Глава двадцать четвертая
Глава двадцать четвертая
(высота 195,1, 7, 8 августа 1942 г.)
I
Пока продовольствия совсем не было, голодное истощение считалось в бригаде хотя и тяжелой, но временной и поправимой бедой. Полагали, что вот сбросят наконец продукты, поест человек разок-другой — коль и не вволю, то хоть изрядно, — и все наладится, вернутся силы и почувствует он себя нормально.
Когда едва стоишь на ногах и мир, покачиваясь, плавает перед глазами, в ушах — шум, а желудок, подпирая горло, больно сосет сам себя, то наивно веришь, что и один-единственный сухарь способен совершить чудо. Ягоды и грибы — все это не в счет, все это пробовано до отвращения; хочется чего-то хлебного, с запахом сытости, или мясного, с ощущением, что каждый глоток прямо и целиком попадает в ослабевшие жилы.
Однако чуда не произошло.
Штаб партизанского движения наконец-то наладил снабжение бригады. Ночью и утром 4 августа шесть самолетов в два приема сбросили почти двухсуточную норму продуктов. Их съели — кто сразу почти всё, кто малыми порциями в течение дня, но и у тех, и у других ощущение слабости и голода не проходило. По-прежнему кружилась голова, прошибала изнуряющая испарина, клонило в сон, а есть хотелось еще сильнее, чем прежде.
И главное — в эти сутки от истощения скончалось людей не меньше, чем в предыдущие дни. На высоте 221,3, где стояли до вечера, осталось несколько партизанских могил, и комиссар Аристов против каждой фамилии отметил в своем блокноте «умер от голода».
На одну могилу сил тратить не стали: за кражу продуктов, по требованию партизан, был расстрелян боец Чердаус. Он первым обнаружил разбившийся о камень мешок, но доложил о нем лишь после того, как, укрывшись в зарослях, торопливо набил сухарями желудок и припрятал немалый запас. Возможно, об этом его проступке никто и не догадался бы, но Чердауса начала мучить жажда, он выпил котелок воды и вскоре уже катался по земле со страшно вздувшимся животом. Фельдшер, посчитавший это за отравление сырыми грибами — а такие случаи уже были, — чуть ли не насильно вызвал у Чердауса рвоту, и картина сразу прояснилась. С отвращением смотрели товарищи, как из судорожно разинутого рта толчками сливается на землю бурая густая кашица, и ни единого сочувственного слова или взгляда не встретил очухавшийся к концу привала и моливший о пощаде Чердаус, когда по отрядам был объявлен приговор.
Вечером вышли к реке Суксинга, медленно и долго двигались по ее берегу. Идти было легче, чем обычно: каждый изгиб реки обещал что-то обнадеживающее, много попадалось грибов, светила нарождающаяся луна, и грибы можно было собирать даже ночью. К рассвету остановились на большой привал, впервые за много дней развели костры, сварили гороховый суп и вскипятили чай. Взвод из «Боевых друзей» ушел вперед наводить переправу через реку Тумба.
Аристов сидел у догорающего костерка и боролся с дремотой. Пока Борис Воронов соображал завтрак, он успел повидаться со всеми комиссарами отрядов; выслушал доклады об итогах ночного перехода и состоянии людей, распорядился вечером провести, если позволит обстановка, открытые партийно-комсомольские собрания, подтянуть дисциплину, и особенно — в отношении режима питания («снабжение, надо думать, теперь наладится, но как бы это не обернулось неожиданной бедой, в бригаде со вчерашнего дня отмечено много заболеваний поносами»); потом Аристов вернулся в расположение штаба, по памяти кратко записал в блокноте услышанное, вместе с Борисом они выхлебали котелок горячей бурды из горохового пюре с грибами, съели по кусочку сухаря, запили, вместо чая, кислым брусничным отваром, и теперь была самая пора поспать, пока, слава богу, тихо.
Но Колесника не было, он все еще ходил по отрядам, и это мешало отдыхать по-настоящему. Аристов не то чтобы стыдился засыпать первым, — ничего тут стыдного нет, дело походное, надо использовать каждую выдавшуюся минуту, а просто не позволял себе этого до тех пор, пока все не успокоится, не уляжется, не утрясется, — он умел засыпать сразу же так крепко, что боялся оказаться последним, если в бригаде что-либо случится.
Наконец появился Колесник. Аристов увидел его издали, по неторопливой походке понял, что никаких особых новостей он не несет, и полез в палатку. Едва прикоснулся щекой к вещмешку, как полегчавшее тело приятно потянуло куда-то вниз и вниз, и уже сквозь сон донесся голос Колесника: «Григорьев вернулся…»
Аристов не сразу разобрал смысл сказанного, но тускнеющее сознание успело нарисовать картину приближающегося к костру Григорьева, ясно увиделся сурово укоряющий взгляд комбрига, и скорее этот непонятный укор, чем слова Колесника, заставил напрячься, с трудом разомкнуть глаза и окончательно проснуться.
— Ты что-то сказал? — через палатку спросил Аристов.
— Григорьев вернулся…
— Какой Григорьев? Ты что? — Аристов торопливо выбрался из палатки.
— Григорьев из «шестерки»… Ходил на высоту 299,9…
— А-а… Ну как, разыскал потерявшихся?
— Привел.
Сутки назад, во время сбора продуктов, два бойца отстали, и отделение Григорьева было отправлено на их розыски. Уже на обратном пути оно неожиданно наткнулось на группу противника, идущую по следам бригады, возникла недолгая перестрелка, но финны боя не приняли. Судя по всему — это была разведывательная группа.
