Глава восьмая. Большая игра
Глава восьмая. Большая игра
1
Действия Кеннеди, его администрации и других сил в США и мире не ограничивались соревнованием систем и «холодной войной». Перед президентом стояло немало других задач, порожденных, с одной стороны, — конфигурацией международных интересов, а с другой — интересов, доминирующих в политическом и экономическом пространстве Америки.
Они были взаимозависимы: меры в социальной сфере отзывались в хозяйстве и политике — отношения между Белым домом и бизнесом обострялись, как и борьба партий.
Представление о демократах — «левых» и республиканцах — «правых» условны. Скажем, губернатор штата Нью-Йорк республиканец Нельсон Рокфеллер был куда большим либералом, чем южный демократ, будущий губернатор Алабамы Джордж Уоллес. Когда-то он был умеренным. Но, потерпев ряд поражений, сместился вправо — к «диксикратам»[230]. А вот сенатор Хэмфри был разным: с забастовщиками консерватором, с черными — либералом. Тогда отношение к расовой проблеме во многом определяло место человека в политике.
Что касается Кеннеди, то он хотел построить «общество, где никто не ущемлен по расовому признаку… Мы должны дать каждому американцу равный доступ во все области публичной жизни — в кабинки для голосования, в классы, к рабочим местам, жилью — ко всем местам общественного пользования». Он утверждал: «Ни одному гражданину нельзя отказать в самом ценном и важном праве — голосовать на свободных выборах — из-за расы или цвета кожи. Все, желающие голосовать, должны иметь эту возможность»[231]. Через полгода он призовет принять Закон о гражданских правах и «освободить от пут несправедливости тех, кого президент Линкольн освободил от цепей рабства».
Мартин Лютер Кинг назовет слова Кеннеди «самыми вдохновляющими и мощными, когда-либо сказанными президентом США».
Это выступление, как и внесение в Конгресс законопроекта о гражданских правах[232], было рискованным. С одной стороны, оно убеждало черных, что президент — за них. И мобилизовало либералов. С другой — толкало правых на крайние шаги. Они увидели: Белый дом принял сторону. И стояли перед выбором: ответить мирно — например, демонстрациями, или выбрать насилие. Случилось худшее: на следующий день после речи член «Совета белых граждан» Байрон де ла Беквит убил в Миссисипи черного политика Медгара Эверса[233].
Ситуация обострилась. Речь Джека вошла в золотую книгу риторики, но вызвала конфликт. Диксикраты в Капитолии повернулись лицом к республиканцам, грозя создать коалицию, способную блокировать все инициативы администрации. Демократам в Конгрессе грозил раскол. Ку-Клукс-Клан запугивал сторонников равноправия, а те готовили Марш на Вашингтон. 28 августа он собрал до 300 000 участников, и доктор Киш сказал миру о своей мечте[234], как бы ответив на призыв Кеннеди. Общность их идей разъярила «правых».
2
У Джека с ними всегда были сложности. И политика в отношении меньшинств не была их единственным источником. Пространством борьбы была и экономика.
Следуя советам экспертов либерального толка (разницу между разными либерализмами — европейским и американским — мы уже обсуждали), Кеннеди с первых месяцев в Белом доме описывал свою хозяйственную политику, как серию чрезвычайных антикризисных мер.
Ведь Штаты еще не вышли из кризиса 1960 — 61 годов. «Мы, — говорил президент в послании о положении страны 30 января 1961 года, — пришли к руководству… после семи месяцев кризиса, трех с половиной лет застоя, семи лет вялого экономического роста…» — и просил денег. Затем в серии посланий Конгрессу он изложил направления своего экономического курса. Главная роль отводилась стимулированию потребительского спроса. Для этого были приняты законы о помощи детям в семьях безработных, о жилищных льготах и продлении сроков выплат пособий нетрудоустроенным. Кеннеди запросил на 1961-ый финансовый год 5 млрд долларов на социальные программы. И получил их, благодаря демократическому большинству в Конгрессе.
Но социальное наступление не было легким. Республиканцы на Капитолийском холме пытались восполнить нехватку голосов речами. Они создали в Конгрессе объединенное руководство в составе лидеров фракций — Эверетта Дирксена (Сенат) и Чарльза Холлека (Палата представителей). С первых дней они превратили свои пресс-конференции в сеансы яростной критики правительства. Весельчаки-журналисты прозвали их «Шоу Эва и Чарли».
