РАСПУТИН

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

РАСПУТИН

Суббота, 12 сентября 1914 г.

Распутин вылечился от своей раны и вернулся в Петроград. Ему не стоило труда убедить императрицу, что его выздоровление — блестящее доказательство Божественного покровительства.

О войне он говорит в выражениях туманных, двусмысленных, апокалиптических, из чего заключают, что он ее не одобряет и предвидит великие бедствия.

Воскресенье, 27 сентября 1914 г.

Я завтракал в Царском Селе у графини Б., сестра которой очень близко знакома с Распутиным. Я расспросил ее о "старце".

— Часто виделся он с царем и царицей после своего возвращения в Петроград?

— Не очень часто. У меня такое впечатление, что в данный момент их величества держат его в некотором отдалении. Так, например, позавчера он был в двух шагах отсюда, у моей сестры. Он при нас телефонирует во дворец, спрашивает госпожу Вырубову, может ли он вечером видеть императрицу. Госпожа Вырубова отвечает ему, что лучше подождать несколько дней. Он, по-видимому, был очень обижен этим ответом и тотчас покинул нас, даже не простившись. Раньше он не стал бы даже справляться, можно ли ему пойти во дворец, он отправился бы прямо туда.

— Чем вы объясняете эту внезапную перемену?

— Просто-напросто тем обстоятельством, что императрица оторвана от своей прежней меланхолической мечтательности. С утра до вечера она занята госпиталем, шитьем белья, санитарным поездом. У нее никогда не было такого здорового вида.

— Верно ли, будто Распутин заявил царю, что эта война будет печальной для России и что ее надо немедленно прекратить?

— Сомневаюсь… В июне, незадолго до покушения Хини Гусевой, Распутин часто повторял царю, что он должен остерегаться Франции и сблизиться с Германией; Распутин, впрочем, повторял лишь фразы, которым с большим трудом научил его старый князь Мещерский. Но после своего возвращения из Покровского он заговорил совершенно другим языком. Мне лично Распутин третьего дня заявил: "Я в восторге от этой войны, она избавила нас от двух великих бедствий: от пьянства и от немецкой дружбы. Горе царю, если он остановит борьбу раньше, чем Германия будет раздавлена".

— Браво… Но говорит ли он то же самое царю и царице? Дней пятнадцать тому назад мне сообщали о его речах совсем другого рода.

— Может быть, он и говорил их… Распутин не политик, имеющий свою систему, свою политику, которой он руководствуется при всех обстоятельствах. Это безграмотный мужик, импульсивный, ясновидящий, фантазер, полный противоречий. Но, так как он очень хитер, так как чувствует, что его положение при дворе пошатнулось, меня удивило бы, если бы он открыто объявил себя противником войны.

— А на вас он имеет влияние?

— На меня? Нисколько. Физически он во мне возбуждает отвращение; у него грязные руки, ногти с трауром и всклокоченная борода. Фу! Однако, признаюсь, он меня забавляет. Он поражает своим пылом и фантазией. Даже бывает иногда остроумен. Распутин обладает даром образности и глубоким чувством тайны.

— Неужели он так красноречив?

— Да, уверяю вас, в иные дни у него очень оригинальная и поразительная манера выражаться. Он попеременно фамильярен, насмешлив, резок, весел, нелеп и поэтичен. При этом — никакой позы. Наоборот, неслыханная бесцеремонность, ошеломляющий цинизм.

— Вы чудесно описываете его.

— Скажите откровенно, не хотите ли вы с ним познакомиться?

— Конечно, нет. Он слишком компрометирует. Но я прошу вас, держите меня в курсе его поступков и жестов, потому что он меня беспокоит.

Понедельник, 28 сентября 1914 г.

Я рассказал Сазонову, что графиня Б. поведала мне вчера о Распутине.

Лицо его исказилось.

— Помилуйте, не говорите мне об этом человеке! Он внушает мне ужас. Распутин не только авантюрист и шарлатан. Он — воплощение дьявола, антихрист.

Вокруг имени "старца" накопилось столько легенд, что я считаю небесполезным зарегистрировать несколько подлинных фактов.

Григорий Распутин родился в 1871 г. в Покровском, жалком поселке, расположенном на границе Западной Сибири, между Тюменью и Тобольском. Отец его был простой мужик, пьяница, вор и конно-барышник, по имени Ефим Новый. Прозвище Распутин, которым скоро наградили молодого Григория его товарищи, очень характерно для этого периода его жизни и является пророческим для позднейшего времени. Это слово, производное от "распутник", на языке крестьян означает "развратник", "сладострастник", "юбочник". Распутина не раз жестоко колотили отцы семейств, неоднократно даже наказывали публично кнутом по приказанию исправника. Наконец он нашел свой путь в Дамаск. Увещевание священника, которого он вез в Верхотурский монастырь, внезапно пробудило в Распутине мистические инстинкты. Но его могучий темперамент, пылкость чувств и необузданная смелость воображения почти тотчас же привели в непристойную секту бичующихся, или хлыстов.

Своей натурой Распутин предназначен был быть объектом "Божественного наития". Подвиги во время ночных "радений" скоро сделали его популярным, Одновременно развились мистические дарования Распутина. Странствуя по деревням, он произносил евангельские проповеди, рассказывал притчи. Мало-помалу он перешел к пророчествам, к заклинанию бесов, к колдовству. Он даже хвастал, будто совершал чудеса.

У него в это время, однако, были неприятные хлопоты с полицией. Из-за слишком нашумевших грешков Распутину пришлось бы плохо, но духовные власти приняли его под свое покровительство.

