1 Алексей Распутин

1 Алексей Распутин

Началось это на прошлой неделе, — в среду. Я пел на стадионе под проливным летним дождем, мертвой хваткой вцепившись в микрофон, время от времени окидывая взглядом свою тусовку. Звукорежиссер Валерий весь в напряжении, в дождь можно ждать всего, охрана мокнет у кромки поля, вид у нее вполне воинственный, а вот музыканты на сцене, совсем скисли, едва шевелятся, да и сам я изо всех сил выдавливаю из себя улыбку; это был третий концерт, когда я закончил пятую песенку о бессмысленной любви к взбалмошной девчонке (оставалось еще три) и пацанки с центральной трибуны пытались прорваться к сцене через кордоны вымокших милиционеров, на беговую дорожку выкатил желтый, примятый со всех сторон «Запорожец», чтобы сделать круг почета. Урча, охая, едва не заглушая усилители мощностью в пятьсот ватт, он начал совершать круг почета по стадиону.

Он преспокойно подкатил к самой сцене, из него вышла дамочка средних лет с раскрашенной физиономией и прошествовала мимо зрителей. За ней семенил весь из себя модный фраер, запакованный в варенки. При этом он уверенными движениями разбрасывал вокруг семечную шелуху.

Я бы мог в это мгновение надуть жилы на шее, взмахнуть руками поверх головы и заорать на него что-то вроде «удав гнутый!», но я пел, я прыгал под восхищенными взорами по гаревой дорожке, а он все больше отдалялся от меня. Раздалось несколько свистков, прокатилась волна смеха. Попробуй докажи, что смеются над ними, а не надо мной… Я пел и пожирал глазами охрану. Раскормленные, груды мышц… Я с вами сегодня тоже как следует поговорю, вы наняты не только против рэкета и оголтелой толпы, надо хоть немного шевелить мозгами, если даже они полностью отсутствуют… Я пел и чувствовал, как кровь из артерий и вен перелилась в голову, что-то (я это явственно почувствовал) зашипело во мне, как раскаленная сковородка, на которую выкатили воду, и внезапно оборвалось. Я вздрогнул и невпопад открыл несколько раз рот — неужели разрыв сердца, неужели конец всему, я умираю?.. Я закрыл глаза, а в это время начиналась предпоследняя песня, я приблизил к себе микрофон. Ничего не произошло, даже наоборот, кровь также стремительно отхлынула от лица, я чуть приободрился, а когда понял окончательно, что никуда не отправился с этого света, снова запел, и более того — помчался от сцены к трибунам, насколько позволял микрофонный шнур… Все-таки эти идиоты доведут меня когда-нибудь, это не работа, а черт знает что…

Дай бог дотянуть до конца, не рухнуть на этом поле, и я поговорю с ними…

Я и в самом деле благополучно дотянул последнюю песню, которую, как обычно, исполнил на «бис». Перед ней ведущий выдавал свою «коронку». Сперва он говорил, что время концерта подошло к концу, дожидался, пока по трибунам не пробежит вздох сожаления, и тогда призывал стадион: «Повторяйте вместе со мной: „Распутин! Распутин!“» Стадиону это только и надо было. Он принимался реветь что есть мочи, и в эту минуту на сцене появлялся я с вопросом: «Еще?» Они в ответ: «Еще, еще!» Я спрашивал: «Что вам спеть?» Они в ответ — название своей любимой песни «Утро», Так повторялось много раз и всякий раз беспроигрышно. В этот вечер тоже. Закончив песню, я через коридор охранников и милиции бросился в гримерную. Вот сейчас наступит миг расплаты… Сейчас!

— Кретины! Все уволены, все до единого.

Первым побледнел Автандил, мой главный администратор, которому обычно доставалось больше всех.

— В чем дело, Распутин? Концерт удался. Лучший концерт в этом городе.

— Идиот! Это по твоей просьбе на поле выехал «Запорожец»?! В честь лучшего концерта. А где охрана?! За что я плачу им такие деньги?.. Чтобы они набивали себе брюхо и таскали в номера девок?! Завтра же чтобы не было ни одного!!!

— Хорошо, я все сделаю, как ты скажешь, но только успокойся, я очень прошу, был один звонок, я волнуюсь… — почти спокойно отреагировал Автандил.