«Они (демократы), — настаивал Дирксен, — следуют линии на обеспечение роста путем повышения расходов… вмешиваются в дела штатов… и внедряют своего рода коллективизм…».
В этом заявлении — ужас правых перед атакой на их фундаментальные принципы: широкие права и суверенитет местных властей; ограниченность федеральной власти, прежде всего — исполнительной; минимум федеральных расходов на социальные нужды; индивидуализм.
В ответ Барри Голдуотер, выступавший с предельно консервативных позиций, заявлял:
«Те, кто сейчас контролируют администрацию и Конгресс, самонадеянно полагают, что людей… можно исправить с помощью законов, субсидий, контроля и внешнего стимулирования. Для них люди — это представители групп и классов, составляющих организованный, управляемый производственно-индустриальный комплекс.
Мы же видим в человеке уникальную личность… С ним нельзя обращаться лишь как с членом класса или группы. Он — создание Божие. Но (в то же время) его несовершенство виновно в бедах современного мира. И никакое финансирование бюджетного дефицита, никакая помощь государства не излечат больного»[235]. Такова философия консерваторов.
3
А Белый дом продвигал философию либералов. Причем в русле доктрины социального рыночного хозяйства и создания общества благосостояния для всех. Ее разработал германский экономист и политик Людвиг Эрхард[236] — либерал по убеждению, христианский демократ по партийной принадлежности, прагматик по образу действия и любитель сигар. Эрхард утверждал, что в пору развития технологий, включения масс в интеллектуальное производство и растущих потребительских ожиданий не обойтись без мер социальной защиты.
При этом основой хозяйства оставался рынок. Эрхард считал: бизнесу надо не бороться с государством, а использовать его с выгодой. Не зря на первое место в социальном рыночном хозяйстве он поставил рынок. В работе «Благосостояние для всех» Эрхард писал: «политику, когда хозяйственный прогресс, рост производительности и продуктивности идут на пользу потребителю, можно назвать социальной»; «средством достижения этой цели в рамках свободного общественного строя была и остается конкуренция», но «соревнование не означает эгоизм», и бедным надо позволить «во все большей мере приобщаться к росту благосостояния».
В Штатах консерваторы так не считали. Эйзенхауэр называл попытки внедрения таких подходов «эксцессами «общества благосостояния»» и заявлял: «Я горжусь, что выступаю против того, что вредно для Америки». Он не хотел видеть, что в своих поисках Кеннеди опирался на тезис своей инаугурационной речи: «Если свободное общество не способно помочь множеству бедняков, оно не убережет и немногих богатых».
В 1961 году Кеннеди проводит через Конгресс программу помощи депрессивным зонам и закон о строительстве жилья. Государство выделяет более 6 млрд на улучшение условий в отсталых городских районах, помощь в приобретении жилья семьям со средним и низким доходом и стимулирование строительного бизнеса. После острых дебатов и торга оплату труда для 1,3 млн рабочих удается повысить с 1 доллара, до 1,25 в час.
Правительство пытается продвинуть реформу медицинской отрасли и всеобщее социальное страхование пожилых. В рамках борьбы с безработицей, составившей 6,1 %, Белый дом «пробивает» закон о выделении 1,1 млрд на организацию общественных работ.
Тема общественного (public) обостряет дебаты между главными идеологиями Америки.
Никто не отрицает, что основа свободы есть частная собственность, и грань между частным и государственным, коллективным и индивидуальным, территориальным и федеральным остается, но Кеннеди хочет протянуть поверх нее узы общественной связности.
Акцент на общественном[237] поддерживали бедные и либералы. Но расширение вмешательства в жизнь страны и социальные программы вызывали подозрения в попытках попрания основ американского образа жизни, мобилизуя электорат республиканцев.
4
Еще одна особая сфера — отношения Белого дома и большого бизнеса.
В 1963 году, в связи с удорожанием серебра, Кеннеди предложил прекратить выпуск серебряных монет и сертификатов. И провел соответствующий закон. Попутно он разрешал Федеральному резерву[238] выпускать банкноты достоинством 1 и 2 доллара. Впоследствии это дало повод для конспирологической версии, по которой Кеннеди якобы собирался лишить ФРС монополии на денежную эмиссию, что стало одной из причин заговора против него.
