ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Только один человек в городе знал, что Гриша Штыков находится на подпольной работе, — это старшин полицай Ковалев. И, в свою очередь, только один человек в городе знал, что полицай Ковалев работает на партизан, — это Гриша Штыков.

Они как будто случайно встречались на улицах города, как будто случайно останавливались, разговаривали и быстро расходились, передав друг другу то, что нужно. Так налаживалась связь. Казалось, все было предусмотрено. Но случилось одно за другим то, что с первых же дней чуть не порвало эту связь.

Неожиданное возвращение Наташи Ковалевой в город спутало все надежды Прохора Сидоровича, что он, поступив по заданию Тимофеева в полицию, может спокойно работать на партизан. Присутствие в доме племянницы-комсомолки явно опорочивало его в глазах других полицейских и, главное, в комендатуре. Но еще более выбило Ковалева из колеи, когда он узнал, что у него в доме, вернее в амбаре возле дома, на его усадьбе поселилась семья чекиста Тимофеева. Напрасно Наташа с матерью думали, что он ничего не подозревает. Об опасных жильцах Ковалев узнал на другое же утро. Никогда еще в жизни он не чувствовал себя таким подавленным, разбитым, как в эти дни, пытаясь что-то предпринять. Правила конспирации запрещали даже в своей семье говорить, что он находится в полиции для связи с партизанами. Сказать одной племяннице? Но она сразу не поверит и может погубить не только его, но и себя.

Смертельная опасность нависла над домом Ковалевых. Прохор Сидорович не сомневался: если в гестапо узнают, расстреляют всех, и в первую очередь его и Наташу.

Оставался единственный выход — как можно скорее заставить племянницу со своими спутниками покинуть дом. Но как?

«Запугать ее, — думал он, — пригрозить. Пускай уходит и уводит своих гостей». Но Наташа оказалась не из пугливых. Тогда возникло другое решение.

Нужно как можно быстрее дать знать партизанам. И тут Ковалев вспомнил про Гришу Штыкова. Вот кто мог помочь ему. Не беда, если он встретится с Гришей теперь же, а не через неделю, как условился он с Тимофеевым, когда тот уходил из города.

Но разговор с Гришей Штыковым вначале не только ничего не дал, но и испугал того и другого. Ковалев, вернулся домой, ничего не понимая, что же происходит. Или Штыков струсил и отказался помогать партизанам. Или он сам чего-то недопонял, как Тимофеев его инструктировал. Семья чекиста продолжала жить у него в амбаре, а Ковалев метался из дома в комендатуру и; обратно, каждый час ожидая катастрофы. Через неделю, при следующей встрече с Гришей Штыковым на улице, Ковалев снова повторил свой пароль. На этот раз разговор состоялся. А на следующий день опасные жильцы ушли из его дома. Ковалев так и не понял: помогли партизаны или семья Тимофеева нашла другое пристанище.

Тревожные дни пережил и Гриша Штыков после первой встречи с полицаем Ковалевым. Но тут, в городе, он встретился с Митей Клевцовым, и тот от имени Тимофеева предупредил его о предстоящем разговоре с неизвестным. Кто этот неизвестный — для Мити осталось тайной. Когда Ковалев снова подошел на улице к Грише Штыкову и заговорил с ним, Гриша понял свою первоначальную ошибку и полностью доверился сухощавому, плохо выбритому старику с белой повязкой полицейского на рукаве. Так с помощью Мити Клевцова начала действовать связь подпольщиков с партизанским отрядом, о которой были в курсе только Тимофеев, Костров и Дубов. На этот раз, получив задание от командира, Митя Клевцов пошел один в Лихвин. Он должен был до сумерек прийти в город и медленно, не спеша пройти по Советской улице. Тут ему предстояло повстречаться с Гришей Штыковым, который дважды в неделю, по вторникам и пятницам, перед сумерками появлялся на этой улице. Если на улице безлюдно, они оба должны были остановиться для разговора; если обстановка неподходящая — разойтись, чтобы затем встретиться в кустах у реки. Митя уже встречался с Гришей раньше, и все сходило благополучно.

На этот раз его постигла серьезная неудача.

Спускаясь с глинистого обрыва оврага, Митя запнулся о корень, упал, больно ушиб ногу и сорвал вместе с подметкой каблук у сапога. Дальше пришлось идти медленно, часто останавливаясь и прилаживая каблук.

Осенний день короток. Митя запаздывал, явно не рассчитав время. Уже начинало темнеть, когда Митя подошел к Лихвнну и остановился в кустах у разветвления дороги. Вниз она вела к реке, к мосту, а вверх — к городу. От нее, как ветви от высохшего дерева, разбегались в разные стороны узкие тропинки. По одной из них, меж огородов и разных пристроек, молено было выйти на Советскую улицу, по другой — к дому, где жили Клевцовы.

Поразмыслив немного, Митя понял, что уже поздно идти на явку на Советскую улицу. Сумерки быстро сгущались. Моросил дождь со снегом. Идти прямо в дом, где жил Гриша Штыков, тоже рискованно. Вечером на улице мог задержать патруль. Ноги сами собой направили Митю на боковую тропку, где ему знаком был каждый кустик и бугорок, — домой.