— Кто был на этом «Запорожце»?

— Сейчас узнаю, только успокойся. Он выбежал из гримерной.

Я ополоснул лицо холодной водой. Руки у меня дрожали, в ногах засела слабость. Я упал на диван, чуть отдышался и заметил, что нахожусь в комнате один. Быстро же их всех вымело. Сейчас ждут, пока я отойду. Опыт уже имеется. Но на этот раз черта с два. Запыхавшийся Автандил появился через минуту.

— Кто это был? — снова закричал я.

— Билитерша стадиона. Она до последнего продавала билеты.

— Так был же аншлаг!

— Оставалось несколько билетов. Я с ней разобрался. Подвел шофер, он по привычке въехал на дорожку…

Я несколько раз глубоко вздохнул.

— Ты мог оказаться на улице, Автандил, или в лучшем случае в администраторах у какой-нибудь пятидесятилетней красотки.

— А что случилось?

— Я чуть не умер. Внутри шипел раскаленный металл… Автандил в ужасе посмотрел на меня.

— Я давно говорил, что три концерта в день много. Ты в самом деле начинаешь шипеть, как старая головешка…

Автандил налил мне горячего чая, добавил несколько капель коньяку. Я почувствовал, что отхожу.

— Дайте побыть одному, я устал, — сказал я вполне смирно, и Автандил чуть заметно улыбнулся. Но улыбка показалась мне какой-то странной.

— Что у тебя? — спросил я.

— Тебе кипеть бы в других случаях, когда вокруг собирается всякая шваль….

Он сейчас заведет свою старую пластинку насчет того, что народ в самую коммерческую в стране тусовку нужно подбирать тщательно, а не так, как я: возьму, мол, человека, а он через три дня заложит по-черному, или сбежит, или сотворит такое… Так и в самом деле бывало не раз, я сам себя часто проклинал за свою неосмотрительность и доверчивость, но иначе нельзя, как это ни странно звучит. Автандил не понимает, что в настоящей тусовке, где собираются не дряхлые солисты разлива семидесятых, а шестнадцати-семнадцатилетние пацаны, по-другому быть не может. Автандил (быть может, я тоже спешу с утверждением) отличный администратор, у него интеллигентный вид японского подданного, он может уговорить самую сумасбродную кассиршу в любом аэропорту Союза, у него богатый опыт. Еще совсем недавно Автандил был секретником у одного генерала-Героя, который до сих пор орет, что нельзя было выводить войска из Афганистана, но меня он никогда не поймет до конца. Генерал, кстати, иногда помогает Автандилу в тех случаях, когда на его пути являются самые твердокаменные администраторы гостиниц или продавцы авиабилетов. Автандил имеет для них коронный номер — он вышибает слезу рассказом о том, что все его родственники, включая любимую маму, давно: живут в Канаде, мама владеет там кинотеатром и рестораном с номерами (именно последнее ему нравится особо подчеркивать), а он из-за того, что служил секретчиком у известного и геройского генерала, еще десять лет не сможет увидеть дорогую мамочку и всю свою родню. Еще он добавляет, что ему негде жить, он болтается по знакомым и радуется, когда исчезает из Москвы, зная, что его ждет теплый и уютный номер в гостинице, и что вообще ему придет конец от Распутина, если он не сделает билеты или номера для группы. Когда и это не проходит, что бывает крайне редко, Автандил вдруг обнаруживает в кармане груду телеграмм, к тому же заверенных, о смерти самых различных родственников. Оказывается, в один и тот же день (случаются же такие проклятия!) у каждого артиста группы умерло как минимум по одному родственнику…

При этом Автандил забывает сказать, что его азиатская, родня уже лет сто как живет в Москве, представляет из себя не последнюю мафию, которую возглавляет родной старший братик, вор в законе. Но Автандил с ними деловых связей не имеет, он может лишь пригрозить какому-нибудь должнику, что придет старший брат и выпотрошит не только, его долги, но и все остальное, что можно выпотрошить. Автандила после армии, потянуло вдруг на хлопотную администраторскую стезю, я подобрал его в одной группе, влачившей полуголодное существование, и сейчас Автандил вполне соответствует виду японского подданного.