— Потери есть? — спросил Аристов.
— Один легко ранен в плечо.
— А у противника?
— Григорьев говорит, двоих убили…
— Если говорит, значит, убили… — Аристов полез в планшет за блокнотом и вдруг вспомнил, что у красивого смуглолицего отделенного из «Боевых друзей» даже имя одинаковое с покойным комбригом — бывают же такие совпадения… Вообще в бригаде удивительно много однофамильцев — три Ивана Григорьевых, два Николаевых, и оба командиры взводов, четыре Карпиных, а что касается Петровых, Сидоровых, Ивановых — то в каждом отряде найдутся. Надо не забывать в записях проставлять хотя бы инициалы, а то потом и не разберешься, с кем что было…
…Следующей ночью бригада благополучно переправилась через реку Тумба. Два самолета в полночь сбросили восемь мешков с продуктами, а на рассвете, когда переправу заканчивал последний отряд, появился еще один самолет, покружил, покачивая приветственно крыльями, и выкинул вымпел. В записке летчик сообщал, что в квадрате 86—36 вблизи Сидрозера выброшена партия продуктов, а в районе поселка Тумба замечен противник, который двигается в северо-западном направлении.
До квадрата 86—36 оставалось не меньше двенадцати километров, да и находился он чуть в стороне от основного курса бригады. Вначале Колесник предложил изменить маршрут, чтоб всей бригадой выйти к месту выброски, но Аристов возразил:
— Лишних восемь километров — это целый дневной переход. Зря измотаем людей.
Колесник нисколько не удивился. Он уже начал привыкать к особенностям их теперешних отношений с Аристовым, ни одного решения не принимал без согласования с ним и знал, что почти любое его предложение не останется без поправки или возражения.
В данном случае комиссар был прав. Действительно, ни к чему гонять за восемь верст всю бригаду, вполне хватит и одного отряда, но кто знает, как воспринял бы такой вариант Аристов, если бы он был предложен первым. Колесник исполнял все обязанности командира бригады, радиограммы от Вершинина в последние дни шли на его имя, но до сих пор он не знал, признает ли его командиром сам Аристов. Внешне вроде бы признает — все команды и распоряжения по бригаде идут от имени Колесника. Они совместно — хотя холодно и сухо — обсуждают сложившуюся ситуацию, терпеливо спорят, приходят к общему выводу, но ни разу Аристов, как это было при Григорьеве, не произнес своего любимого: «Ты командир — тебе решать!»
Итак, можно было послать какой-либо из отрядов. Однако смущала приписка о движении противника в районе поселка Тумба. Как бы не повторилась история, которая была у озера Большое Матченъярви, — ведь отряду понадобится целый дневной переход, а финны, если заметили выброску, могут успеть туда раньше. Надо во что бы то ни стало опередить их. Колесник предложил послать к продуктам не отряд, а небольшую группу из ребят повыносливей. Пусть они поскорей доберутся туда, разыщут груз и тщательно спрячут его. Бригада, выйдя к высоте 195,1, что в четырех-пяти километрах от указанного квадрата, отправит за продуктами, если их окажется много, необходимые силы.
Аристов прошелся взглядом но карте и согласился.
Четверо разведчиков во главе с Сашей Кундозеровым быстро ушли на северо-восток, а бригада, продвинувшись вперед на два километра, передневала и вечером продолжила путь на север.
II
За Тумбой начались низкие места; всю ночь шли по болотистому редколесью; сначала нравилось — ступать было ровно и мягко, потом, когда все чаще стали попадаться густо-зеленые зыбучие болотины, где нога чуть ли не по колено оседала вместе с ворсистым мхом, то мешкать не приходилось, надо было поторапливаться, и все уже проклинали эту обманчивую ровность и мягкость, с тоской поглядывали вперед, где на горизонте темнела, почти не приближаясь, полоса густого леса.
Ночью, когда до высоты 195,1 оставалось еще километров пять, с севера донеслось долгое ровное гудение самолетов. Сперва испугались — вдруг это вражеские, а укрыться негде, потом поняли, что там идет выброска продуктов, и это прибавило сил. Обычно вслед за нашими самолетами над местом выброски появлялся вражеский воздушный разведчик. Была опасность, что рассвет застанет бригаду на открытом месте. Колесник дал команду прибавить шагу, но люди шли на таком пределе, что заставить их двигаться быстрее мог лишь вражеский обстрел. Пришлось сокращать остановки для отдыха, идти без долгих привалов. Все вымотались до полного изнурения, но все же успели затемно втянуться в густой сосновый бор, покрывавший высоту. В полдень вернулись разведчики, ходившие к Сидрозеру. Пришли они втроем, принесли по пятнадцать банок мясных консервов, и вначале Колесник посчитал, что четвертый остался охранять сброшенные продукты. Но оказалось не совсем так. Саша Кундозеров доложил, что они долго искали место выброски, наконец нашли, обнаружили четыре тюка, килограммов по сто каждый, уже начали стаскивать их в одно место, как неожиданно появились финны. Завязалась перестрелка, в которой погиб Коля Петров. Финнов было немного, и когда они тоже понесли потери, то бой прекратили, подхватили двоих — то ли убитых, то ли тяжелораненых — и ушли на северо-восток. Оставлять продукты на старом месте не имело смысла. Партизаны распотрошили тюки, в несколько заходов перетащили их на соседнюю сопку, замаскировали, на это ушла почти вся ночь — и вот они здесь.
