Глава IV. Отверженная Россія На пути въ Сибирь

Глава IV. Отверженная Россія

На пути въ Сибирь

Сибирь, страна изгнанія, — всегда являлась въ представленіи европейцевъ страной ужасовъ, страной ц?пей и кнута, гд? арестантовъ зас?каютъ на смерть жестокіе чиновники или убиваютъ непосильной работой въ рудникахъ, страной, въ которой народные массы стонутъ отъ невыносимыхъ страданій и въ которой враги русскаго правительства подвергаются страшнымъ пресл?дованіямъ. Нав?рное каждый, кто перес?калъ Уральскія горы и останавливался на водоразд?л?, гд? стоитъ столбъ, съ надписью «Европа» на одной сторон? и «Азія» на другой, — не могъ побороть чувства н?котораго ужаса, при мысли, что онъ вступаетъ въ страну скорбей… Многіе путешественники, в?роятно, думали про себя, что цитата изъ Дантовскаго «Ада» была бы бол?е ум?стна на этомъ пограничномъ столб?, ч?мъ вышеприведенныя слова, которыя претендуютъ разграничить два материка.

Но, по м?р? того, какъ путешественникъ спускается ниже къ роскошнымъ степямъ Западной Сибири; по м?р? того, какъ онъ наблюдаетъ сравнительную зажиточность и вм?ст? съ т?мъ независимость сибирскихъ крестьянъ и сравниваетъ эти черты ихъ быта съ нищетой и рабскимъ положеніемъ крестьянъ въ Россіи, — онъ начинаетъ задумываться, знакомясь съ гостепріимствомъ «сибиряковъ», которыхъ онъ считаетъ бывшими каторжниками, а также съ интеллигентнымъ обществомъ сибирскихъ городовъ, и не видя въ тоже время никакихъ признаковъ ссылки, не слыша о ней ни слова въ повседневныхъ разговорахъ, или же лишь въ форм? хвастливаго заявленія «сибиряка», — этого восточнаго янки, что ссыльнымъ въ Сибири живется лучше, ч?мъ крестьянамъ въ Россіи, — путешественникъ склоненъ бываетъ подумать, что его прежнія представленія о великой ссыльной колоніи были н?сколько преувеличены и, что, въ конц?-концовъ, ссыльнымъ, можетъ быть, и не такъ плохо въ Сибири, какъ объ этомъ говорили сантиментальные писатели.

Многіе путешественники по Сибири, — и не одни лишь иностранцы, — впадали въ подобную ошибку. Лишь какая-нибудь случайность: встр?ча съ арестантской партіей, тянущейся по невылазной грязи, подъ проливнымъ осеннимъ дождемъ, или возстаніе поляковъ по круго-байкальской дорог?, или встр?ча съ ссыльнымъ въ якутскихъ дебряхъ, въ род? описанной съ такой теплотой Адольфомъ Эрманомъ въ его «Путешествіяхъ», — лишь одно изъ подобныхъ случайныхъ обстоятельствъ можетъ натолкнуть путешественника на размышленія и помочь ему раскрыть истину, трудно зам?чаемую, благодаря оффиціальной лжи и обывательской индифферентности; повторяемъ, обыкновенно лишь такія случайности открываютъ глаза путешественнику и онъ начинаетъ вид?ть ту бездну страданій, которая скрывается подъ этими простыми тремя словами: ссылка въ Сибирь. Тогда онъ начинаетъ понимать, что, помимо оффиціальной исторіи Сибири, им?ется другая, глубоко печальная исторія, страницы которой, со времени завоеванія Сибири и до настоящаго времени, написаны кровью и пов?ствуютъ о безконечныхъ страданіяхъ. Тогда онъ узнаетъ, что какъ ни мрачно народное представленіе о Сибири, но все-таки св?тл?е ужасающей д?йствительности; онъ видитъ, что потрясающіе разсказы, которые ему приходилось слышать давно, еще во времена д?тства, и которые онъ считалъ принадлежащими къ области давно минувшаго, являются лишь слабымъ воспроизведеніемъ того, что совершается каждый день, теперь, въ настоящемъ стол?тіи, которое такъ много говоритъ о гуманитарныхъ принципахъ и такъ мало ихъ прим?няетъ.

Эта исторія уже тянется въ продолженіи трехъ стол?тій. Какъ только московскіе цари узнали, что ихъ вольные казаки завоевали новую страну «за Камнемъ» (какъ тогда называли Уралъ), они начали посылать туда партіи ссыльныхъ. Казаки разселили этихъ ссыльныхъ по р?камъ и тропамъ, проложеннымъ между сторожевыми башнями, которыя постепенно, въ теченіи 70 л?тъ, были построены отъ устьевъ Камы до Охотскаго моря. Гд? вольные поселенцы не хот?ли селиться, тамъ закованные колонисты должны были вступать въ отчаянную борьбу съ дикой природой. Что же касается до т?хъ, кого московскіе цари считали самыми опасными врагами, то ихъ мы находимъ среди самыхъ заброшенныхъ казачьихъ отрядовъ, посланныхъ «за горы разъискивать новыя землицы». Никакое разстояніе не казалось боярамъ достаточнымъ, чтобы отд?лить этихъ враговъ отъ царской столицы. И какъ только выстраивался самый маленькій острожокъ или воздвигался монастырь, гд?-нибудь, на самомъ краю царскихъ влад?ній, — за полярнымъ кругомъ, въ тундрахъ Оби, или за горами Дауріи, — и ссыльные были уже тамъ и собственными руками строили башни, которыя должны были стать ихъ могилами.

