ВОКРУГ СВЕТА НА «ВИТЯЗЕ»

ВОКРУГ СВЕТА НА «ВИТЯЗЕ»

Практическая эскадра Балтийского моря бороздила свинцовые волны Балтики, разыгрывая «бои» с воображаемым противником.

В этой летней учебной кампании 1885 года участвовал капитан первого ранга С. О. Макаров, командовавший броненосным фрегатом «Князь Пожарский»[41]. Боевой командир, организатор и участник лихих минных атак на Черном море, Макаров яснее других понимал значение четких, предельно быстрых, слаженных и инициативных действий экипажа корабля в боевой обстановке. Одним из первых Макаров начал проводить в жизнь тактические принципы, разработанные для броненосного флота адмиралом Г. И. Бутаковым.

К концу кампании экипаж фрегата представлял собой дружный, хорошо слаженный коллектив, готовый ко всяким неожиданностям боевой обстановки. Корабль изготавливался к бою молниеносно.

Макаров был твердым и требовательным, но вместе с тем внимательным к нуждам личного состава, гуманным командиром. Он быстро завоевал уважение и любовь всей команды корабля.

Короткий период командования крупным боевым кораблем не прошел бесследно не только для команды, но и для самого Макарова, а также и для всего флота. По окончании учебной кампании Макаров пишет обширную докладную записку, в которой, суммируя опыт, приобретенный на «Пожарском», разрабатывает детальный и обстоятельный план приведения военного корабля в боевую готовность в минимальный срок. Многое из этой записки попадает впоследствии в инструкции и уставные положения.

В ту пору, когда практическая эскадра, а вместе с нею и фрегат «Князь Пожарский» находились еще в море, на стапелях одной из петербургских верфей уже строился корвет «Витязь», предназначавшийся для кругосветного плавания. 17 сентября 1886 года Макаров, изъявивший свое желание совершить кругосветное плавание, был назначен командиром этого корабля.

Начавшиеся в первом десятилетии XIX века кругосветные плавания русских военных кораблей главным образом имели учебные цели. В самом деле, лучшей школы для военного моряка, начиная от рядового матроса и кончая командиром корабля, нельзя было и представить.

Длительное плавание в незнакомых океанских просторах, борьба с невиданными по силе штормами и ураганами и другими многочисленными опасностями, подстерегавшими парусный корабль на каждом шагу, воспитывали в экипаже то спокойное мужество, сплоченность и высокое профессиональное воинское мастерство, которое отличало русских моряков — героев Наварина, Синопа и Севастополя.

Кроме учебных целей, кораблю, отправлявшемуся в кругосветное плавание, поручалась иногда доставка продовольствия и военного снаряжения русским портам и поселениям на Дальнем Востоке, Камчатке и Аляске[42].

Исследовательских же задач перед кругосветными плаваниями, как правило, не ставилось, и денег на закупку специального оборудования для научных работ не отпускалось. Больше того — близорукое царское правительство зачастую препятствовало инициативе многих командиров кораблей, пытавшихся доказать целесообразность использования кругосветного плавания для открытий, исследований, описаний. Характерным примером в этом отношении является история открытия в 1848 году замечательным русским моряком-патриотом Г. И. Невельским устья Амура. Г. И. Невельской опроверг ложное мнение иностранных морских исследователей во главе с Лаперузом о том, что Сахалин является полуостровом.

Но свое крупнейшее географическое открытие Г. И. Невельской сделал, не согласуясь с полученными указаниями, вопреки данной ему начальником штаба флота князем А. С. Меньшиковым инструкции.

В таких условиях поистине счастьем для науки оказалось то, что командирами русских военных кораблей, отправлявшихся в кругосветные плавания, в большинстве случаев оказались образованные, инициативные, талантливые и смелые офицеры.

Уже первые русские плаватели вокруг света — капитан-лейтенант И. Ф. Крузенштерн и Ю. Ф. Лисянский — обогатили географическую науку открытием, главным образом в Тихом океане, множества неизвестных островов, произвели обширные этнографические, океанографические и метеорологические исследования и наблюдения.

