7. Битлз набирают обороты
7. Битлз набирают обороты
Сент-Паули ничуть не изменился. Был апрель. Репербан все так же бурлил, а знакомые лица встречали нас весенними улыбками. До Гамбурга мы ехали на поезде и на корабле, таща с собой купленные по такому случаю вещи. Астрид на вокзале встречала Стью и остальных. Она была в сногсшибательном черном кожаном костюме, от которого мы все обалдели; брюки бросались в глаза прежде всего, и мы их взяли на заметку, чтобы в будущем «слизать». По прибытии в «Топ Тен» Петер Экхорн и Тони Шеридан, который теперь был представителем «местного колорита», жарко жали нам руки. Еще один перебежчик из «Кайзеркеллера» тоже находился в клубе: Хорст Фашер, жесткий парень, бывший чем-то вроде настоятеля в кошмайдеровском «братстве». Он все бросил и перешел к Экхорну на второстепенные роли. И наконец, — вот так сюрприз! — милая старушка Мутти, уборщица туалетов, тоже покинула Бруно, чтобы обосноваться в «Топ Тене».
Какой контраст по сравнению с грустной атмосферой разочарования нашей первой поездки! В нашем распоряжении были две двухъярусные кровати. Каждый выбрал себе место; Джордж Харрисон расположился прямо надо мной. Эта комната стала нашим домом в улучшенном варианте, и мы прожили в нем около трех месяцев — до начала июля. В самом деле, Петер расширил спальню, чтобы нам было просторней и даже сделал ванную. Мы вчетвером устроились здесь вместе с Тони, тогда как Стью вернулся жить к Астрид.
Стью первым из БИТЛЗ надел кожаные штаны; вместе с Астрид они, должно быть, были одними из первых в мире последователей бесполой моды. Они походили друг на друга даже своей бледной кожей.
Потребовалось очень немного времени, а именно времени на сбор средств, чтобы остальные БИТЛЗ последовали за ними, обтянув ноги черными кожаными дудочками, а затем разыскав пиджаки подлиннее и заменив ими авиаторские куртки, уже порядком пообносившиеся. По сравнению со стьюартовским и астридовским, наш прикид был еще длиннее.
Я первым купил себе удлиненную куртку, настоящий кожаный плащ, которую нашел в одной лавочке в самом конце Гроссе Фрайхайт. Когда Леннон ее увидел, ему немедленно потребовалась такая же.
— Супер! — сказал он. — Где ты ее оторвал и за сколько? Я заплатил за нее около 15 фунтов. На следующий день он наскреб несколько марок и последовал моему примеру. Джордж не заставил себя ждать и вскоре выглядел в соответствии с нашим новым стилем, а вот Пол все никак не мог созреть. (Пол всегда предавался глубоким размышлениям, прежде чем расстаться со своими грошами. Например, он часто стрелял сигареты, но сам мог запросто достать из своей пачки всего одну штуку для себя, и не подумав предложить другим.)
Нам оставалось только одно. Мы продефилировали перед ним, дав понять, что теперь его очередь раскошелиться на длинную куртку. Мы без конца твердили ему:
— Ну вот, теперь у нас новый вид!
Но он все никак не мог решиться. В конце концов нам пришлось вмешаться и привести его в магазин почти насильно.
— Он хочет такой же плащ, как у нас, — сказали мы продавцу, — размер 38–40!
Мы часто смеялись над Полом из-за того что он всегда жмотничал. Мы так его задразнили, что он несколько раз решился сам первым за нас заплатить. Такое поведение не соответствовало его роли, он ведь обожал корчить из себя звезду и любил целиком владеть всеобщим вниманием одновременно и в жизни, и на сцене. Мне всегда казалось, что его самолюбие страдало, если кто-то из БИТЛЗ пользовался большим успехом, чем он.
Вскоре Стью, все также влюбленный в Астрид, сделался для БИТЛЗ козлом отпущения. Наши злые шуточки были для него настоящей пыткой, особенно когда мы начинали насмехаться над его исполнением известной вещи Элвиса «Love Me Tender». Астрид при этом всегда сидела в публике и смотрела своими прекрасными глазами на Стью, который пел исключительно для нее. Пока он с нежностью произносил слова песни, мы безжалостно издевались над ним:
— Он все еще влюблен, ребята!