Особым фронтом стала борьба за «потолок» цен. В бой пошли металлурги: стальной гигант «Ю.С.Стил» заявил о повышении цен на свою продукцию. О чем сообщил, выступая от имени стального бизнеса, председатель правления компании Роджер Блаф. До поворота экономики к постиндустриализму было еще далеко, «короли металлургии» помнили о могуществе Пирпонта Моргана, чувствовали себя, в известном смысле, неуязвимыми и решили проверить Кеннеди на прочность. Блаф не блефовал. Кеннеди понял это и смело пошел на обострение.
Он заявил, что Блаф — один из горстки руководителей стальной промышленности, чья жажда власти и прибылей превосходит чувство гражданской ответственности… «Не так давно, — продолжил президент, — я обратился к американцам — в том числе и к сталелитейным компаниям — с просьбой: обдумать, что они могут сделать для страны. Вчера мы получили ответ».
Попутно «Ю.С.Стил» объяснили, что лишат ее госзаказов, а ФБР займется ее финансами.
«Стальные воротилы» дали задний ход. Цена на сталь осталась прежней. Но доверие бизнеса к Кеннеди поколебалось. Чтобы вернуть его и заодно стимулировать капиталовложения, он предложил снизить налоги. Теперь каждый предприниматель мог получить пятнадцатипроцентную скидку на новые инвестиции. Джек предложил снизить налоги и для населения — в общей сложности на 11 млрд., но оппозиция выступила за льготы не для всех, а прежде всего — для бизнеса. Кеннеди отстоял почти половину предложенной им суммы, но добиться принятия масштабной налоговой реформы не успел.
5
Строя гибкие отношения с бизнесом, Белый дом служил своего рода посредником между «организованными деньгами» — бизнесом и «организованным трудом» — профсоюзами.
Впрочем, стремление их лидеров доминировать в этих отношениях власти ограничили законом[239]. И хотя конфликты остались нормой, их больше не улаживали полиция или гангстеры: рабочее движение в большой степени удалось очистить от связанных с мафией боссов.
Здесь поработал братец Бобби. Не хуже, чем когда-то Джек — над законами о труде. Не раз обсуждалась тема их контактов с лидерами союзов, замешанными в коррупции. Писали, что, контролируя десятки тысяч голосов, они всерьез помогли Кеннеди на выборах… Но такое уже бывало — Союз шахтеров финансировал кампании Рузвельта, портфелями возя нал в Белый дом[240].
Кеннеди начал войну с коррупцией в рабочем движении. Но если дельцов (скажем, стальных) он называл «горсткой тех, чья жажда власти и прибылей превосходит чувство гражданской ответственности», то о трудящихся высказывался иначе.
— Американское рабочее движение демонстрирует верность интересам общества. Это было и остается благом для всех в Америке, — заявлял он.
И пролетарии хлопали.
— Профсоюзы, — продолжал Джек, — работают не на себя. Они добились подъема зарплат, сокращения рабочего дня, больших льгот… Путем переговоров и апелляций к закону, они утвердили в цехах справедливость и демократию.
И пролетарии хлопали вновь.
Кеннеди был избран во многом благодаря тому, что получил кредит доверия рабочих Америки. Выступая перед ними в 1960 году, он утверждал: «Пятьдесят лет назад американское рабочее движение было не более чем группой мечтателей. Но посмотрите на него сейчас: индустриальная демократия работает — на фабриках, складах, в магазинах и других бизнесах».
Как тут не хлопать? Представители организованных рабочих реально участвовали в управлении предприятиями. К 1960 году их уровень жизни был самым высоким в мире среди лиц этой категории трудящихся. Их право на труд защищали договоры. Они имели льготы, немыслимые еще поколение назад.
А Кеннеди продолжал: «Профсоюзы боролись за доступ к образованию, за жилье, за спасение семейных ферм. Они выступали не за свои узкие интересы, но за интересы народа».
И все сильнее, дальше, выше — над овацией, над нацией, над Америкой звенел усиленный микрофонами голос: «А тот, кто попытается отнять или ограничить права рабочих, тот, кто станет мешать переговорам или созданию союзов, — нанесет урон демократии».