Командиры парусных военных кораблей «Невы» и «Надежды» Крузенштерн и Лисянский вписали первую страницу в историю замечательных географических открытий и научных исследований, совершенных русскими военными моряками в XIX столетии.

Следом за «Невой» и «Надеждой» в дальние плавания отправились другие русские корабли. В период с 1803 по 1849 год русскими военными моряками было совершено более двадцати пяти кругосветных плаваний. Почти все из них замечательны тем, что внесли как в географию, так и в науку о море — океанографию и гидрографию ценные вклады. Об открытиях русских моряков заговорили во всем мире. По описаниям морей, островов, материковых берегов и условий плавания, составленным русскими, были исправлены или заново написаны лоции[43] во всех морских странах. Уже первое русское кругосветное плавание Крузенштерна и Лисянского имело настолько большое научное значение, что русское правительство вынуждено было, несмотря на распространенное в кругах консервативного, высшего морского офицерства мнение о «вредности» занятий наукой на военных кораблях, кое что предпринять, чтобы использовать кругосветные плавания и для открытий и исследований. Были составлены инструкции для командиров кораблей, отправляющихся в дальние моря, отпускались, хотя и ничтожные, средства на научную работу.

Русские моряки не замедлили этим воспользоваться. В 1815 году отправился в кругосветное плавание на небольшом парусном корабле «Рюрик» лейтенант О. Е. Коцебу[44]. Корабль побывал и в Ледовитом океане у берегов Северной Америки и в южных районах Тихого океана. Это путешествие закончилось в 1818 году и по своим научным результатам оказалось одним из самых замечательных русских кругосветных плаваний.

Коцебу открыл и обследовал в Тихом океане триста девяносто девять островов! В результате плавания были даны точные описания многих берегов, в том числе и Берингова моря.

В плавании наблюдались явления приливов и отливов, велись исследования солености, цвета и прозрачности воды, измерялась температура «как на поверхности моря, так и в глубине», изучались причины образования ледяных гор и морских волн.

Программа научных работ, выполненная экипажем «Рюрика», затрагивала все важнейшие вопросы метеорологии, гидрологии и гидрографии!

Пример «Рюрика» и последующее плавание Коцебу на корабле «Предприятие» послужили впоследствии для Макарова образцом научной и исследовательской работы. Примечательно, что результаты, достигнутые экипажем «Рюрика», изумительно велики, сравнительно с незначительностью средств и снаряжения, которые имелись для научной работы.

Макаров писал об этом в своем труде «Витязь» и Тихий океан»:

«Насколько изменились корабли, можно судить по сравнению. Возьмем корабль «Рюрик», на котором в 1815–1818 гг. Коцебу совершил свое первое кругосветное плавание, и крейсер «Рюрик», строящийся в настоящее время в С.-Петербурге. Оба эти корабля имеют назначение — плавать на океанском просторе, но в то время как прежний «Рюрик» имел водоизмещение только 180 тонн, нынешний «Рюрик» имеет 10500 тонн водоизмещения. Еcли мы положим на одну чашку весов нынешний «Рюрик», то для равновесия на другую чашку надо положить 60 прежних «Рюриков» капитана Коцебу. Почти во столько же раз увеличились и мореплавательные средства самого корабля, снабжаемого всеми новейшими приспособлениями.

Но хотя современный крейсер и превосходит в 60 раз во всех отношениях корабль бессмертного Коцебу, мы не можем рассчитывать, чтобы он во столько же раз больше привез научных исследований. «Сила не в силе, — сила в любви к делу», и нет прибора, которым можно было бы измерить эту силу, так как она неизмерима.

…Капитаны начала нынешнего столетия (девятнадцатого — Ред.), оказавшие крупные услуги в свое время, послужат в будущем примером любви и преданности делу. Будущим морякам предстоит плавать не с теми кораблями и не с теми средствами, но можно пожелать, чтобы в них была та же любовь к изучению природы».

Коцебу явился посмертным учителем Макарова, как исследователя моря. Макаров очень высоко ставил научные результаты его экспедиций, а о работе русского академика Э. X. Ленца,[45] сопровождавшего Коцебу во втором его плавании на шлюпке «Предприятие», писал: «Наблюдения Ленца не только первые в хронологическом отношении, но первые и в качественном, и я ставлю их выше своих наблюдений и наблюдений «Челленджэра»[46].