— Да он просто фанатик!
— Посмотрите на этого Купидончика! У него из спины торчат стрелы!
— Эй! Дело-то не шуточное, кончайте паясничать!
В конце концов Стью, который принимал все это очень близко к сердцу, вопил:
— Заткните глотки, сволочи!
И мы предусмотрительно затыкались.
Мы издевались не только над его влюбленностью. Однажды вечером он явился в клуб с волосами, зачесанными на лоб. Астрид решила сама своей мастерской рукой создать новый образ, и Стью пришлось расплачиваться стрижкой, похожей на стрижку Клауса Форманна, когда мы встретились с ним в наш первый приезд. Мы все решили, что это уже слишком и прямо-таки корчились от смеха, показывая пальцем на его челку, словно он был каким-то чудищем из ночного кошмара, с головой, круглой, как пуговица. Когда мы увидели его на следующий день, его волосы снова были зачесаны назад, как у Элвиса.
Видимо, Стью все же обсуждал проблему волос с Астрид в тесном семейном кругу, потому что какое-то время спустя он опять появился с челкой, словно дразня нас.
Скоро Джордж сделал то же самое: отпустил челку. Пришлось ждать пять месяцев — до сентября, прежде чем Джон и Пол «вступили в клуб длинноволосых», хотя их челки были относительно короткими: даже не доходили до бровей. Что касается меня, то я ничего не менял и продолжаю зачесывать волосы назад еще и сейчас. Никто из группы никогда не просил меня выдерживать тот же стиль: он не считался у нас обязательным. Даже Брайан Эпстайн, после того как взял нас под опеку несколько месяцев спустя, никогда не обязывал меня носить знаменитую стрижку, хоть я и был членом группы. Эта прическа вовсе не так уж редко встречалась и до того, как Астрид проделала свой маленький эксперимент с волосами Стью: половина мужского населения всего мира носила такую же, и некоторые народы даже предпочитали ее, например, индонезийцы, до тех пор, пока не стало обычаем неофициально называть ее «стрижкой БИТЛЗ».
Во время нашей второй поездки в Гамбург, у нас не возникало серьезных споров, за исключением нескольких незначительных и обычных для любой группы размолвок по поводу песен и аранжировок. Мы по-прежнему играли долгими часами и в течение вечера могли поспорить, но только по музыкальным вопросам, вроде «Кто будет петь соло следующий раз?», «Чего хотят фаны — быстрого рока или медленного?» и «Как петь, хором или нет?» Все эти неурядицы возникали из-за вещей малозначительных, казавшихся, однако, очень важными по вечерам, когда нервы были на пределе.
Это были длинные ночи напряженной работы, когда нам приходилось прибегать к помощи пилюль, которыми никто из БИТЛЗ не пользовался в первую поездку.
Вся эта жестикуляция и шутовство на сцене, и еще больше наша сумасшедшая бессонная жизнь, начинали оказывать на нас губительное действие. Бывали вечера, когда настроение совершенно падало, а веки слипались. Вот в такую-то одну ночь Тони Шеридан и предложил нам свою помощь, говоря:
— Вот штука, которая поможет вам продержаться в форме.
Он дал нам прелюдин — вид амфетамина. Вот так вот все это началось.
Я никогда не прибегал к помощи допинга, даже если меня пытались уломать. Лишняя бутылка пива вполне способна была помочь мне продержаться, — мы пили прямо на сцене и публика «Топ Тена» посылала нам алкоголь непрерывным потоком. Пиво составляло его основу, но в виде разнообразия мы могли выпить скотч, шнапс и даже водку. Пресловутое «Деляйт шоу» было особо «жаждовызывающим» фактором. Временами на сцене скапливалось бутылок и стаканов значительно больше, чем реквизитов. Опрокинутые во время экзерсисов «Деляйт шоу», они катались по сцене с оглушительным грохотом, на который сбегались гарсоны, чтобы убрать все это безобразие.
Как только наша старина Мутти узнала, что кое-кто из БИТЛЗ принимает стимулянты, она раздобыла их целый склад, уж не знаю где, и совала нам прямо в руки, как только мы спускались со сцены.