В 1904 г. слава о благочестии Распутина и аромат его добродетелей дошли до Петербурга. Известный Иоанн Кронштадтский пожелал познакомиться с молодым сибирским пророком. Он принял Распутина в Александро-Невской лавре. После этого первого появления своего в столице Распутин вернулся обратно в Покровское. Но с этого дня горизонт его жизни расширился. Он завязал сношения с целой шайкой попов, более или менее фанатичных, более или менее шарлатанов, беспутных, каких есть сотни среди подонков русского духовенства. В то же время его неизменным спутником стал монах, сквернослов, жестокий враг либералов и евреев, отец Иллиодор, который впоследствии взбунтовал в своем монастыре в Царицыне и наглостью реакционного фанатизма поставил в большое затруднение Синод.

Вскоре Григорий перестал довольствоваться обществом мужиков и попов. Его видели важно прогуливающимся с протоиереями и игуменами, с епископами и архимандритами, которые все, как Иоанн Кронштадтский, сходились в том, что признавали в нем "искру Божию". Между тем в Царицыне Распутин лишил невинности монахиню, из которой взялся изгнать беса. В Казани он, пьяный, вышел из публичного дома, бичуя поясом бежавшую перед ним голую девицу, что вызвало большой скандал в городе. В Тобольске он обольстил благочестивейшую супругу одного инженера, госпожу Л, и до того влюбил ее в себя, что она всем рассказывала о своей любви и хвасталась своим позором. Будто именно она познакомила его с утонченным развратом светских женщин.

Благодаря этим беспрерывно повторяющимся подвигам престиж святости Распутина возрастал с каждым днем. На улицах, когда он проходил, падали на колени, целовали ему руки, прикасались к краю его тулупа. Ему говорили: "Христос наш, Спаситель наш, молись за нас, грешных. Бог услышит тебя". Он отвечал: "Во имя Отца, и Сына, и Духа Святого благословляю вас, братцы. Верьте, скоро вернется Христос. Терпите, памятуя о его мучениях. Из любви к нему умерщвляйте плоть вашу".

В 1905 г. архимандриту Феофану, ректору Петербургской духовной академии, духовнику императрицы, пришла в голову несчастная мысль вызвать к себе Распутина. Он ввел Распутина в круг своих благочестивых клиентов, среди которых было много спиритов. Во главе последних стояла очень влиятельная группа: Николай Николаевич, в то время командующий императорской гвардией, его брат Петр, затем их жены, Анастасия и Милица, дочери черногорского короля. Григорию достаточно было появиться, чтобы поразить и очаровать это праздное, легковерное общество, предающееся самым бессмысленным фокусам теургии и оккультизма. Во всех мистических кружках наперебой старались заполучить сибирского пророка, "Божьего человека".

Отличались экспансивностью своего поклонения черногорские великие княжны. Они даже устроили при русском дворе лионского мага Филиппа в 1900 г. Они же в 1907 г. представили Распутина царю и царице.

Перед тем, как назначить ему аудиенцию, царь и царица чувствовали некоторое сомнение и обратились за советом к архимандриту Феофану, который совершенно их успокоил. "Григорий Ефимович, — сказал он, — крестьянин, простец. Полезно будет выслушать его, потому что его устами говорит голое поле Русской земли. Я знаю все, в чем его упрекают. Мне известны его грехи: они бесчисленны и большей частью гнусны. Но в нем такая сила сокрушения, такая наивная вера в Божественное милосердие, что я готов был бы поручиться за его вечное спасение. После каждого раскаяния он чист, как младенец, только что вынутый из купели крещения. Бог явно отличает его Своей благодатию".

С первого появления во дворце Распутин приобрел необыкновенное влияние на царя и царицу. Он их обратил, ослепил, покорил. Это было какое-то очарование. Не то чтоб он льстил им. Наоборот. С первого же дня он стал обращаться с ними сурово, со смелой и непринужденной фамильярностью, с тривиальным и красочным многословием, в котором царь и царица, пресытившись лестью и поклонением, слышали наконец, казалось им, "голос Русской земли". Он очень скоро сделался другом госпожи Вырубовой, неразлучной подруги царицы, и был посвящен ею во все царские семейные и государственные тайны. Все придворные интриганы, все просители должностей, титулов, доходов, естественно, стали искать его поддержки. Квартиру, которую он занимал на Кирочной улице, а позднее на Английском проспекте, днем и ночью осаждали просители, генералы и чиновники, епископы и архимандриты, тайные советники и сенаторы, адъютанты и камергеры, фрейлины и светские дамы. Это была беспрерывная процессия. Когда Распутин не был занят у царя с царицей или у черногорских княжон, его чаще всего можно было встретить у старой графини Игнатьевой, которая собирала в своем салоне отъявленных защитников самодержавия и теократии. У нее любили собираться высшие духовные сановники: перемены в церковной иерархии, назначения в Синод, самые важные вопросы догматов, дисциплины и богослужения обсуждались в ее салоне. Ее всеми признанный моральный авторитет был для Распутина драгоценным вспомогательным средством.

В числе покровителей Распутина в начале его деятельности был также тибетский доктор Бадмаев, сибиряк из Забайкалья, монгол, бурят. Не имея университетского диплома, он занимался лечением не тайно, а совершенно открыто — лечением странным, с примесью колдовства. К концу войны с Японией один из его высокопоставленных клиентов из признательности отправил его с политическим поручением к наследственным правителям китайской Монголии. Для того чтобы обеспечить их содействие, Бадмаеву поручено было отдать им двести тысяч рублей. Вернувшись из Урги, он изложил в докладе блестящие результаты своей поездки и на основании этого письменного сообщения удостоился соответствующей благодарности. Но вскоре было замечено, что Бадмаев оставил себе эти двести тысяч рублей. Инцидент стал принимать скверный оборот, однако вмешательство высокопоставленного клиента уладило все. Доктор свободно вздохнул и снова принялся за свои каббалистические операции.