— Финны видели тюки с продуктами?— спросил Колесник.
— Думаю, что видели…
— Они не могли наблюдать за вами? Потом, после боя…
— Да нет вроде… Всю ночь было тихо.
— Ладно. Благодарю за службу! Отдыхай!
Как только Кундозеров отошел, Аристов спросил Колесника:
— Что думаешь делать?
Услышанная история чем-то была не по душе Колеснику, он и сам еще не мог бы доказательно объяснить, чем именно, но уж больно подозрительным было поведение финнов. Что они — не смогли догадаться, что партизан всего четверо? Отошли и за ночь не потревожили. Поэтому на вопрос Аристова он ответил откровенно:
— Пока не знаю. Надо подумать.
— Пора бы знать, нам время терять некогда.
— А ты знаешь?
— Надо немедленно отправлять отряд.
— Сейчас это невозможно.
— Почему?
— Разве ты не видел, какими вернулись разведчики? Они и километра не пройдут. А без них никто не разыщет продукты.
— Ты плохо знаешь людей. Уверен, Кундозеров пойдет хоть сейчас.
— А надо ли так спешить? Не лучше ли ближе к ночи?
— Странная у тебя нерешительность… Она приведет к тому, что мы потеряем эти мешки. Нам важно создать хотя бы четырехдневный запас, чтоб скрытно подойти к линии охранения, а каждая выброска демаскирует бригаду. Тут, в четырех-пяти километрах, лежат триста килограммов — как мы объясним это и людям, и Вершинину?
— А если финны сделают засаду?
— Слушай, Колесник… Мы подошли к такому району, где прорываться придется через не одну засаду. Сидра, Волома, три дороги… Если мы будем бояться засад, то бригада никогда не выберется отсюда. Это-то ты должен понимать!
— Хорошо. Какой отряд будем отправлять?
— Отправь Попова. Дай ему жесткий срок. Чтоб к десяти часам вечера он вернулся.
Колесник смотрел на карту и думал, как странно перевернулись представления о времени и о расстояниях. До высотки, где спрятаны продукты, всего пять километров. Совсем недавно это означало три часа пути туда и обратно. Теперь же даем восемь часов и называем этот срок жестким… Время словно бы обесценилось, но зато какую страшную цену приобрел каждый километр!
Александр Иванович Попов выслушал задание без особого энтузиазма. Как и всякий командир, он прежде всего подумал о людях, прикинул, что оно сулит им лишний десяток километров пути, да и после возвращения отдохнуть навряд ли придется — бригада не будет стоять здесь вечно, и вместе с этой мыслью пришла не то чтобы обида, а какое-то сожаление, что вот опять выбор пал на его отряд, что доверие — вещь приятная, но получается как-то не очень и справедливо. Прикрытие в поселке Тумба — «Мстители»; прикрытие на высоте 264,9 — «Мстители»; поход за продуктами — опять «Мстители»… Словно и нет других пяти отрядов. Умом он понимал, что это его чувство, естественное и понятное в отношении своего отряда, не очень справедливо по отношению к другим, у которых — начни считать — дел и «особых заданий» наберется не меньше. Но в данный момент все другие будут отдыхать, копить силы к следующему переходу, а «Мстителям», у которых и так в строю осталось семьдесят человек из ста, надо подниматься и идти на эту несчастную сопку. Обо всем этом подумалось, все это держалось в голове, но не оно было главным теперь, когда задание уже дано и надо спросонья и с усталости ничего не упустить и все уяснить до тонкости.
— Путь туда ясен — поведет Кундозеров. Путь обратно — еще яснее. А вот нельзя ли выгадать километра два-три и идти не сюда, а прямо к переправе через Сидру?
— Нет, нельзя! — ответил Колесник.— Во-первых, мы еще точно не знаем, где будем переправляться. Греков только вечером пойдет к реке… А во-вторых, какая же тебе выгода, если твоим людям придется тащить весь груз?
— Это верно, — согласился Попов. — А раз сюда, то, может, мне не надо всех своих людей волочить с собой? Груз не очень и велик, хватит и двух взводов… Пусть хоть один отдохнет как следует.
— Это можно. Разрешаю, — ответил Колесник.
— Оставляю взвод Бузулуцкова.
— Порядок. Да вот еще! Возьмешь с собой запасную рацию и радиста. Взамен, в помощники первому радисту, оставь при штабе бригады крепкого бойца — таскать рацию и питание. Есть у тебя такой?
— Найдется. Оставлю Диму Лавриченко.
— Надежный парень?
— Хороший… Доброволец. Весной добился зачисления в отряд. На станции Сумпосад работал. Не подведет…
— Порядок, договорились…
Через полчаса Попов с двумя взводами ушел. Колесник проводил его до сторожевой линии и был свидетелем разговора, который потом часто вспоминался ему, и с каждым разом все больнее.
В отряде «Мстители» в качестве сандружинницы служила жена Попова — Сидорова Мария Александровна. Поженились они весной. Еще в Сегеже Александр Иванович хотел отстранить ее от похода, приходил в штаб, смущаясь, просил разрешения, получил его, но сама Маша воспротивилась, настояла на своем, в поход вышла, службу несла образцово и пользовалась большим уважением в отряде.
Теперь повторилось нечто подобное.
Отряд тихо спускался по косогору. Колесник и Попов стояли рядом. Когда мимо них проходил второй взвод, Попов вдруг окликнул:
— Сидорова! Ко мне!
Она вышла из цепочки, приблизилась.