Другим замечательным плаванием русских военных моряков в начале XIX столетия была антарктическая экспедиция капитана второго ранга Ф. Ф. Беллинсгаузена и лейтенанта М. П. Лазарева (1819–1821 гг.) на шлюпах «Восток» и «Мирный». Эта экспедиция в истории географических открытий занимает особое положение. Русские мореплаватели опровергли мнение англичанина Кука, утверждавшего, что за 70° ю. ш. тянется необозримое, лишенное островов ледовое море. Русские моряки первые указали на присутствие в антарктическом поясе значительной по протяжению суши и тем самым открыли шестую часть света.

Пристальное внимание Макарова привлекли также результаты наблюдений ученого моряка, одного из основателей Русского географического общества Ф. И. Врангеля, который в 1825–1827 г. на транспорте «Кроткий» совершил свое второе кругосветное плавание. «…Врангель — известный своими знаменитыми путешествиями по льду в Северном Ледовитом океане, — писал Макаров, — есть первый из командиров, который ввел у себя на корабле правильные наблюдения над температурой моря; он наблюдал температуру воды в полдень и в полночь». Отмечая, что Врангель вел научную работу на корабле по собственному почину, а не по заданию начальства, Макаров пишет: «В каждом деле великую заслугу составляет лишь первый почин».

Смелость, решительность и инициатива замечательных русских моряков больше всего привлекали Макарова, были ему по душе. Можно с уверенностью сказать, что их действия Макаров рассматривал как образец того, как ему самому следует поступать. Недаром, готовясь к выходу в открытое море на «Витязе», Макаров внимательно изучал результаты плаваний своих предшественников и восхищался ими. «Имена Крузенштерна, Лисянского, Сарычева, Головнина, Коцебу, Беллинсгаузена, Врангеля и Литке, — писал он, — перейдут в грядущие поколения. На утлых кораблях совершали наши ученые моряки свои смелые путешествия и, пересекая океаны по разным направлениям, отыскивали и изучали новые, еще неизвестные страны. Описи, съемки, которые они сделали, и по сие время служат для руководства мореплавателям и наставления их цитируются лоциями всех наций»[47].

Вполне вероятно, что мысль заняться научной работой и исследованиями на «Витязе» возникла у Макарова не во время плавания, а значительно раньше, и Макаров, как мог, готовился к своей будущей работе.

Можно также предполагать, что в ряду других причин перспектива разрешить ряд океанографических и гидрологических вопросов, занимавших Макарова еще со времени командования «Таманью» на Босфоре, была одним из мотивов, по которым Макаров охотно согласился отправиться в длительное и тяжелое плавание.

Однако время, в которое «Витязь» готовился к выходу в плавание, было далеко не благоприятным для научной работы. В восьмидесятые годы XIX столетия наступила пора «…разнузданной, невероятно бессмысленной и зверской реакции….»[48] Наука и просвещение в эту мрачную пору считались чуть ли не крамолой. Царские министры Д. А. Толстой и И. Д. Делянов вели открытую борьбу с передовой наукой, рассматривая занятие научными исследованиями, в особенности в области естественных наук, как «революционную заразу».

Реакция коснулась и императорского военного флота.

В морском министерстве вновь очень легко одержало победу мнение, что изучение моря отрывает моряков от их прямых обязанностей держать военный корабль в боевой исправности.

Под этими словами скрывались, конечно, и справедливые опасения, что экипажи кораблей, занимающиеся научными исследованиями, представляют благоприятную почву для развития революционных настроений. Царское правительство знало, что передовая наука всегда шла рука об руку с революционным движением.

Макаров, возражая против нелепого мнения о том, что научная работа на корабле мешает его боевой готовности, приводил в пример фрегат «Аврору», плававший в 1853–1856 гг. на Дальнем Востоке под командой капитан-лейтенанта Изыльметьева.

Метеорологические наблюдения велись здесь с исключительной добросовестностью, и это отнюдь не помешало экипажу «Авроры» проявить замечательное мужество в 1854 году во время военных действий при обороне Петропавловска-на-Камчатке. В эти дни в метеорологический журнал была внесена следующая красноречивая запись: «С 20 августа по 1 сентября метеорологических наблюдений не производилось по случаю военных действий».