— Мальшики желяйт? — приставала она к нам со своим бьющим в уши акцентом. Если ее тайные запасы истощались, она просто указывала пальцем на какого-нибудь завсегдатая из публики, чтобы дать понять, что у него — или у нее — они есть.
Это была привычка, которой я категорически отказывался придерживаться. Пока стакан способен был меня взбодрить, я и не думал принимать наркотики. Но, в конце концов, самым важным было держаться на высоте, и прелюдин всегда был наготове.
Мы возобновили наши ежедневные «визиты вежливости» на Гербертштрассе, а силы все также восстанавливали с помощью корнфлекса в «Миссии моряков»; мы снова вернулись к НАШЕЙ гамбургской привычной жизни, за исключением того, что теперь, когда мы жили на последнем этаже, девушки не могли так просто проникнуть в наше обиталище, как когда-то в «Бамби кино». Волнующие ночи по-прежнему случались, но не в нашей спальне.
Эти дамы разрешили проблему, сами приглашая нас в другие места для наших забав и оргий за чужой счет, хоть времена «Индры» и «Кайзеркеллера» и прошли. В остальном, мало что изменилось: нас по-прежнему приглашали на обед, осыпали подарками.
Один раз я даже подвергся праведной мести ревнивого мужа.
Иногда по вечерам мы с Ленноном заруливали в одно заведеньице на Гроссе Фрайхайт, где выступала итальянская группа. Дополнительное удовольствие доставляла очаровательная компания официанток, среди которых мне сразу же приглянулась одна хорошенькая куколка.
Я с ней потрепался и пригласил на свидание в «Топ Тен». Она каждый раз обещала прийти и каждый раз откладывала, пока однажды я не заметил ее среди публики. Я подошел к ней в антракте, и вскоре мы были просто неразлучны. Все шло, как по маслу, до того дня, когда одна из сослуживиц моей подружки, накрывая мне на стол в ее баре, пока сама она занималась другими клиентами, сказала мне:
— Знаешь, она ведь замужем, ее муж — в тюрьме.
— Ну, если он там, значит, не о чем и беспокоиться, — усмехнулся я.
Она забыла мне сказать, что очень скоро его должны были освободить, но я получил предупреждение от еще одной девушки с Гроссе Фрайхайт, которая явно была ко мне неравнодушна. В припадке ревности она объявила, что, как только муж моей подружки выйдет из тюрьмы, она выложит ему все обо мне и о его жене.
— Это один из гамбургских громил, — сказала она внушительно.
Некоторое время спустя в «Топ Тене» я вдруг с ужасом заметил, что один тип с физиономией висельника нагло разглядывает меня в течение всего выступления БИТЛЗ. Прикованный к барабанной установке, я не мог избавиться от его взгляда. Как только я спустился со сцены после окончания нашего шоу, чтобы пропустить в баре стаканчик, он последовал за мной.
Я почувствовал, что должен что-то сказать. Мое «Привет! Как дела?» застряло у меня в горле: выражение его лица отнюдь не было дружеским.
— Это ты — барабанщик БИТЛЗ, — бросил он тоном, скорее утвердительным, чем вопросительным.
Я кивнул головой.
— Ты знаешь мою жену, — добавил он; я судорожно сглотнул слюну, уже представляя себя вдавленным в топтеновскую стену.
— Конец! — прошептал он. — Конец!
Это единственное слово и бешенство в его глазах были вполне доходчивы. Я смог только смиренно промолвить «О.К.» Казалось, этим вся история и завершится. Мы потеряли друг друга из виду в толпе народа, скопившегося в баре, и я был счастлив, что так легко отделался. Я думал: все, что от меня требуется, это просто зайти на Гроссе Фрайхайт и сказать его жене, что между нами все кончено.
Вышибала, стоявший в дверях ее клуба, казался встревоженным.
— Не входи, Пит, — умолял он меня, — ее муж тебя убьет!
— Мне нужно с ней повидаться, — ответил я, не придав никакого значения его словам, поскольку уже встречался с мужем. — Это займет всего пять минут.
— Давай, я передам ей записку, — предложил вышибала по доброте душевной, но я прошмыгнул мимо него и разыскал свою официанточку. Когда она меня заметила, ее взгляд выразил ужас.