— Маша! В последний раз прошу тебя, останься!
— Нет.
— Я ведь могу приказать…
— Не срами меня перед людьми… Тебе же самому неловко потом будет.
— Глупая ты! Ступай!
Попов долго молчал, а потом, когда пришла пора прощаться, с виноватым видом пояснил Колеснику:
— Она, понимаешь, на третьем месяце беременности.
Повернулся и зашагал вслед отряду так быстро, что Колесник ничего не успел ответить ему.
К десяти вечера отряд Попова не вернулся. До этого к высоте 195,1 дважды подходила разведка противника, ее встречали огнем, и она скрывалась.
Отряд «Боевые друзья» перед вечером отправился к реке Сидра. Место для переправы выбрали у бараков. Вверх и вниз по реке на расстоянии километра Колесник приказал выставить усиленные заставы.
Прошла полночь, Попова все не было. Ждали до утра, не понимая, что могло случиться. Ночь стояла тихая и звездная. Ни одного, даже самого отдаленного, выстрела не доносилось до бригады, и поэтому особой тревоги не возникало.
Утром, оставив на высоте взвод Бузулуцкова, чтоб он дождался возвращения отряда, тронулись к реке Сидра, где уже была готова переправа.
Пройдя километра два, для связи оставили на тропе отделение из отряда «Боевые друзья» во главе с командиром взвода Баженовым.
Уже подошли к Сидре, когда позади разгорелся ожесточенный бой. Было слышно, как в ход пошли гранаты. Бой длился долго, но кто его вел — отряд Попова или взвод Бузулуцкова,— на таком расстоянии понять было невозможно.
Бригада начала переправляться, к месту боя выслали взвод Мурахина из отряда «За Родину». Пока впереди был слышен бой, взвод спешил изо всех сил, потом, когда перестрелка неожиданно оборвалась, стали продвигаться осторожно.
И не ошиблись.
Партизаны первыми заметили идущих по болоту финнов, успели скрытно занять выгодную оборону, подпустили противника поближе и встретили шквальным огнем из винтовок и трех пулеметов.
Понеся потери, финны отхлынули на соседнюю сопку, открыли ответный огонь и начали большими группами справа и слева обходить болото. Не желая выдавать своих сил, Мурахин решил не ввязываться в перестрелку, отвел взвод на следующую высоту и снова занял оборону.
Вскоре на помощь подоспел взвод Ивана Самсонова. Финны предприняли еще одну попытку сбить партизанский заслон, наступали с трех сторон, но подходы для них были невыгодными, они снова понесли потери, прекратили атаки и открыли по высоте минометный огонь. Так длилось несколько часов. Ощутимые потери понесли и партизаны. Более десяти человек навечно остались на подходах к реке Сидра, и среди них командир взвода Мурахин.
В разгар переправы неожиданно появились два краснозвездных истребителя с подвешенными под крыльями тюками. На бреющем полете они поспешно сбросили груз, несколько раз спикировали над местом боя, напугав финнов и заставив их скрыться поглубже в лес, потом пролетели над бригадой, выкинули вымпел с приветствием партизанам и ушли на восток. Их провожали восторженными криками. Однако радость была омрачена случайным и нелепым несчастьем. Один из тюков с силой ударился в сухостоину, свалил ее, и толстый, далеко отлетевший сук перешиб ноги начальнику штаба отряда имени Чапаева Ивану Пронину.
К этому времени бригада уже закончила переправу, отошла с километр на север и заняла оборону на пологой высотке. Отряды «Боевые друзья» и «За Родину» остались в прикрытии, выдвинув вверх и вниз по реке усиленные заслоны.
Но в этот день финны больше не пытались атаковать. Западнее и восточнее партизан они переправились через Сидру и тоже остановились на привал.
Вечером погода испортилась, начался сильный дождь. Была самая пора двигаться на север, чтобы поскорее, еще ночью форсировать дорогу Лазарево—Чиасалми, где финны, конечно, постараются преградить путь партизанам, но сил у людей уже не было, требовался отдых, а главное — бригада все еще надеялась, что вот-вот появится наконец отряд Попова.
На розыски отряда было выслано отделение разведчиков. Командир отделения Андрей Полевик получил задание по азимуту выйти в квадрат, куда был послан Попов, по следам догнать его и вывести к озеру Гардюс.
Полевик ушел и не вернулся.
III
Всю ночь, пока шли болотистым редколесьем, Васю Чуткина не оставляла одна мысль: если и на этот раз ему хватит сил не свалиться, не сойти с обманчиво мягкой и так коварно изнуряющей тропы, то остальное он выдюжит и потом будет жить долго-долго, коль, конечно, не найдет его какая-нибудь дурная пуля.
Нельзя сказать, что он впервые подумал о себе так. В последние дни каждый переход давался ему трудно, и мысль эта стала для него чем-то вроде зарока. Более того, в глубине души он даже верил, что обязательно выдержит и этот переход, и следующий, что пройдет столько, сколько понадобится, или вернее — сколько хватит у него сил, но думать, что этот переход самый тяжелый и решающий, стало для него привычкой, он упорно настраивал себя на эту мысль, и она приносила если не облегчение, то надежду.
И в этом он не был далек от истины — переходы с каждым разом становились все труднее, ежедневно по нескольку человек умирали от истощения и упадка сил, а теперь, когда появились, наконец, продукты, смертей нисколько не убавилось, и стали они не такими тихими, как прежде, а мучительными и болезненными, ибо желудки и кишечники у людей отказывались работать, и почти вся бригада страдала кто запорами, кто поносами. Вчера выдали по котелку мелких сухарей, по полбанке американской свиной тушенки, по плотной жмени махорки и куску сахара.
