12 Алексей Распутин
12 Алексей Распутин
Передо мной было сизое марево — расплывчатое, поглощающее лица и дома, машины и улицы. Я жил в этом мареве и мне временами казалось, что меня больше не существует, — это мои воспоминания, а сам я, бестелесный, невидимый для других, летаю в этом мареве, не понимая происходящего. Такое было со мной, когда я ехал в поезде на Север. Денег не было ни копейки, в мешке лежал последний сухарь, я грыз его и обессиленный от голода засылал, а когда просыпался, то начинал думать — я один в этом поезде, поезд несется в бесконечность по безрельсовой дороге, никто не может его остановить… Я не мог понять, кто же едет рядом, лица начинали исчезать, я почти терял сознание.
Я мотался по Москве, простаивал у кабинета следователя Замковца, отвечал на его вопросы, возвращался домой и лежал по десять часов кряду. Я не мог ни с кем разговаривать: отвечал невпопад на вопросы жены, мне никто не звонил. Я исчез для всех — администраторов, директоров филармоний, руководства своей организации. Иногда оказывался у Джалилы и не понимал, что со мной происходит, отношения наши уже не были прежними, но я не задумывался над этим, я выходил от нее более-менее понимающим происходящее.
— Что говорит следователь? — спрашивала Джалила.
Я принимался вспоминать. Ах, да…
— Запомни, ты не уйдешь. Никто еще не уходил. Говори, кому ты давал взятки, ведь не мог же ты, уличный, никому не известный, вот так прорваться…
Я знал, что у него все рассыпается, как рассыпается в эти дни у меня, но он еще цепляется, у него есть еще время, а у меня его почти не остается, скоро моя тусовка, обнищавшая, растерянная, разбежится куда глаза глядят, кого-кого, а их подберут, останется только Кречет, он сидит на юге, занимается подводной охотой и играет на компьютерах; иногда он звонит мне и говорит, чтобы я бросал все и приезжал к нему, но я никуда не могу уехать, ежедневно я хожу к следователю Замковцу и выслушиваю его угрозы. Он говорит, что Автандил раскололся, где я закапываю свои миллионы, туда уже выехала бригада, и я могу считать себя нищим человеком, точно таким же, как следователь Замковец и всё нормальные люди вокруг. Я слушаю этот бред, киваю головой и молчу.
— Почему ты молчишь?! — спрашивает он.
— Вы больной человек, у вас воспаленное воображение и ненормальная психика, — говорю я, — вам надо лечиться…
Он носится по кабинету и говорит, что засадить меня в камеру — дело всей его жизни…
В один из дней жена позвала меня к телефону, я еле поднялся с постели, услыхал в трубке голос Вики Ермолиной:
— Мне надо срочно встретиться с тобой…
Я назначил ей встречу в кооперативном кафе. Посетители смотрели на меня, как на выползшего из могилы, и даже знакомая официантка держалась на расстоянии. Вика была чем-то сильно возбуждена, я предложил ей выпить вина, а потом уже начинать о деле.
— Ты помнишь, я говорила тебе о двух мужиках, которые очень интересуются твоей персоной…
Я вспоминал — какой-то разговор был, но какой?
— Да, да, но ты, ради бога, напомни.
— Чикин и его дружок Жека, вроде бы он в самом деле чекист или по крайней мере сексот…
— Вспомнил, ты говорила… Чикин давно мной интересуется, очень давно. Теперь все его мечты исполняются.
— Недавно я встречалась с ними. Жека сказал, что хочет тебе помочь. У негр, мол, есть такая возможность. Просил познакомить тебя с ним. Чикин при этом присутствовал. Он, правда, сидел в другой комнате. Меня просили не говорить тебе о нем…
— Что ты думаешь об этом? — устало спросил я. Я уже пожалел, что выбрался из своего ненадежного убежища.
— Я знаю их давно и очень хорошо. Особенно Жеку. Он специализировался по девочкам. Стращал, обещал помощь и выбивал деньги. Мне кажется, здесь тот же случай… Я должна была сказать тебе об этом.
— Спасибо, — сказал я, — Мы еще с тобой споем. Я надеюсь, скоро.
— Я тоже надеюсь.
Я поймал такси и отвез ее домой. Вечером раздался звонок.
— Здравствуй, Распутин, — услыхал я в трубке. — Рад, что ты согласился встретиться со мной. Меня зовут Евгений. Когда мы можем встретиться?
— В любое время, — сказал я. — Называйте место… Я сейчас более чем свободен.
— Понимаю, вынужденный простой. Все можно изменить, — он говорил и о чем-то напряженно думал. — Я подъеду к гостинице «Юность». Встретимся у входа на Новодевичье… Сегодня, в пять часов вечера. Вы извините, но нас не должны видеть… Сами понимаете, в чем дело.