— Мой муж тебя может так отделать, что родные не узнают, — сказала она, обливаясь слезами.
В этот самый момент влетел вышибала, чтобы сообщить, что он видел мужа, который шел за мной по пятам от самого «Топ Тена».
— Быстро, — в мужской туалет и запирайся, — сказал он, — я тебе дам знать, когда можно будет выходить.
Я бросился в кабинку и примостился на ванночку, уперев ноги в дверь, чтобы их случайно не заметили. Так я прождал около получаса, стараясь не производить никакого шума, пока муж, дымясь от бешенства, повсюду меня разыскивал. Наконец, он решил прекратить поиски и уйти: я остался цел.
Я перекинулся несколькими словами с его женой и дал ей понять, что абсолютно необходимо, чтобы между нами все было кончено. Она была согласна больше не встречаться.
В том момент, когда я выходил, вышибала был занят своим фингалом, который получил, пытаясь задержать мужа, но тем не менее с присутствием духа сделал мне одно последнее предупреждение:
— Если этот тип еще хоть раз заметит, что ты здесь ошиваешься, он тебя изничтожит!
Я в этом ни секунды не сомневался.
Но на этом дело не кончилось, потому что после того памятного вечера девушка еще несколько раз приходила меня навестить в «Топ Тене», невзирая на своего мужа. Тот обнаружил себя двумя неделями позже — я заприметил его со сцены: даже с такого расстояния было видно, что он пьян и настроен драться. Он сразу же головой вперед с глазами, вылезшими из орбит, бросился ко мне, растолкал официантов ударами кулака, залез на стол, опрокинув стаканы, и наконец кое-как добрался до сцены.
БИТЛЗ как раз исполняли одну из песен. Опустив руку, я схватил бутылку, из числа тех, что всегда валялись на сцене, стараясь при этом не сбиться с ритма. По какой-то таинственной причине все остальные из группы принялись насвистывать, пока он приближался ко мне, тяня свои мускулистые ручищи к моей шее. Мне пришлось разбить бутылку о его череп, иначе он, в стельку пьяный, рухнул бы на меня и попытался задушить или ударить. Обмякнув, он даже растрогался и оперся о мое плечо, чтобы подняться. Слава богу, песня закончилась, и я мог ретироваться. Я вскочил на ноги, и все вместе мы зигзагами бросились к бару, где каждый заплатил за себя, заказав по стакану. После этого случая я его больше никогда не видел… его жену, впрочем, — тоже.
Жизнь на Репербане редко заставляла скучать; мне вспоминается один из примечательных дней этой поездки, когда БИТЛЗ исполнили музыкальное сопровождение к генеральному сражению, произошедшему между солдатами канадской армии и персоналом «Топ Тена».
Канадская армия — не вся, конечно, но солидная часть: несколько сот человек, во всяком случае, — прибыла в город на отпуск и завладела всем Репербаном; десятки солдат оккупировали клуб, где мы играли. Это было ужасно: они накачались вином еще во время рейда в Дьепп. «Топ Тен» уже был битком набит, когда началось это вторжение — настоящий набег подгулявшей солдатни. Мы уже с таким сталкивались, и все же их количество нас поразило; эти типы вовсю горланили и хорохорились, однако никто из них не пожелал заплатить, когда подошло время.
Обычно вышибалы управлялись с помощью своих, столь опасных, дубинок или еще более опасных газовых пистолетов. Либо посетители платили в кассу, либо их избивали: одно из двух; как правило, солдаты кончали тем, что раскошеливались. Но на этот раз все было по-другому. Удары кулаков сыпались направо и налево во всех углах клуба: официанты и вышибалы уже не справлялись. Петер Экхорн, не теряя присутствия духа, послал за подкреплением — не за фараонами, а за другими вышибалами, представлявшими собой что-то вроде настоящей армии, которую поддерживали еще и множество гамбургских громил, наводнявших Сент Паули.
Маневр оказался успешным и виновники неприятностей были вытеснены на улицу, но, к несчастью, не только Петер Экхорн позвал на помощь подкрепление. Спасшиеся бегством квебекцы быстро собрали еще несколько сотен своих соотечественников и тут же направились прямиком к «Топ Тену», горя жаждой мести.