«Для человека любознательного и одаренного, — повторял Макаров, — все интересно и все достойно его познания. Изучение же окружающей моряка стихии не только не вредит военному назначению судов, но напротив, пробуждая мысль, отрывает людей от рутины судовой жизни».

Макарову вовсе не был присущ формализм тех наблюдателей, для которых важнее всего заполнение во что бы то ни стало графы наблюдения цифрой, хотя бы и приблизительной. «Главное правило, которого следует держаться, — писал он в своем труде «Витязь» и Тихий океан», — заключается в правдивости записей. Необходимо совершенно отказаться от всяких предвзятых мыслей и вносить в журнал только действительные цифры показаний инструментов. Если наблюдения не сделаны, то следует оставить пустое место, но ни в коем случае не вносить предполагаемой величины. Пропуски в наблюдениях не составляют важного недостатка, но непростительно заполнять пустые места воображаемыми величинами. В одном журнале я встретил запись, замечательную по своей поучительности и принадлежащую давно уже, к сожалению, вышедшему в отставку штурманскому офицеру Вудрину, который отметил: «Пишем, что наблюдаем, а чего не наблюдаем, того не пишем». Слова эти стоят, чтобы их вывесить на поучение молодежи в каждой штурманской рубке. Командиры не должны ставить наблюдателям в вину случайные пропуски. Всякое наблюдение, как бы тщательно оно не было сделано, имеет только известную степень точности, а потому во всех случаях, когда можно вывести величины возможных неправильностей в показаниях инструментов, полезно их указать. Указания на возможную неточность наблюдений не только не уменьшают доверия к цифрам, но напротив, увеличат его, ибо наименее достоверные наблюдения те, о точности которых совершенно нельзя судить».

Все же «Витязю» была поставлена только одна задача — усовершенствовать морскую подготовку личного состава корабля. Средств на научную работу казной отпущено не было. Макаров, стараясь помочь делу, горячо пропагандировал необходимость и пользу научных наблюдений на корабле и нашел преданных помощников. Весь офицерский состав «Витязя» и несколько унтер-офицеров с увлечением помогали ему в продолжение всего девятьсот девяносто трехдневного плавания корабля. Сам Макаров не упускал ни одного случая собрать материал или исследовать интересное физико-географическое явление.

Подобно многим своим предшественникам, Макаров осуществил ту огромную исследовательскую работу, которой и знаменито плавание «Витязя», по собственной инициативе, на свой риск и страх. Измерительные приборы приходилось изобретать и мастерить из подручных материалов, а иногда покупать на собственные средства.

Время перед отправлением в плавание было, как и всегда, заполнено у Макарова множеством дел.

Он читал лекции по гидрологии в Кронштадтском морском собрании и в Географическом обществе в Петербурге, измерял течение Невы на различных глубинах[49], закончил две работы: «Подогревание воды в котлах миноносок и паровых катеров и о скором разведении пара» и «В защиту старых броненосцев», разработал своей системы эжектор[50], сконструировал шлюп-балку для подъема паровых катеров с машиною и котлом, вел переписку с пароходными компаниями, заинтересовавшимися изобретенным им пластырем для заделки пробоин на судах, и т. д.

Перед уходом в плавание Степан Осипович съездил навестить жену и детей[51], гостивших у родственников в имении вблизи города Ливны Орловской губернии. «Какая прелесть в этой тихой обстановке, — заносит он в дневник, — я был бы в восторге, оставаясь здесь, многим можно было бы заняться!»

Но странной кажется другая запись Макарова, сделанная им по возвращении в Петербург: «Как ни грустно расставаться, тем не менее как для меня, так и для жены это необходимо. Во-первых, этого требуют финансы, крайне расхлябавшиеся, во-вторых, я не умею разделиться на две части. Приехал домой — пусто».

До сих пор не вполне ясны скрытые мотивы, заставившие Макарова, известного изобретателя, блестящего морского офицера, флигель-адъютанта, совершившего уже столько плаваний и приобревшего огромный морской опыт, еще раз пуститься в кругосветное плавание, отрывающее его от дома и семьи, от множества незаконченных дел на целых три года.