Впервые Вася поел, если не вдоволь, то всласть. Вечером перед выходом прикончил остатки и ночью корил себя за жадность. Сытости он так и не ощутил, только живот отяжелил понапрасну; мучила жажда, отрыгалось прелой горечью, а есть по-прежнему хотелось до нестерпения, и на марше все время казалось, что кусочек сухаря мог бы здорово поддержать силы.
А тут еще во время одной из коротких остановок командир отделения Живяков неожиданно предложил:
— Давай, Чуткин, дальше питаться вместе. Все — на пару, идет?
Вася был польщен, но стыдливо промолчал. Не мог же он признаться, что все полученное уже уложил туда, откуда, как шутили ребята, «и царь коленом не выдавит».
Предложение командира отделения прибавило Васе новых переживаний. Он был уверен, что Живяков, конечно же, распорядился своим пайком по-иному, у него наверняка осталось в мешке не меньше половины, и стал думать — как же восполнить свою долю. Отказываться не хотелось, но ничего другого не оставалось, как войти в пай после получения новых продуктов. Уж тогда-то Вася будет поумнее…
Потом Вася подумал: а надо ли ему вообще объединяться с Живяковым? Весь поход тиранил, придирался по делу и без дела, а тут в напарники приглашает. В отряде так уж с самого начала велось, что из одного котелка питаются самые близкие друзья… Вообще-то после большого боя Живяков переменился: заметно притих, стал добр и почти ласков, но в отделении лучше от этого не стало. Никто из ребят ни словом не упрекнул его за случившееся при отходе с высоты 264,9, все понимали, что иного выхода, наверное, и не было, что их отделению просто не повезло в тот день с заданием и на месте Живякова легко мог оказаться любой другой, который, вероятно, делал бы то же самое, — все понимали это и молчали, так как говорить или обсуждать то, чему они оказались невольными свидетелями, было и больно, и стыдно, и бесполезно… Если думали об этом, то каждый про себя; если в душе винили кого-то, то прежде всего — Колчина: он был старшим.
Внешне жизнь в отделении шла своим чередом, но в отношении к командиру чувствовалась настороженность: а что думает он сам?
Живяков молчал, был задумчив, больше прежнего старался участвовать в общих делах, тащил на себе то пулемет, то нехитрое хозяйство: пилу, топор, связку взрывчатки — другим это очень пришлось по душе, понравилось поначалу и Васе, а потом даже стало обидно за отделенного — чего уж так стараешься, будто вину заглаживаешь? Не испытывал он доверия к подобной переменчивости у людей… Если виноват, в открытую признайся, а характера держись.
Людская переменчивость была особенно подозрительна для Васи потому, что знал он свою слабость — был сам удивительно податлив на любое проявление к нему доброты. Иногда и понимал, что человек подкатывается к нему не без задней мысли, не раз обжигался на этом, прятался потом за напускное безразличие ко всему, но пустяковое доброе дело или даже слово трогали его до глубины души, и опять хотелось верить заново.
Поэтому, когда на очередном коротком отдыхе Живяков раскрыл мешок и молча протянул ему кусок сухаря, у Васи от чувства благодарности и волнения перехватило горло, он не знал, что делать, как поступить, стал отнекиваться, прятать руки за спину, а потом, когда сухарь все же оказался у него, он грыз его стыдливо, как бы нехотя, а сам мучительно думал, чем бы поскорее отплатить Живякову.
На высоте 195,1 им снова выдали продукты. Досталось немного — не больше дневной нормы. Живяков собрал отделение и предупредил:
— Ребята! Каждый получил поровну. Если хотите выжить, то каждый должен съедать столько, сколько я. И ни крошки больше. Буду строго следить. Все делим на четыре порции и без команды не трогаем.
Васе он сказал:
— Будешь питаться со мной. Продукты, которые остались у меня от прошлой выдачи, будут нашим энзэ.
Этот привал был как праздник. Стояли больше суток, погода выдалась солнечная, дважды разводили костры, варили похлебку из концентрата, хорошо отдохнули, а главное — взводу Бузулуцкова неожиданно повезло: когда отряд ушел за продуктами к Сидрозеру, его оставили с бригадой. Правда, финская разведка после полудня два раза обстреляла передовые посты отряда имени Антикайнена, убила двоих партизан, сама понесла потери и скрылась, но это давно уже стало привычным и не испортило хорошего настроения.
Утром бригада ушла к переправе.
Бузулуцков отвел взвод к восточному склону высоты и расположил круговой обороной. С двух сторон, с юга и востока, далеко просматривалась открытая болотистая низина — здесь можно было держать лишь одного-двух наблюдателей, а основные силы сосредоточить на других участках. С востока ожидался и подход отряда. В случае появления крупных сил противника решено было бой не принимать — обстрелять его издали и отходить на соединение с отрядом.
Первое время все лежали в обороне, вслушиваясь, как затихают звуки удаляющейся бригады. Вот и последний боец тылового охранения мелькнул и скрылся между деревьями — стало тихо, одиноко и томительно. Потом стали дежурить попеременно. Половина людей в обороне, половина — на отдыхе.
Продуктов снова ни у кого не было, есть хотелось невыносимо, и оттого время тянулось удивительно медленно.
