Отношения Бальмонта к людям, друзьям
Отношения Бальмонта к людям, друзьям
Несмотря на такую изменчивость и капризность по отношению к некоторым людям, привязавшись по-настоящему к человеку, мужчине или женщине, Бальмонт уже никогда не изменял другу. Так неизменно он чтил профессора Стороженко, поэта Случевского, князя Урусова, всегда благодарно помнил, что ему дали эти старики в свое время, чем кому из них он был обязан. Так, о Стороженко Бальмонт писал мне через много, много лет, в 1916 году: «Передай, пожалуйста, Розанову или тем, кто устраивает утро в память Стороженко, что я, конечно, приму в чествовании участие и произнесу речь и стихи, посвященные памяти благороднейшего человека, который для меня сделал столько, как если бы он был мой отец. Речь мою можно в программе означить: „Рыцарь душевного изящества“».
Об А. И. Урусове Бальмонт написал статью (вошла в его книгу «Горные вершины»).
Я уже не говорю о его сверстниках. Он неизменно любил Валерия Брюсова, Сергея Полякова (издателя «Скорпиона»){71}, поэта Юргиса Балтрушайтиса, художника Модеста Дурнова, Макса Волошина и других, но других немногих.
Когда Бальмонт уезжал за границу, он не терял со своими друзьями связи, писал им и оставался им верен, несмотря на то, что некоторые из этих близких друзей изменились к нему и отошли от него. Бальмонта это огорчало, но сам он не менялся к ним.
Первым и самым большим другом Бальмонта был Брюсов, самым «желанным мне, единственно нужным мне человеком в России», как писал Бальмонт Брюсову из-за границы в 1897 году.
Бальмонт был старше Брюсова, он познакомился с ним в 1895 году, когда Брюсов был студентом. Встретились они в кружке «Любителей западной литературы».
Встреча в то время таких двух поэтов была важным событием для обоих. Они сразу сблизились, и много лет их связывала тесная дружба.
Брюсов так пишет о первых годах их сближения: «Вечера и ночи, проведенные мною с Бальмонтом, когда мы без конца читали друг другу свои стихи и стихи наших любимых поэтов: он мне — Шелли, Эд. По, я ему — Верхарна, Тютчева, Каролину Павлову, когда мы говорили с ним обо всем на свете, останутся навсегда в числе самых значительных событий моей жизни. Я был одним до встреч с Бальмонтом, стал другим после знакомства с ним. Впрочем, не без гордости могу добавить, что и я на него оказал свое влияние. Он сам сознается в этом в одном из своих воспоминаний»{72}.
Так это и было. Если Бальмонт и Брюсов были очень разные по характеру, мышлению, восприятиям, то общей у них была их «исступленная любовь» к поэзии. Оба они принадлежали к молодому поколению, новым людям. Оба волевые, с ярко выраженными индивидуальностями, они влияли друг на друга, но ни один не подчинялся другому. У обоих было неудержимое желание проявлять себя, свою личность. Бальмонт это делал непосредственнее и смелее. У Брюсова его «дерзания» были более надуманны и выходили и в жизни, и в творчестве как-то искусственно.
В начале их сближения Брюсов стал идеалом поэта для Бальмонта. Тогда только что вышла первая книжка Брюсова с претенциозным названием «Chefs d’oeuvre» [130]. Брюсова никто не знал, книжку его не читали, а если читали, то для того, чтобы посмеяться над декадентскими стихами. А его стихотворение «О, закрой свои бледные ноги», состоящее из одной этой строки, всегда приводилось как верх декадентской чепухи. Но Бальмонту оно нравилось, как вся книжка «Chefs d’oeuvre», и он всюду читал стихи из нее: в знакомых домах, с эстрады, предпосылая им слова: «Я сейчас прочту вам стихи Валерия Брюсова, гениального поэта, к сожалению, еще мало известного».
Когда мы с Бальмонтом после свадьбы уехали за границу, между поэтами завязалась переписка, и Бальмонт изо всех друзей скучал больше всего по Брюсову. Писал ему часто и ждал нетерпеливо его писем.