Вряд ли «расхлябавшиеся финансы» сыграли в этом решающую роль, так же как и необходимость пройти стажировку командира корабля первого ранга, плавающего в заграничных водах, для получения чина контр-адмирала. «Приехал домой — пусто!» Без кого пусто? Без семьи или без моря? И вот у Макарова невольно срывается ценное признание: «Я не умею разделиться на две части». Или иначе: настоящая моя жизнь, истинное мое призвание — море, а не дом.

Эти слова свидетельствуют о цельности натуры Макарова. В них и ответ на поставленный вопрос: что побудило его снова пуститься в кругосветное плавание? Важно, конечно, то, что плавание было крайне интересным и дало ему широкие возможности для новых открытий и исследований. Вероятно Макаров понимал и то обстоятельство, что открытиями и исследованиями лучше и свободнее заниматься в море, а не в условиях «дома» — России восьмидесятых годов.

Письмо Макарова к жене, отправленное ей незадолго до возвращения «Витязя» на родину, ярко свидетельствует о том, как чувствовал себя Макаров на суше в обычной сутолоке нервной и неспокойной жизни, в которую ему сразу же по приезде придется окунуться. «Я этого приезда в Петербург, — писал он, — боюсь, как чего-то очень тяжелого. Страшно подумать о том, что вновь начнется бесконечная вереница визитов, обязательств и пр. и пр.!»

31 августа 1886 года «Витязь» вышел из Кронштадта в плавание.

«Витязь» следовал по следующему маршруту: Кронштадт, Киль, Гётеборг, Портсмут, Брест, Эль-Ферроль (Испания), Лиссабон, остров Мадейра и Портопрайз на островах Зеленого Мыса. 20 ноября корабль вошел в гавань Рио-де-Жанейро. Благополучно пройдя Магелланов пролив, «Витязь» 6 января 1887 года был в Вальпарайзо, а затем пересек Тихий океан в направлении на Иокогаму.

По пути русские моряки посетили Маркизские и Сандвичевы острова.

В Японии корабль пробыл несколько месяцев. Здесь «Витязь» вошел в состав Тихоокеанской эскадры вице-адмирала Шмидта, плававшей у берегов Японии. 8 июня 1887 года экипаж вступил на русскую землю. Корабль пришел во Владивосток. В середине ноября «Витязь» отделился от эскадры. находившейся во Владивостоке, и, получив срочное задание, ушел в продолжительное, опасное в это время года плавание. Необходимо было, на случай «разрыва с морской державой», осмотреть малопосещаемые дальневосточные порты и выяснить, смогут ли они служить убежищем или местом встречи для кораблей Тихоокеанского флота. На выполнение этой задачи у Макарова ушло полгода. Степан Осипович прекрасно выяснил естественные условия обороны дальневосточного побережья и ознакомился с характером и особенностями его природы. Полные и обстоятельные отчеты, доставленные им в морское министерство, легли в основу многих строительных работ военного характера, предпринятых на Дальнем Востоке.

Попутно Макаров произвел морскую съемку нескольких бухт. Выполнив, еще ряд ответственных поручений, посетив Петропавловск, острова Беринга и Медный, Макаров отправился 28 августа в наши северные порты с грузом продовольствия. Два сильнейших шторма пришлось выдержать кораблю в Охотском море. Во время одного из них волной, перекатившейся через корабль, сорвало и унесло катер. Месяц «Витязь» стоял во Владивостоке и месяц же в Иокогаме, исправляя повреждения.

В Россию корвет отправился другим путем: с востока на запад через Индийский океан, Красное море, Суэцкий канал и Средиземное море. По пути заходили в Гонконг, Пан-Ранг, Сайгон, Сингапур, Ачин, Коломбо, Аден, Суэц, Пирей, Мальту, Алжир, Гибралтар, Кадикс, Шербург и Копенгаген.

20 мая 1889 года корвет стал на якорь на Большом Кронштадтском рейде Поход «Витязя» продолжался 993 дня, из них собственно на плавание ушло 526 дней, а на стоянки — 467 дней.