Бузулуцкову впервые за весь поход выдали карту, он безотрывно рассматривал ее, с радостным удивлением натыкался на памятные высоты, озера, болота, по которым прошла бригада за тридцать девять дней похода. Это было даже странно — вдруг сразу, словно бы с огромной высоты увидеть весь путь, на который было затрачено столько времени и сил, а теперь не требовалось и минуты, чтоб заново пробежать его.
Поначалу свободные от дежурства бойцы лишь с завистью поглядывали в сторону комвзвода — карта почему-то считалась таким секретом, что и украдкой подсматривать было неловко, — однако Бузулуцков изучал ее так долго и с таким нескрываемым интересом, что вскоре со всех сторон над ним нависли любопытные головы. Главный вопрос был — где находимся и далеко ли еще идти?
Напрямую получалось совсем близко: сорок километров до ничейной земли. Потом радость сменилась унынием — пути напрямую не было, требовалось обходить с севера систему озер, и тут километры приходилось считать многими десятками.
Бузулуцков даже пожалел, что допустил ребят к карте.
Отряд не возвращался, вокруг было тихо, и Бузулуцков снова сократил число бойцов в наряде: на линии обороны оставил в секрете пулеметы и несколько наблюдателей.
Около полудня, когда Чуткин сменился с очередного дежурства, Живяков как бы между прочим сказал:
— Время теряем, а ребята опять без жратвы остались… Ты, Чуткин, не хотел бы сходить порыбачить?
— А чё? — охотно согласился Вася. — Только где тут рыбачить?
— Если на ламбе попробовать, а?
С юго-запада к подножию высоты примыкало округлое озерцо, опушенное низкими плотными зарослями ивняка и ольшаника. Было оно такое маленькое, спокойное и тихое, что серьезного рыбацкого интереса не вызывало. Тем более что и находилась ламбушка за линией обороны. Лежа в секрете, Вася и сам не раз присматривался к ней, солнечные блики так и тянули туда взгляд, но коль уж и была в озерце рыба, то наверняка крохотные черные окушки, похожие на головастиков. Вот если бы Живяков отпустил его на большое озеро, видневшееся верстах в полутора, за болотом, тогда другое дело, там, поди, можно поймать на блесну настоящую рыбу, так что и ног жалеть не придется…
— А ты хоть окушков подлови, — мягко настаивал Живяков. — И окушки пойдут в дело. Я договорюсь с командиром взвода. В наряде я подменю тебя. Вещмешок не забудь! На открытые места не лезь, по-за кустами старайся…
Вася молча собрался и пошел.
Озерцо-то оказалось не таким уж и маленьким — метров двести в поперечнике, а главное — светлым и рыбным. Чуткин понял это сразу, как только, выбрав место поукромней и поудобней, взглянул на воду. По поверхности гуляли на солнце стайки мелкой плотвы, а раз есть плотва, то должна быть и щука. Или хотя бы крупный окунь: ведь питаться хищникам есть чем.
Сдерживая знакомое и приятное чувство нетерпения, Вася привязал к удилищу свою шелковую ссохшуюся лесу, поймал несколько мух покрупнее, сделал заброс, но зацепить на большой крючок крохотную плотицу оказалось делом нелегким. Рыбешки охотно «тюлюпали» насадку, но никак не попадались. Даже зло брало, так хотелось поскорее закинуть удочку на живца и одновременно начать блеснение. Комбриговский подарок так еще ни разу и не опробован в деле.
Время шло, а ничего не получалось. Мошкара, казалось, слетелась со всего побережья, висела над ним темной тучей, впивалась в лицо с таким бесстрашным остервенением, что хотелось самому кинуться в воду.
Наконец повезло. Вася бережно снял серебристую, неподвижно повисшую на крючке плотичку, насадил ее под плавничок, сделал чуть глубже спуск, закинул подальше, облегченно вытер с лица пот, повернулся к вещмешку, чтобы достать комбриговскую блесну, и застыл в оцепенении.
В узком просвете между кустами, в каких-нибудь тридцати—сорока метрах от себя, он четко увидел серо-голубую спину поднимающегося по косогору человека. Он удалялся какими-то странными бесшумными рывками, пригнувшись и поглядывая то вправо, то влево, словно кто-то гнался за ним; потом в проеме зарослей — чуть дальше и выше по косогору — появилась еще одна такая же сгорбившаяся фигура… Вася все уже понял, ведь мысль о возможной опасности не оставляла его ни на минуту, он уже догадался, что на высоту наступает целая цепь егерей и видит он лишь несколько крайних, но верить все равно не хотелось.
Машинально Вася залег, притянул винтовку, тихо перевел затвор, а сам все еще думал — неужели же это правда?.. Почему же молчат наши посты? Неужели они заметили финнов и неслышно отошли? Он мог бы еще спастись. Стоило поглубже нырнуть в кусты и переждать — ведь цепь шла наискосок и уже оставила его позади себя.
Если бы он был уверен, что взвод успел отойти, то, наверное, так бы и поступил. Но стоило на мгновение представить себе безмятежно сидящих вокруг комвзвода товарищей и разморенных жарой постовых, когда от истощения и усталости хоть подпорки меж веками ставь, — как решение пришло само собой.
Наскоро прицелившись в ближайшего егеря, Вася нажал спуск. Гулкое эхо выстрела укатилось куда-то за гору.
Он успел сделать еще два выстрела, и лишь после этого по верхушкам кустов шарахнули с разных сторон автоматные очереди. Но ни одна пуля не задела его.
