От сумы да тюрьмы.
От сумы да тюрьмы.
Меня провели по большому тускло освещенному коридору, открыли одну из дверей, и я вошла в большую камеру, где в разных позах сидели и лежали женщины. Не распускаться, приказала я себе. Изучай нравы. Наблюдай, как ведут себя люди, которых ты сама не раз сюда направляла. И присела на табуретку, что стояла у стены вблизи двери.
? Что уселась! ? раздался хрипловатый голос. ? Параши не нюхала?
Я оглянулась ? действительно, совсем рядом стояло огромное ведро, небрежно прикрытое крышкой. И сразу ощутила тошнотворный запах. Вскочила на ноги.
? Ну, иди, иди сюда, ? продолжала из дальнего угла женщина в белой кофточке, с распущенными по груди и спине темными волосами. Я двинулась на зов, робко ступая и чувствуя отовсюду любопытные взгляды.
? За что взяли? ? спросила женщина.
? Не знаю, ? пролепетала я. И остановилась, сраженная мыслью: меня, судебного работника, посадили в общую камеру! Существовала инструкция, запрещавшая это. Сразу вспомнился недавний случай, когда арестованного судью в общей камере растерзали уголовники. Испугавшись, повернула назад, к двери.
? Да ты чего? ? удивилась женщина. ? Иди сюда, у нас здесь лучше. Расскажешь о своих делишках, а мы тебе чего- нибудь присоветуем, мы люди опытные.
Но я отмахнулась, твердо решив скрыть принадлежность к судебному миру. Мое поведение явно не понравилось. Поднялось шушуканье. В это время загремел засов и вошел конвойный.
? Винавер, ? позвал он, ? на выход.
Недоумевая, поднялась, вышла.
? Туда, туда, в конец коридора, ? подгонял меня конвойный, ? вишь, какая важная птица, в одиночку велели перевести.
Одиночка была отталкивающе отвратительна. Голые серые стены и высоко над головой зарешеченное окошко. Пытка стоянием на ногах! Зачем, подумала я, ведь еще не допрашивали! Вновь загремел засов, и тот же конвойный внес на руках подушку, одеяло и белье.
? Располагайтесь, ? гостеприимно предложил он и, оттянув от стены большую полку, положил на нее постельные принадлежности. ? Сейчас еще матрац принесу, и будет у вас шикарная постель. А вот и столик со скамеечкой. ? Он откинул полку с узкой стены, прямо под высоким окошечком. ? Располагайтесь, ? повторил он, ? а я сейчас вам ужин принесу.
Только теперь я ощутила голод. Скромный ужин из каши и кружки чая с серым хлебом был уничтожен мгновенно. Очень захотелось спать, я улеглась на полке и неожиданно быстро заснула.
Разбудил лязг засова. Вскочила, бессмысленно озираясь, и какое-то время не могла сообразить, где нахожусь. Новый конвойный ? молчаливый и угрюмый ? принес завтрак, тот же серый хлеб и чай. Кашу дали через пару часов. Никогда не забыть этого первого дня заключения, самого длинного в моей жизни! Все правильные мысли «об изучении нравов» разбились о голые стены одиночки. Быть одной, только одной со своими мыслями ? как это оказалось страшно! Снова и снова вспоминать подробности катастрофы, сломавшей жизнь, перемывать косточки прошлому, обнаруживать потайные и опасные смыслы слов, сказанных случайно каким-то случайным людям, снова не понимать значения скошенных в сторону глаз и многозначительного молчания ? это было выше моих сил, это наказание было непереносимо!
Я бегала по камере, как затравленный мышонок, билась головой об стену, мечтая разбить голову и потерять сознание, но ? гремел засов, входил надзиратель и говорил:
? Свяжем.
И я умолкала, а потом все начиналось сызнова.
Мне нужен был сейчас все равно кто ? лишь бы был человек, а злой или добрый, казалось, все равно. И я требовала немедленного допроса, и несколько раз приходил дежурный по МУРу и терпеливо объяснял, что сегодня воскресенье, а все следственные действия возможны только с завтрашнего утра.
Тогда я просила у охранника хоть какую-нибудь книжку, но он молча закрывал дверь и запирал засов.
Словом, вела себя недостойно.
И вдруг открылось кровотечение, и притом довольно сильное.
В суматохе последних дней я как-то не задумывалась о своей беременности, хотя временами нет-нет а вспоминала полет на сильных руках Игоря и его слова... Неужели он лгал и тогда?