Никогда еще не было такого притока больных в его кабинет на Литейном, ибо распространился слух, что Бадмаев привез из Монголии всякого рода целебные травы и магические рецепты, с большим трудом полученные у тибетских шаманов. Сильный своими невежеством и фанатизмом Бадмаев без колебания брался за лечение самых трудных, самых темных случаев. Он, впрочем, оказывал известное предпочтение нервным болезням, психическим страданиям и загадочным расстройствам женской физиологии.

Бадмаев сам приготовлял прописываемые им лекарства под странными названиями. Он производил, таким образом, опасную торговлю наркотиками, заглушающими боль, анестезирующими, месячногонными и возбуждающими средствами. Он именовал их "Тибетским элексиром", "Порошком Нирвитти", "Цветами азока", "Ниэн-Ченским бальзамом", "Эссенцией черного лотоса". В действительности Бадмаев получал ингредиенты для лекарств у знакомого аптекаря.

Царь и царица несколько раз приглашали Бадмаева к цесаревичу, когда обыкновенные врачи оказывались бессильными остановить у ребенка приступы кровотечения. Там он и познакомился с Распутиным. В одно мгновение шарлатаны поняли друг друга и заключили союз.

Но с течением времени здоровые элементы столицы были взволнованы скандальными легендами, распространившимися о "старце" из Покровского. Частые визиты Распутина в царский дворец, его доказанное участие в некоторых произвольных и злополучных актах верховной власти, наглое высокомерие речей, нравственная распущенность вызвали наконец со всех сторон ропот возмущения. Несмотря на строгость цензуры, газеты разоблачали гнусную деятельность сибирского чудотворца, не осмеливаясь касаться личности императора, но публика понимала с полуслова. "Божий человек" почувствовал, что ему нужно бы испариться на некоторое время. В марте 1911 г. он вооружился посохом и отправился в Иерусалим. Это неожиданное решение наполнило поклонников Распутина печалью и восхищением: только святая душа могла так ответить на оскорбления злых людей. Затем Распутин провел лето в Царицыне у своего доброго друга и соратника, монаха Иллиодора.

Между тем царица не переставала писать и телеграфировать Распутину. Осенью она заявила, что не может больше выносить его отсутствия. К тому же кровотечения цесаревича стали повторяться чаще. А если ребенок умрет… Мать не успокаивалась ни на один день: беспрестанные нервные припадки, судороги, обмороки. Царь, любящий свою жену и обожающий своего сына, чувствовал себя глубоко удрученным.

В начале ноября Распутин вернулся в Петербург И тотчас же возобновились безумства и оргии. Но среди его поклонников обнаружились уже некоторые разногласия: одни считали Распутина стишком похотливым, других беспокоило его растущее вмешательство в церковные и государственные дела. Как раз в это время в духовных кругах волновались по поводу позорного назначения, полученного от царя благодаря его слабости: Григорий добился назначения тобольским епископом одного из друзей детства, безграмотного, непристойного, гнусного отца Варнавы. Одновременно стало известным, что обер-прокурор Синода получил приказание пожаловать Распутину сан иерея. На этот раз поднялся скандал.

29 декабря саратовский епископ Гермоген, монах Иллиодор и несколько иереев устроили ссору со "старцем". Они ругали его, толкали, обзывали: "Проклятый… богохульник… блудодей… скот смердящий… ехидна дьявольская…" Наконец они стали плевать в лицо Распутину. Сначала он растерялся, потом, припертый к стене, попробовал ответить потоком ругательств. Тогда Гермоген, колосс, с размаху нанес ему несколько ударов по черепу своим наперстным крестом, выкрикивая: "На колени, несчастный… На колени перед святыми иконами! Проси у Бога прощения за твои гнусные мерзости. Поклянись, что больше не осмелишься осквернять своей гнусной образиной дворец нашего любезного государя!" Распутин, дрожа от страха, с разбитым в кровь носом, ударяя себя в грудь, бормоча молитвы, дал клятву, что никогда больше не увидит царя. Наконец он вышел, осыпаемый градом последних проклятий и плевков. Едва спасшись из этой западни, он поспешил в Царское Село.

Распутину недолго пришлось ждать удовлетворения своей мстительности. Несколько дней спустя, по требованию обер-прокурора, Синод лишил Гермогена епископской кафедры и сослал его в Хировицкий монастырь, в Литву. Что касается монаха Иллиодора, то он был схвачен жандармами и заключен в исправительный Флорищевский монастырь, близ Владимира.

Полиция вначале была бессильна замять скандал. В Думе лидер октябристов Гучков в прозрачных выражениях осудил двор за сношения с Распутиным. В Москве самые признанные представители православного славянства, граф Шереметев, Самарин, Новожилов, Дружинин, Васнецов публично протестовали против раболепия Синода. Дошло до того, что они потребовали созыва всероссийского собора для реформы Церкви. Сам архимандрит Феофан, раскусив наконец "Божьего человека", никак не мог простить себе, что рекомендовал Распутина при дворе, и с достоинством возвысил свой голос против него. Вскоре Феофан, хотя он был духовником царицы, был сослан по постановлению Синода в Крым.

Председателем Совета министров был в это время Коковцов, временно управлявший и Министерством финансов. Он делал все возможное, чтобы представить своему государю в настоящем свете всю гнусность "старца". 1 марта 1912 г. Коковцов умолял царя разрешить отослать Григория обратно в его родную деревню. "Этот человек овладел доверием вашего величества. Это шарлатан и негодяй наихудшей породы. Общественное мнение против него. Газеты…" Царь прервал своего министра презрительной улыбкой. "Вы обращаете внимание на газеты?" — "Да, государь, когда они нападают на моего государя и от этого страдает престиж его власти. А в данном случае наиболее лояльные газеты оказываются наиболее суровыми в своей критике".