В 1962 году он подписал указ, открывший путь в профсоюзы двум миллионам госслужащих.
6
Кеннеди и его политика открывали новые рубежи в образовании и исследованиях. Прежде всего — космоса. Благодаря ему американская космическая отрасль совершила прорыв, высадив человека на Луне до конца десятилетия.
Но сперва США догнали СССР в космосе. От Эйзенхауэра Джон унаследовал проект «Меркурий», в задачи которого входило вывести человека на орбиту, изучить возможности управления космическим кораблем, обеспечить возвращение и «восстановление» пилота. Кандидатов было семеро: Джон Гленн, Верджил (Гус) Гриссом, Скотт Карпентер, Лерой Гордон Купер, Дональд Слейтон, Уолтер Ширра и Алан Шепард.
В целом наследство неплохое. Но Юрий Гагарин 12 апреля 1961 года бросил ему больший вызов, чем спутник — Айку. Теперь, пока Хрущев планировал догнать и перегнать США по производству молока и мяса, Кеннеди решил догнать и перегнать СССР за пределами Земли.
Это была попытка занять стратегический военный и научный плацдарм, борьба, давшая заказы сотням военных и гражданских предприятий, породившая новые производства, технологии, направления и пути познания. Те, что позволят спроектировать экономику знания.
25 мая 1961 года президент стоял перед Конгрессом, оглашая послание о безотлагательных потребностях страны: 7 млрд долларов на пять лет вдобавок к 9 млрд, уже выделенным «на космос». Задача: до 1970 года достичь Луны и вернуться. Нашлись и скептики. Но примолкли, едва двое американцев слетали в космос.
Первым достиг орбиты Джон Гленн[241] — 20 февраля 1962 года. За четыре часа он трижды облетел планету на «Френдшип-7»[242] и нырнул в Атлантику близ Бермуд. Его успех зажег всех, кто готовил полет на Луну: пилотов-испытателей и изобретателей, инженеров и создателей полимеров, техников, медиков, биологов, психологов, бизнесменов, рабочих и всех прочих. Они готовили мир к полету на другую планету…
«Заправлены в планшеты космические карты…» — пело радио в СССР.
«Fly me to the Moon and let me play amoung the stars…» — отвечал Фрэнк Синатра[243].
Меж тем, Скотт Карпентер, Уолтер Ширра и Гордон Купер облетели Землю.
Джек не увидел воплощения своей мечты. Но она сбылась 20 июля 1969 года, когда Нил Армстронг, Майкл Коллинз и Эдвин Олдрин достигли Луны.
Кеннеди явил миру политику космических высот. Политику полета.
7
— Мы живем в особую эпоху. И она бросает нам особый вызов. Наша мощь и наши убеждения вменяют нам роль лидеров дела свободы, — заявил Кеннеди Конгрессу 25 мая 1961 года. — История не знала роли более трудной и более важной. Мы — за свободу.
Много ли есть слов, столь богатых смыслами, как свобода? В разных политических языках его значение может быть почти противоположным. Язык левацких доктрин (если для краткости упрощать) говорит, в основном, о «свободе… от наемного рабства»[244], но при этом, на просьбу: «Большевики… позвольте нам критиковать ваши мероприятия!» на нем легко ответить: «…у вас есть свобода критиковать нас, но тогда… позвольте нам поставить вас к стенке и расстрелять!»[245]
На языке Кеннеди (опять же, упрощая), свобода — это выбор. Не стесненный искусственно. Выбор формы брака; профессии; информации; критики; знаний и собраний; страны и места жительства; слов и основ; религиозных и философских воззрений; социальных и политических убеждений; бизнеса и власти. Выбор, граница которого — насилие в отношении выбора другого.
При этом в ненасильственном управлении выбором он видел инструмент демократии.
Для Кеннеди это касается и личной жизни, и глобальных отношений. Он говорит: «Наша цель… — мирное сообщество свободных и независимых государств, самостоятельно выбирающих свое будущее и политическое устройство, не ограничивая свободу других».
