Королев и мы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Королев и мы

Я с гордостью называю себя королевцем.

Наше общение началось неординарно. Я рядовой инженер, каких у Королева сотни. Только начал работу в КБ и вдруг, через месяц или два, меня вызывает Главный конструктор. Я слышал о его крутом нраве, и сначала мне стало не по себе.

А потом я подумал: работаю здесь без году неделя, я же еще ничего ни плохого, ни хорошего не сделал… Но волнение все равно осталось. Являюсь в назначенное время. Он выходит из-за стола, садится рядом и начинает со мной разговаривать, как будто у него нет более важных дел.

Спрашивал, какие предметы я любил в институте, что читал по специальности, где жил, где рос… Он не торопился, не смотрел на часы, а просто разговаривал с человеком, стараясь понять, кто к нему пришел на работу. Для него было важно чем живут люди, о чем они думают, чего хотят, с чем приходят. Потом перешел на театр, музыку, литературу. Я довольно подробно рассказал о своих пристрастиях. Из меня наивность и до сих пор не выбили, но тогда я был особо наивным. Мне почему-то казалось, что это нормально – то, что Королев со мной так беседует.

И только потом, после его смерти, я понял, какой он был потрясающий человек. Потому что, когда меня принимали в отряд космонавтов, никто не спрашивал, какие я книжки читаю, какую музыку слушаю, в какие хожу театры и какие люблю фильмы. Все больше интересовались моими медицинскими анализами… Почему же он тратил время на обстоятельный разговор со мной – с одним из сотен молодых инженеров? Королеву нужно было знать, сможет ли в будущем он опереться на этого человека. На мой взгляд, мы именно поэтому опережали американцев.

За что я его люблю и уважаю? Королев всегда делал ставку на людей и потому побеждал. До войны Сталин пустил в ход лозунг: «Кадры решают все» – это Сергей Павлович усвоил лучше других. Никто так не соответствовал этому принципу, как Королев, высоко ценивший профессионалов. Не винтиков, а именно творческих профессионалов. В этом сила Королева – он мог сконцентрировать усилия всех, кто у него работал, на выполнении задачи. И в этом я вижу его гениальность и уникальность. Такие, как он, рождаются раз в пятьдесят лет… Вот пятьдесят лет прошло, а равного ему еще нет. Значит, раз в сто лет.

Он умел работать с «неудобными» людьми. С такими, которые всегда имели свое мнение, свою точку зрения, обсуждали приказы, но зато были талантливы. Их мнения сталкивались с другими, в том числе и с мнением Королева, и тогда рождалась искра. Я присутствовал на нескольких заседаниях, которые проводил Королев. Он приглашал главных специалистов, которых хорошо знал, и молодых, вроде меня. Ставился, к примеру, вопрос о топливе для ракет будущего: керосин или водород? Он опрашивал всех, в том числе и меня. Я ничего умного, отличного от того, что уже было сказано, предложить не мог. Но вставал и высказывал свое мнение. Лишь много позже я понял, что Королев приучал каждого говорить то, что думает. Ведь потом, рано или поздно, человек обязательно выскажет нечто такое, что будет отличаться от мнения других.

Через пару лет это произошло и со мной, когда я заявил, что третий спутник не взлетит. Дело было в инструкции по заправке ракеты. По моим расчетам получалось, что сделана она неверно. Королев выслушал меня, а затем позвонил моим начальникам и сказал, что их сотрудник на космодроме высказывает такое мнение. Ему ответили, мол, не соображает или «выпендривается». Потом оказалось, что я прав, и Королев прислал моего начальника на космодром мне в подчинение…

А бывало и так: на «мозговом штурме» все склонились к одному варианту. Главный встает и говорит: «Товарищи, и все у вас правильно, и вариант вы выбрали правильно, и технически обосновали, но сделать так нельзя». И вдруг открывает нам совсем другую сторону этого вопроса, другой аспект. И показывает, что надо сделать наоборот. Он был Главным конструктором, он мог приказать почти всем, когда дело касалось ракетной техники, а вот инженерам своим не приказывал – он их убеждал. Если он говорил, что не так надо решать вопрос, то всегда объяснял почему, и только после объяснений мы уходили. Хотя решение принято не то, которое мы предлагали, но мы уходим от Главного конструктора выполнять решение как свое, потому что он не приказал нам, а рассказал, убедил, доказал. На протяжении всех лет, что мне пришлось с ним работать, всегда такой стиль.

