Стихи и взгляды

Стихи и взгляды

Прослушав «Ночь» и «Утро», Бенедикт Лившиц потом написал:

«Я не видел оснований церемониться с Маяковским и недвусмысленно дал ему понять, что стихи мне не нравятся…

Маяковский не хотел со мной согласиться и защищал от моих нападок свои первые стихотворные опыты с упорством, достойным лучшего применения. В овладении тематикой города ему чувствовался какой-то прорыв к новым лексическим и семантическим возможностям, к сдвигу словаря, к освежению образа…

… зимою 1912 года он упорно отказывался признавать всё написанное им до того времени, за исключением двух стихотворений: «Ночь» и «Утро»…

Он хотел, очевидно, войти в литературу без отягчающего груза собственного прошлого, снять с себя всякую ответственность за него, уничтожить его без сожаления, и это беспощадное отношение к самому себе как нельзя лучше свидетельствовало об огромной уверенности молодого Маяковского в своих силах. Если всё было впереди, стоило ли вступать в компромиссы со вчерашним днём?»

Бенедикт Лившиц говорит про «всё написанное им до того времени» так, словно оно было ему хорошо знакомо. И это, пожалуй, ещё одно свидетельство того, что вышедший из тюрьмы Маяковский писал без перерыва – до тех пор, пока не наступила «Ночь», а за нею не пришло «Утро», которые можно было смело предъявить слушателям.

17 ноября 1912 года в популярном у петербургской творческой элиты артистическом подвальчике «Бродячая собака» Маяковский продекламировал свои стихи. Это было первое публичное выступление начинающего стихотворца. Популярная петербургская газета «Обозрение театров» написала:

«В последнем собрании в «Бродячей собаке» произошёл чрезвычайно интересный, оживлённый диспут московских и петербургских поэтов…

В качестве представителя небольшой группы московских поэтов выступил с краткой вступительной речью художник Давид Бурлюк…

После г. Бурлюка выступил другой московский поэт – г. Маяковский, прочитавший несколько своих стихотворений, в которых слушатели сразу почувствовали настоящее большое поэтическое дарование. Стихи г. Маяковского были встречены рукоплесканиями».

В Петербурге у Маяковского были ещё какие-то дела – их могла помочь разрешить 28-летняя устроительница модных выставок Надежда Евсеевна Добычина, и он отправился к ней вместе с поэтами Николаем Бурлюком и Бенедиктом Лившицем. Последний потом вспоминал:

«У Д., занимавшей квартиру на Мойке,… мы застали нескольких бесцветных молодых людей и нарядных девиц, с которыми, неизвестно по какому праву, Володя Маяковский, видевший их впервые, обращался как со своими одалисками. За столом он осыпал колкостями хозяйку, издевался над её мужем, молчаливым человеком, безропотно сносившим его оскорбления, красными от холода руками вызывающе отламывал себе кекс, а когда Д., выведенная из терпения, отпустила какое-то замечание по поводу его грязных ногтей, он ответил ей чудовищной дерзостью, за которую, я думал, нас всех попросят немедленно удалиться.

Ничуть не бывало, очевидно, и Д., привыкшей относиться к художественному Олимпу обеих столиц, как к собственному, домашнему зверинцу, импонировал этот развязный, пока ещё ничем не проявивший себя юноша».

Лившиц тогда ещё не знал, что руки Маяковский мыл регулярно и очень тщательно. Но это не была погоня за чистотой. Это была болезненная привычка.

В Москву Бурлюк и Маяковский вернулись в начале второй декады декабря. В «Я сам» сказано:

«В Москве Хлебников. Его тихая гениальность была для меня совершенно затемнена бурлящим Давидом. Здесь же вился футуристический иезуит слова – Кручёных».

Мария Бурлюк:

«В эти месяцы конца 1912 года Бурлюк, получая деньги от отца, зарабатывал иногда и сам: то лекциями, то продажей картин. Временами – порядочно. Проживалось артельно всё, что зарабатывалось. Бурлюк по-братски делился своими деньгами с В.Хлебниковым и Владимиром Маяковским. Обычно он давал им по рублю: каждому – круглую монету. Витя небрежно бросал кружок в карман пальто, потряхивая головой, синея своими шотландскими глазами в темноте табачного дыма».

Маяковскому помощь Бурлюка запомнилась в другом размере:

«Выдавал ежедневно 50 копеек. Чтоб писать не голодая».

Впрочем, не проблемы существования были тогда для «будетлян» главными. Вернувшись из города на Неве, они решили, что пришла пора изложить свои взгляды на бумаге. Об этом – Мария Бурлюк (она не совсем точно указала дату события – «в конце ноября» собиравшиеся нарушить общественное спокойствие стихотворцы были ещё в Петербурге):

«В Романовке, в номере Бурлюка, в конце ноября 1912 года и был написан Бурлюком, Маяковским, Хлебниковым и Кручёных знаменитый манифест «Пощёчина общественному вкусу»».

В «Я сам» образца 1922 года об этом сказано так:

«После нескольких ночей лирики родили совместный манифест. Давид собирал, переписывал, вдвоём дали имя, и выпустили „Пощёчину общественному вкусу“».

В отредактированном варианте 1928 года последняя фраза звучит чуть скромнее:

«Давид собирал, переписывал, дал имя и выпустил „Пощёчину общественному вкусу“».