Он заявляет: «Кто-то выберет… образ жизни, который мы бы не выбрали… Но мы можем приветствовать разнообразие; коммунисты — нет. Мы предлагаем мир выбора, они — мир принуждения». Здесь — ключ к его видению и публичному изложению точки зрения на миры, существовавшие на Земле: свободный мир (поощряющий выбор) — т. е. «страны Запада»; порабощенный мир (навязывающий свою волю) — «страны Восточного блока»; и мир самоопределяющийся — страны, лишившиеся статуса колоний.
«Сегодня полем сражения за свободу стал юг планеты, — говорит Кеннеди, — Азия, Латинская Америка, Африка и Ближний Восток. Люди восстают, творя величайшие в истории революции. Они хотят изжить несправедливость, тиранию и эксплуатацию. Но еще больше, чем покончить, они жаждут начать». И Америка, считает он, должна помочь им и делает это. Имея в этом свои интересы. Чем и обусловлены главные черты ее международной политики.
8
Во многом международная стратегия Кеннеди коренилась в подходах демократов послевоенной эпохи. Их пример видим в письме президента Трумэна Элеоноре Рузвельт: «Американский образ жизни будет разрушен, если мы не сможем гарантировать народам, желающим ему следовать, что они смогут это сделать. Чтобы обеспечить эту гарантию, мы не можем оставлять без присмотра силы разрушения». Под такой силой он понимал коммунизм.
Интересы США сформулировал особый комитет: «Регионы, где есть месторождения металлов, нефти и других ресурсов, должны быть в руках друзей». А «стратегическую ценность имеют регионы с большим хозяйственным и людским потенциалом и серьезными вооруженными силами… позволяющие влиять на стабильность и безопасность в мире».
Предлагалось продавать товаров на 7,5 млрд долларов больше, чем ввозить, оказывая при этом помощь ключевым регионам. Издержки, пояснялось в тексте, окупит обретенное влияние. «Контроль друзей» над ключевыми районами предполагалось осуществлять с помощью Центрального разведывательного управления[246], а опеку над регионами с промышленным и людским потенциалом — через план Маршалла.
4 апреля 1949 года — важная веха в истории США. В этот день был создан блок НАТО. США взяли на себя роль гаранта порядка, созданного в Европе и в районах, зависимых от европейских стран. В конце 40-х это примерно треть суши. При этом, как говорилось в программном документе Совета национальной безопасности США (1948 г.): «Советский мир простерся от Эльбы до Манчжурии… и охватывает одну пятую суши». Вскоре в зону влияния Москвы предстояло войти Китаю, Северному Вьетнаму и Северной Корее. Война в Корее стала для Америки пробой сил в «горячем» конфликте с коммунизмом[247].
Это превращало вчерашние колонии в арену борьбы за влияние, делало политику США политикой строительства военно-политических блоков. Изоляционизм стал маргинальным подходом. В статье в журнале Foreign Affairs госсекретарь Джон Ф. Даллес в системе американских приоритетов ставил военные союзы выше стратегических ядерных сил.
В 1955 году были основаны блоки СЕАТО, АНЗЮС, СЕНТО и другие. Штаты лидировали в международных кредитных и финансовых организациях. «Отсутствие союзников или утрата их привели бы США к изоляции и… поставили под угрозу их способность… победить в случае всеобщей войны», — таков, если коротко, подход тогдашних американских элит.
Он строился на основах экспансии в «третьем мире» и сдерживания — в Европе[248].
Такое внешнеполитическое наследство досталось Кеннеди.
9
Америка и ее интересы — в опасности. Из этого исходил Джек, формируя свою внешнюю политику. Им угрожает стратегический соперник, претендующий на роль «авангардной силы, указывающей путь к лучшему, яркому и смелому образу жизни». Выход один: вернуть лидерство в мире. Как в военной и финансовой области, так и в пространстве идей и образцов.
В понимании Джоном Кеннеди свободы есть и еще одна важная сторона. Для него она измерялась евангельским тезисом «Истина сделает вас свободными», а Америка служила Истине. Да, его образ жизни не отвечал католическому идеалу, но в душе он был верным христианином и отвергал торжество безбожников. Этом, во многом, объясняется его неприятие коммунизма.