Однажды я предложил усовершенствовать ракету. А сроки уже поджимали. Королев согласился с предложениями, но сказал: «Лучшее – враг хорошего. Ведь можно бесконечно совершенствовать проект, но так и не увидеть его реализованным. Твое предложение мы используем в новом проекте».

Перед полетом в мемориальном кабинете Ю. Гагарина мы обещаем ему достойно преодолеть все трудности нашего космического полета

У меня есть друг – ученый из келдышевского института Прикладной математики РАН Александр Константинович Платонов. Келдышевцы создавали для нас формулы. Мы с ними параллельно считали траектории, а потом сверяли результаты. Если они расходились – искали, откуда ошибка. Саша – святой человек не от мира сего. Для него в жизни существует только наука. Это мой самый старый и самый верный друг. Еще в седьмом классе он хотел стать моряком, но был забракован из-за якобы слабого вестибулярного аппарата. Почему «якобы»? Потому что его отец, профессор психологии, хотел, чтобы сын получил высшее образование. И он попросил врачей, чтобы они посильнее раскрутили Сашу на кресле Барани со склоненной к плечу головой. После такого подстроенного испытания Саша встал, пошатываясь, задел какой-то шкаф…

Мы с ним вместе подавали заявление в космонавты. Только тогда не брали тех, кто ростом выше 175 см. Я оказался на полсантиметра ниже, а Саша – повыше. Так он остался в науке – к счастью для науки! И до сих пор талантливо работает – например, над роботами, которые когда-нибудь полетят на Марс.

Когда мы с Платоновым работали на полигоне, Королев несколько раз приглашал нас в свой, теперь уже мемориальный, домик и рассказывал о себе. Вскоре после того, как он стал главным конструктором, Сталин потребовал отчета по планам развития ракетной техники в СССР. В кремлевском кабинете собрались члены Политбюро, министры, маршалы. Королев был младшим по должности. Но все боялись делать доклад перед Сталиным и выдвинули на эту опасную роль Королева. А ему даже кресла за столом не хватило! И тогда, рассказывал Сергей Павлович, Сталин взял стул и приставил к столу для Королева. Сергей Павлович доложил о ракетах: Р-1, Р-2, Р-3, дошел до Р-10, которую планировал для полета на Марс. Сталин выслушал благосклонно и подвел итоги: «Р-1 запускайте, Р-2 готовьте, об Р-3 думайте, а об остальном пока забудьте!». Так рассказывал нам сам Королев.

Как-то после неудачного испытания ракеты Королев увидел нас с Платоновым. Мы понуро шли по дороге. Королев выглядел бодрее нас, хотя вся ответственность лежала на его плечах. И он принялся утешать нас: «Вы еще молодые люди, будут у вас еще лучшие времена, будут успешные пуски. Какие ваши годы! Да и я, тоже не старый – за ночь еще могу три „палки“ бросить!». Мой друг Платонов получил академическое образование и таких выражений не понимал. «Сергей Павлович, какие палки?». Королев сразу понял, что к чему: «А об этом тебе Гречко расскажет».

Первый спутник фактически был запущен вне планов партии и правительства. Конечно, у наших достижений была военная подоплека. Когда американские бомбардировщики летали вокруг границ СССР, наши самолеты с ядерными бомбами не могли летать вокруг Штатов. В Советском Союзе не было военных баз в странах, сопредельных с США. Поэтому было принято решение сделать ракеты, которые доставали бы до любого противника. Если бы Королев изначально сказал: «Дайте мне деньги, я сделаю ракету для спутника!» – не дали бы. На мечтателя-Королева долго бы махали руками. Но он воспользовался тем, что деньги дали на боевые ракеты, и спросил, а можно я из одной боевой ракеты сделаю ракетоноситель для спутника?

Мы создавали нашу «семерку», как межконтинентальную боевую ракету. На первых испытаниях она не хотела летать, взрывалась, падала нам на головы. Наконец, «семерка» начала уверенно доставлять учебную боеголовку к заданному квадрату на Камчатке.

Очень страшная тайна о запуске нашего первого спутника раньше американского состоит в том, что наша ядерная боеголовка была намного тяжелее американской. Поэтому боевая «семерка» была создана тяжелее и больше, чем боевые ракеты США. Для военного применения это хуже. Но в рамках Международного геофизического года (1957–1958) была поставлена задача запуска искусственного спутника Земли. И теперь наше отставание в ядерном оружии превратилось в решающее достоинство в начале освоения Космоса.