Даже теперь Сибирь, съ ея крутыми горами, съ ея непроходимыми л?сами, б?шеными р?ками, и суровымъ климатомъ осталась одной изъ самыхъ трудно доступныхъ странъ. Легко представить, ч?мъ она была три в?ка тому назадъ. И теперь Сибирь осталась тою областью русской имперіи, гд? произволъ и грубость чиновниковъ безграничны. Каково же было зд?сь въ XVII стол?тіи? «Р?ка мелкая, плоты тяжелые, приставы немилостивые, палки большія, батоги суковатые, пытки жестокія, огонь да встряска, — люди голодные: лишь станутъ мучить, анъ и умретъ», — писалъ протопопъ Аввакумъ, попъ старой в?ры, который шелъ съ одной изъ первыхъ партій, посланною на Амуръ. — «Долго ли муки сея, протопопъ, будетъ»? — спрашивала его жена, упавъ отъ изнеможенія на льду р?ки посл? путешествія, которое тянулось уже пятый годъ. — «До самыя смерти, Марковна, до самыя смерти», — отв?чалъ этотъ предшественник людей съ жел?зными характерами нашей эпохи; и оба, и мужъ и жена, шли въ дальн?йшій путь, въ конц? котораго протопопъ будетъ прикованъ ц?пями къ ст?н? мерзлой ямы, вырытой его собственными руками.

Начиная съ XVII в?ка потокъ ссыльныхъ, направлявшихся въ Сибирь, никогда не прерывалъ своего теченія. Въ первые же годы въ Пелымъ ссылаются жители Углича, вм?ст? со своимъ колоколомъ, который билъ въ набатъ, когда разнеслась в?сть, что царевичъ Димитрій предательски убитъ по приказу Бориса Годунова. И люди, и колоколъ были сосланы въ глухую деревушку на окраин? тундры. И у людей и у колокола были вырваны языки и оторваны уши. Поздн?е всл?дъ за ними идетъ безконечный рядъ раскольниковъ, взбунтовавшихся противъ аристократическихъ нововведеній Никона въ управленіе церковью. Т? изъ нихъ, которые не погибли во время массового избіенія въ Россіи, шли населять сибирскія пустыни. За ними вскор? посл?довали массы кр?постныхъ, пытавшіяся сбросить недавно наложенное на нихъ ярмо; вожди московской черни, взбунтовавшейся противъ боярскаго правленія; стр?льцы, возставшіе противъ всесокрушающаго деспотизма Петра I; украинцы, боровшіеся за автономію своей родины и ея древнія учрежденія; представители различныхъ народностей, не хот?вшихъ подчиниться игу возникающей имперіи; поляки, ссылаемые десятками тысячъ одновременно посл? каждой неудачной попытки возстанія и сотнями ежегодно за проявленія неум?стнаго, по мн?нію русскаго правительства «патріотизма». Наконецъ, поздн?е, сюда попадаютъ вс? т?, кого Россія боится держать въ своихъ городахъ и деревняхъ — убійцы и просто бродяги, раскольники и непокорные, воры и б?дняки, которые не въ состояніи заплатить за свой паспортъ; кр?постные, навлекшіе на себя неудовольствіе господъ; еще поздн?е, «вольные крестьяне», не угодившіе какому-нибудь исправнику или не смогшіе заплатить растущихъ съ каждымъ годомъ податей, — вс? они идутъ умирать въ мерзлыхъ болотахъ, непроходимой тайг?, мрачныхъ рудникахъ. И этотъ потокъ течетъ неудержимо до нашихъ дней, увеличиваясь въ устрашающей пропорціи. Въ начал? настоящаго стол?тія въ Сибирь ссылалось отъ 7000 до 8000 челов?къ; теперь, въ конц? стол?тія, ссылка возросла до 19000 — 20000 въ годъ, не считая такихъ годовъ, когда цифра эта почти удваивалась, какъ это было, напр., всл?дъ за посл?днимъ польскимъ возстаніемъ; такимъ образомъ, начиная съ 1823 года (когда впервые завели статистику ссыльныхъ) въ Сибирь попало бол?е 700000 челов?къ.

