Тюремные будни
Тюремные будни
В конце июля 1909 года московский градоначальник обратился в Департамент полиции с просьбой о продлении срока заключения арестованным по делу о побеге каторжанок. Санкт-Петербург дал согласие. И в Охранном отделении Москвы был составлен следующий документ:
«1909 года, июля 26 дня, я, отдельного корпуса жандармов ротмистр Озеровский, ввиду полученного уведомления директора Департамента полиции, изложенного в телеграмме от 25 сего июля за № 1842, на имя московского градоначальника, о том, что его высокопревосходительство министр внутренних дел… разрешил продлить срок содержания под стражей находящемуся под арестом в Мясницком полицейском доме Владимиру Владимирову Маяковскому, впредь до разрешения вопроса о высылке, постановил: объявить об изложенном вышепоименованному Маяковскому под его собственноручную расписку на настоящем постановлении.
Ротмистр Озеровский».
Расписка:
«Настоящее постановление мне объявлено июля 28 дня 1909 года.
В. Маяковский».
1 августа 1909 года московский градоначальник доложил министру внутренних дел, что из восьмерых арестованных по делу о побеге каторжанок…
«… судебным следователем Московского окружного суда по особо важным делам Рудневым в качестве обвиняемых пока привлечены: Коридзе, Василий Калашников, Усов и Фёдоров».
Как видим, вёл это дело всё тот же следователь Тихон Дмитриевич Руднев, знакомый нам по предыдущим делам Маяковского. К двум главным организаторам побега были добавлены эсер Сергей Усов (агент полиции) и напоенный им пивом со снотворным тюремный надзиратель Иван Фёдоров. Кроме того (если судить по фамилиям обвиняемых), жандармам вновь не удалось дознаться, что главный обвиняемый Сергей Коридзе – это Исидор Морчадзе, бежавший из туруханской ссылки.
Послание министру внутренних дел завершалось так:
«Принимая во внимание, что настоящий побег, совершённый в местности, находящейся в состоянии усиленной охраны, по дерзости исполнения, участию лиц, принадлежавших к составу тюремного надзора, и особенно по личности бежавших (террористки) обращает на себя особое внимание как имеющий исключительно политическое значение, ходатайствую перед вашим высокопревосходительством о передаче этого дела… на рассмотрение военно-окружного суда для суждения виновных по законам военного времени.
Генерал-майор Адрианов».
7 августа 1909 года Маяковскому вручили повестку, в которой сообщалось, что 9 сентября над ним состоится суд. Но судить его будут не за побег каторжанок, а за тайную типографию социал-демократов.
В ожидании суда «товарищ Константин» не только рисовал и «невинно» беседовал с заключёнными натурщиками о совершенно «нейтральных вещах», но и частенько вступал в перебранки с надзирателями. И 17 августа тюремный смотритель Серов, возмущённый дерзким непослушанием молодого арестанта, подал рапорт по начальству:
«Секретно.
Содержащийся под стражею при вверенном мне полицейском доме… Владимир Владимиров Маяковский своим поведением возмущает политических заключённых к неповиновению чинам полицейского дома, настойчиво требует от часового служителя свободного входа во все камеры, называя себя старостой арестованных: при выпуске его из камеры в клозет или умываться к крану не входит более получаса в камеру, прохаживается по коридору.
На все мои просьбы относительно порядка Маяковский не обращает внимания.
С получением повестки 7 сего августа Московской судебной палаты, коей он вызывается в палату в качестве обвиняемого по 1 ч. 102 ст. Угол. Улож., Маяковский более усилил свои неосновательные требования и неподчинения.
16 сего августа в 7 часов вечера был выпущен из камеры в клозет, он стал прохаживаться по коридору, подходя к другим камерам и требуя от часового таковые отворить. На просьбы часового войти в камеру – отказался, посему часовой, дабы дать возможность выпустить других поодиночке в клозет, стал убедительно просить его войти в камеру. Маяковский, обозвав часового «холуем», стал кричать по коридору, дабы слышали все арестованные, выражаясь: «Товарищи, старосту холуй гонит в камеру», чем возмутил всех арестованных, кои, в свою очередь, стали шуметь.
Сообщая об этом Охранному отделению, покорнейше прошу не отказать сделать распоряжение о переводе Маяковского в другое место заключения, при этом присовокупляю, что он и был ко мне переведён из Басманного полицейского дома за возмущение».
На этом документе – резолюция начальства:
«17/VIII. Перевести в Пересыльную тюрьму в одиночную камеру…».
18 августа Маяковского перевели в Центральную пересыльную тюрьму, находившуюся в Бутырках и славившуюся своим строгим режимом.
В «Я сам» об этом сказано так:
«Сидеть не хотел. Скандалил. Переводили из части в часть – Басманная, Мещанская, Мясницкая и т. д. – и наконец – Бутырки. Одиночка № 103».
Всю оставшуюся жизнь Маяковский недолюбливал это число – «103», и однажды в театре (много лет спустя), увидев на номерке эти три цифры, вернулся в раздевалку и попросил перевесить его пальто на другой номер.
Что же касается автобиографических заметок, то они вызывают вопросы. Главка, в которой рассказывается о Бутырской тюрьме, названа «11 БУТЫРСКИХ МЕСЯЦЕВ». А ведь выяснить, сколько времени на самом деле провёл в Бутырках Маяковский, совсем нетрудно. Но сначала – ещё немного о тюремных буднях.
Сохранился ещё один весьма любопытный документ той поры:
«В Московское охранное отделение
Содержащегося
при Центральной пересылочной тюрьме
политического заключённого дворянина
Владимира Владимировича Маяковского
Прошение
Ввиду того, что у Охранного отделения нет и, конечно, не может быть никаких фактов, ни даже улик, указывающих на мою прикосновенность к деяниям, приписываемым мне Охранным отделением, что в моей полной неприкосновенности к приписываемому мне легко убедиться, проверивши факты, которые были приведены мною при допросе как доказательство моей невиновности, – покорнейше прошу вас рассмотреть моё дело и отпустить на свободу.
Прошу также Охранное отделение на время моего пребывания в Центральной пересыльной тюрьме разрешить мне общую прогулку.
Владимир Владимирович Маяковский.
24 августа 1909 г».
Как видим, Маяковского не только содержали в одиночной камере, но и лишили общих прогулок.
В Охранном отделении на прошении поставили резолюцию:
«31. VIII. Сообщить Маяковскому, что до окончания дела он освобождению не подлежит; просьбу об общих прогулках отклонить».
По правилам, установленным в Бутырской тюрьме, два раза в месяц заключенных водили в баню. Там Маяковский встретил своего подельника Тимофея Трифонова, который отчитал его за то, что он переехал на дачу, не предупредив об этом полицию. В результате суд был отложен, а Трифонову пришлось сидеть, как он выразился, «впустую».
Земляк Владимира Маяковского, Коба Джугашвили, примерно в это же время (осенью 1909 года) из Бакинской тюрьмы, где он провёл несколько месяцев, был отправлен по этапу в очередную ссылку – в Вологодскую губернию.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.