Королев предложил снять боеголовку и поставить большой спутник – и семерка превратилась из боевой ракеты в космическую ракету-носитель. А американцы сняли свою небольшую боеголовку, поставили очень маленький спутник (примерно 10 кг) и… не получилось космического носителя! Пришлось добавлять еще две твердотопливных ступени со стабилизацией вращением. Получилось сложно, ненадежно, но две попытки запустить спутник они сделали. Нам повезло, что спутники, которые американцы официально и самоуверенно называли «Авангард», а простые американцы – грейпфрутом, не вышли на орбиту.

Королеву не разрешили взять боевую «семерку» из программы Министерства обороны. Ведь после принятия ее на вооружение американцы прекратили провокационные полеты своих бомбардировщиков с ядерными бомбами вдоль наших границ. А какой-то там спутник воспринимался наверху как ненужная государству «блажь» Королева.

И вот опять случайная неудача (на этот раз с учебной боеголовкой, которая не хотела падать в квадрат, разрушалась) дает Королеву ракету-носителя. И в этом состоит еще одна страшная тайна. Необходимость доработать боеголовку освобождает одну «семерку» из боевой серии. Королев устанавливает на нее спутник. И мы первые в космосе. Навсегда.

Мне посчастливилось в этом участвовать. Я рассчитывал траекторию, заправку ракеты на старте, участвовал в составлении коммюнике.

После запуска первого спутника Королева вызвал Хрущев и сказал: «Мы не верили, что вы обгоните американцев. Через месяц большой праздник, запустите что-то новенькое…» Новенькое? За месяц? Это и сейчас невозможно. Но Королев пришел к нам и сказал, что времени мало – чертежей не будет, будут только эскизы, а техническим контролем будет наша совесть. И люди работали за совесть, запустили еще один спутник – с Лайкой, который стал новым словом космонавтики. Я уверен, что сейчас, при всех достижениях техники, никто не запустит за месяц новый спутник. А мы это сделали. И сделали это потому, что во главе стоял Сергей Павлович Королев.

Анекдот на полях:

Луна спрашивает у спутника:

«Как же тебя одного из СССР выпустили?».

«А за мной еще один идет, большой и с собакой», – ответил первый искусственный спутник Земли.

В годы разрухи после Гражданской войны наше государство только-только вставало на ноги. А Сергей Королев, Фридрих Цандер, Валентин Глушко мечтали о полете на Марс. Они умели мечтать созидательно. Королев говорил: «Я люблю фантастику в чертежах».

Скажу больше: если бы был жив Королев, то яблони на Марсе, как в песне, сажали бы не американцы, а наши космонавты. Потому что главный конструктор усиленно работал над тем, чтобы лететь на Марс уже в 60-х годах. А мы, как всегда, откладываем полет туда в светлое будущее, которое почему-то у нас никак не наступает. А Королев уже тогда создал институт медико-биологических проблем. Там думали над тем, что нужно сделать с точки зрения медицины, чтобы человек слетал на Марс и вернулся живым и здоровым. Еще тогда был создан макет корабля, в котором только совсем недавно был проведен эксперимент «Марс 500».

Однажды Королев собрал нас в кабинете. Мы приготовились к «мозговой атаке» на очередную задачу, однако повод для встречи оказался неординарным. Главный устроил конкурс на лучшее название конструкции, в которой первому космонавту предстояло облететь Землю – нашего изделия. Посыпались предложения:

Космолет! Звездолет! Ракетолет! Все не то…

«Значит так, – воспользовался Королев своим правом старшего. – Пусть будет космический корабль».

Мы невольно засмеялись. Разве это похоже на корабль? Корабль – он во-о-о какой! Тогда уж челн или лодка. Мы, наверное, не до конца осознавали масштаб дела, которым занимались. Знаете, как говорят: «Отойдем и поглядим – хорошо ли мы сидим?» Отойти мог Королев, а мы не могли, не понимали. Так и вошло во все языки мира очень яркое и точное определение нового вида транспорта – космический корабль.