На следующий год (1897) Бальмонт ездил в Россию печатать свою книгу «Тишина», он часто видался с Брюсовым и в Москве, и в Петербурге.
Брюсов только что женился. Бальмонт нашел в нем большую перемену. «Брюсов остепенился, к сожалению, — писал он мне, — потускнел, но мил моей душе, как всегда».
Одновременно он писал Брюсову: «Я никогда не разлюблю Вас».
«Могу ли я ему ответить теми же словами?» — записывает Брюсов в своем дневнике. А через несколько месяцев (запись Брюсова 22 декабря в том же дневнике): «Бальмонт вернулся. Наши встречи снова были холодными. Что-то порвалось в нашей дружбе, что не будет восстановлено никогда…»
(У меня есть основание думать, что Брюсов ревновал свою жену, Иоанну Матвеевну, к Бальмонту, который, пленившись ею, не подумал, как всегда, скрывать свои восторги ни от жены, ни от мужа… Но утверждать я этого не могу.)
Бальмонт это охлаждение воспринимал совсем иначе, он считал его временным, случайным и верил, что связь между ними неразрывная.
Но Бальмонт ошибался. Брюсов отходил все больше и больше от Бальмонта и вскоре совсем перестал интересоваться им, считая и печатно высказывая, что Бальмонт сказал свое последнее слово, что «вряд ли он что-нибудь прибавит к тому вкладу, что сделал в сокровищницу русской поэзии».
И не это только было причиной охлаждения, думаю я. У Брюсова очень расширился круг знакомых. На его горизонте появились такие крупные поэты, как Блок, Вячеслав Иванов, он сблизился с Андреем Белым, его окружали новые поэты: Владимир Гиппиус, Добролюбов, Коневский, Сергей Соловьев, Эрлих, Эллис и другие, для которых Брюсов был мэтр.
И сам Брюсов выдвинулся в литературе и журналистике не только как поэт, но и как боец и победоносно вел борьбу со старой, отстающей литературой и ее устарелыми формами. В это же время он стал ответственным редактором («Диктатором» — прибавляли его враги) журнала «Весы»{73} и издательства «Скорпион» С. А. Полякова. Затем сделался директором Общества свободной эстетики в Литературно-художественном кружке{74}.
Этим организационным делам Брюсов отдался всецело, работая, как всегда, когда он за что-нибудь брался, упорно, с воодушевлением и успехом.
С годами его деятельность все расширялась. Но самая мысль об издании «Весов» и «Скорпиона» принадлежала Бальмонту вместе с С. А. Поляковым, дававшим средства для этих начинаний. Эта мысль об издательстве родилась на Баньках в имении моих родственников Поляковых (моя сестра Анна была замужем за Яковом Александровичем, старшим братом С. А. Полякова), где мы с Бальмонтом проводили лето 1898 года.
Бальмонт уже потом привлек Брюсова к обсуждению этого дела. Основателями его во всяком случае были Бальмонт и Поляков.
Я не отрицаю, конечно, что организатором и главным работником во все время существования «Весов» и «Скорпиона» оставался Брюсов. И оба начинания именно ему обязаны всем, что было сделано для внедрения нового искусства в области поэзии и литературы и его победы.
Те два года, что Бальмонт жил в России (1903–1904 годы), он с живейшим интересом и сочувствием относился к делу создания «Весов» и «Скорпиона», участвовал в составлении выпуска каждой книги. И думал он не об одном только идейном направлении издаваемых книг и привлечении тех или других авторов и поэтов, но вникал во все детали оформления книг, выбирал бумагу, печать, формат, рисунки для обложек так же тщательно, как при издании собственных книг.
Когда Бальмонт уехал за границу, он продолжал сотрудничать в «Весах», печататься в «Скорпионе». Возвращаясь наездами в Москву, он находил в обоих издательствах все более сплоченную группу сотрудников, возглавляемую главным редактором Брюсовым, который явно отстранял Бальмонта от редакции, где он царил. Да Бальмонт (так же, как и Макс Волошин) и не годился в журнальные работники и особенно не стремился играть там роль, как, например, Андрей Белый, которым Брюсов очень дорожил.