Со скучающим видом царь опять прервал его: "Эти критики бессмысленные. Я знаю Распутина". Коковцов гадал, стоило ли продолжать. Однако он закончил: "Государь, ради династии, ради вашего наследника, умоляю вас — дайте мне принять необходимые меры, чтобы Распутин вернулся в свою деревню и никогда больше не возвращался". Царь холодно ответил: "Я сам ему скажу, чтоб он уехал и не приезжал больше". — "Должен ли я считать это решением вашего величества?" — "Это мое решение". Затем, посмотрев на часы, которые показывали половину первого пополудни, царь протянул Коковцову руку: "До свидания, Владимир Николаевич, я вас больше не задерживаю".

В тот же день в четыре часа Распутин подозвал к телефону сенатора Д., близкого друга Коковцова, и насмешливо крикнул ему: "Твой друг, председатель, пытался сегодня утром напугать "папку". Он наговорил ему на меня всячески, но это не оказывает никакого действия. "Папка" и "мамка" любят меня по-прежнему. Ты можешь телефонировать об этом от моего имени Владимиру Николаевичу".

6 мая в Ливадии все министры в парадной форме собрались в царском дворце, чтобы принести поздравления царице по случаю ее тезоименитства. Проходя мимо Коковцова, Александра Федоровна отвернулась от него.

За несколько дней до этой церемонии "старец" уехал в Тобольск. Уехал он не по приказу, а по своей доброй воле — посмотреть, как идут дела в его небольшом имении в Покровском. Прощаясь с царем и царицей, Распутин произнес с мрачным видом: "Я знаю, что злые люди подкапывают под меня. Не слушайте их. Если вы меня покинете, вы потеряете в течение шести месяцев вашего сына и вашу корону". Царица воскликнула: "Как можем мы тебя покинуть! Разве ты не единственный наш покровитель, наш лучший друг?!" И, преклонив колени, просила ее благословить.

Октябрь царская семья проводила на даче в Спале, в Польше, где царь часто охотился в великолепном Крулевом лесу.

Однажды юный наследник, возвращаясь с прогулки в лодке на озере, плохо рассчитал свой скачок на берег и ушиб себе бедро о борт лодки. Контузия сначала казалась легкой и невинной. Но через две недели, 1 октября, появилась опухоль в паху, бедро распухло, затем внезапно поднялась температура. Поспешно вызванные доктора Федоров, Деревенко, Рауфус определили кровяной нарыв, кровяную опухоль и начинающееся заражение крови. Надо было немедленно произвести операцию, но предрасположение ребенка к кровотечению исключало возможность надреза.

Между тем температура с каждым часом все поднималась. 21 октября температура дошла до 39,8°. Родители не выходили из комнаты больного, ибо врачи не скрывали своего беспокойства. В церкви Спалы попы сменяли друг друга для молитвы днем и ночью. По распоряжению царя торжественная литургия была отслужена в Москве перед иконой Иверской Богоматери.

Утром 22 октября царица в первый раз зашла в салон, где собрались дежурный адъютант Нарышкин, дежурная фрейлина княгиня Елизавета Оболенская, Сазонов, прибывший для доклада царю, и начальник царской охоты в Польше граф Владислав Велепольский. Бледная, похудевшая Александра Федоровна, однако, улыбалась. На обращенные к ней тревожные вопросы она ответила спокойным тоном: "Врачи не констатируют еще никакого улучшения, но лично я уже не беспокоюсь. Я получила сегодня ночью телеграмму от отца Григория, которая меня совершенно успокоила". Затем она прочитала телеграмму: "Бог воззрил на твои слезы и внял твоим молитвам. Не печалься. Твой сын будет жить".

В течение 1913 г. несколько лиц снова осмелились открыть глаза царю и царице на поведение "старца" и его нравственную низость. Это были вдовствующая императрица Мария Федоровна, затем сестра царицы Елизавета Федоровна. И сколько других! Но всем предупреждениям, всем увещеваниям царь и царица противопоставляли один и тот же спокойный ответ: "Это все клеветы. Впрочем, на святых всегда клевещут".

В религиозных разглагольствованиях, которыми Распутин обычно прикрывал свой эротизм, постоянно повторялась идея: "Одним только раскаяньем мы можем спастись. Нам, значит, надо согрешить, чтоб иметь повод покаяться. Следовательно, если Бог посылает нам искушение, мы должны поддаться ему, чтобы обеспечить себе предварительное и необходимое условие плодотворного раскаяния… Впрочем, не было ли первым словом жизни и истины, которое Христос сказал людям: "Покайтесь!" Но как покаяться, предварительно не согрешивши…"

Безыскусные проповеди Распутина изобиловали хитроумными рассуждениями об "отпустительной ценности слез" и "искупительной силе сокрушения". Один из его любимых аргументов, действующих наверняка на его женскую клиентуру, сводится к следующему: "Чаще всего не отвращение к греху мешает нам уступить искушению, ибо, если бы грех в самом деле внушал нам отвращение, нас не тянуло бы грешить. Хочется нам когда-нибудь съесть чего-нибудь, что нам противно? Нет, что нас удерживает и пугает, так это испытание, которое раскаяние готовит гордости. Совершенное сокрушение требует абсолютного смирения. А мы не хотим смириться, даже перед Господом. Вот в чем секрет нашей борьбы с искушением. Но Всевышний Судия — Он не ошибается. И когда мы будем в долине Иосафата.

Он припомнит нам все случаи спастись, которые Он доставил нам и которые мы отвергли…"

В XI столетии нашей эры эти софизмы проповедовались уже фригийской сектой. Еретик Монтанус охотно доказывал их своим красивым последовательницам в Лаодикии, добиваясь тех же практических результатов, что и Распутин.

Если бы деятельность "старца" ограничилась областью сластолюбия и мистицизма, он был бы для меня лишь предметом более или менее интересного психологического или физиологического исследования.