Я лежу на диване и с радостью думаю, что завтра день переезда, ни одного концерта, можно будет выспаться всласть, Автандил сидит рядом, я делаю вид, что, не помню его слов о неприятном звонке, взволновавшем его, он не нарушает правил игры, знает, что я никогда ничего не забываю.

— В гостинице я все-таки не выдержал и первым спросил о звонке.

— Мои ребята… Они случайно встретили Мысленко. Настроен агрессивно. Мы, говорит, открутим ему голову, мальчик зазнался, забыл, кому он всем обязан и все прочее… Пообещал ославить на весь мир.

— Да пошел он знаешь куда, никто не захочет с ним связываться.

— Смотри, я бы кое-что предпринял…

Я больше не слушал Автандила. Уткнулся в экран телевизора, шла какая-то музыкальная передача. Смотри не смотри, а о нас ни слова. Для этой купленной с ног до головы банды не существует ни хит-парадов, в которых мы на самом верху больше года, ни миллионов магнитоальбомов.

Я отправил Автандила, выключил телевизор и позвонил, домой. Жена сказала, что звонил композитор, у него готовы две песни для Кречета, надо выбрать время, чтобы записать.

— Что еще? — спросил я.

— Какие-то странные звонки. Все время набирают, слушают и бросают трубку.

— Неужели ты не привыкла к фанаткам?

— Это не такие звонки…

— Молчание в трубке отличается? Не волнуйся, укладывайся спать. Я тоже валюсь с ног…

Я проверил, закрыл ли дверь, завалился на кровать и словно отключил сознание. Ни единого сна за всю ночь. Такое случалось редко. Обычно одни кошмары, притом длинные, многосерийные.

Наутро в номер первым влетел Автандил.

— Распутин, выезд задерживается!

— Это почему?

— Умер администратор стадиона.

— Какой еще администратор, при чем здесь я… Нам пилить триста километров.

Он вздохнул:

— Ты все-таки неисправимый. Да это же администратор стадиона, на котором проходили концерты. Тот самый, который вышел из «Запорожца». Вчера вечером…

— Постой, постой, так он же совсем молодой, весь в варенках…

— Я чувствовал, что мне делается плохо. Я вспомнил непонятное шипение у себя в груди.

— Да, молодой, чуть больше тридцати… Вечером стало плохо с сердцем, вызвали врача, но уже было поздно. Никогда раньше не жаловался. Поехали за венками. Автобус чуть задержится.

Да, я смотрел на него и вспоминал — в тот самый момент, как послышалось это проклятое шипение, я думал, что умираю, а умер он, администратор, совершивший круг почета вокруг стадиона на своем добитом «Запорожце».

— Что с тобой, ты побледнел? — спросил Автандил. Его голос доносился до меня словно издалека.

— Ничего, все в порядке, — пробормотал я в ответ. — Зайди за мной, когда будет автобус. Пускай все.

Я вдруг вспомнил слова Джалилы. Нет, это было не тогда, не в тот вечер, когда я, бездомный администратор, подвизающийся на ниве сколачивания коммерческих групп, случайно попал к ней вместе с одним полупьяным композитором, подобравшим меня чуть ли не на улице. Композитор в те дни был одержим созданием своей фантастической фирмы, он пил, а в перерывах принимался фантазировать — да мы с тобой перевернем всю эстраду, я на верном пути, ты уж поверь мне.

Дом Джалилы находился на Арбате, огромные холлы, какие-то странные люди, охрана у входа.

— Заплетающимся языком композитор представил меня. Джалила долго и испытующе смотрела на меня, а затем внезапно сказала:

— Ты будешь моим братом, я чувствую в тебе то, что чувствую в себе. Когда тебе будет трудно, приходи. Мой дом с этой! минуты становится твоим домом.

Мне стало не по себе, мурашки пробежали по коже, а композитор подтолкнул меня к ней, прошептав:

— Поцелуй руку, деревня…

Я притронулся губами к ее длинной, изящной ладони и почувствовал, как меня пронзило током. Может, это было от голода, несколько дней я почти ничего не ел, да и не спал на вокзале все время гонял милиционер, я показался ему подозрительным, а хозяйка квартиры, вернее, койки в какой-то кошмарной берлоге, выгнала за неуплату.