Позже, когда «Весы» резко переменили свой характер и в них стала преобладать полемика, острословие и насмешки над враждебной или старой литературой перешли в издевательства, задевались личности. Поляков, Бальмонт, Балтрушайтис и другие были против этого нового тона, но высказывал это откровенно и резче всех Бальмонт. Это не нравилось Брюсову. Бальмонт тогда отошел. Не в его характере было спорить, бороться, настаивать.
И вообще Бальмонту был чужд организаторский талант, внешние деловые сношения с людьми. Он просто тяготился ими. Но в устроении новых издательств, самых разнообразных (как, например, «Гриф»{75}, «Знание»{76}, «Шиповник»{77}, «Путь»{78}), он всегда принимал участие и отдавал им время и внимание.
М. В. Сабашников, когда основал свое издательство, привлек Бальмонта к «Памятникам мировой литературы»{79}. В своей ответной речи, произнесенной Михаилом Васильевичем{80} на его юбилее в ответ на приветствия, Михаил Васильевич сказал, что успехом своего издательства он больше всего обязан тому кружку друзей, в содружестве с которыми он работал. Среди других он выдвинул Бальмонта, горячо сочувствовавшего и участвовавшего в обсуждении «Памятников мировой литературы», высказавшего ряд значительных мыслей и давшего ценные указания.
Окончательный разрыв Брюсова с Бальмонтом произошел постепенно и безболезненно, так как Бальмонт остался жить за границей.
Но до конца своей жизни Бальмонт оставался верен своему чувству к Брюсову.
Раз как-то в 1908 году я писала Бальмонту за границу о какой-то некрасивой выходке Брюсова в печати относительно Бальмонта и предлагала разоблачить клевету. «Стоит ли? — ответил мне Бальмонт. — Когда же волки разумели пожираемых ими? И когда же тупая ограниченность поймет высокую полетность? Я к Валерию ничего не чувствую, кроме любви за его юный лик времен „Безбрежности“ и „Горящих зданий“ и кроме человеческой жалости к загубленной жизни, все время шедшей по ложным путям».
С Андреем Белым он не был близок, хотя ставил его очень высоко как поэта и мыслителя. Бальмонт познакомился с ним у Брюсова в 1904 году, когда Андрей Белый впервые появился в кружке поэтов. Мне Андрей Белый был всегда чужд. «Как он может не нравиться? — восклицал Бальмонт с негодованием. — Его стихи и мысли гениальны, а сам он такой красивый и изящный». И правда, этот элегантный юноша в нарядном студенческом мундире, с горящими глазами, с мягким, вкрадчивым голосом, слушавший стихи старших мэтров: Бальмонта, Брюсова, Балтрушайтиса, Волошина с одинаковым и как будто несколько преувеличенным восторгом, пленял всех.
Он часто приходил к нам, и не только на журфиксы, но забегал и запросто, читал свои стихи и не уставал слушать Бальмонта, много и интимно беседовал с ним. Ко мне он был преисполнен почтения и внимания. И так и остался до конца своей жизни. При наших встречах в последние годы своей жизни он очень внимательно расспрашивал меня о Бальмонте: что пишет, чем увлекается, что изучает?
Когда вышла его злополучная книга «Начало века», меня очень неприятно удивил неприязненный тон, которым он писал о Бальмонте. Я привыкла думать, что Андрей Белый симпатизирует Бальмонту. «Неужели же до такой степени он был с нами неискренен?» — спрашиваю я себя до сих пор.
Андрей Белый владел в совершенстве даром портретирования людей. В его описаниях лица даже второстепенные, которым он уделял страничку-две (Дягилев, Минцлова), встают перед читателем как живые, в немного шаржированных, карикатурных обликах, но такими Андрей Белый вообще видел всех людей, особенно тех, кого не любил. Но Бальмонт — одна из самых слабых его карикатур. Ни внешнего, ни внутреннего сходства. Все неверно, сбивчиво, противоречиво. Начиная с наружности Бальмонта.