От Репербана до клуба было довольно далеко, и, когда стало известно, что контратака неизбежна, Экхорн решил встретить противника позади баррикады, спешно сооруженной его союзниками, в то время как БИТЛЗ продолжали играть рок-н-ролл, а посетители — танцевать. Столы нагромоздили в проходе, и экхорновские войска ожидали начала операции, укрывшись за ними. Шеридан, как и мы, все еще пытался петь, когда сражение началось: раздались крики, вой, грохот опрокидываемой мебели и звон разбитого стекла.
— О, господи! — вскричал Тони, останавливаясь. — Они хотят разнести весь клуб!
Мы храбро продолжали играть, когда вышибалы с солдатами опять оказались внутри клуба. Словно вторая Мировая война заново разгорелась в 1961 году. Когда свалка достигла апогея, посетители, заплатившие за музыку с танцами, нашли, что сражение — гораздо интересней, чем таланты Шеридана, Леннона, МакКартни и остальных БИТЛЗ.
Все это становилось небезопасным. Канадцы посрывали со стен и с витрин плакаты с нашими фотографиями, бутылки летали, как гранаты, во всех направлениях, а столы, нагроможденные в баррикаду, падали прямо в гущу наших людей.
— О, черт! Да они совсем спятили! — завопил Пол, когда канадцы принялись, ни много ни мало, поджигать баррикаду.
Совсем как генерал, ожидающий столкновения нос к носу с противником, Экхорн решил разыграть свою последнюю карту и пустить в ход артиллерию. Он отдал приказ двадцати вышибалам стрелять из газовых пистолетов, как только сонмища канадцев попробуют перелезть через баррикаду. Газ заполнил переднюю и вход в центральную залу; облака ядовитых испарений проникли внутрь, и даже нам начало есть глаза. Но зато Экхорн победил! Сражение закончилось воплями страдания, когда газ начал оказывать свое действие, полностью лишив гостей желания драться; они выбегали на свежий воздух, выволакивая раненых за ноги. Что кажется самым поразительным в истории с этой дракой, ожесточавшейся с каждой минутой все больше и больше и длившейся почти два часа, так это то, что полиция появилась только под занавес и арестовала тридцать убегавших канадцев.
Остаток ночи прошел очень быстро: перекурили и принялись подбирать осколки. Но Петер Экхорн не желал больше рисковать:
— Я уверен, что они этого так не оставят, — сказал он, — мы должны их встретить как подобает, если они вернуться.
Действительно, двое из них явились следующим вечером. Они были трезвы и вежливы.
— Мы пришли извиниться, — сказали они пристыженно.
Некоторое время спустя БИТЛЗ открыли новый вид представлений на Репербане. Мы отправлялись в верхний конец улицы и спускались оттуда до самого конца, играя… в чехарду! Мы скакали до посинения, не обращая внимания даже на светофоры. Иногда уже не было никаких сил перескакивать через спины, и мы валились на землю, как ватные. Публике понравилось наше представление, и немцы всех возрастов стали в нем участвовать, образуя позади нас длинную очередь играющих в чехарду: форменная психушка! На иных перекрестках фараоны, посмеиваясь, останавливали поток машин, чтобы пропустить нас. Вообразите, что это было за зрелище, если принять во внимание оживленность движения и скопление народа! Впрочем, немцы привыкли к сумасшедшим выходкам БИТЛЗ.
Наша одежда, конечно, вгоняла нас в расход. В пасмурную погоду с моря тянуло влажностью, и из водосточных желобов Репербана на нас низвергалась вся пыль и грязь Гамбурга. Наши драные джинсы снова напоминали о том, что пора прибарахлиться.
В один прекрасный день мы подбили Пола, для разнообразия, напялить на голову раздобытую нами колониальную каску и промаршировать по Репербану как немецкий часовой, со шваброй вместо ружья на плече. Он закатал джинсы сантиметров на пятнадцать — они были слишком узки, чтобы можно было их засучить до колен — и принялся за дело. Он прошел строевым шагом метров тридцать до угла, а затем повернул обратно. Подбадриваемый нами, он безукоризненно чеканил шаг, а мы тем временем вопили «Зиг хайль!» Граждане города Гамбурга, проходя мимо, едва удостаивали его взглядом или пожимали плечами. Если мы их и шокировали, они этого никогда не показывали.
