1. Хозяин

1. Хозяин

Кировабадский «Кяпаз» середины восьмидесятых — это была команда второго секретаря горкома партии Джумшута Мавсимовича Мамедова.

Я не знаю, занимался ли он хоть чем-нибудь кроме футбола. Но только редкий день обходился без его длительных визитов на нашу тренировочную базу. О том, что товарищ Мамедов не пропускал ни одной игры «своей» команды, я уж и не говорю. За полтора часа до начала матча нас обычно собирали на установку, а ровно за полчаса до этого на базе появлялся Джумшут Мавсимович. Он сразу направлялся к нашему главному тренеру — Сергею Сергеевичу Крамаренко. Изнутри щелкал замок, и, видимо, как раз в эти минуты план на игру обретал силу закона…

От внимания второго секретаря не ускользала ни одна деталь жизни команды. Думаю, он и состав на каждый матч был бы готов определять сам, да на счастье Крамаренко у нас тогда было всего-то 12–13 боеспособных футболистов, и этот вопрос решался без участия Мамедова.

Зато во всем остальном Джумшут Мавсимович был полным хозяином. Это у него настолько укоренилось, что даже во время игр он отдавал распоряжения Крамаренко по… телефону. Между «почетной» мамедовской ложей и скамейкой запасных каждый раз протягивали кабель, и если к двадцатой минуте счет еще не был открыт, телефон начинал трезвонить то и дело… Однажды и я на замену вышел по личному указанию «сверху», с трибуны: «Ну, ты, выпусти-ка этого…»

Или, например, любил Джумшут Мавсимович свою фамилию — Ма-ме-дов. МАМЕДОВ! И ему ничего не стоило распорядиться, чтобы капитаном команды непременно был его однофамилец. Тофик, правда, оказался действительно неплохим парнем, но это в данном случае не имело никакого значения. Играл у нас, кстати, и еще один Мамедов — Эльгиз, большей частью сидевший в то время по молодости в запасе. Так старший товарищ его o на зависть другим новичкам — просто как сына опекал. Никогда не забывал позвонить Крамаренко в середине второго тайма: пора, мол, замену готовить… Мне вообще кажется, что Джумшут Мавсимович запросто мог взять да и создать команду из одиннадцати Мамедовых. Ну, на худой конец, из десяти Мамедовых и одного Мельникова…

Короче говоря, второй секретарь был в команде первым человеком. И, конечно, все материальные вопросы решались при непосредственном его участии. Мы знали, горком отдал распоряжение (гласное или нет — это было не столь уж и важно) всем директорам кировабадских предприятий, шашлычных, рынков и прочим руководителям: каждый из них обязан оказывать команде материальную помощь. Эти ручейки сливались в один поток, и выходило так, что заботится о нас именно второй секретарь. Причем, никто не имел права делить с ним столь необычную привилегию. Например, как-то перед началом матча у нас в раздевалке появился директор кондитерской фабрики и от себя лично пообещал каждому футболисту по сотне за выигрыш. Но это было нарушением правил, и за самоуправство он получил от горкома партии «желтую карточку». Впрочем, здесь все и так прекрасно знали: Джумшут Мавсимович в состоянии решить абсолютно любой вопрос.

Но каждому полагалось знать свое место. А роль благодетеля, кормильца и хозяина отводилась только одному человеку — второму секретарю горкома партии.

(«Рядовых» болельщиков, правда, не лишали возможности делать нам подарки без визы ГК КПСС. Никому не возбранялось подойти, скажем, на улице к футболисту и сказать: «Слушай, дорогой, ты мне нравишься. Я буду каждый месяц давать тебе по сто рублей…» Но такие встречи нередко оборачивались неприятностями. Иные благодетели с упоением — и множеством несуществующих подробностей, кстати, — принимались твердить о своей щедрости на каждом углу…)

Зато о размерах сумм, которые время от времени в конвертах передавал каждому из нас администратор команды, не знал никто. Это был, я бы сказал, «кавказский вариант профессионализма» — тайна «контракта», отсутствие уравниловки (как я могу предположить), но — зато никто никогда не знал, за что и сколько он должен получить… Впрочем, у меня не было оснований размышлять на эту тему — во всяком случае, даже когда минское «Динамо» стало чемпионом страны, я имел не больше. К тому же основной навар игроки высшей лиги получали не за победы в чемпионате или Кубке, а от заграничных поездок. Я же как-то не был любителем всех этих операций с икрой и водкой.