Сколько стран и морей, сколько разных климатических поясов и районов сделались предметом наблюдений и изучения командира «Витязя» и его помощников! И ни одно из этих наблюдений не пропало, все они были тщательно обработаны и проанализированы и легли в основу его капитального труда «Витязь» и Тихий океан».

На протяжении своего почти трехлетнего плавания на «Витязе» русские моряки побывали в десятках портов. Познакомились с иноземными обычаями и природой, дважды пересекли экватор, испытали тропическую жару в Атлантическом и Тихом океанах и холод осенних ночей в Охотском море, боролись со штормами и ураганами, наблюдали другие интересные и необычайные явления природы. Обо всем этом можно было бы написать интереснейшую книгу.

Но свой труд «Витязь» и Тихий океан» Макаров посвящает в основном только научным работам. Вероятно он предполагал рассказать о жизни и быте моряков во время плавания, описать страны, города, порты и острова, которые посетил «Витязь», в другой книге. Известно, что Макаров вел в плавании подробный дневник, в который заносил все то, что заинтересовало или привлекло его внимание, помимо научной работы. Делал такие записи Макаров хорошо, точно и интересно, облекая свои заметки в литературную форму, обогащая их своими мыслями, сравнениями, сопоставлениями, юмором.

Однако этот дневник погиб, как предполагают, на «Петропавловске».

Правда, кое-что из наблюдений Макарова сохранилось в донесениях, рапортах и письмах к жене. Только впечатления от Японии Макаров успел обработать и выпустить отдельной брошюрой до своей гибели.

Сохранившиеся сведения о плавании «Витязя» отрывочны и случайны, но и они дают представление о том, как много интересного повидали моряки в своем путешествии, рассказывают и о характере отношений русских моряков с туземным населением.

Например, когда «Витязь» прибыл на остров Нука-Гива, самый большой из группы Маркизских островов, Макаров устроил на берегу «народное гулянье». «Гулянье вышло прекрасное, — пишет Макаров жене, — наши матросы отличались в танцах, каначки тоже танцевали…»

Дружелюбное отношение русских моряков к туземному населению резко отличалось от пренебрежительного и высокомерного, а зачастую и просто грабительского поведения экипажей других иностранных кораблей.

Туземцы радостно встречали русских, быстро знакомились и завязывали дружбу с матросами.

Из Гонолулу, столицы Сандвичевых островов, Макаров пишет жене: «Тут все в садах, и все дома состоят из ряда веранд на все четыре стороны. Лица тут очень приятны… С этим письмом я посылаю тебе небольшую группу[52], где канак и каначка показывают нашим матросам, как добывать огонь трением одного куска дерева о другой».

Были во время плавания и курьезные происшествия. Одно из них произошло по инициативе морского министерства, давшего распоряжение Макарову, как и другим командирам русских кораблей, закупить в Сайгоне для смазки судовых механизмов касторовое масло. Это распоряжение было продиктовано тем, что министерство располагало сведениями о дешевизне касторового масла в Индо-Китае.

Когда «Витязь» пришел в Сайгон, то, выполняя предписание, закупили несколько десятков бочек касторки и смазали машину. Первое время, пока было жарко, все механизмы на малых скоростях работали прекрасно. Но лишь стало прохладнее, масло в коридоре гребного вала настолько загустело, что на «Витязе» почти целые сутки не могли заставить вращаться винт. Касторку пришлось отменить и перейти попрежнему на обыкновенное машинное масло.

Во время плавания в дальневосточных водах «Витязь» зашел в Императорскую гавань[53]. Здесь был в 1853 году затоплен славный фрегат «Паллада», увековеченный знаменитым русским писателем И. А. Гончаровым. Опросив местных жителей — орочей, Макаров приступил к поискам «Паллады». Моряки со шлюпок протралили предполагаемое место затопления. Наконец нащупали корабль. Тогда отправился на дно водолаз. Оказалось, что корпус фрегата лежит на твердом грунте носом к берегу на глубине 15 метров у форштевня и в 675 метрах от берега. Водолаз увидел картину полного разрушения корабли. Палуба имела местами бугры и провалы, на ней были навалены сгнившие, шевелившиеся от движения воды деревья, у кнехтов лежала такелажная цепь и много разных металлических предметов. Поднятый наверх железный бугель оказался покрытым сплошным слоем раковин. Само железо настолько проржавело и расслоилось, что рассып?лось от прикосновения. Кусок дерева, поднятый вместе с бугелем; представлял губкообразную, ноздреватую массу. Целых тридцать два года находился корабль под водой, вода и морские черви тередо сделали свое дело!