Къ сожал?нію, немногіе изъ т?хъ, кому пришлось пережить ужасы каторжныхъ работъ и ссылки въ Сибирь, занесли на бумагу результаты своего печальнаго опыта. Это сд?лалъ, какъ мы вид?ли, протопопъ Аввакумъ и его посланія до сихъ поръ распаляютъ фанатизмъ раскольниковъ. Печальная исторія Меньшикова, Долгорукихъ, Бирона и другихъ ссыльныхъ, принадлежавшихъ къ знати, сохранена для потомства почитателями ихъ памяти. Нашъ молодой поэтъ-республиканецъ, Рыл?евъ, прежде, ч?мъ его пов?сили въ 1827 г., усп?лъ разсказать въ трогательной поэм? «Войнаровскій» о страданіяхъ этого украинскаго патріота. Воспоминанія н?которыхъ декабристовъ и поэмы Некрасова «Д?душка» и «Русскія женщины» до сихъ поръ наполняютъ сердца русской молодежи любовью къ угнетаемымъ и ненавистью къ угнетателямъ. Достоевскій въ своемъ знаменитомъ «Мертвомъ дом?», этомъ зам?чательномъ психологическомъ изсл?дованіи тюремнаго быта, разсказалъ о своемъ заключеніи въ Омской кр?пости посл? 1848 года; н?сколько поляковъ описали мученическую жизнь ихъ друзей посл? революцій 1831 и 1848 гг… Но что такое вс? эти страданія, когда сравнишь ихъ съ т?ми муками, которыя должны были вынести бол?е ч?мъ полмилліона людей изъ народа, начиная съ того дня, когда они, прикованные къ жел?зному пруту, отправлялись изъ Москвы въ двухл?тнее или трехл?тнее путешествіе къ Забайкальскимъ рудникамъ, вплоть до того дня, когда, сломленные тяжкимъ трудомъ и лишеніями, они умирали, отд?ленные пространствомъ въ семь — восемь тысячъ верстъ отъ родныхъ деревень, умирали въ стран?, самый видъ которой и обычаи были также чужды для нихъ, какъ и постоянные обитатели этой страны, сибиряки, — кр?пкая, интеллигентная, но эгоистическая раса!

Что такое страданія этихъ немногихъ культурныхъ или высокорожденныхъ людей, когда сравниваешь ихъ съ терзаніями тысячъ, корчившихся подъ плетью и кнутомъ легендарнаго изверга, Разгильд?ева, котораго имя до сихъ поръ съ ужасомъ произносится въ Забайкальскихъ деревняхъ; когда сравниваешь ихъ съ мученіями т?хъ, кто, подобно польскому доктору Шокальскому и его товарищамъ, умеръ во время седьмой тысячи шпицрутеновъ за попытку къ поб?гу; или когда сравниваешь ихъ со страданіями т?хъ тысячъ женщинъ, которыя посл?довали въ ссылку за своими мужьями и которыхъ лишь смерть освобождала отъ жизни, полной голода, скорбей и униженій; и, наконецъ, со страданіями т?хъ тысячъ бродягъ, которые пытаются б?жать изъ Сибири и пробираются черезъ дикую тайгу, питаясь грибами и ягодами, поддерживаемые лишь надеждою, что, можетъ быть, имъ удастся взглянуть на родное село, увид?ть родныя лица?

И кто, наконецъ, пов?далъ міру о мен?е бросающихся въ глаза, но не мен?е удручительныхъ страданіяхъ тысячъ людей, влекущихъ безполезную жизнь въ глухихъ деревушкахъ дальняго с?вера и нер?дко заканчивающихъ свое безконечно унылое существованіе, бросаясь съ тоски въ холодныя волны Енисея? Максимовъ попытался, въ своей работ? «Сибирь и Каторга», поднять слегка зав?су, скрывающую эти страданія; но ему удалось показать лишь маленькій уголокъ мрачной картины. Полная исторія этихъ страданій пока остается, — и в?роятно, навсегда останется, — неизв?стной; характерныя ея черты стираются съ каждымъ днемъ, оставляя посл? себя лишь слабые сл?ды въ народныхъ сказаніяхъ и въ арестантскихъ п?сняхъ; каждое новое десятил?тіе налагаетъ свои новыя черты, принося новыя формы страданія все растущему количеству ссыльныхъ.

Само собой разум?ется, — я не могу набросать эту картину, во всей ея полнот?, въ узкихъ границахъ настоящей моей работы. Мн? придется ограничиться ссылкою, скажемъ, — за посл?дніе десять л?тъ. Не мен?е 165.000 челов?ческихъ существъ было отправлено въ Сибирь въ теченіи этого сравнительно короткаго періода времени. Если бы вс? ссыльные были «преступниками», то такая цыфра была бы высокой для страны, съ населеніемъ въ 80.000.000 душъ. Но д?ло въ томъ, что лишь половина ссыльныхъ, переваливающихъ за Уралъ, высылаются въ Сибирь по приговорамъ судовъ. Остальная половина ссылается безъ всякаго суда, по административному распоряженію или по приговору волостного схода, почти всегда подъ давленіемъ всемогущихъ м?стныхъ властей. Изъ 151,184 ссыльныхъ, перевалившихъ черезъ Уралъ въ теченіи 1867–1876 годовъ, не мен?е 78,676 принадлежало къ посл?дней категоріи. Остальные шли по приговорамъ судовъ: 18,582 на каторгу, и 54,316 на поселеніе въ Сибирь, въ большинств? случаевъ на всю жизнь, съ лишеніемъ н?которыхъ или вс?хъ гражданскихъ правъ[26].

