Юбилей

Юбилей

15 июля 1903 года Полтава праздновала пятидесятилетний юбилей писателя, праздновала без Короленко— сам он отправился в очередное путешествие, чтобы избежать чествования.

Поток адресов, писем и телеграмм шел непрерывно со всех концов России и из-за границы. Из них в кабинете образовались горы, и Короленко по возвращении потратил немало дней, чтобы разобраться и прочитать все послания к нему.

«Дорогой, любимый товарищ, превосходный человек, сегодня с особенным чувством вспоминаю Вас. Я обязан Вам многим. Большое спасибо. Чехов».

«Поздравляю, желаю еще столько, еще полстолько на радость друзьям, на благо литературы. Н. Михайловский».

Нижний Новгород, Глазов, Кишинев, Москва, Петербург, Париж, Лондон, Павловка, Гельсингфорс, Тифлис, Самарканд, Якутск, село Михайловское, Пермь, село Муровлянка, Бодайбо, Флоренция, Ницца, Бухарест, Оргеев, Чухлома…

Города знакомые и незнакомые, деревни, села, поселки, станции…

Писатели, крестьяне, учащиеся, рабочие, офицеры, земцы. Одиночки и коллективы. Якубович, Анненский, Струве, Лесгафт. «Граждане города Керчи». «Владимирские разночинцы». «Буряты из Иркутска». «Продавец газет».

«Вы везде находите человека, а не «бывших людей».

«Другу и защитнику всего рабочего люда».

«Ваше слово освещает и разрушает все то, что стараются насильно привить нам. Группа псковских семинаристов».

«Борцу за правду в Мултане».

«Великому художнику и гражданину земли русской, проведшему двадцать пять лет в непрерывной борьбе за торжество правды и любви».

Более шестисот телеграмм, около двухсот писем и адресов.

Короленко долго не мог прийти в себя, ходил взволнованный, радостный, задумчивый.

— И как подумаешь, — делился он с близкими людьми, — как мучился Щедрин. С какой тоской он спрашивал: «Для кого же мы пишем? Читатель, где ты?..» Вот! Он начинает отзываться, проявлять себя…

И опять взволнованные шаги, то загорающийся, то задумчивый взгляд лучистых карих глаз.

А однажды, откладывая в сторону очередное письмо, сказал со смущенной и счастливой, совсем детской улыбкой:

— Как много хороших людей!..

Избежать чествования все же не удалось. Осенью, по приезде Короленко в Петербург, двенадцать периодических изданий устроили вечер, на котором присутствовало около пятисот человек. Говорили хорошие, искренние, прочувствованные слова, пили за юбиляра и его верного друга — Авдотью Семеновну. Вот поднялся Петр Филиппович Якубович.

В пустыню, где шепчется вьюга с тайгою,

Где бледное солнце не радует глаз,

Был брошен когда-то жестокой рукою

Бесценный, прекрасный алмаз;

Рожденный для счастья, свободы и света,

Цветок, не успевший в отчизне расцвесть,—

Живое, горячее сердце поэта.

Влюбленного в правду и честь…

Глаза у бывшего каторжанина Якубовича глубокие, тревожные. Листок дрожит в руке. Волнуется…

Все в мире проходит… И дни испытанья

Промчались — отчизну поэт увидал.

Ему не грозит уже холод изгнанья —

Он славою родины стал!

Волнение передалось Короленко. Последние строки он слушает уже стоя. Он хочет обнять автора.

Как сердце ом нам охлажденное греет,

В тьму жизни льет ласковый свет!

А там… злая пурга по-прежнему веет, —

И скольким возврата уж нет!..

Оглушительные аплодисменты. Все тянутся к Короленко, Якубовичу.

Надо говорить ответное слово, и писатель поднимается.

— …Всякое общество, дорогие друзья, переживает три фазиса своего совершенства: мысль, слово и дело. Мысль всегда сильно работала в русском народе, только он не умел выразить ее. Не работай эта мысль, не было бы и всей русской истории. Теперь от затаенных дум мы перешли к слову. Дай же бог, чтобы царила свободная мысль и породила она ряд полезных дел для нашей дорогой родины!..

Опять аплодисменты, гром аплодисментов.

— Да здравствует борец за правду!

— Боевому публицисту — ура, господа!

Внезапно Короленко слышит возглас: «Защитнику инородцев!», и на минуту тяжкое воспоминание, туманя душу, уводит его из дружеского круга к узенькому переулку с домом-мертвецом и бурой лужей…

Вьюга еще злится, но уже скоро зиме конец!