В награду Пол получил полную каску пива (выливавшегося сквозь вентиляционные отверстия), чтобы отпраздновать успех своего представления, однако с виду он, вроде, не пришел от этого в особый восторг.
Все эти проделки несколько поутихли, когда Синтия, все еще учившаяся в колледже, вместе с Дот, подружкой Пола, белокурой продавщицей, которую он встретил еще во времена «Касбы», приехали провести с нами несколько недель пасхальных каникул.
Астрид подружилась с Синтией и пригласила ее на несколько дней к Кирххеррам. Верная Мутти пустила Дот просто-напросто в баржу, где она сама жила, и иногда Син ночевала там же. Но в иные ночи девушки вместе поднимались в наш дортуар, и тогда нас с Джорджем просили не возвращаться на наши койки до четырех утра. Если же туристки, утомленные осмотром достопримечательностей, поднимались к нам после полудня, нас дипломатично просили «смотреть в другую сторону».
Днем Астрид возила девушек по магазинам на своем сером «Коксинелле». По вечерам они могли на выбор либо сидеть в «Топ Тене» и смотреть «Деляйт шоу» с участием Тони Шеридана по семь-восемь часов кряду, либо подниматься в дортуар, чтобы избавиться от адского шума. Когда они предпочитали оставаться наверху, Джон и Пол исчезали на некоторое время с представления и присоединялись к нам чуть позже.
Наши немецкие обожательницы не преминули заметить, что двое из их идолов предпочли им англичанок. Некоторые из них, особенно те, с которыми мы спали, посылали нам испепеляющие взгляды, а в момент аплодисментов хранили ледяное молчание.
Однажды вечером несколько молодых немцев, обнаружив, что Син и Дот — англичанки и не имея представления о цели их приезда, начали к ним приставать и приглашать за один из столиков. Поначалу все это выглядело вполне невинно, но наши англичаночки дали им понять, что оказанное внимание ни в малейшей степени их не интересует. Но немцы упорствовали и даже начали давать волю рукам. Пол, который часто играл на пианино во время нашего второго турне, не мог видеть, что происходит, загороженный Джоном и мной. Еще со времен «Касбы» Джон всегда бешено ревновал, если к Синтии проявляли излишнее внимание; если кто-то пытался с ней потрепаться, пока он играл, Леннон старался подавить дерзкого грозным взглядом. Спустившись со сцены, он заставлял самозванца убраться.
На этот раз в «Топ Тене» девушки, видимо, слегка испугались. По окончании номера, «адская парочка» (т. е. Леннон и я) бросилась на помощь, соскочив с эстрады. Джон разразился такой бранью, что потасовка казалась уже неизбежной.
— Не лезь не в свое дело, — сказал один из немцев вызывающим тоном, явно ища драки.
— Это моя подружка, с которой ты руки распускал, — ответил Джон злобно.
Немцы мгновенно поостыли, как только ситуация прояснилась; последовали извинения. Они приняли англичанок за туристок, желающих поразвлечься, и, больше того, добавили они, они сами являются фанатами БИТЛЗ, и им бы никогда в голову не пришло нас обижать.
После того как конфликт был улажен дипломатическим путем, официанты, ответственно отнесшиеся к своему заданию, не отходили от Син и Дот ни на шаг, словно сторожевые псы. Больше никаких проблем не возникало после этого недоразумения. А когда наши подружки возвратились восвояси, преданные фаны (то есть девушки) прекратили свой бойкот и снова вовсю улыбались нам.
Как это ни странно, мы ни разу не встретились с Бруно Кошмайдером; во время нашей недолгой отлучки в Ливерпуль, его ореол несколько потускнел. Вскоре после приезда мы, немного поколебавшись, пошли проведать «Кайзеркеллер»: он был похож на бар из города привидений. Там ничего не происходило, только несколько человек играли во флиппер у входа. Мы зашли в клуб и заметили, что число игровых автоматов заметно возросло после нашего отъезда. В войне не на жизнь, а на смерть за успех в Сент-Паули Петер Экхорн выиграл еще одно сражение.