Он понимал, что никаких шансов на спасение у него нет, и все же задом сполз с кромки берега в воду, в надежде перебраться за кустами в другое место, пробежал несколько шагов, но длинная очередь с другой стороны озера полоснула по спине, он упал, так и не успев услышать, как через несколько секунд загрохотали на высоте партизанские пулеметы.
Он лежал на прибрежной отмели, и долго, до самого вечера, буро-красное пятно расплывалось по мелководью, привлекая стаи пугливых мальков.
Взвод Бузулуцкова бился до последнего человека…
IV
Почти тридцать лет никто не знал о судьбе отряда Попова.
Высланное для связи с ним отделение разведчиков под командованием Андрея Полевика наткнулось на финнов, было вынуждено разделиться на две группы, и в дальнейшем каждая из групп выходила в свой тыл самостоятельно. Сам Полевик вместе с сандружинницей Аней Мининой добрался до указанного ему квадрата, никого там не обнаружил, пробовал догнать бригаду, но везде натыкался на противника, и после трехнедельных мытарств и блужданий они вышли в свой тыл, обогнув с севера Елмозеро. Четверо других разведчиков под руководством Федора Лиликова также в конце концов пробрались на свою территорию.
Ни та, ни другая группа не принесла никаких сведений об отряде «Мстители».
Ждали два месяца. Все еще жила надежда, что или сам отряд, или какая-то группа из отряда Попова пробьются к своим и принесут известия, что же произошло там, западнее далекого Сидрозера…
10 октября 1942 года было принято решение считать отряд «Мстители» без вести пропавшим. Не погибшим, а именно «без вести пропавшим…».
Для суровых военных лет в этом решении не было ничего странного. Отряд действительно пропал без вести. Никто не знал, где он: погиб ли в бою, или был оттеснен противником в глухие, безжизненные леса Пенинги, где нет ни селений, ни дорог, и партизаны один за другим погибли от голода. Можно было предполагать всякое…
Странно другое. Когда через два года территория Карелии была освобождена от оккупантов, не было сделано попытки раскрыть тайну.
Приводились в порядок документы, составлялись отчеты и подробные описания, выяснялись дела и судьбы не только групп, но и отдельных людей, участвовавших в партизанской и подпольной борьбе, а судьба отряда Попова по какой-то нелепой случайности так и осталась без внимания, так он и продолжал числиться без вести пропавшим.
Возможно, произошло это потому, что тогда же, осенью 1942 года, вместо пропавшего отряда был сформирован новый, костяк его составили молодые добровольцы из Свердловской области, новый отряд тоже получил название «Мстители», он мужественно и успешно боролся с врагом в течение двух лет, и его боевые дела как бы оттеснили на второй план память о прежнем. Тем более, что в новом отряде не было ни одного человека из старого и некому было поддержать эту память.
Так случилось.
Нельзя сказать, что загадка отряда Попова не волновала оставшихся в живых участников бригадного похода. Нет, в последнее десятилетие на каждом партизанском слете, при каждой встрече ветеранов обязательно заходил разговор об этом, вспоминали, как уходил отряд с высоты 195,1, как ждали его и не могли взять в толк, куда он подевался, если ушел за какие-то четыре-пять километров от бригады и словно в воду канул, даже боя не было слышно.
Бывший помощник начальника штаба бригады, Николай Георгиевич Пименов, командовавший в походе отрядом «Буревестник», определенно сказал: «Думаю, отряд Попова нашел продукты. Ослабевшие люди поели и решили часок-другой отдохнуть, чтоб побыстрее догнать бригаду… Постовые проворонили, а финны бесшумно взяли их в ножи…»
Командир отряда «Боевые друзья» Ф. И. Греков считал, что отряд нарвался на засаду, которую егеря устроили у продуктов.
Все это было лишь предположениями, и казалось, что загадка так и останется неразгаданной.
…В 1970 году бывший партизан отряда «Мстители» Иван Соболев, отставший от бригады при обстоятельствах, о которых рассказано в одной из глав этой книги, прислал мне подробнейшие воспоминания о своих мытарствах в финском плену. Есть в них такой эпизод:
«Было это к зиме. Однажды вечером вернулся я после работы в барак к своему месту. На верхних нарах один, смотрю, не спускает с меня глаз. Я тоже гляжу на него, вижу знакомую личность, но в голову не придет, что это Павел Оберемко. Потом он говорит мне:
— Парень, как ты похож на одного знакомого!
Я отвечаю:
— Мне тоже твоя личность вроде знакомая. Ты не Павел? Ты не из третьего отряда?
— Неужели Иван? Ты жив!
Рассказал мне Павел свои похождения. Уже после большого боя на высоте на одном из привалов отошел он собирать грибы и ягоды, отклонился, видать, далековато, а когда вернулся на свое место — там уже никого не было, и тропы он не обнаружил. Стрелять не посмел, кричать тоже. Был уже вечер. Побегал, поискал, присел под дерево и уснул. Много дней шел один, пробирался к северу. Убил лося, подкрепился, набрал с собой мяса.
„Однажды, — рассказывает Павел, — смотрю, воронье кружится над опушкой леса. Думаю, что-то есть… Иду. Смотрю, люди лежат. Начинаю рассматривать и узнаю среди убитых: Попова, Лонина, Пекарского, Машу Сидорову — весь 3-й отряд… Кого узнал по почерневшему лицу, кого по одежде. Их было человек сорок. Хотя не считал… Были видны следы зверства. Две наши медсестры лежали на упавших деревьях, вверх лицом, со снятыми брюками и голыми грудями. Страшно это было видеть… Еще несколько дней блуждал, измотался вконец, набрел на тропу, обрадовался, сел под дерево неподалеку отдохнуть, задремал… Очнулся, когда три велосипедиста кругом стоят, а один меня автоматом в грудь тычет…“»
Это было первое свидетельство о гибели отряда Попова.