Въ 60-хъ годахъ ссыльнымъ приходилось совершать п?шкомъ весь путь отъ Москвы до м?ста ихъ назначенія. Такимъ образомъ, имъ надо было пройти около 7000 верстъ, чтобы достигнуть каторжныхъ тюремъ Забайкалья и около 8000 верстъ, чтобы попасть въ Якутскую область, два года въ первомъ случа? и 2 1/2 года — во второмъ. Съ того времени, въ способ? транспортировки введены н?которыя улучшенія. Теперь ссыльныхъ собираютъ со вс?хъ концовъ Россіи въ Москву или Нижній-Новгородъ, откуда ихъ препровождаютъ на пароход? до Перми, оттуда жел?зной дорогой до Екатеринбурга, зат?мъ на лошадяхъ до Тюмени и, наконецъ, опять на параход? до Томска. Такимъ образомъ, ссыльнымъ приходится идти п?шкомъ, какъ выражается авторъ одной англійской книжки о ссылк? въ Сибирь, — «лишь пространство за Томскомъ». Но, переводя на языкъ цыфръ, это пустячное «пространство», напр. отъ Томска до Кары, будетъ равняться 3100 верстамъ, т.-е. около девяти м?сяцевъ пути п?шкомъ. А если арестантъ посылается въ Якутскъ, то ему придется идти только 4400 верстъ. Но русское правительство открыло, что даже Якутскъ является м?стомъ черезчуръ близкимъ отъ Петербурга для высылки туда политическихъ ссыльныхъ и оно посылаетъ ихъ теперь въ Верхоянскъ и Нижне-Колымскъ (по сос?дству съ зимней стоянкой Норденшильда), — значитъ, къ вышеуказанному «пустячному» разстоянію надо прибавить еще около 2 1/2 тысячъ верстъ и мы опять получаемъ магическую цыфру 7000 верстъ, или, другими словами, два года п?шей ходьбы.

Необходимо, впрочемъ, зам?тить, что для значительнаго количества ссыльныхъ п?шій путь сокращенъ на половину и они начинаютъ свое путешествіе по Сибири въ спеціально приспособленныхъ повозкахъ. Г. Максимовъ очень наглядно описываетъ, какъ арестанты въ Иркутск?, которымъ дозволили выразить ихъ мн?ніе о достоинствахъ этого громоздкаго сооруженія, немедленно заявили, что оно является наибол?е нел?пымъ приспособленіемъ для передвиженія, какое когда-либо было изобр?тено на муку лошадямъ и арестантамъ. Эти повозки безъ рессоръ тащатся по неровнымъ кочковатымъ дорогамъ, вспаханнымъ колесами безконечныхъ обозовъ. Въ Западной Сибири, на болотистыхъ склонахъ восточнаго Урала, путешествіе въ этихъ повозкахъ превращается въ прямое мученіе, такъ какъ дорога вымощена бревнами, и напоминаетъ ощущеніе во всемъ т?л?, если провести пальцемъ по вс?мъ клавишамъ рояля, включая черныя. Путешествіе при такихъ условіяхъ не особенно пріятно даже для путника, лежащаго на толстой войлочной подстилк? въ удобномъ тарантас?; легко можно себ? представить, что переносятъ арестанты, которымъ приходится сид?ть восемь-десятъ часовъ неподвижно на скамь? изобр?тенной чиновникомъ повозки, едва прикрываясь какой-нибудь тряпкой отъ дождя и сн?га.

Къ счастью, подобное путешествіе продолжается лишь н?сколько дней, такъ какъ въ Тюмени ссыльныхъ пересаживаютъ на спеціальныя баржи, плавучія тюрьмы, буксируемыя параходами, и черезъ 8–10 дней они прибываютъ въ Томскъ. Едва-ли нужно говорить, что превосходная идея сокращенія такимъ образомъ на половину длиннаго пути черезъ Сибирь, по обыкновенію, очень сильно пострадала при ея прим?неніи. Арестантскія баржи бываютъ настолько переполнены и находятся въ такомъ грязномъ состояніи, что, обыкновенно, являются очагами заразы. «Каждая баржа была построена для перевозки 800 арестантовъ и ихъ конвоя», — говоритъ томскій корреспондентъ «Московскаго Телеграфа» (15 ноября, 1881 г.), «вычисленіе разм?ровъ баржи не было сд?лано, однако, въ соотв?тствіи съ требованіями гигіены; главнымъ образомъ принимались въ соображеніе интересы господъ пароходовлад?льцевъ, Курбатова и Игнатова. Эти господа занимаютъ для своихъ собственныхъ надобностей два отд?ленія, расчитанныхъ на 100 челов?къ каждое, и такимъ образомъ 800 арестантовъ приходится разм?щаться на такомъ пространств?, которое первоначально назначалось лишь для 600 чел. Вентиляція баржъ очень плоха, въ сущности, для нея не сд?лано никакихъ приспособленій; а отхожія м?ста — отвратительны». Корреспондентъ прибавляетъ, что «смертность на этихъ баржахъ очень велика, особенно среди д?тей», и его сообщеніе вполн? подтверждается цыфрами оффиціальныхъ отчетовъ за прошлый годъ. Изъ нихъ видно, что отъ 8 до 10 % всего числа арестантовъ умираетъ во время девятидневнаго путешествія на этихъ баржахъ, т. е., отъ 60 до 80 чел. на 800 душъ.

«Зд?сь вы можете наблюдать», — писали намъ друзья, сами совершившіе это путешествіе, — «настоящее царство смерти. Дифтеритъ и тифъ безжалостно подкашиваютъ и взрослыхъ и д?тей, особенно посл?днихъ. Госпиталь, находящійся въ в?д?ніи нев?жественнаго военнаго фельдшера, всегда переполненъ».

