекрасно рисовал и чертил, виртуозно разрабатывал плакаты — наглядные пособия. Карты, схемы, планы столиц мира, уголки природы на картинках или открытках представали перед слушателями. Здесь можно было увидеть и подержать в руках буклеты, монеты и марки из разных стран, железнодорожные билеты, наборы открыток, экзотические бытовые вещи и сувениры из Европы, Америки, Азии и Африки. Василий Иосифович сам побывал в нескольких странах и умел красочно поведать об увиденном, услышанном и прочитанном.

Закрепленный за английским направлением, я изучал Лондон, нанося на немую карту-схему города основные правительственные, военные, общественные и культурные объекты.

Городские занятия проводились кафедрой, где курс наружного наблюдения читал Нисский. Моим первым преподавателем сложной работы в городе в условиях противодействия контрразведки противника был Игорь Александрович Ругажин. После работы с наставником по наружному наблюдению у нас не возникало желания упрощать свои действия под НН, например, в виде проверочных манипуляций с завязыванием шнурков или «фотографированием» исторических памятников аппаратом без пленки.

Уже работая в резидентурах, я не только помнил наставления по работе с фототехникой — мне даже слышались характерные интонации голоса Павла Герасимовича Ерагина, нашего строгого наставника. Он пресекал малейшую попытку уклониться от «железных» рамок подготовки и проявления фотопленок или изготовления микроточек.[5]

Зимними вечерами в фойе жилых домиков появлялся скромного вида человек с мягкой улыбкой. Это был Василий Михайлович Зарубин, выдающийся разведчик прошлых лет. Сняв пиджак и оставшись в серой шерстяной кофте не первого года носки, он делился с нами воспоминаниями о закордонной работе, житейскими премудростями.

С его помощью мы заглядывали в столицы стран западного мира глазами опытного, наблюдательного и пытливого человека. Перед нами раскрывались не оперативные хитрости, а труд разведчика-нелегала, нелегкий и увлекательный. Естественно, мы при встречах обсуждали и уточняли отдельные эпизоды из секретных воспоминаний Зарубина, которыми зачитывались, нарушая режим дня и ночи.

С упоением отдавались военно-физической подготовке: легкая атлетика, баскетбол и волейбол, купание в местном озере, лыжные гонки… Частенько в азарте футбола на задворках школы мяч улетал за забор. Вслед за ним лез виновник. Иногда мяч возвращался сам собой вместе с криком: «Получайте, дяденька-шпион…»

Фразу «А вот у нас в деревне Гридневка…» я слышал во многих подразделениях разведки, где работали мои коллеги и однокашники по школе. И, что греха таить, даже на всех континентах мира, правда, со всеми мерами предосторожности.

В сентябре шестьдесят первого года трое из «североморцев» были направлены в 10 отдел ПГУ для работы по научно-техническому направлению разведки.