Я ровным счетом ничего не понимал, но ответил:
— Конечно же, я понимаю…
В пять часов вечера у ворот на Новодевичье кладбище ко мне подошел высокий человек с морщинистым не по годам лицом, в кожаной куртке и широких джинсах.
— Евгений… Можешь попроще — Жека.
Я тоже представился:
— Алексей.
— Вот мы и знакомы. Обстановка, правда, слегка необычная… Скажем так. Я давно, честно признаться, мечтал познакомиться с тобой. Нет, не из-за музыки, у меня другие пристрастия, ты поражал мое воображение своей пробивной силой. Кто-то мне сказал, что ты — человек двадцать первого века, и я согласился.
— Лучше бы мне не давали таких характеристик, — ответил я.
Мы дошли до могилы Хрущева и присели на скамейку. По лысому металлическому черепу стекали струйки воды.
— Не спеши, трудности бывали у всех. В том числе и у меня. Я криво усмехнулся:
— Особенно в те минуты, когда вы с Чикиным сорвали мои концерты в «Олимпийском».
Мои слова его ничуть не смутили. Он начал говорить о том, что ничего не попишешь, таковы законы борьбы и конкуренции, спросил меня, знаю ли я о группе «Ах!», а когда услыхал от меня утвердительный ответ, сказал, что он по существу является директором этой группы, даже показал свое красное удостоверение. Тут же рассказал о том, что центр «Фантом» неожиданно для него отправил «Ах!» в Америку, ясно, что пытаются переманить от него девчонок, в которых он вложил столько сил. Я тут же сказал ему, что о нем не слыхивал, но сразу же догадался, кто тащит «Ах!», когда увидел «сенсационные» публикации в газете Чикина, передачи по телевидению, клипы и интервью. Он не стал ничего отрицать.
— Вот мы и подошли к главному, — сказал он. — Ты мне сам помог, я не знал, с чего начать… Мне давно известны ваши отношения с моим приятелем Чикой, я не знаю, из-за чего все произошло, да это и не должно меня волновать… Он не может слышать твоего имени, думаю, что ты тоже не испытываешь к нему особых симпатий…
— Испытываю и еще какие! — сказал я.
— Ты понимаешь, он человек довольно сложный, издерганный, нервный… По существу, неудачник. Если сравнить его, скажем, с тобой. Но у него есть и свои привлекательные черты. Тебя, это, конечно, не интересует… Так вот, он сказал мне, что у него готова очередная «бомба» о тебе, такая, что может смести тебя уже не на время, а навсегда. Я даже попросил его показать материал, и он показал, вероятно, испытывая уважение к моей главной профессии, о которой мы сейчас не будем распространяться. Я стал его просить не давать эту статью, сказал, что в определенные моменты каждый человек, несмотря на все свои отношения, должен быть гуманным.
— Да уж, Чика будет гуманным ко мне, — сказал я.
— Да, он, признаться, замялся. Но я убеждал долго, поверь мне… Согласись, сейчас такая публикация тебе ни к чему…
Я его слушал и понимал, к чему он ведет, я был уверен, что никакой публикации Чикин не подготовил, я, конечно, не ангел, но никаких фактов у него в руках нет, это мне точно известно. Что касается следствия, то оно не закончено, и, судя по пене у рта следователя, ничего он не докажет, на понт меня не возьмешь. Так что давай, мальчик, скорее называй сумму, я узнаю почерк Чики, он многим знаком и мне тоже… А быть может, они уже разнюхали, что следствие упирается в тупик, и прикатили, чтобы не упустить момент, тем более что девочки, отличная кормушка «Ах!», соскочили с одного места, это ясно и мне, и им тоже…
— Я признателен тебе, Жека, за заботу, — сказал я.
— Приятно иметь дело с людьми, которые хотят помочь тебе… Сколько?
После моего вопроса он поперхнулся, вероятно, Чикин на его месте почувствовал бы себя намного лучше, а он, судя по всему, дилетант или прикидывается — Вика же говорила, что девчонок из «Космоса» он обрабатывал очень уверенно.
— Леша, ты не подумай, что наша встреча состоялась из-за этого, ради бога, не подумай…
— Я ни о чем не думаю, я вижу, что ты очень приличный человек, я тебе благодарен за заботу… Но мы живем в такое время.
— Это верно. Я думаю, что не только за эту заслугу, но и за помощь в нормальном окончании следствия ты вручишь мне пятьдесят тысяч. Это вполне приемлемый гонорар…
— Я тоже так думаю, — сказал я. — Но чем ты поможешь?