— Назови свое имя, — сказала всемогущая Джалила, о которой по Москве ходили невероятные слухи — это она привела в движение омертвевшие челюсти человека, который до встречи с ней только и мог, что мычать с высоких трибун, это она излечила сына западной суперзвезды от гангрены обеих ног, это она живет не одной жизнью, а сразу несколькими, для нее не существует временных границ.

Я не мог вымолвить ни слова. Композитор пришел мне на помощь, сказал, что я очень волнуюсь, да и как может не волноваться в доме самой Джалилы деревенский мальчишка, обладающий недюжинной, правда, наглостью, что уже помогло ему кое в чем проявить себя…

Она прервала композитора одним жестом, усадила меня рядом, пододвинула тарелку с яствами, которых я никогда в своей жизни не пробовал, и время от времени приговаривала:

— Не волнуйся, человек не должен волноваться в своем доме, а раз ты мой брат, значит это и твой дом…

Я с жадностью ел, стараясь поменьше набивать рот, что у меня не всегда получалось, маленькими глотками отпивал вино, чтобы с голодухи тут же не рухнуть под стол, а вокруг велись совершенно непонятные для меня разговоры. Известный поэт говорил, что в лице Джалилы мир найдет художника с необычайным видением. Это недостижимо для самых великих, но люди еще не совсем понимают, кто живет рядом с ними. В разговор то и дело встревал священник в рясе и со сверкающим крестом на груди, он был уверен, что все у Джалилы от Бога, на что она ответила, что религия в наш век стала менять свой облик, вера в Бога может принимать тысячи различных форм, иметь бесчисленные названия. Главное, что в центре вселенской мощи стоит человек, создание не слабое, а сильное, и, чтобы проявить свою силу, человеку необходимо установить связь с наивысшим, с космосом, перед которым и сам Бог — существо слабое, мятущееся… У Джалилы прямая связь с космосом, она в любой момент может войти с ним в контакт, получить от него неограниченную, непонятную земным силу… При этих словах священник перекрестился, опрокинул стопку — и стал благодарить Джалилу за возвращенное ему здоровье…

Это длилось бесконечно, а я все ел и ел, пользуясь тем, что одни гости приходили, другие уходили. Парни в черных рубашках все время подносили еду. К полуночи я выглядел осоловевшим, композитор предложил мне остаться ночевать у Джалилы, но я гордо отказался. Когда мы уходили, Джалила произнесла фразу, которую повторила потом несколько раз:

— Ты мне брат, приходи в свой дом, приходи, когда захочешь, а сегодня оставайся, я знаю что тебе негде ночевать. Завтра я все скажу о твоей будущей жизни…

Я оказался в огромной спальне, утонул в перинах и чувствовал себя героем известного мультфильма — волком, вконец объевшимся на свадьбе. Не знаю, сколько прошло времени, когда в комнате появилась Джалила. Она стала на колени: передо мной, взяла мою руку в свою горячую дрожащую ладонь и прошептала:

— Я обещала сказать тебе все завтра, сегодня уже завтра — и я сдерживаю обещание. Ты человек, которого запомнят люди, ты проявишь себя во многом…

Я не мог понять, сплю я или нет, я пытался протереть глаза, но не было сил поднять руку, я был словно каменный, потерявший сознание.

— Иногда тебе будет очень тяжело, безысходность будет окружать тебя на каждом шагу, но это не страшно, это все уже было, ты все прошел и выдержал….

Она — или ее тень — продолжала стоять передо мной на коленях, я пытался подвинуться, но у меня не было сил.

— Такие люди рождаются не часто, они принадлежат космосу, их души существуют осознанно великое множество раз, они переселяются и не теряют при этом памяти, как это случается с душами других людей, поэтому мы можем пересекать любые временные барьеры и осознавать это… Но в тебе зачатки нашей силы, их нужно развивать…. Ты будешь чувствовать свою силу, но не всегда сможешь управлять ею, она в тебе стихийна, и это может оказаться страшным для других, более, слабых людей…

Она говорила, обволакивая меня непонятным жаром, мой мозг туманился в неясных видениях…

Я проснулся в холодном поту. Через тяжелую штору светила солнце. Сколько я проспал? Значит, это был сон или, скорее, бред какой-то, навеянный вчерашним вечером; она не приходила, не могла приходить, мне все это померещилось, но почему же моя рука помнит прикосновение ее ладони, почему в моем сознании четко и явственно звучит ее голос? Я вскочил, натянул майку и джинсы (выдал композитор, чтобы я приобрел фирмовый вид) и вышел из спальни. Мне хотелось побыстрее убежать из этого дома. Я шел по каким-то коридорам, заглядывал в другие комнаты, набитые старинной мебелью, и внезапно оказался во вчерашней гостиной, где на меня с удивлением уставились несколько человек. Среди них была Джалила.