Честно говоря, материальное никогда не было у меня на первом месте. Я всегда играл в футбол не за деньги, а просто потому, что любил это дело. Когда чувствовал, что матч мне в радость, я горы мог свернуть — в высшей ли лиге, во второй ли, в ответственной игре или на тренировке. Но в принципе, конечно, положение дел, при котором в какой-то заштатной команде футболист может быть более обеспеченным, чем в гораздо более сильной, не идет на пользу делу. У наших людей и так-то в крови готовность довольствоваться малым и не стремиться к самосовершенствованию — а тут еще и это «малое» оказывается весьма и весьма внушительных размеров…

Кстати, и сам Мамедов нередко «воспитывал» нас таким монологом: «Я, второй секретарь горкома партии, получаю всего 360 рэ в месяц, гораздо меньше вас — как вам, понимаешь, не стыдно…» Не знаю, верили ли ребята рассказам о «бедности» своего «благодетеля», но я, не раз бывавший у него в гостях, конечно, не мог не посмеиваться. Впрочем, и у других футболистов «Кяпаза» не было поводов чувствовать себя обделенными.

Минские знакомые, привыкшие к совсем иной системе премирования, часто спрашивали у меня: а не возникали ли в городе в связи с футболом разговоры о финансовых злоупотреблениях? Какое место отводилось в футбольной пирамиде ОБХСС? Ведь в то время во многих сферах существовал потолок зарплаты, да и коммунистическая мораль предписывала всем жить в скромности, не стремиться к личному обогащению… Тогда я, честно говоря, не задумывался об этом. Но сейчас могу предположить, что в правоохранительных органах, наверное, тоже было немало болельщиков… Да в конце концов, допустим, кто-то отважился бы копнуть под команду — разве эта затея не была обречена на провал в Кировабаде — городе, где болельщиков почти столько же, сколько и мужчин, а три разной престижности ложи для руководителей забиты во время матчей до отказа?

Нет, та система исключала даже саму возможность появления неугодных или просто неудобных ей людей.

Хотя мне, надо признаться, дозволялось побольше, чем многим другим. Своей игрой я заслужил право кое на какую независимость.

…Однажды, на третий или четвертый месяц моего пребывания в «Кяпазе», меня пригласили на свадьбу. Гостей собралось, наверное, не меньше тысячи человек. Но тамада, перечисляя самых дорогих и почетных гостей, одним из первых назвал меня, человека, которого к тому времени действительно знал весь город. В общем-то, я не люблю такие шумные застолья и всегда стараюсь отсидеться где-нибудь сбоку. Но на сей раз пришлось быть все время в центре внимания. Честное слово, от очень многих предложений выпить я отказался. Но — не от всех. И кто-то из гостей тут же позвонил Мамедову: знаете, Джумшут Мавсимович, а Мельников-то чуть ли не под столом валяется. Тот, как всегда в подобных ситуациях, собрал всю свою свиту — зав. секторами, инструкторов — и помчался на базу команды реагировать на «сигнал». Дожидаться, когда очередной нарушитель режима, на этот раз Мельников, вернется домой. Я об этом, понятное дело, ничего не знал, приехал часа через два и от такой встречи, конечно, немного растерялся. Ничего себе ситуация, а? Поддавший футболист и чуть ли не бюро горкома на выезде… Да только я все равно не стал ни заискивать, ни оправдываться. А просто взял себя в руки и сказал всего две фразы: «Извините, но я устал и иду спать. К игре буду в порядке». И, не оборачиваясь, ушел. Те просто обалдели, с ними никогда в таком тоне не разговаривали… Но к игре я действительно подготовился как надо. Потом Мамедов подошел ко мне и пожал руку: «Ты поступил как настоящий мужчина, сдержал слово. Молодец! Пусть все останется между нами…»

А какое могло быть «между нами», когда оба эти разговора проходили в присутствии минимум десятка свидетелей? Да назавтра весь город был в курсе… Но, как бы то ни было, а с тех пор на мою свободу никто не покушался.

Только не думайте, что я злоупотреблял этим. Например, 25 октября 1986 года у «Кяпаза» был стартовый матч переходного турнира с «Красной Пресней». А 21 у меня — день рождения. Я домой летал, в Минск. Собрались друзья, мы славно посидели, но так я ни глотка и не выпил…

Я вообще не стремлюсь поступать определенным образом только потому, что «так принято». Как считаю нужным, так и живу. Не сочтите бахвальством, но убедить меня гораздо проще, чем заставить. Мне кажется, что даже Эдуард Васильевич Малофеев уважал меня за эту черту. Сильные люди — а я считаю своего главного в жизни тренера именно таким человеком — может, и не очень любят непослушных, но послушных просто презирают.