Может быть, это мелочи. Но вот явный передерг: «Останься Бальмонт самим собой, заседал бы он где-нибудь с профессором Стороженко… В том, что примкнул к декадентам, был подвиг»{81}. К каким декадентам мог «примкнуть» Бальмонт, когда он был первым? Какие же декаденты были до него?
Ко всем людям, близким и далеким, Бальмонт относился одинаково искренне, непосредственно и непредвзято. В нем совершенно не было снобизма. Ему ничто не импонировало в человеке, кроме его таланта, его мыслей и знаний. Он знал и общался со многими выдающимися людьми своего времени, но не искал, не стремился к знакомству со «знаменитостями». У него было несколько случаев познакомиться с Л. Н. Толстым, но он не хотел. Впоследствии он виделся с Львом Николаевичем раза два и беседовал с ним.
Он знал хорошо А. Чехова, М. Горького, В. Короленко, Вл. Соловьева, Л. Андреева, П. Боборыкина и многих других писателей.
Поэтов он знал всех, от Случевского до Маяковского и его юных последователей. С поэтами Бальмонт искал знакомства и очень дорожил общением с ними.
Из театрального мира знал лично, еще студентом, М. Н. Ермолову. Со Станиславским и многими артистами Художественного театра (М. Андреевой, О. Книппер [131], В. Качаловым, М. Германовой и другими) познакомился ближе, когда присутствовал на репетициях трех метерлинковских пьес: «Слепые», «Там внутри», «Непрошенная», которые были поставлены в Художественном театре в его переводе.
Виделся с Ф. Шаляпиным (у Горького), с Л. Собиновым. Приятельствовал с Константином Коровиным, знал В. Сурикова, В. Серова, К. Врубеля, А. Бенуа, Л. Бакста.
Из музыкантов был ближе других с А. Скрябиным, С. Прокофьевым, С. Кусевицким.
Из иностранных писателей видал К. Гамсуна, посетил его в Норвегии. В Оксфорде был знаком со многими учеными: со знаменитым антропологом Тайлером, историком религий Рисом, Конибиром. Там же встретил французского романиста Поля Бурже. В Париже — Метерлинка, Марселя Швоба, Андре Моруа, Эдмона Жалу, Кальдерона (молодого испанца-новеллиста), молодого романиста Шатобриана и других.
Бальмонт подходил ко всем людям одинаково. И ничего не могло переменить его отношения к человеку: ни слава его, ни знатность (великий князь поэт К. Р.), ни богатство (Рябушинские, Морозовы).
Поддерживал он знакомство только с теми, кто ему нравился, кто отвечал ему своим душевным складом. Так, ему очень не нравился Бурже своим снобизмом и банальностями, которые он изрекал, как невесть какую мудрость: les steppes russes, l’ame slave (русские степи, славянская душа и прочее). И с Метерлинком у него не нашлось общего языка. Бальмонт посетил его в Париже, когда переводил его пьесы для Художественного театра. Он поехал с М. Волошиным к нему, чтобы поговорить о постановке по просьбе Станиславского. Метерлинк был увлечен автомобилем и ни о чем другом не хотел говорить. Когда Бальмонт просил позволения посмотреть библиотеку, Метерлинк (толстый, добродушный) открыл ему дверцы библиотечного шкафа и, смеясь, сказал: «Вам это будет неинтересно». На полках оказались шины для колес авто и всякие приспособления для машины, книги по техническим вопросам, инструменты.
У нас в доме встречались люди самых разнообразных званий и положений. Приходил адъютант великого князя, дипломат, молодой рабочий, писавший стихи, какая-нибудь светская дама, максималист Ривкин, бежавший из тюрьмы, которого Бальмонт несколько дней прятал у себя, рой молодых девиц, поклонниц Бальмонта, с цветами в руках, поэтессы, старые ученые, художники и писатели разных возрастов и направлений. И поэты, конечно.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.