Но силой обстоятельств этот невежественный крестьянин сделался политическим орудием. Вокруг него сгруппировалась клиентура влиятельных лиц, связавших свою судьбу с его судьбой.

Самым значительным из них является министр юстиции Щегловитов. Обладая живым умом и едким красноречием, он внес в осуществление своих идей много расчета и гибкости. Он, впрочем, недавно обращен в распутизм. Почти такое же значение имеет министр внутренних дел Николай Маклаков, любезная покладистость которого очень нравится царю и царице. Затем обер-прокурор Синода Саблер — у него презренный и раболепный характер; благодаря ему "старец" держит, так сказать, в руках весь епископат, все высшие духовные должности. Непосредственно после него я назову первого прокурора Сената Добровольского, затем члена Государственного совета Штюрмера, затем коменданта императорских дворцов зятя министра двора генерала Воейкова. Я назову, наконец, очень смелого и очень хитрого директора департамента полиции Белецкого. Легко представить себе огромную власть, которую представляет коалиция столь влиятельных лиц в таком самодержавном и централизованном государстве, как Россия.

В качестве противовеса вредному влиянию этой камарильи я вижу при царе и царице лишь одного человека: начальника Военной канцелярии князя Владимира Орлова, сына бывшего русского посла в Париже. У него прямой ум и гордое сердце. Орлов всей душой предан царю и с первого же дня объявил себя противником Распутина. Он без устали ведет борьбу против "старца", вызывая, конечно, враждебное отношение к себе со стороны царицы и госпожи Вырубовой.

Вторник, 3 ноября 1914 г.

Два дня тому назад я получил от графини Л. следующее письмо:

Мой дорогой друг!

Не подумайте, что я пишу в бреду. Но некто странный и таинственный просит меня перевести то, что он думает о Франции, и передать это Вам. Предупреждаю Вас, что это набор бессвязных слов.

Посылаю Вам также русский оригинал, если можно назвать оригиналом приложенную при сем пачкотню. Может быть, Вы найдете кого-нибудь компетентнее меня, кто проникнет в мистический, или даже пророческий, смысл этого листка. Мне прислала его госпожа Вырубова с просьбой перевести для Вас. Я полагаю, что эта идея исходит из высших сфер…

Ваш верный друг О.Л.

К этому письму приложен листок бумаги, исписанный крупным, неровным, тяжелым, грубым почерком, состоящим из прерывающихся, резких, приплюснутых линий. Буквы так топорны, так бесформенны, что их едва можно разобрать. Но вся страница в целом выразительна, как офорт. Подпись читаешь почти без труда: "Роспутин".

Копия факсимиле Распутина:

Давай бох по примеру жить расси оне укоризной страны напримерь нестожества сей минуты евит бох евленье силу увидите рать силу небес победа свами и вас роспутин.

Это означает: "Дай вам Бог жить по примеру России, а не критикой страны, например, ничтожество. С этой минуты Бог явит чудо силы. Ваша рать увидит силу небес. Победа с вами и на вас".

Госпожа Вырубова полагает, что это надо понимать так: Россию не следует попрекать ее монархизмом (примечание госпожи Л.).

У листка, на котором нацарапан этот логогриф, оторван верхний левый угол, где был императорский герб. Значит, Распутин писал в Царском Селе. После тяжелого раздумья я отправляю графине Л. туманный ответ, в котором развиваю следующую идею: "Французский народ, который одарен всей интуицией сердца, прекрасно понимает, что русский народ воплощает свою любовь к отечеству в особе царя…" Мое письмо кончается так: "Итак, пусть ваш пророк успокоится. На той высоте, на которую Россия и Франция вознесли свой общий идеал, они всегда поймут друг друга".

Среда, 4 декабря 1914 г.

Графиня Л. написала мне:

Вы прекрасно ответили на мое письмо, и Ваш ответ находится в августейших руках. Я с тех пор убедилась, что была права, предполагая, будто распоряжение перевести (письмо Распутина) исходило из высших сфер.

Ваш верный друг О. Л.

Среда, 9 декабря 1914 г.

Отсутствие сведений о военных операциях в Польше, предчувствие, оказавшееся слишком основательным, огромные потери, понесенные русской армией; наконец, эвакуация Лодзи — поддерживают в публике мрачное уныние. Мне всюду попадаются лишь люди подавленные. Эта подавленность проявляется не только в салонах и клубах, но и в учреждениях, в магазинах, на улицах.

Сегодня днем я зашел к антикварию на Литейном. Поторговавшись минут пять, он испуганно спросил меня:

— Ах, monsieur, когда кончится эта война… Правда ли, что мы потеряли у Лодзи миллион людей?

— Миллион людей! Кто вам сказал это? Ваши потери значительны, но уверяю, что они далеки от такой цифры. У вас в армии сын или родственник?

— Нет, слава Богу. Но эта война слишком затянулась, слишком ужасна. И потом, мы никогда не победим немцев. Так почему же не покончить с этим сразу?

Я его ободрял, как мог. Я доказывал, что если мы проявим упорство, то наверное победим. Он слушал со скептическим и унылым видом. Когда я замолчал, он сказал:

— Вы, французы, может быть, победите. Мы, русские, нет. Мы проиграем… Но тогда зачем же, Господи, убивать столько людей? Почему не покончить с этим сразу?

Увы! Сколько русских рассуждает так в настоящее время.

Вернувшись в посольство, я застал там старого барона Г., который лет десять тому назад играл политическую роль, но с тех пор участвует только в светских удовольствиях и сплетнях. Он говорил со мной о военных событиях.

— Плохо. Иллюзия рассеялась… Николай — бездарность… Бой у Лодзи — какое безумие, какое поражение! Наши потери больше миллиона людей… Мы никогда не одолеем немцев… Надо подумать о мире.