Открывшаяся кровь показалась счастьем.
Одета я была по-летнему, в трусиках, без чулок. Догадалась потребовать врача. Пришла дежурная медсестра, дала валерьянки и снабдила ватой.
И вскоре я как-то быстро и легко уснула.
Завтрак ? хлеб и чай ? съела полностью.
Вскоре за мной пришли:
? На допрос.
Спустились по гулкой лестнице, прошли по лабиринту облупленных коридоров, и я оказалась в кабинете следователя.
? Ножницкий, ? представился он, встав со стула.
Это был красивый человек с высоким лбом, на который падала прядь русых волос, с мягкими чертами лица и ласковыми карими глазами. Он улыбнулся.
? Какая вы молоденькая! И уже попали в некрасивую историю?
? Свою историю я знаю, а что происходит в Ленинграде, понятия не имею!
? Ну, это естественно. Для начала все-таки изложите «свою», а затем я расскажу о том, что касается вашего мужа и вас одновременно. Только уговоримся ? никаких соплей и слез! ? сказал следователь, почувствовав мою готовность к рыданиям.
Я взяла себя в руки. Рассказывать было легко ? слова уже казались накатанными.
? .. .долг погасила, а что делать с наганом, не знаю, ? закончила я свою исповедь.
Он слушал внимательно, уточнял детали, а потом, выдав бланки протокола допроса, улыбнулся и сказал,
? Протоколы вы, товарищ судебный работник Винавер, наверное, составлять умеете. Так что изложите все это на бумаге. И поразборчивей.
? Моя фамилия Нечепуренко, ? не поднимая глаз, буркнула я.
Он отвел меня в угол кабинета, посадил за небольшой столик, дал ручку и чернильницу. Я стала писать, а он вызвал на допрос другого арестованного. Иногда, видя, что я перестаю писать и прислушиваюсь, грозил пальцем; к обеденному перерыву закончила и подала Ножницкому. Он бегло прочитал, сказал:
? Замечательно! Даже расписалась на каждой странице, как и полагается. Молодец! Теперь подпишите обязательство о невыезде и отправляйтесь домой!
? Вы меня выпускаете?
? Вам что, понравилось в одиночке? Мне доложили, как вы бесновались.
У меня навернулись слезы.
? Только не плакать! ? взмолился Ножницкий. ? Уверен, что по вашей линии все будет благополучно, вот только дело о так называемой растрате, выделено особо, и его будет вести районный следователь. Но вы не унывайте, он человек правильный, разберется. Пройдет время, и вы все позабудете, хотя я вам этого не рекомендую ? лучше извлеките урок на будущее!
Услышав эти доброжелательные, неожиданные для следователя слова, я осмелела:
? Скажите, а что Игорь сделал в Ленинграде?
? Не знаю, ? уклонился он от ответа, ? следствие ведет ЛУР, а наша задача была допросить вас!
? А зачем нужно было подвергать меня аресту?
? Меня в субботу не было, но мне сказали, что об этом очень просил ваш судья. Он сказал, что боится за вас, что вы в таком отчаянии, что можете наложить на себя руки...
Вы, кажется, это и пытались сделать, когда приехали наши оперативники?
Я опустила глаза.
? Желаю вам твердости. Вы невиновны и, по сути дела, являетесь жертвой афериста. Хоть он и сын профессора, у которого мы в свое время все учились. Все будет хорошо, верьте мне, ? закончил напутствие Ножницкий[10].
? Спасибо вам,- прошептала я на прощание.
? За что же?
? За человечность, ? и быстро ушла, боясь, что все-таки не выдержу и заплачу.
Иван Васильевич ни разу не прервал меня, лишь крепко сжимал мои руки, когда, под влиянием неприятных для меня воспоминаний, я начинала особенно волноваться.
? Это необыкновенная история, ? сказал Иван Васильевич. ? И я с нетерпением ожидаю финала.
? Ну, теперь узлы будут развязываться, и это уже не так интересно, ? усмехнулась я. ? Дам прочитать как- нибудь письмо Игоря, присланное из тюрьмы, из него все будет ясно!
К этому времени мы прошли по рельсам метро от «Дзержинской» до «Охотного ряда». Дали отбой. Поднялись наверх, обменялись рукопожатием и расстались. На лице Ивана Васильевича в лучах восходящего солнца я увидела выражение такого неподдельного сочувствия, что задохнулась от нахлынувшей благодарности ? за короткое время он стал мне так близок, как бывают близки только самые лучшие друзья юности.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.