Въ Томск? ссыльные останавливаются на н?сколько дней. Часть изъ нихъ, особенно уголовные, высылаемые административно, отправляются въ какой-нибудь у?здъ Томской губерніи, простирающейся отъ вершинъ Алтая на юг? до Ледовитаго океана на с?вер?. Остальныхъ отправляютъ дальше на востокъ. Можно себ? представить, въ какой адъ обращается Томская тюрьма, когда прибывающія каждую нед?лю арестантскія партіи не могутъ быть немедленно отправляемы въ Иркутскъ, всл?дствіе разлива р?къ или какого-либо другого препятствія. Тюрьма эта была построена на 960 душъ, но въ ней никогда не бываетъ меньше 1300–1400 арестантовъ, а иногда ихъ число доходитъ до 2200 и даже бол?е. Почти всегда около 1/4 ихъ общаго числа бываютъ больны, а тюремный госпиталь можетъ пом?стить не бол?е 1/3 всего количества забол?вающихъ; всл?дствіе этого больные остаются въ т?хъ же камерахъ, валяясь на нарахъ или подъ нарами, на ряду съ здоровыми, причемъ переполненіе доходитъ до того, что тремъ арестантамъ приходится довольствоваться м?стомъ, предназначеннымъ для одного. Стоны больныхъ, вскрикиванія находящихся въ бреду, хрип?ніе умирающихъ см?шиваются съ шутками и хохотомъ здоровыхъ и руганью надзирателей. Испаренія этой грязной кучи челов?ческихъ т?лъ см?шиваются съ испареніями ихъ грязной и мокрой одежды и обуви и вонью ужасной «параши». — «Вы задыхаетесь, входя въ камеру и, во изб?жаніе обморока, должны поскор?е выскочить изъ нея на св?жій воздухъ; къ ужасной атмосфер?, висящей въ камерахъ, подобно туману надъ р?ками, можно привыкнуть только исподволь», — таково свид?тельство вс?хъ, кому приходилось пос?щать сибирскія тюрьмы. Камера «семейныхъ» еще бол?е ужасна. «Зд?сь вы можете вид?ть», — говоритъ г. Мишла, сибирскій чиновникъ, зав?дывавшій тюрьмами, — «сотни женщинъ и д?тей, стиснутыхъ въ крохотномъ пространств?, и переносящихъ невообразимыя б?дствія». Добровольно сл?дующія семьи ссыльныхъ не получаютъ казенной одежды. Такъ какъ ихъ жены, въ большинств? случаевъ, принадлежатъ къ крестьянскому сословію, то почти никогда не им?ютъ больше одной см?ны одежды; проживши впроголодь чуть ли не съ того дня, когда мужъ, кормилецъ семьи, былъ арестованъ, он? од?ваютъ свою единственную одеженку и идутъ въ путь изъ Астрахани или Архангельска и, посл? долгаго путешествія изъ одной тюрьмы въ другую, посл? долгихъ годовъ задержекъ въ острогахъ и м?сяцевъ пути, эта единственная одежда превращается въ изодранныя тряпки, едва держащіяся на плечахъ. Нагое изможденное т?ло и израненныя ноги выглядываютъ изъ подъ лохмотьевъ платья этихъ несчастныхъ женщинъ, сидящихъ на грязномъ полу, прожевывая черствый хл?бъ, поданный добросердечными крестьянами. Среди этой массы челов?ческихъ т?лъ, покрывающихъ каждый вершокъ наръ и ютящихся подъ ними, вы нер?дко можете увид?ть ребенка, умирающаго на кол?няхъ матери и рядомъ съ нимъ — другого, только что рожденнаго. Это новорожденное дитя является радостью и ут?хою женщинъ, изъ которыхъ каждая гораздо челов?чн?е, ч?мъ любой смотритель или надзиратель. Ребенка передаютъ изъ рукъ въ руки, его дрожащее т?льце прикрываютъ лучшими тряпками, ему расточаютъ самыя н?жныя ласки… Сколько д?тей выросло при такихъ условіяхъ! Одно изъ нихъ стоитъ теперь возл? меня, когда я пишу эти строки и повторяетъ мн? разсказы, которые она часто слышала отъ матери, о доброт? «злод?евъ» и безчелов?чіи «начальства». Она разсказываетъ мн? объ игрушкахъ, которыми ее занимали арестанты во время томительнаго путешествія, — простыхъ игрушкахъ, въ которыя было вложено больше добраго сердца, ч?мъ искусства; она разсказываетъ о прит?сненіяхъ, о вымогательствахъ, о свист? нагаекъ, о проклятіяхъ и ударахъ, расточавшихся «начальствомъ».

Тюрьма, однако, мало-по-малу освобождается отъ излишка населенія: арестантскія партіи пускаются въ путь. Еженед?льно партіи въ 500 чел. каждая, включая женщинъ и д?тей, отправляются, если только погода и состояніе р?къ позволяетъ это, изъ Томской тюрьмы и пускаются въ длинный путь п?шкомъ до Иркутска и Забайкалья. У т?хъ, кому приходилось вид?ть подобную партію въ пути, воспоминаніе о ней остается навсегда въ памяти. Русскій художникъ, Якоби, попытался изобразить ее на холст?; его картина производитъ удручающее впечатл?ніе, но д?йствительность еще ужасн?е.

