11 октября 1980 года

11 октября 1980 года

Вот и подошел день окончания этого пока самого длинного полета. Три года тому назад, день в день, тоже 11 октября, я вместе с Владимиром Коваленком возвращался с орбиты на корабле «Союз-25». Мы тогда пролетали двое суток. Стыковка со станцией у нас не получилась. Причина нам была непонятна. На три попытки стыковки мы израсходовали все топливо в основных баках системы исполнительных органов. Резервной системой до этого случая Никогда не пользовались, и это как-то настораживало. Вскрыли резервный бак прямо перед выполнением последней ориентации корабля, перед включением двигателя на торможение. А до этого мы в течение 5-7 витков висели очень близко от станции, метрах в 20-30. А топлива на ориентацию уже не было, и мы никак не могли разойтись. Но в дальнейшем из-за разных масс и различных конфигураций корабль и станция стали медленно расходиться, и к концу второй нашей бессонной ночи расстояние было уже около километра. Настроение у нас было такое, что белый свет не мил. И возвращаться на Землю совсем не хотелось. Мы ведь летели не на двое суток. Правда, спуск тогда прошел замечательно. Мы сели на мягкую пашню и в тот же день были в Москве. Почему-то я вспомнил о том спуске, и последующие три года у меня быстро прокрутились в голове.

А вообще-то спуск в этот раз 11 октября мог не состояться по совершенно тривиальной причине. Мы с Лешей в этот день проспали подъем. Как обычно перед любым отъездом, набирается масса мелких дел. И мы провозились до ночи. Встать же надо было в 2 часа 30 минут ночи. Я проверил наш будильник и выставил его. Часы нас никогда еще не подводили. Среди ночи меня как будто что-то кольнуло. Я открыл глаза и посмотрел на часы. Было 3 часа 16 минут. Я кричу: «Леша, сколько времени?» Он просыпается, открывает один глаз и, посмотрев на наручные часы, говорит: 3 часа 17 минут. Мы уже должны были проводить ориентацию станции перед расстыковкой.

До сеанса связи оставалось несколько минут. Мы пулей выскочили из спальников, начали включать пульты, выдавать команды и проводить ориентацию на повышенных скоростях. Пока Леша крутил ручкой ориентации, я быстро демонтировал из пульта космонавта неисправные часы и поставил из ЗИПа новые. Подошел сеанс связи. Мы практически все успели сделать и вошли в график работ последнего дня. Надо сказать, что последние десять дней полета были напряженными. Открыв 1 октября люк пришедшего грузового корабля, надо было его разгрузить и загрузить всем ненужным оборудованием. На это при нашем уже накопленном опыте ушло порядка двух суток очень плотной работы. Сразу после открытия люка мы достали капсулу и на шесть суток включили печь «Сплав». Нас поджидала крупная ремонтная операция по замене выработавшего свой ресурс комплекта аппаратуры дальней радиосвязи. Пожалуй, это была самая серьезная ремонтная операция из всех ранее выполнявшихся на борту станции. Надо было расстыковать большое количество разъемов. Часть из них находилась под напряжением, и была опасность при неаккуратном выполнении работы получить короткое замыкание. Мне здесь очень пригодился опыт предыдущей работы на Земле во время наземных испытаний, когда для поиска неисправности приходилось расстыковывать множество разъемов. И сейчас мы довольно быстро с Лешей управились с этой работой, после чего уже без нашего участия Центр управления в течение трех суток проводил тесты по проверке правильности выполнения всех стыковок разъемов.

В один из дней заменили блок датчиков угловых скоростей и преобразователь в системе ориентации «Каскад». После этого провели тесты и целый день занимались съемками Земли. Надо было добить всю пленку в фотокамере МКФ-6М. Это на светлой части витка. А на темной снимали зодиакальный свет, второй эмиссионный слой, заходы звезд, поля молний. Последние дни крутились буквально как белки в колесе. Выполнили коррекцию траектории для посадки в заданный район.

Необходимо было уложить в спускаемом аппарате все возвращаемое оборудование и личные вещи. Несмотря на то, что с каждой экспедицией посещения мы отправляли на Землю результаты научных исследований, вещей набралось много, а в спускаемом аппарате свободных объемов мало. С трудом все разместили. Я не описываю множество мелких работ, которые необходимо было выполнить для подготовки станции к беспилотному полету.