Думаю, и Мамедова чем-то «грела» моя непокорность. Мол, как это так — все пасуют, заискивают, а этот держится прямо как с равным. То ли признавал за мной право голоса, то ли просто прощал, а может, такая «демократичность» даже и поднимала его в собственных глазах. Не забывайте, шел первый год перестройки… Но во всяком случае, я был единственным, кто постоянно и, главное, безнаказанно возражал Мамедову на бесконечных собраниях, которые устраивались в «Кяпазе» по любому поводу. И ничего, обходилось — я даже не раз бывал у Джумшута Мавсимовича в гостях, и мы в его «скромном» двухэтажном домике о чем только не говорили… Я ведь не только футболом жил — и политикой интересовался, и экономикой, много повидал и прочитал, всегда был готов поспорить. Причем, когда мы оставались один на один, мне порой в чем-то удавалось и переспорить Второго.

Зато вот Первый во время единственной нашей встречи меня… сразу выгнал. Это было перед началом переходного турнира, когда он вдруг пригласил команду на прием. В то время «первым» в Кировабаде был человек из Баку, а у этих городов всегда существовали непростые отношения. Не думаю, что он так уж желал «Кяпазу» удач, просто, организовав эту почти ритуальную встречу, выполнил свой партийный долг. Может быть даже и скрепя сердце. А тут еще я по своему обыкновению что-то сказал… Короче, выставил он меня вон в самой что ни на есть непарламентской форме!

Такого оскорбления мне не доводилось испытывать никогда в жизни. Спускаясь по горкомовской лестнице, я уже принял решение уехать из этого Кировабада к чертовой матери. Но — на вахте меня остановил милиционер. Негромко и властно, прямо как Мюллер Штирлицу, он сказал: «А вас, Мельников, я попрошу остаться». Как они успели по селектору отрезать мне путь к отступлению?.. Ну, а потом, когда собрание к всеобщей радости кончилось, тренеры уговорили-таки меня не принимать все близко к сердцу.

Но это был в то время единственный неприятный для меня эпизод. Что скрывать, в Кировабаде меня любили. И мне это нравилось. Не раз бывало: выйду из своей комнаты на базе на балкон, а внизу две «Волги» стоят и три «жигуленка». А в машинах сидят люди и терпеливо ждут, к кому же из них я на этот раз поеду в гости… Да и в команде я тоже был человеком уважаемым. Когда нам за выход в первую лигу пообещали на всех три «Волги», никто не сомневался: одна из них достанется мне. Вот только успешно пройти переходный турнир нам так и не удалось…

И тут я впервые узнал, какое крошечное расстояние разделяет любовь и ненависть. Особенно, когда в дело вступают эмоции… Короче говоря, я стал чуть ли не главным виновником неудачи! После того, как «Кяпаз» не смог обыграть «Крылья Советов», мне вдруг припомнили, что я… посмел общаться со знакомыми ребятами из команды соперников — тамошняя мораль считала это чуть ли не смертным грехом. И еще. В решающем матче я вышел на замену минут за десять до конца с незалеченной травмой — вообще еле ходил. Но несмотря на это дал две такие передачи, после которых наши просто чудом не забили решающий мяч. Так надо же — «выяснилось», что травму-то я, оказывается, придумал… Интересно, вам приходилось встречать хотя бы одного человека, который бы взял да и отказался от почти обещанной «двадцатьчетверки»? Но даже такие элементарные аргументы не брались в расчет в длительной разборке неудачи.

А ведь в принципе тогда, осенью 86-го, ничего страшного для нас не произошло. У Кировабада была сильная команда, и, коли один раз стечение обстоятельств помешало «Кяпазу» выйти в первую лигу, то годом позже наверняка все было бы иначе. Уж на что скупой на комплименты человек Валерий Васильевич Лобановский, но и он сказал про «Кяпаз», когда мы на кубок сыграли с киевским «Динамо» почти на равных, немало теплых слов.

В общем, все было впереди. Но — наш хозяин посчитал иначе. Не смог Джумшут Мавсимович пережить неудачу как подобает профессионалу — хладнокровно и с достоинством. Именно после окончания сезона и проявилась во всей красе футбольная некомпетентность Мамедова. Сгоряча он практически в одночасье разрушил команду. Разогнал многих из тех, в ком недавно души не чаял, высыпал на наши головы множество оскорблений и проклятий.

Передо мной, правда, от его имени потом извинились. В феврале 87-го в Минск приехали люди из Кировабада и предложили забыть все плохое. Я вернулся в «Кяпаз» и еще целый год варился в жарком котле закавказской зоны второй лиги. Но наша команда, хотя город и оказывал ей по-прежнему всяческую помощь, уже была другой. Выйти на уровень сезона-86 ей так и не удалось. А потом и товарища Мамедова за какие-то прегрешения перевели на другую работу…