Предъ вами — болотистая равнина, по которой носится леденящій в?теръ, взметая сн?гъ, начавшій покрывать замерзшую землю. Топи, заросшія тамъ и сямъ мелкимъ кустарникомъ и искривленными деревьями, согнувшимися отъ в?тра и тяжести сн?га, тянутся кругомъ, насколько захватываетъ глазъ; до ближайшей деревни верстъ 30 разстоянія. Вдали, въ сумеркахъ обрисовываются силуэты пригорковъ, покрытыхъ густымъ сосновымъ л?сомъ; по небу тянутся с?рыя сн?жныя тучи. Дорога, утыканная по сторонамъ в?хами, чтобы отличить ее отъ окружающей равнины, изрытая сл?дами тысячъ повозокъ, изр?занная колеями, могущими сломать самое кр?пкое колесо, вьется по обнаженной болотистой равнин?. Партія медленно плетется по этой дорог?; шествіе открываетъ рядъ солдатъ. За ними тяжело выступаютъ каторжане, съ бритой головой, въ с?ромъ халат?, съ желтымъ тузомъ на спин?, въ истрепанныхъ отъ долгаго пути котахъ, въ дыры которыхъ торчатъ тряпки, обертывающія израненныя ноги. На каждомъ каторжанин? над?та ц?пь, заклепанная у щиколки, причемъ кольцо, охватывающее ногу, завернуто тряпкой — если ссыльному удалось собрать во время пути достаточно милостыни, чтобы заплатить кузнецу за бол?е снисходительную ковку. Ц?пь идетъ вверхъ по ног? и подв?шивается на поясъ. Другая ц?пь т?сно связываетъ об? руки и, наконецъ, третья соединяетъ отъ 6–8 арестантовъ. Каждое неловкое движеніе одного изъ такой сц?пленной группы тотчасъ же чувствуется вс?ми его товарищами по ц?пи; сильному приходится тащить за собою слабыхъ: останавливаться нельзя, до этапа далеко, а осенніе дни коротки.

Всл?дъ за каторжанами идутъ поселенцы, од?тые въ такіе же с?рые халаты и обутые также въ коты. Солдаты идутъ по бокамъ партіи, можетъ быть, размышляя о приказаніи, полученномъ при выступленіи: — «если арестантъ попытается б?жать, стр?ляй въ него. Если убьешь — собак? собачья смерть, а ты получишь пять рублей награды!» Въ хвост? партіи медленно движутся н?сколько повозокъ, запряженныхъ изнуренными крестьянскими лошаденками. Он? завалены арестантскими м?шками, а на верху ихъ нер?дко привязаны веревками больные и умирающіе.

Позади повозокъ плетутся жены; немногимъ изъ нихъ удалось найти свободный уголокъ на заваленныхъ арестантскою кладью повозкахъ, чтобы приткнуться и он? сидятъ тамъ скорчившись, едва им?я возможность пошевелиться; но большинство плетется за повозками, ведя д?тей за руку или неся ихъ на рукахъ. Од?тыя въ лохмотья, замерзая подъ холодной вьюгой, шагая почти босыми ногами по замерзшимъ колеямъ, в?роятно, многія изъ нихъ повторяютъ вопросъ жены Аввакума: «Долго ли муки сея будетъ?» Партію замыкаетъ наконецъ второй отрядъ солдатъ, которые подгоняютъ прикладами женщинъ, останавливающихся въ изнеможеніи отдохнуть на минуту среди замерзающей дорожной грязи. Процессія заканчивается экипажемъ, на которомъ возс?даетъ конвойный офицеръ[27].

Когда партія вступаетъ въ какое-нибудь большое село, она обыкновенно затягиваетъ «милосердную». «Этотъ стонъ у насъ п?сней зовется…» Эта, единственная въ своемъ род?, п?сня состоитъ, въ сущности, изъ ряда воплей, единовременно вырывающихся изъ сотенъ грудей; это — скорбный разсказъ, въ которомъ съ д?тскою простотою выраженій описывается горькая судьба арестанта; это — потрясающій призывъ русскаго ссыльнаго къ милосердію, обращенный къ крестьянамъ, судьба которыхъ нер?дко мало ч?мъ отличается отъ его собственной. В?ка страданій, скорбей и нищеты, пресл?дованій, задавливавшихъ самыя могучія силы нашего народа, слышатся въ этой рыдающей п?сн?. Ея звуки глубокой скорби напоминаютъ о пыткахъ прошлыхъ в?ковъ, о полузадушенныхъ крикахъ подъ палками и плетями нашего времени, о мрак? тюремъ, о дикости тайги, о слезахъ стонущей жены. Крестьяне придорожныхъ сибирскихъ деревень понимаютъ эти звуки: они знаютъ ихъ д?йствительное значеніе по собственному опыту и этотъ призывъ къ милосердію со стороны «несчастныхъ», — какъ нашъ народъ называетъ арестантовъ, — всегда находитъ откликъ въ сердцахъ крестьянской б?дноты; самая убогая вдова, ос?няя себя крестнымъ знаменіемъ, сп?шитъ подать «несчастнымъ» н?сколько грошей или кусокъ хл?ба, низко кланяясь передъ ними, благодаря ихъ, что они не пренебрегаютъ ея б?дной милостыней.