Никто не видел, как он прошел к себе. Никто не слышал, как тихо стукнула калитка. Сердитый осенний ветер сразу заглушил радостный возглас матери Мити — Варвары Христофоровны, обхватившей сына. Утром в одиннадцатом часу Митя, вымывшись, сменив белье, вволю выспавшись и досыта наговорившись с родными, оделся получше — серые чесанки с калошами, ватный черный пиджак — и отправился к Грише Штыкову на Пролетарскую улицу, надеясь еще по пути его встретить.

Заложив в карманы руки, с небрежным, скучающим видом Митя прошел через площадь в центре города, мимо комендатуры на Советскую улицу. Затем Митя вернулся обратно и завернул за угол на Пролетарскую, направляясь к дому, где жил Гриша Штыков.

У дома стоял коренастый, широкоплечий полицейский и закуривал от зажигалки. «Что делать?» — подумал Митя, невольно замедляя шаги. Уже кончалась улица. Дальше были канава, обрыв и едва приметная тропка сбегала вниз. Нужно было или повернуть назад, но тогда полицейский мог заподозрить его, или, не останавливаясь, идти вперед.

Но Митя, поколебавшись, принял другое решение: подошел к полицейскому, и, сдвинув кепку набекрень, попросил прикурить. Полицейский, пытливо взглянув на него, снова чиркнул зажигалкой и, повернувшись, медленно пошел по тротуару. Митя вошел во двор, выждал некоторое время, не следят ли за ним, и, разыскав низкий, вросший в землю подъезд у забора, решительно постучал в квартиру № 3. Дверь открыл Гриша.

— Гриша! — прошептал Митя, стискивая сухую горячую руку подпольщика. — На полицая нарвался… Будь осторожен…

Когда они передали друг другу что нужно и Митя собирался уходить. Штыков осторожно выглянул в окно. Улица была пуста. С неба не переставая падали крупные хлопья мокрого снега.

— Ну, мы пошли, — сказал Митя. И, чтобы ободрить себя и Гришу, пошутил: — Я еще раз прикурю у него…

Гриша смотрел из окна. Он видел, как Митя вышел на улицу, не оглядываясь, быстро пошел по дощатому тротуару.

«Кажется, никого нет», — облегченно вздохнул Гриша и тут же заметил в закоулке приземистого, дюжего человека с белой повязкой на рукаве старой шинели. Тот стоял у забора.

Полицейский оглянулся по сторонам, словно удостоверяясь, есть ли еще кто на улице, и пошел вслед за Клевцовым.

«Плохо дело», — сразу насторожившись, подумал Гриша. Полицай мог схватить Клевцова каждую минуту.

«Надо бежать… — решил Штыков. — Бежать, пока сюда не пришли». Заторопившись, не зная, за что браться, он вдруг снова остановился, и новая мысль перебила прежнюю. Никаких улик у полицая против Мити нет. И что из того, что Митя заходил к нему? А если он убежит, то у полицая будут основания подозревать Митю. В угловом доме по Пролетарской улице никто, кроме Штыкова, теперь не жил.

«Нет, бежать нельзя, — мысленно приказал себе Гриша, — Нельзя бежать… Нельзя подводить товарища». И Гриша остался дома, решив пока не показываться на улице.

…Выйдя от Штыкова, Клевцов решительно направился обратно домой. Казалось, опасность миновала. Но тут он заметил, скорее почувствовал чей-то взгляд на своей спине. Кто-то шел следом. На минуту остановившись, поправляя калошу на валенке, Митя увидел шагавшего позади полицейского. Сомнения не было: полицейский все время следил за ним.

«Бежать, — так же, как и Гриша Штыков минуту назад, подумал Митя. — Бежать. Пока не схватили. Задание выполнено…. Бежать!» Рядом, за ветхой изгородью, он увидел кусты, нежилые строения. За ними, Митя знал хорошо, тропинка к реке. Стоило только резко свернуть в сторону за эти покосившиеся сараи. Если бежать что есть духу к реке, то никакой полицейский не догонит его.

«Бежать, бежать», — билось в голове Мити. Но тут же он подумал то, что думал в эти минуты и Гриша Штыков: «Бежать нельзя… Никаких улик у полицая против меня нет. Если я побегу, то полицейскому станет ясно, с какой целью я ходил к Штыкову… И Штыков сегодня же будет схвачен. Нет… товарища подводить нельзя. Бежать нельзя…»

С трудом сохраняя спокойствие, Митя, ускорив шаг, пошел своей дорогой. Так он прошел площадь, миновал комендатуру с фашистским флагом на фронтоне здания. Полицейский отстал.

Казалось, опасность миновала. Успокоившись, Митя шел по родной Нагорной улице. Вот он уже дома. Течет мирная беседа с матерью, с младшим братом. И вдруг с улицы в калитку резко застучали.

— Полиция… — сразу догадался Митя.

На пороге стоял тот самый коренастый полицейский, у которого Митя закуривал, н с ним еще двое.

— Собирайся!.. — кратко приказал первый. — Пойдешь с нами…

Варвара Христофоровна видела, как повели сына. Видела сестра Катя. Видел младший брат Виктор. Видел и Ковалев. Он как раз шел в комендатуру,