Почти одновременно с ним появилось второе — более веское и неоспоримое.
29 августа 1970 года лесник Юккогубского лесничества Довбыш письменно сообщил в Медвежьегорский райвоенкомат о том, что при отводе лесосек в 13-м квартале (Паданский сельсовет, поселок Ахвенламби-Тумба, в трех километрах вверх по течению реки Сидра) им обнаружены пятьдесят незахороненных погибших партизан, возле которых найдены пустые пулеметные диски, солдатские котелки, кружки.
Лесник так прямо и написал — «погибших партизан». Он знал, что фронт здесь не проходил и погибшие могли быть только партизанами.
В течение сентября 1970 года сотрудники Медвежьегорского райвоенкомата и редакции районной газеты «Вперед» с помощью работников лесничества дважды произвели обследование местности вблизи высоты, которая значилась на картах военного времени под отметкой 195,1. Они обнаружили останки семидесяти погибших партизан, перенесли их в село Паданы и 4 октября 1970 года торжественно захоронили в братскую могилу в центре села.
К сожалению, члены поисковой группы не знали истории загадочного исчезновения отряда Попова и не организовали тщательной экспертизы. О своей находке они сообщили в Петрозаводск лишь после того, как произвели захоронение. Но нет сомнения, что останки принадлежат бойцам и командирам отряда «Мстители», что отряд не пропал без вести, а погиб в бою с противником.
Как это произошло — остается лишь предполагать и догадываться.
В 1973 году в Финляндии, в издательстве «Каристо», вторым изданием вышла большая художественно-документальная книга военного писателя Пентти Тикканена под сенсационным названием «Разгром партизанской бригады». Справедливости ради следует сказать, что содержание этой книги во многом не столь сенсационно, как ее заглавие. Автор открыто признает, что свою задачу по уничтожению партизанской бригады Григорьева финскому командованию так и не удалось выполнить, хотя для этой операции были привлечены многократно превосходящие партизан силы. Причина этого — героизм, мужество и находчивость советских бойцов и командиров.
Пентти Тикканен тщательно, шаг за шагом, прослеживает, как развивалась эта операция с финской стороны, анализирует замыслы и действия командиров всех степеней, показывает чувства и настроения солдат… Автор стремится к объективному, документальному изображению событий; ему многое в этом отношении удается. Но поскольку он опирался на документы лишь финских военных архивов, то цифровые данные о потерях выглядят в его книге не только неточными, но и односторонне искаженными. В большинстве случаев эти цифры вступают в явное противоречие с логикой и исходом описываемых автором событий…
Но не в этом сейчас дело.
Книга Тикканена столь детальна и неторопливо последовательна, что с первых ее страниц возникает надежда — наконец-то над многолетней тайной гибели отряда Попова приоткроется завеса. Хотя бы даже с одной стороны, ибо с другой — живых свидетелей, к несчастью, не осталось.
Пентти Тикканен показывает десятки боев и мелких стычек, но, к сожалению, прямого и точного описания схватки финнов с отрядом «Мстители» в книге нет. Изображен один бой, очень схожий с тем, что могло бы происходить вблизи высоты 195,1, но отнесен он автором почему-то на несколько дней раньше, когда никакого отряда в отрыве от бригады не находилось и подобной, удачной для финнов, засады они организовать не имели возможности. Если и была в действительности такая засада, то она могла быть только против отряда Попова.
В описании Тикканена имеются детали, которые подтверждают это предположение.
Финны выследили отряд, когда он находился на привале на высотке, с трех сторон окруженной болотами. Пейзаж очень напоминает местность вблизи реки Сидра. В бинокль финны видели, что партизаны отдыхают, сушат у костра одежду. Финны окружили высоту и, предполагая направление отхода отряда, с севера устроили засаду, сосредоточив несколько ручных пулеметов.
Когда начало темнеть, партизаны, ничего не подозревая, двинулись в путь, спустились к болоту и были встречены на открытом месте кинжальным пулеметным огнем. Жаркая неравная перестрелка длилась несколько десятков минут… Командир финской роты еще раньше в бинокль определил командира партизан и все время держал его на примете. Когда смолкла последняя партизанская винтовка, он подошел к убитому русскому командиру. Рядом с ним, обнимая его рукой, лежала тяжело раненная молодая женщина. Неожиданно она подняла голову, увидела приблизившихся финнов. «Из ее рта хлынула кровь и с губ послышался прерывистый шепот:
— Чухны! Собаки! Радуйтесь! Убили такого человека, нашего любимого командира!..
Они вдвоем так и остались лежать рядом».
Трудно судить, насколько фактографичен П. Тикканен в описании этой сцены. Возможно, командир финской роты рассказал об этом своим солдатам, а те через тридцать лет донесли ее и до автора книги. Хочется верить, что так оно и было! Во всяком случае, так могло быть, ибо многие из партизан бригады и сейчас вспоминают, как нежно и преданно любила сандружинница Маша Сидорова своего мужа, командира отряда Александра Ивановича Попова.
История отряда «Мстители», приоткрывшаяся через тридцать лет, еще раз показывает, что нет без вести пропавших, а есть лишь ненайденные…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.