Гагарин мог полететь и раньше, если бы программа испытаний укладывалась в график. Но пуски, к сожалению, шли плохо. Один корабль ушел в космос, другой погиб во время спуска, третий потерпел аварию. Если бы не было терний, то к звездам мы пришли бы быстрее… Нельзя забывать, что мы соревновались с американцами, а потому торопились и мы, и они. Да и с запуском Юрия Гагарина не все соглашались, считали, что нужно еще раз проверить корабль в реальном полете. Но Королев четко понимал, когда надо рисковать, а когда надо подстраховаться. Он пошел на определенный технический риск. Даже сегодня при старте корабля есть риск, а требовать тогда, чтобы его не было совсем, – нереально.

Королева очень боялись, говорили, что он был жестокий. Но прошли годы, и мы поняли, что хотя он и учинял жуткие разносы, багровел, кричал, рвал чертежи, но никого не выгнал, не лишил зарплаты или жилья. Более того, Королев никогда не был недоступен для сотрудников, независимо от их статуса. Не отгораживался цепочкой секретарей (в которой, надо заметить, у других крупных руководителей нередко возникает путаница). Каждое утро, около восьми часов, на ступеньках КБ в холле к нему подходили с просьбами и вопросами. И он внимательно выслушивал каждого – от уборщицы до именитого научного сотрудника. Вникал в проблемы, именно вникал, а не забывал тут же. Свои утренние минуты (помимо кабинетных часов приема по личным вопросам) он уделял сотрудникам. Так было заведено.

Когда в КБ был создан трехместный корабль, Королев предложил посылать в космос не только летчиков, но инженеров и ученых – лучших из лучших. Начался ажиотаж. Военное руководство выступало против. Но Королев отстоял идею – и в нашем КБ желающих, понятно, было хоть отбавляй. После медкомиссии осталось всего тринадцать человек. Нас пригласил на беседу Сергей Павлович. Коротко рассказал о будущих полетах и вдруг спросил: – Зачем вы хотите лететь в космос? Мы отвечали, как казалось, удачно: – Хотим приложить свои знания не только для создания корабля на Земле, но и для выполнения на нем программы полета. Королев слушал нас и хмурился. Наконец не выдержал и «разбушевался», пообещав вообще разогнать нашу команду. Мы были в недоумении.

Сейчас, много лет спустя, мне понятно, почему его не устроили наши общие ответы. Сергей Павлович по-мальчишески верил, что наступит то время, когда медицинские требования не будут такими жесткими и он сможет сам полететь в космос. Поэтому, собрав претендентов в кабинете и немножко ревнуя к той участи, что выпала нам, он хотел услышать какие-то более теплые и человечные слова, созвучные его мыслям. Когда же мы в своих рассуждениях не поднялись выше стереотипов, он рассердился.

К. Э. Циолковский предсказывал, что человек полетит в Космос через 100 лет. С. П. Королев сократил человечеству дорогу в Космос до 25 лет

Мне рассказали такой случай. В молодости Сергей Павлович любил ездить на мотоцикле. Я его прекрасно понимаю, сам любил. Однажды, когда он куда-то спешил, мотоцикл сломался. С трудом он добрался до города, замерзший, голодный зашел в булочную у дороги, купил сдобную булку и тут же, сидя на тротуаре, съел. Спустя много лет Главный конструктор возвращался с совещания, и путь его проходил мимо старой булочной. Королев попросил остановить машину. Зашел в булочную… Прохожие с удивлением смотрели на человека в дорогой шубе, сидевшего на тротуаре с булкой в руках рядом с лимузином «ЗИМ». Не знаю, был ли такой случай в действительности, но те, кто знал Сергея Павловича, согласятся со мной, что это похоже на Королева.

Многие из вас видели в кино или по телевидению, как раздвигаются двери монтажно-испытательного корпуса. И медленно выкатывается огромная сигара ракеты. В солнечных лучах медно-красноватые сопла двигателей вспыхивают каким-то неземным огнем, и вся картина вывоза ракеты представляется кадром из фантастического фильма. Не раз накануне старта мы пытались увидеть это зрелище. Но режим на космодроме был строгим. И во время этой операции за шлагбаум, который преграждал путь к стартовому комплексу, не пускали.

Однажды у шлагбаума остановилась машина Королева. Сергей Павлович посмотрел на нас, на мгновение задумался, а потом озорно скомандовал: – Давайте ко мне в машину… На возвышении Королев остановил автомобиль: – Здесь самое удобное место… И мне подумалось тогда: значит, и он приезжает полюбоваться этим зрелищем. Каким же романтиком нужно оставаться, чтобы на рассвете каждый раз мчаться сюда, любоваться волнующей картиной, делом своих рук…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.