И вот наступил момент, когда надо было покидать станцию. По традиции присели, помолчали, осмотрели еще раз наш замечательный дом-лабораторию и приступили к закрытию люков. После проверки герметичности надели противоперегрузочные костюмы, скафандры, заняли места в креслах. Программа автоматического спуска была включена с Земли. В последнем сеансе связи мы поблагодарили ЦУП за совместную работу. По традиции Г. Т. Береговой сообщает о метеоусловиях в районе нашей посадки.

У меня уже третья посадка, у Леши первая. Я еще до спуска рассказал ему обо всех особенностях этой операции. Сейчас стараюсь не упустить ни одной мелочи. Итак, программа спуска включилась. Мы контролируем ее прохождение по специальному световому табло и по фактическому исполнению команд на включение. Где-то за одну минуту до конца сеанса связи погасло и опять засветилось световое табло-индикатор контроля программ. Я подумал, что это мне показалось, но Леша поднял вверх палец и показал мне на ИКП. Я понял, что он тоже это заметил, но на Землю говорить пока не стал. Мы молча дождались окончания связи и после выхода из зоны обсудили положение. Отменить спуск мы могли сами уже перед самым включением двигателя, поэтому решили пока идти вперед. Тем временем табло мигнуло еще раз и погасло окончательно. По тому, как работали системы корабля, мы понимали, что все идет нормально, кроме индикации. В заданное время включился двигатель и, отработав требуемое время, выключился от интегратора. Это подтверждало, что процесс спуска идет штатно. В расчетное время перегрузка начала расти. И хотя она не превышала 3,5--4 g, субъективно воспринималась как 6— 7 g. Организм отвык от земной гравитации. В иллюминатор видна фантастическая картина ревущего пламени. Перед выходом парашюта спускаемый аппарат начинает трясти. Возникает ощущение, что ты едешь по булыжной мостовой. Я это все уже проходил и смотрел, как Леша реагирует на все эти новые для него ощущения. Он был спокоен, а я за этими наблюдениями прозевал момент взведения кресел, и мне чуть не прищемило руку. Она оказалась прижатой, и мне пришлось ее выдирать из-под пульта. Установили связь с вертолетом поисково-спасательной службы. Он шел рядом, видел купол нашего парашюта. Сработали двигатели мягкой посадки. Мы отстрелили парашют и посмотрели друг на друга, еще не совсем ощущая, что уже никуда не летим. Спускаемый аппарат стоял самым благоприятным образом, но самим нам вылезать из него было бы неудобно. Через несколько минут наверху послышались голоса. При срабатывании двигателей мягкой посадки на люк набросало земли, и когда его открывали, а он открывается вовнутрь, то эта земля посыпалась на Лешу, так как он сидел по центру спускаемого аппарата. С помощью врачей Леша выбрался наружу. Я еще сидел внутри, отвязывая личные вещи и передавал их встречавшему нас Саше Иванченкову. Затем мне помогли выбраться на обрез люка и по подставляемому желобу аккуратно спустили на Землю. Посадили в шезлонг. Появился Алексей Леонов. Поздоровались. Хотелось пить. Протягивая Леонову руку, заметил, что из рукава скафандра течет струйка пота. Эта перегрузка выдавила из меня лишнюю воду. Знакомые лица корреспондентов и операторов телевидения. Короткие вопросы и ответы. Минут через пятнадцать нас отнесли в палатку, которую к этому моменту разбили. Врачи тут же начали обследование. Оно продолжалось около часа. Результаты были неплохие, хотя самочувствие было неважное. Чувствовалась тяжесть, и было ощущение перегрузки порядка 2 g. Потом меня хотели нести к вертолету. Он стоял метрах в трехстах. Я решил идти сам. И дошел. Через час мы были в Джезказгане, где нас ждал Ту-134 и много народа с хлебом-солью и цветами. Мы сами взошли по трапу в Ту-134 и еще через час были на Байконуре.

Я позвонил домой. Затем пошел в баню. Ходил я сам, правда, заносило меня сильно. Походка была плохо координированная. Зашел к Леше. Там уже сидели несколько инструкторов и врачей. Мы немного поговорили и разошлись спать. Полет закончился, и нужно было приступать к его осмыслению и подготовке доклада госкомиссии. В этот же день был оглашен указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Леше звания Героя Советского Союза и звания «Летчик-космонавт СССР» и о награждении меня второй медалью «Золотая Звезда». Это была оценка не только нашего труда, но и труда всех тех, кто готовил технику и нас, кто управлял полетом, обеспечивал столь длительную орбитальную вахту.