Къ вечеру, сд?лавъ п?шкомъ 20 или 30 верстъ, арестантская партія, наконецъ, достигаетъ этапа, на которомъ проводитъ ночь и отдыхаетъ ц?лыя сутки посл? каждыхъ двухъ дней, проведенныхъ въ пути. Какъ только вдали покажутся высокія пали ограды, за которой пом?щается старое бревенчатое зданіе этапа, наибол?е кр?пкіе изъ арестантовъ б?гутъ впередъ, стараясь заблаговременно занять лучшія м?ста на нарахъ. Большинство этаповъ было построено л?тъ 50 тому назадъ и, благодаря суровому климату и постоянному пребыванію въ нихъ сотенъ тысячъ арестантовъ, они страшно загрязнились и прогнили насквозь. Ветхое бревенчатое зданіе не въ состояніи уже дать защиту закованнымъ постояльцамъ; в?теръ и сн?гъ свободно проникаютъ въ зіяющія между бревнами щели; ц?лыя кучи обледен?вшаго сн?га скопляются по угламъ камеръ. Этапы устроены на 150 челов?къ; таковъ былъ средній разм?ръ арестантскихъ партій л?тъ 30 тому назадъ. Теперь же партіи доходятъ до 450–500 чел., и вс? они должны разм?щаться на пространств?, скупо разсчитанномъ на 150 челов.[28].

Аристократія тюрьмы — старые бродяги и изв?стные убійцы — занимаютъ вс? этапныя нары; остальной арестантской масс?, количествомъ въ 2–3 раза превосходящей «аристократію», приходится разм?щаться на сгнившемъ полу, густо покрытомъ липкой грязью, подъ нарами и въ проходахъ между ними. Легко можно себ? представить атмосферу камеръ, когда ихъ двери заперты и он? переполнены челов?ческими существами, лежащими въ обнаженномъ вид?, им?я подстилкой грязную одежду насквозь промокшую отъ дождя и сн?га во время пути.

Эти этапы, однако, являются дворцами, по сравненію съ полуэтапами, гд? арестантскія партіи останавливаются лишь для ночевки. Зданія полуэтаповъ еще меньше по разм?рамъ и, вообще, находятся въ еще бол?е ветхомъ и антисанитарномъ состояніи. Грязь, вонь и духота въ нихъ иногда доходятъ до такихъ разм?ровъ, что арестантская партія предпочитаетъ проводить холодныя сибирскія ночи въ легкихъ л?тнихъ баракахъ, построенныхъ на двор?, въ которыхъ нельзя разводить огонь. Полуэтапы почти никогда не им?ютъ отд?льнаго пом?щенія для женщинъ и посл?днимъ приходится пом?щаться въ караульной комнат? съ солдатами (см. Максимова «Сибирь и Каторга»). Съ покорностью, свойственной «всевыносящимъ» русскимъ матерямъ, он? забиваются съ своими д?тьми, завернутыми въ тряпки, куда-нибудь въ самый отдаленный уголъ подъ нарами или ютятся у дверей, гд? стоятъ ружья конвойныхъ.

Неудивительно, что, согласно оффиціальной статистик?, изъ 2.561 д?тей моложе пятнадцати л?тъ, отправившихся въ 1881 г. въ Сибирь съ родителями, «выжило лишь очень незначительное количество». «Большинство д?тей», — говоритъ «Голосъ», — «не могло перенести очень тяжелыхъ условій пути и умерли или не дойдя до м?ста назначенія или немедленно по прибытіи въ Сибирь». «Безъ всякаго преувеличенія транспортировка въ Сибирь въ той форм?, въ какой она практикуется теперь, воистину является „избіеніемъ младенцевъ“»[29].

Нужно ли прибавлять, что на этапахъ и полуэтапахъ не им?ется спеціальныхъ пом?щеній для забол?вающихъ и что лишь люди, обладающіе исключительно кр?пкимъ т?лосложеніемъ, могутъ остаться въ живыхъ, если забол?ютъ въ пути? На всемъ пространств? между Томскомъ и Иркутскомъ, занимающемъ около 4 м?сяцевъ пути, им?ется всего лишь пять маленькихъ госпиталей, причемъ во вс?хъ ихъ въ совокупности не больше 100 кроватей. Судьба т?хъ больныхъ, которымъ не удалось добраться до госпиталя, сл?дующимъ образомъ описывается въ «Голос?» (5-го января 1881 г.): «ихъ бросаютъ на этапахъ безъ какой-либо медицинской помощи. Въ камерахъ н?тъ ни кроватей, ни тюфяковъ, ни од?ялъ и, конечно, никакого постельнаго б?лья. Сорокъ одна съ половиною копейка, отпускаемыя ежедневно казной на каждаго больного арестанта, почти ц?ликомъ попадаетъ въ карманы тюремнаго начальства».

