СНОВА НА ГАСТРОЛЯХ

СНОВА НА ГАСТРОЛЯХ

Летом 1972 года "Таганка" в третий раз приехала на гастроли в Ленинград. Как и всегда, выступления проходили в ДК им. Первой пятилетки. Как и оба раза до этого, был огромный успех. В первый же день по приезде в город Высоцкий сказал в начале выступления:

"Пять лет мы здесь не были, пять лет добивались, чтобы сюда поехать. Ну, это всё были всякие сложности… Наконец, мы здесь, привезли девять названий, девять спектаклей. Милости просим, посетите наш театр".[143] На этих словах зал откликнулся понимающим смехом — билеты было, естественно, не достать.

Фактически "Таганка" привезла весь свой репертуар: "Антимиры", "Павшие и живые", "Гамлет", "Пугачёв", "Добрый человек из Сезуана", "Десять дней, которые потрясли мир", "А зори здесь тихие"…

Удивительно, но факт: в ленинградской прессе появилась лишь одна (!) рецензия на выступления москвичей. Похоже, "Таганка" для ленинградских критиков утратила прелесть новизны.

В упомянутой рецензии несколько строк посвящено исполнению Высоцким роли Гамлета. Есть там, в частности, любопытные слова: "Порой начинает казаться, что не актёр играет Гамлета, а датский принц перевоплощается в Высоцкого — актёра, поэта, менестреля".[144]

Очень интересный взгляд! Подобную мысль однажды высказал А. Городницкий. Он, заметим, был одним из очень немногих, — если вообще не единственным, — кто посвятил Высоцкому песню при жизни ("Галилей", 1967 г.):

"Гамлет", июнь. Фото Александра Укладникова

"Добрый человек из Сезуана", июнь. Фото Александра Укладникова

"Павшие и живые", июнь. Фото Александра Укладникова

"Высоцкому было тесно в рамках ролей, и он все их мял под себя… Когда совпадают два художника, разные по знаку, всегда идёт противоборство. И вот, скажем, Галилей Высоцкого, это Высоцкий-Галилей, и даже Гамлет-Высоцкий это — Высоцкий-Гамлет. Это его личность, спроецированная на близкие ему образы".[145]

На гастролях в Ленинграде Высоцкий впервые сыграл роль, которая потом стала одной из лучших в его репертуаре. О том, как он входил в эту роль, рассказывает его многолетний партнёр по сцене В. Смехов:

"Образ Гудзенко, впервые восхитивший зрителей в исполнении Николая Губенко в 1965 году, достался Высоцкому летом 1972 года в Ленинграде, на гастролях, срочным вводом. Это трудно передать на письме, это надо предъявить актёрским показом, но… Суть вот в чём. Монолог Гудзенко — финал трагического спектакля. Очень сильная нота. "Нас не нужно жалеть…" — могучее произведение. Для финала же оно слишком продолжительно, трудность для актёра в том, чтобы усталость публики и всё пережитое ею до сей поры властью своего чтения переключить, перемагнитить — на себя. И удержать внимание зрительного зала. И — подвести суровыми словами к последним строкам. А там, на авансцене, у чаши Вечного огня, при горестном собрании всех участников у него за спиной, завершить всё уже стихами Слуцкого:

Давайте после драки <…>

… Давайте выпьем, мёртвые,

Во здравие живых.

Наверное, как и другие актёры в первые годы жизни спектакля, Владимир, играя в нём много и хорошо, мечтал об образе Семёна Гудзенко. Поэтому, когда ситуация потребовала срочно войти в роль, артист так жарко и охотно её исполнил. Не нужна была ему тогда ни "главная", ни "заметная", а только — желанная. Близкая его душе. Таков был Семён Гудзенко. Но времени у актёра — в обрез. Володя полистал страницы текста, а потом придумал свой способ. Привёл меня к себе в номер, в "Асторию", посадил перед собой и попросил несколько раз прочесть всё гудзенковское, но так — "как это читал Колька"… Актёры меня поймут, это оказался кратчайший путь. Я помог Володе таким образом возбудить чувственное воспоминание старого времени премьеры, когда раз за разом не убавлялось за кулисами жителей спектакля, все были прикованы интересом к работе Николая Губенко… Теперь это стало очень важным для Высоцкого… Я прочёл, подражая по памяти. Володя прочёл, как мне показалось, весьма ученически. Ещё и ещё раз повторили, устали, пообедали, разошлись. Вечер. Полчаса перед спектаклем "проходили пешком" нашу сцену. Володя кусает губы, примеряет накидку, разучивает, когда снять каску, одеть пилотку, где стоять, куда идти… В каждой семье — свои легенды. Эта роль перебывала в разных, в том числе, вполне бережных руках. Но высота давней премьеры казалась недостижимой, игра Губенко — легендарной. Володю, кажется, совсем не волновал вопрос конкуренции: это настало новое время — время поэта в актёрской шинели… Но случилось (не сразу, а за пятым, примерно, разом) чудо на нашем таганском небосклоне".[146]

Таким образом, ленинградцы оказались первыми, кто увидел Высоцкого в новой роли. Увы, критика этого не заметила.