— А вот и наш молодой друг. Как спалось? — спросила она. Голос отличался от того, ночного.

— Спасибо, — пробормотал я и попытался подойти к противоположной двери. Я понимал — там выход.

— Посидите с нами, Алексей, — сказала Джалила, — сейчас подадут кофе. Кстати, фамилия у Алексея Распутин.

— Очень хорошая фамилия для раскрутки, — заметил известный поэт, потягивающий шампанское из узкого, длинного бокала. — Такую фамилию надо ценить…..

Двое парней принесли кофе, бутерброды и несколько бутылок марочного коньяка. Странно, но я не хотел есть. Видимо, перестарался… Я не хотел есть впервые за последние несколько лет.

— А чем занимается молодой Распутин? — спросил поэт. Я был в колхозе, потом пел, а теперь администратор в центре Журавского (фамилия моего опекуна-композитора).

Поэт так и рухнул от смеха, за ним вся компания. Только Джалила смотрела на меня внимательно.

— Ты помнишь вчерашний разговор? — неожиданно спросила она, пронзив меня своим взглядом.

— Помню, — ответил я, а сам подумал — какой разговор, вечерний или ночной. Значит, последний ночной не померещился? А может, все-таки вечерний?

— Так вот, все так и будет, как я сказала. Я изредка ошибаюсь.

Она говорила, а остальные, не обращая на нее внимания, принялись пить коньяк. Вскоре явился Журавский, его встретили как самого родного человека, угостили коньяком и шампанским, он повеселел, а затем вдруг нахмурился:

— Нам пора с господином Распутиным, нас ждут великие дела, мы задумали переворот… И он близится, поверьте мне.

— Сколько переворотов было на моей памяти…

— А теперь состоится, вот увидите — состоится, — торжественно произнес Журавский и опрокинул еще одну, рюмку.

Джалила пошла проводить нас, у порога протянула мне бумажку:

— Вадим говорил, что тебе негде жить… Здесь адрес. Живет старушка, у нее свободная комната. Живи, пансион полный… За мой счет, пока у тебя ничего нет.

Ошеломленный, я вышел следом за Журавским на Арбат.

— Ничего не могу понять… Журавский рассмеялся:

— Ты еще многое для себя откроешь в этом городе…

— Она мне такое сказала, голова идет кругом. Он внимательно посмотрел на меня спросил:

— Предсказала твою будущую жизнь? — и, не дожидаясь ответа:- Так и есть. Значит, она переспала с тобой…

Ну и кретин! На него плохо действует коньяк с утра…

Я ехал в автобусе. Перед глазами стоял водитель истерзанного жизнью «Запорожца». Я словно слышал слова Джалилы: «…это может оказаться страшным для других, более слабых людей…»

Подозвал к себе, Автандила:

— Послушай, а что случилось с этим администратором? Ты мне о чем-то утром рассказывал.

Автандил как-то странно глянул на меня.

— Да ты что?! Ничего не помнишь? Он умер… Вечером стало плохо, вызвали врача, но поздно… Остановилось сердце. На этом автобусе возили венки, в том числе и от нас, еще я передал деньги для семьи, думаю, ты не против? Сумма небольшая, пятьсот рублей, но все же…

— Да, да, я все помню, — сказал я и закрыл глаза. Вокруг туман какой-то.

— Тебе надо передохнуть, Распутин, я давно говорил. Все куда-то несешься… Куда, зачем? Передохни, отоспись как следует.

Рядом раздался хохот Кречета: — Это не поможет, Автандил. Да он же вольтанутый, чокнутый на всю катушку. Я это давно знаю…

Я хотел ему что-то сказать в ответ на идиотскую шутку, но не стал.