А чтобы противостоять ему, требовалась мобилизация на всех направлениях. Этой задаче отвечал план «двух с половиной войн», согласно которому США могли одновременно воевать и в Европе, и в Азии плюс участвовать в еще одном конфликте. В 1962 году Макнамара предложил «программу действий с целью победы над коммунистами без обращения к опасностям и ужасу ядерной войны». Началась разработка стратегии победы невоенными средствами.
Это мы видели, обсуждая тему Берлина и Карибский кризис. Также Джек не применил силу в Лаосе и Вьетнаме. Хотя знал: здесь — ключи к Юго-Восточной Азии, отдав которые, возможно, придется «отступить на бастионы Сан-Франциско»[249]. Да, ради свободы он был готов «заплатить любую цену и перенести любые тяготы». И ждал этого от американцев. Но не спешил.
Все структуры его администрации строили работу на основе документа «Базовые цели национальной безопасности», разработанного Уильямом Ростоу[250]. В нем он изложил принцип: «Американским интересам отвечают такие международные отношения, когда страны Евразии, Африки и Латинской Америки, в целом, развиваются в соответствии с нашими концепциями»[251].
Но план действий, направленных на победу без применения силы, отразил понимание реалий ядерной эпохи: в войне победителей не будет. А ею чреват любой конфликт сверхдержав. Ближе к 1963 году этот подход стал перевешивать. Была установлена прямая линия связи между Белым домом и Кремлем. США объявили об ограничениях испытаний ядерного оружия, поддержали в ООН резолюцию о запрете ядерных испытаний в космосе. В августе 1963 года Вашингтон, Москва и Лондон подписали договор о запрещении ядерных испытаний в атмосфере, космическом пространстве и под водой. Это были шаги к доверию. Как и продажа СССР зерна[252].
Да, Джек стремится сделать США глобальным лидером. Утвердить Америку как образец для Земли. Но он и его окружение видят: эту задачу надо решать без насилия и шантажа.
И начинают искать способы достижения исторических побед без применения военной силы, грозящей гибелью миллионам людей.
Кеннеди обозначил этот поворот в своей речи в «Американском университете» 10 июня 1963 года. В ней он говорил о мире. Но о нем говорили и прежде. В чем же разница?
— О каком мире я говорю? Какого мира желаем мы все? Не Pax Americana, установленного силой. Не могильного покоя и незащищенности раба. Я говорю… о том мире, что делает жизнь на земле стоящей того, чтобы на ней жить, о мире, что дает людям и народам силы развиваться, и надеяться, и строить лучшее будущее для своих детей. Это не мир «только для американцев». Но мир для всех мужчин и женщин. Мир не только дня нынешнего, но мир навсегда.
Похоже, летом 1963-го он начал воплощать в жизнь эту мечту. Создал «Корпус мира» — организацию, члены которой и сейчас добровольно трудятся в системе образования, медицине, социальном обеспечении в самых бедных регионах мира. Для это создано Агентство международного развития, US AID и USIA[253].
Имела ли новая парадигма шансы в начале 60-х — в разбалансированном мире, сложность коего видел Кеннеди? Возможно — да.
Но он не успел предложить ее в развернутом виде. Одной речи для этого мало. Его остановили на ее пороге — куда он вывел страну. На развилке, о которой писал Ростоу: «На этом этапе истории мы — величайшая держава в мире. Если будем вести себя как величайшая держава в мире».
10
США к концу 1963 года выходили из кризиса, международная напряженность спадала. Но и мир, и Америка были в куда более глубоком кризисе, выходившем за рамки экономики, политики и культуры: перемен требовали система мироустройства и образ жизни во всем их разнообразии. Масштабы, содержание и длительность кризиса не представлял себе фактически никто.
Но, возможно, «фабрика мысли» Джека, его лучшие и блистательнейшие вышли на подступы к их осмыслению и проектированию системы управления этими процессами. Однако осознание реальных масштабов исторического вызова и ответа на него было впереди.
Джон Кеннеди начал марш Америки в новую эру развития, взлет на новый этап. В короткий срок своего пребывания в Белом Доме он сумел стать ее проводником и лидером на этом пути. А стратегические поиски его команды — знаками скорых перемен.
Именно это, а не обаяние, красноречие или трагическая смерть сделали его — в отличие от многих других президентов — одной из звезд, сияющих в образе Америки ярче других.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.