— Понимаешь, мой шеф курирует прокуратуру… Твою районную в том числе. Прокурор его человек, он сам садил его на это место.
— А кто ваш шеф?
— Не важно. Но он в чине генерала… Я не только директор группы «Ах!» — он достал из кармана удостоверение с тесненным гербом СССР на обложке и покрутил им перед моим носом.
Значит, я не ошибся. И они знают о ходе моего дела.
— Хорошо, позвоните мне вечером. Условимся о времени и месте. Вы понимаете, что мне не приходится выбирать…
Мы пожали друг другу руки, и он исчез в конце аллеи. Я бросился на стоянку такси и через полчаса, запыхавшийся, сидел перед следователем. Он с интересом на меня смотрел.
— Ты кое-что передумал? — спросил он с надеждой.
— Мне нужна встреча с прокурором, — сказал я.
— С генеральным СССР? Ты ведь такой известный человек, я думаю, на меньшее не претендуешь…
— Не надо шутить, Замковец, — я впервые назвал его по фамилии, — вы сами сказали, что в вашем кабинете никто еще, не шутил. Мне нужно к вашему прокурору по очень важному делу.
Он развел руками:
— Я не могу просить его об этом. Милости прошу в приемную на втором этаже.
— Большое человеческое спасибо, — сказал я. И поднялся, чтобы уйти.
— Если на меня жаловаться, то бесполезное дело, — в его глазах сверкнули искорки, — уже многие ходили, а теперь знаешь, где все они…
Я поднялся на второй этаж. Прошел мимо секретарши.
— Вы куда, молодой человек?
— Меня вызвал прокурор. Моя фамилия Распутин.
Через секунду я стоял перед полным седым человеком. Он с удивлением смотрел на меня из-за толстых стекол.
— Я Распутин, надеюсь, слыхали, — сказал я.
— Да уж, приходилось, — он снял очки и отложил их в сторону. — Что вас привело ко мне?
— Не жалоба на Замковца. Он сказал, что все, кто жаловался, давно живут в тюрьме… У меня заявление…
Я рассказал ему о разговоре с Жекой. С каждой минутой лицо прокурора все больше багровело.
— Вам это все не померещилось? — спросил он, когда я закончил.
— Несмотря на беседы с Замковцом, психика моя вполне нормальная.
— Хорошо, приносите деньги… Я свяжусь с милицией…
Их пометят.
— Но у меня нет сейчас такой суммы…
— Ничего… Я думаю, что он возьмет и меньше. Скажите, что на время.
К вечеру я привез в прокуратуру дипломат с деньгами, написал заявление.
— Приедете завтра утром. Все будет готово… Позвоните ему, назначьте встречу.
Я набрал номер телефона Жеки.
— Все в порядке, — сказал я. — Но завтра только половина. Остальное через два дня.
Я слышал, как Жека вздыхает, ему это явно не понравилось. Но он все же согласился:
— Хорошо, я потерплю… Кстати, с прокурором была беседа. Твое дело днями будет закончено. Завтра в двенадцать на старом месте. У Хрущева…
— Идет.
Я повесил трубку, сказал прокурору:
— Оказывается, с вами уже была беседа… Завтра в двенадцать на Новодевичьем. Постарайтесь не спугнуть его. Он человек опытный. Так мне показалось… Как-никак чекист…
Прокурор сказал, чтобы в десять я пришел за деньгами. Остальное — не моя забота.
Я иду по аллее кладбища. Вокруг бронзовые лики некогда святых правителей. Никогда не думал, что кладбище такое большое, сколько же уместилось на нем земных богов? Десятки, сотни? Жека поднимается мне навстречу с деревянной обшарпанной скамейки. Он молодчина, он спокоен, на лице у него ни тени волнения…
Ноги у меня начинают дрожать, руки тоже. Я протягиваю Жеке дипломат. Он цепко принимает его. И тут из-за металлических носов, глаз, губ мгновенно появляются живые люди. Жека пытается отбросить дипломат, но его хватают за руки, надевают наручники… Я сижу на какой-то скамейке, мимо идут люди, едут машины. Меня тошнит, и я блюю прямо перед собой. Я весь в дерьме — руки, ноги, голова… Я стараюсь опереться о скамейку, но ничего не получается.
И тут из расплывчатого марева прямо на меня выкатывает желтый «Запорожец», он проскакивает сквозь поток машин, для него не существует преград. Он все ближе накатывает на меня, и я вижу лицо шофера со стадиона… Он улыбается мне, глаза его светятся радостью. Неужели я не при чем? Я не виноват в его смерти, в его исчезновении… А тогда в чем моя вина?