Нужно ли упоминать о т?хъ вымогательствахъ, со стороны этапныхъ сторожей, которымъ подвергаются ссыльные, не смотря на ихъ ужасающую нищету. Достаточно, впрочемъ, указать, что казна выдаетъ этимъ этапнымъ сторожамъ, кром? пайка, всего только 3 руб. въ годъ. — «Печка развалилась, нельзя топить», — говоритъ сторожъ, когда партія, иззябшая отъ дождя или сн?га, является на этапъ и арестантамъ приходится платить за разр?шеніе — ростопить печку. — «Рама въ починк?» говоритъ другой и партія опять платитъ за тряпки, чтобы заткнуть дыры, сквозь которыя дуетъ леденящій в?теръ. — «Вымойте полъ передъ уходомъ», говоритъ третій, «а не хотите мыть — заплатите» и партія опять платитъ, и т. д., и т. д. Наконецъ, нужно ли упоминать о томъ, какъ обращаются съ арестантами и ихъ семьями во время пути? Даже политическимъ ссыльнымъ пришлось въ 1881 г. бунтоваться противъ офицера, осм?лившагося въ темномъ корридор? оскорбить одну изъ политическихъ ссыльныхъ. Съ уголовными же, конечно, церемонятся еще мен?е…

И все это относится не къ области отдаленнаго прошлаго. Увы, аналогичныя сцены происходятъ теперь, можетъ быть, въ тотъ моментъ, когда я пишу эти строки. Н. Лопатинъ, который совершилъ подобное путешествіе въ 80-мъ году и которому я показывалъ эти страницы, съ своей стороны вполн? подтверждаетъ точность моихъ описаній и сообщаетъ много другихъ подробностей, столь же возмутительнаго характера. Уничтожена — и то очень недавно — лишь одна м?ра, о которой я упоминалъ выше, а именно — сковка на одной ц?пи н?сколькихъ арестантовъ. Эта ужасная м?ра отм?нена въ январ?, 1881 г. Теперь, на каждаго арестанта над?вается отд?льная пара ручныхъ кандаловъ. Но все же ц?пь, соединяющая эти кандалы настолько коротка, что кисти рукъ, всл?дствіе ненормальнаго положенія, чрезвычайно устаютъ во время 10–12-ти часоваго пути, не говоря уже о томъ, что, благодаря страшнымъ сибирскимъ морозамъ, кандалы неизб?жно вызываютъ ревматическія боли. Эти боли, какъ мн? говорили, отличаются необыкновенной остротой и превращаютъ жизнь арестанта въ сплошное мученіе.

Едва ли нужно добавлять, что вопреки свид?тельству г. Лансделля, недавно про?хавшагося по Сибири, политическіе ссыльные совершаютъ путешествіе на Кару или на м?ста ихъ поселенія при т?хъ же самыхъ условіяхъ и совм?стно съ уголовными ссыльными. Уже одинъ тотъ фактъ, что Избицкій и Дебогорій-Мокріевичъ могли «см?няться» съ двумя уголовными ссыльными и такимъ образомъ уб?жать съ пути на каторгу, — лучше всего указываетъ на недостов?рность св?д?ній англійскаго путешественника. Николай Лопатинъ, о которомъ я говорилъ выше и который былъ осужденъ на поселеніе въ Сибирь, совершилъ весь путь п?шимъ этапомъ, совм?стно съ н?сколькими изъ своихъ товарищей. Правда, что значительное количество польскихъ ссыльныхъ 1864 г. — въ большинств? случаевъ принадлежавшихъ къ дворянству и игравшихъ крупную роль въ возстаніи, — отправлялись въ ссылку на почтовыхъ лошадяхъ. Но, начиная съ 1866 г., политическіе (присужденные къ каторжнымъ работамъ или ссылк?) въ большинств? случаевъ совершали весь путь п?шимъ этапомъ, вм?ст? съ уголовными. Исключеніемъ являются 1877–1879 годы, когда н?которымъ изъ политическихъ, сл?довавшимъ въ Восточную Сибирь, даны были подводы, но весь путь совершался по линіи этаповъ. Начиная, однако, съ 1879 г., вс? политическіе, безъ различія пола, должны совершать путешествіе вышеописаннымъ мною образомъ, причемъ на многихъ изъ нихъ над?ваютъ кандалы, вопреки закону 1827 г. Что же касается высылаемыхъ административнымъ порядкомъ, то имъ, какъ и раньше, теперь даютъ подводы, но весь путь они совершаютъ въ состав? уголовныхъ партій, останавливаясь на этапахъ и въ тюрьмахъ вм?ст? съ уголовными.

Заканчивая свою книгу о Сибири[30], М. Максимовъ выразилъ надежду, что описанные имъ ужасы п?шаго этапа вскор? отойдутъ въ власть исторіи. Но надежда его не осуществилась до сихъ поръ. Либеральное движеніе 1861 г. было задушено правительствомъ; всякія попытки реформъ стали разсматриваться, какъ «опасныя тенденціи» и ссылка въ Сибирь осталась въ такомъ же состояніи, въ какомъ она была раньше — источникомъ неописуемыхъ страданій для 20.000 чел., ссылаемыхъ каждогодно.

Эта позорная система, осужденная уже давно вс?ми, кому приходилось изучать ее, была удержана ц?ликомъ; и въ то время какъ прогнившія насквозь зданія этаповъ постепенно разрушаются и вся система приходитъ все въ большее и большее разстройство, новыя тысячи мужчинъ и женщинъ прибавляются каждый годъ, къ т?мъ несчастнымъ, которые уже раньше попали въ Сибирь и число которыхъ, такимъ образомъ, возрастаетъ въ ужасающей пропорціи.