Я возражал, что три союзные страны обязаны продолжать войну до поражения Германии, потому как на карту поставлены их национальная независимость и целостность. Я добавил, что унизительный мир неизбежно вызовет революцию в России — и какую революцию! В заключение я заявил, что абсолютно убежден в верности императора нашему общему делу.

Г. возразил тихо, как если бы кто-нибудь мог нас услышать:

— О, император… император…

Он остановился. Я настаивал:

— Что вы хотите сказать? Говорите же!

Он продолжил принужденно, так как вступил на опасную почву:

— В настоящее время император не может спокойно говорить о Германии, но он скоро поймет, что ведет Россию к гибели… Ему дадут это понять… Я как будто слышу, как этот каналья Распутин говорит: "Да что же это! Долго ты еще будешь проливать кровь твоего народа? Неужели ты не видишь, что Бог тебя покинул…" В этот день, господин посол, мы будем близки к миру.

Я сухо прервал разговор:

— Это глупые сплетни… император клялся на Евангелии и перед иконой Казанской Божией Матери, что он не подпишет мира, пока на русской земле будет хоть один солдат. Никогда вы меня не заставите поверить, что он не выполнит подобной клятвы. Не забудьте, что в тот день, когда он произносил ее, император пожелал, чтобы я был возле него, чтобы я был свидетелем и порукой в том, в чем он клялся перед Богом. В этом пункте он останется непоколебимым. Он скорее умрет, чем нарушит свое слово.

Четверг, 7 января 1915 г.

Вот уже девять дней длится упорная борьба на левом берегу Вислы в секторе, расположенном между Бзурой и Равкой. 2 января немцам удалось занять важную позицию в Боржимове. Итак, их фронт атаки находится в 60 километрах от Варшавы.

Это положение вызывает в Москве очень суровую оценку, если верить тому, что сообщил мне английский журналист, буквально вчера обедавший в "Славянском базаре". "Во всех московских салонах и кружках проявляется большое раздражение по поводу оборота, какой принимают военные события, — сказал он. — Не могут понять этой остановки всех наступлений и этих постоянных отступлений, которые как будто никогда не должны кончиться… Однако обвиняют не Николая Николаевича, а царя и еще больше царицу. Об Александре Федоровне распространяют самые нелепые слухи. Обвиняют Распутина в том, что он подкуплен Германией, и царицу не называют иначе как "немкой"".

Уже в который раз я слышу, что царицу упрекают в том, будто она и на троне сохранила симпатии, пристрастия, привязанность к Германии. Несчастная женщина ни с какой стороны не заслужила такого обвинения, о котором она знает и которое приводит ее в отчаяние.

Александра Федоровна ни душой, ни сердцем никогда не была немкой. Правда, она немка по происхождению, по крайней мере с отцовской стороны, так как отцом ее был Людвиг IV, великий герцог Гессенский и Рейнский, но она англичанка по матери, принцессе Алисе, дочери королевы Виктории. В 1878 г., в возрасте шести лет, она потеряла мать и с тех пор обычно жила при английском дворе. Ее воспитание, образование, умственное и нравственное развитие были совершенно английские. Еще теперь она англичанка по внешности, по манере, по известному налету чопорности и пуританизма, по непримиримой и воинствующей суровости своего сознания, наконец, по многим интимным привычкам. Этим, впрочем, ограничивается все то, что в ней осталось от ее западного происхождения.

В сущности же она стала вполне русской. Во-первых, несмотря на легенду, которая, как я вижу, образуется вокруг императрицы, я не сомневаюсь в ее патриотизме. Царица горячо любит Россию. И как Александре Федоровне не быть привязанной к этой второй ее родине, которая воплощает для нее все ее интересы — женщины, супруги. Когда она вступала на трон в 1894 г., уже было известно, что она не любит Германию, в особенности Пруссию. В последние годы императрица чувствовала личное отвращение к императору Вильгельму, и она на него возлагает ответственность "за эту ужасную войну". Когда императрица узнала о сожжении Лувэна, она воскликнула: "Я краснею от того, что была немкой!"

Я уже отмечал болезненные предрасположения, наследованные Александрой Федоровной от матери, проявляющиеся и у ее сестры, Елизаветы Федоровны, в филантропической экзальтации, а у ее брата, великого герцога Гессенского — в странных вкусах. Так вот, эти наследственные наклонности, которые более или менее атрофировались бы в положительной и уравновешенной среде Западной Европы, нашли в России самые благоприятные условия для полного развития. Моральное беспокойство, хроническая тоска, неопределенные страхи, смена периодов возбуждения и подавленности, неотвязная мысль о невидимом и потустороннем, суеверное легковерие — все эти симптомы рельефно выступают в личности императрицы. Покорность, с которой Александра Федоровна подчиняется влиянию Распутина, не менее знаменательна. Видя в нем "Божьего человека", "святого", гонимого — как Христа гнали "фарисеи", — признавая в нем дар предвидения, способность совершать чудеса и изгонять бесов, ставя в зависимость от его благословений успех политического акта или военной операции, императрица ведет себя, как вели себя когда-то московские царицы. Она переносит нас в эпоху Ивана Грозного или Михаила Федоровича.

Русская армия отступает от района Тильзита на нижнем Немане до района Плоцка на Висле, то есть на фронте в 450 километров. Она потеряла свои позиции у Ангерапа и все проходы у Мазурских озер, которые были так удобны для защиты. Русская армия поспешно отступает по направлению к Ковно, Гродно, Осовцу и Нареву.

Этот ряд неудач доставляет Распутину случай утолить непримиримую злобу, которую он питает к великому князю Николаю.

В начале своей карьеры в Петербурге, в 1906 г., у "старца" не было более усердных покровителей, чем Николай Николаевич и Петр Николаевич, а также их супруги-черногорки — Анастасия и Милица. Но в один прекрасный день Николай сознал свою ошибку и постарался исправить ее. Он умолял, заклинал царя прогнать гнусного "мужика". Несколько раз он пытался осуществить это, ничего не вышло. С тех пор Распутин ждал случая отомстить.