Макаров начертил план с точным обозначением местоположения корабля между Константиновским постом и мысом Сигнальный, поставил на берегу створы, окрашенные в белый цвет, и составил подробный отчет о том, как была найдена «Паллада». Но об открытии Макаровым останков фрегата и о водолазных работах, проведенных им впервые на месте гибели знаменитого корабля, основательно забыли[54].

В плавании Макаров был свободен от хлопот и волнений петербургской жизни, он отдыхал душой на корабле и неустанно изучал родную стихию — море. Научные наблюдения отнимали у Макарова не мало времени, но совсем не мешали, как это предполагали в министерстве, военной цели плавания. Когда позволяли условия, наблюдения на «Витязе» производились каждые четыре часа, а на границах течений, в проливах и т. д., — через каждые пять-десять минут. Глубоководных исследований было сделано более двухсот шестидесяти.

Макаров неоднократно говорил, что степень усердия личного состава корабля зависит от осмысленности самой работы. А так как в научную работу, которую он вел, был посвящен почти весь экипаж корабля, то у Макарова не было недостатка в деятельных помощниках. «Я с великим удовольствием, — пишет Макаров, — упоминаю фамилии молодых наблюдателей по старшинству: мичман Мечников, Митьков, Максутов, Кербер, Шульц, Шахновский, Пузанов и Небольскин. Особенно же много потрудился младший штурман подпоручик Игумнов».

Результат этой коллективной работы экипажа «Витязя», организованной и направляемой командиром корабля, нашел полное отражение в большом научном труде, написанном Макаровым по возвращении из плавания.

Труд С. О. Макарова был в 1894 году издан Академией наук в двух томах с таблицами для обработки удельных весов, рисунками, картами и чертежами. Макаров назвал его так: «Витязь» и Тихий океан» Гидрологические наблюдения, произведенные офицерами корвета «Витязь» во время кругосветного плавания 1886–1889 гг., и свод наблюдений над температурой и удельным весом воды Северного Тихого океана».

Первую часть своего произведения Макаров посвящает систематизированному рассказу об инструментах и способах обработки наблюдений, дает подробный обзор гидрологического журнала «Витязя», обобщая результаты измерений, наблюдений, проб.

Во второй части приводится обширная сводка температур морских вод по отчетам всех плававших в Тихом океане экспедиций. В этой же части Макаров, подготавливая выводы о значении изучения моря для океанографической науки и, в частности, для военного флота, анализирует и обобщает материалы своих предшественников, начиная с 1804 года — первого года плавания Крузенштерна в Тихом океане.

В своих собственных работах на корабле Макаров особое значение придавал точности наблюдений и измерений.

В главе «Цель производства гидрологических наблюдений» — Макаров наглядно показывает, с какой тщательностью и старанием в продолжение трехгодичного плавания на «Витязе» определялся удельный вес воды в различных морях, отмечалась температура, изучалась соленость.

Цель всех этих исследований далеко не оторвана от жизни, как полагают многие, — говорит Макаров. Ученые преследуют не только теоретические интересы, но стремятся и к более насущным задачам человеческой жизни, к улучшению материального благосостояния всего человечества. «Чем шире поставлена научная задача, — замечает Макаров, — чем глубже удается проникнуть в связь явлений, тем обильнее жатва практических применений, тем полнее делается владычество человека над силами природы». Гидрологические явления находятся в самой тесной зависимости с явлениями метеорологическими, оказывающими огромное влияние на всю жизнь человеческую. Вот пример: юго-западные ветры, так называемые муссоны, обычно дуют регулярно и приносят к берегам Индии большое количество влаги, осаждающейся на землю в виде дождя. В 1891 году, вопреки обыкновению, муссоны запоздали, были слабы и не принесли достаточного количества осадков. В результате — неурожай и голод в Индии. Мало того, нарушение привычных атмосферных условий в каком-либо из участков земного шара, как правило, отражается и на других, значительно отдаленных районах.