Поэтому меня не удивило, когда я узнал, что он в присутствии царя и царицы беспрерывно ругает генералиссимуса. Со свойственным ему чутьем Распутин сразу же начал с обвинений, которые в их глазах могли иметь наибольшее значение. С одной стороны, он обвинил Николая Николаевича в том, что великий князь пускает в ход всякого рода лицемерные приемы, чтобы снискать популярность среди солдат и создать себе в армии политическую клиентуру.

С другой стороны, Распутин повторял: "Николаша не будет иметь успеха ни в одной из операций, потому что Бог никогда не благословит их. Как, в самом деле, может Бог благословить действия человека, который предал меня, Божьего человека?"

Среда, 24 февраля 1915 г.

Сегодня днем, в то время, как я был у госпожи О., принимающей деятельное участие в устройстве госпиталей, неожиданно с шумом открылась дверь гостиной. Человек высокого роста, одетый в длинный черный кафтан, какие носят по праздникам зажиточные мужики, обутый в тяжелые сапоги, подошел, широко шагая, к госпоже О. и громко поцеловал ее. Это был Распутин.

Бегло взглянув на меня, он спросил:

— Кто это?

Госпожа О. назвала мою фамилию. Он продолжил:

— А, это французский посол. Я рад с ним познакомиться, мне как раз надо кое-что сказать ему.

И начал быстро говорить. Госпожа О., которая служила нам переводчицей, не успевала переводить.

У меня, таким образом, появилась возможность рассмотреть его. Темные длинные и плохо расчесанные волосы, черная густая борода, высокий лоб, широкий выдающийся вперед нос, мускулистый рот. Но все выражение лица сосредоточено в глазах льняно-голубого цвета, блестящих, глубоких, странно притягательных. Взгляд одновременно пронзительный и ласкающий, наивный и лукавый, пристальный и далекий. Когда речь Распутина оживляется, зрачки его как будто заряжаются магнетизмом.

В кратких, беспорядочных фразах, используя обилие жестов, Распутин нарисовал мне патетическую картину страданий, которые война приносит русскому народу.

Затем он окинул меня недоверчивым взглядом и почесал свою бороду. Потом неожиданно выпалил:

— Везде есть дураки.

Он вернулся к своей первоначальной теме — к необходимости облегчить народные страдания.

После этого Распутин поцеловал госпожу О., прижал меня к своей груди и, широко шагая, вышел, напоследок хлопнув дверью.

Четверг, 15 апреля 1915 г.

Несколько дней тому назад в газетах писали, что Распутин уехал в Москву. Исполняя обет, который он дал в прошлом году, когда доктора вырвали его у смерти, Распутин отправился в Кремль помолиться на могиле патриарха Гермогена.

Когда наступил вечер, он перешел к подвигам другого рода. И хотя оргия происходила при закрытых дверях, но публике стало известно достаточно подробностей для того, чтобы вызвать во всех классах московского населения волнение, скандал, глухой ропот негодования и отвращения.

Вот эта история, как мне только что передал ее родственник московского градоначальника, генерала Адрианова, адъютант императора, прибывший из Москвы.

Сцена имела место в салоне ресторана "Яр", в Петровском парке. С Распутиным были два журналиста и три молодые женщины, из которых по крайней мере одна принадлежала к высшему обществу Москвы.

Ужин начался около полуночи. Было много выпито. Балалаечники исполняли национальные мотивы. Сильно разгоряченный Распутин принялся рассказывать с циничным воодушевлением о своих любовных похождениях в Петрограде, называя по фамилиям женщин, которые ему отдавались, сообщая о каждой какую-нибудь интимную особенность, какую-нибудь смешную или скабрезную подробность.

После ужина цыганки заменили балалаечников. Распутин, совершенно пьяный, принялся рассказывать об императрице, которую он называл "старушкой". Это смутило общество. Он продолжал, нисколько не обращая внимания. Показав вышитый жилет, который Распутин носил под кафтаном, он заявил:

— Этот жилет мне вышила "старушка". Я делаю с ней все, что хочу.

Светская дама, затесавшаяся в эту авантюру, запротестовала, хотела уйти. Тогда взбешенный Распутин, шатаясь, сделал непристойный жест.

Затем он кинулся к цыганкам. Те встретили его тоже неласково. Распутин стал ругать их, вплетая в эти ругательства имя царицы.

Между тем участники оргии боялись быть скомпрометированными в подобном скандале, о котором говорил уже весь ресторан и последствия которого могли оказаться серьезными ввиду оскорбления императрицы.

Потребовали счет. Как только человек принес счет, светская дама бросила на стол пачку рублей, сумму, сильно превышавшую то, что было нужно заплатить, и поспешно вышла. Цыганки последовали за ней.

Остальное общество тоже быстро удалилось. Распутин покинул ресторан последним, бранясь, рыгая и шатаясь.

Суббота, 24 апреля 1915 г.

Московский градоначальник, генерал Адрианов, хотел доложить непосредственно царю о скандале, произошедшем недавно в ресторане "Яр", который возмутил все население Москвы. Итак, вчера утром Адрианов явился в парадной форме в Царское Село просить аудиенции. Но комендант императорских дворцов, генерал Воейков, не допустил его к царю.

Генерал Адрианов обратился тогда к генералу Джунковскому, командиру корпуса жандармов, товарищу министра внутренних дел по полицейским делам, который уже двадцать раз пытался разоблачить пред царем всю гнусность "старца".

Этим окольным путем до Николая II дошли все малейшие подробности оргии в ресторане "Яр". Не доверяя, однако, полученному сообщению, он приказал произвести дополнительное следствие, которое поручил своему любимому адъютанту, интимному фавориту царицы, капитану фрегата Саблину. Последний, несмотря на близкое знакомство с Распутиным, вынужден был признать совершенную справедливость всех заявлений генерала Адрианова.

Ввиду установленных фактов, царь, царица и госпожа Вырубова сообща пришли к заключению, что адские силы расставили их святому другу страшную ловушку и что "Божий человек" не отделается так дешево без Божьей помощи.

Вторник, 27 апреля 1915 г.

Великий князь Николай и его Главный штаб сопровождали императора во время недавнего посещения царем Галицийского фронта.

Все были поражены индифферентностью, даже холодностью, с какими армия встретила царя. Легенда, создавшаяся вокруг императрицы и Распутина, нанесла чувствительный удар по престижу императора среди солдат и офицеров. Никто не сомневается, что в Царском Селе скрывается гнездо измены. Близ Львова один из моих офицеров подслушал следующий разговор поручиков:

— О каком Николае ты говоришь?

— Да разумеется, о великом князе. Другой ведь всего только немец.

Среда, 26 мая 1915 г.

Беспрерывные неудачи русской армии дают Распутину повод удовлетворить давнишнюю злобу, которую он питает к Николаю. Распутин не перестает порицать генералиссимуса, которого обвиняет в том, что он ничего не понимает в военном искусстве и заботится исключительно о создании в войсках своей нездоровой популярности, втайне надеясь занять императорский трон. Характер и вся прошлая жизнь великого князя в достаточной мере опровергают это обвинение, но я знаю, что царя и царицу оно беспокоит.

С другой стороны, до меня дошли сведения, что в последнее время Распутин снова принялся проповедовать свою старую тему: "Эта война неугодна Богу".

Воскресенье, 30 мая 1915 г.

Видя все возрастающее влияние Распутина и его роковое влияние на русскую политику, я порой задавал себе вопрос: не следовало ли бы союзникам попытаться эксплуатировать в свою пользу мистические и иные дарования чудотворца, подкупив его? Мы, таким образом, направляли бы вдохновения Распутина, которые теперь нас беспрерывно беспокоят, стесняют, парализуют. Признаюсь, меня соблазняла такая операция, но я понимал, что она была бы бесплодной, компрометирующей и даже опасной.

Я недавно пробовал заговорить об этом с высокопоставленным лицом, Э., который лишний раз излил предо мной свой энергичный национализм. После того как он с отвращением перечислил последние непристойности и сумасбродства Гришки, я сказал:

— Разрешите мне один вопрос… Почему ваши политические друзья не пытаются привлечь Гришку на свою сторону? Почему они его не подкупят?

Покачав головой и подумав, он ответил:

— Распутина нельзя подкупить.

— Такой уж он добродетельный?

— О, нет… У этого подлеца нет ни малейшего морального чувства, и я считаю его способным на всякую гадость. Но он не нуждается в деньгах. Он получает их гораздо больше, чем ему нужно… Вы знаете, как он живет? Кроме небольшой квартиры на Гороховой, какие у него расходы? Он одевается, как мужик, его жена и дочери — как нищие. Его стол ничего ему не стоит; он ест всегда вне дома. Его удовольствия приносят ему доход: грязные самки, молодые и старые, которые его окружают, беспрерывно шлют ему подарки. Потом, царь и царица беспрерывно осыпают его деньгами. Наконец, вы догадываетесь, сколько он выжимает из просителей, которые приходят ежедневно умолять его походатайствовать за них? Так что, у "святого мужа" нет недостатка в средствах.

— Что делает он со всеми этими деньгами?

— Распутин очень щедр: он много денег раздает. Потом, он покупает землю в своем селе, в Покровском, и строит там церковь. У него есть кой-какие капиталы в банках на черный день, потому что он довольно сильно беспокоится о своем будущем.

— То, что вы рассказываете мне, укрепляет меня в моей первоначальной идее… У Распутина есть уязвимое место, если он любит расширять свои земельные владения, строить церкви, делать вклады в банк. Ваши политические друзья должны были бы попытаться подкупить его.

— Нет, господин посол, затруднение не в том, как предложить Распутину денег — он примет деньги от кого угодно. Трудно заставить его играть роль, потому что он никакой роли повести не способен. Не забывайте, что Распутин — безграмотный мужик.

— Он, однако, не глуп.

— Он прежде всего хитер. Его кругозор очень узок. Он ничего не понимает в политике. Нельзя его ввести в курс непривычных для него идей и соображений. Никакая связная беседа, никакая серьезная и последовательная дискуссия с ним невозможны. Он умеет лишь повторять подсказанное ему.

— Распутин, однако, много прибавляет от себя.

— Да, он прибавляет непристойные жесты и мистическую чепуху. Но люди, пользующиеся им, присматривают. И Распутин знает, что за ним шпионят, что читают его корреспонденцию, следят за его поведением и знакомствами. Под предлогом охраны дворцовая полиция генерала Воейкова неотступно следует за ним по пятам. Распутину известно, что в его собственной партии есть враги, соперники, завистники, которые стараются под шумок очернить его перед царем и царицей, подставить ему ножку. Наконец, он боится, как бы ему не нашли замену. Вы, вероятно, слышали разговоры о черногорском красавце, отце Мардарии, и об идиоте Мите Коляба, его нынешних соперниках. И есть, должно быть, другие, которых нам готовят за кулисами. Распутин слишком хорошо понимает опасность своего положения и слишком умен, чтобы не оставаться верным своей партии. Будьте уверены, если бы ему сделали подозрительное предложение, он немедленно сообщил бы об этом Воейкову…

На этом наш разговор оборвался. Сегодня я снова завел беседу почти в тех же выражениях с одним из моих информаторов, С., принадлежащим к националистским и православным кругам Москвы.

— Увы, — сказал он мне, — боюсь, что мы на днях падем еще ниже Распутина.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.