Так, в том же году в России неурожай постиг районы Поволжья. 20 миллионов человек остались без хлеба. Указывая на эти примеры, Макаров смутно предвосхищает создавшуюся лишь в наши дни новую отрасль метеорологии — учение о «мировой погоде», основанное на том неоспоримом, понятом Макаровым факте, что «погода в каком-либо районе несомненно есть только местное выявление причин, кроющихся в общей циркуляции атмосферы».

«Трудно надеяться, — заключает Макаров, — чтобы человек когда-нибудь настолько поборол природу, что мог бы изменять по своему произволу весь муссон Индийского океана, но будет уже и то большим шагом вперед, если, по совокупности наблюдаемых явлений метеорологических и гидрологических, можно будет предсказывать засухи, чтобы своевременно уменьшить порождаемое ими зло». При всей своей дальновидности, Макаров не мог предвидеть, что то, в чем он сомневался, осуществится на его Родине, освобожденной Октябрьской социалистической революцией, в гигантских размерах, что человек не только «поборет природу», но научится создавать ее.

Изучение гидрологических явлений, — говорит далее Макаров, — может иногда принести большую пользу и при решении более узких задач технического порядка. С постройкой Сибирской железной дороги конечный пункт ее — Владивосток — приобрел первостепенное значение, а потому изучение температурного режима здешних вод стало совершенно необходимо для правильного разрешения вопроса: как поддерживать в зимнее время связь портов Тихого океана с замерзающим Владивостокским портом.

Измерение температуры и определение удельного веса воды в море может оказать большую помощь, например, в проверке различных предположений.

Так, во времена Макарова существовало в научных кругах мнение, что туманы в северной части Японского моря и Татарского пролива образуются вследствие проникновения в Японское море с севера масс холодных вод из Амура и Охотского моря. Из этого делался такой вывод: достаточно засыпать пролив между мысом Лазарева и Сахалином, чтобы доступ холодной воды в Японское море был прекращен. Однако произведенные Макаровым исследования на Амуре с полной очевидностью показали, что засыпка пролива никакого метеорологического эффекта не даст, так как вода Амура в летнее время теплее воды прилегающей части Татарского пролива. Причину надо было искать в другом.

Разбирая особенности мелководных проливов Татарского и Корейского в связи с характером и направлениями местных течений, Макаров говорит, что, углубив эти проливы, можно было бы улучшить климат дальневосточных районов. Но, добавляет он, «вероятно надо, чтобы прошло еще много веков, пока человек вступит на подобный путь улучшения климата и такие работы, как углубление больших проливов, окажутся осуществимыми». Но и здесь Макаров ошибся в определении срока наступления такой эпохи. Прошли не века, а всего лишь полвека с небольшим, как наступила эпоха социалистического преобразования природы. И советские люди, во всеоружии научных и технических знаний, смело приступили к улучшению климата на огромных пространствах своей земли.

Огромное значение имеют гидрологические работы и для мореплавания, особенно для дальневосточного. Здешние туманы — истинный бич для моряков, источник многих бед и аварий. Ясная погода, открытый горизонт в летнее время — только счастливая случайность. Как ориентироваться моряку в тумане, нередко вблизи скалистых берегов или предательских мелей? Казалось бы, глубины лучше всего могут послужить ориентиром. Но и это средство оказывается ненадежным. На больших глубинах лот не достает дна. В этом случае нельзя судить о местонахождении корабля по глубинам, а опасность нередко подстерегает мореплавателя как раз в непосредственной близости от глубокого места. Более надежными ориентирами являются температура и удельные веса воды. «Я не хочу сказать, — замечает Макаров, — что с термометром в руках можно в туман ходить так же смело, как в ясную погоду, но термометр, а особенно ареометр[55], могут очень часто дать командиру весьма веские указания. В Лаперузовом проливе, прощупывая в туман дорогу, термометр и ареометр помогут определить, когда корабль пройдет полосу холодной воды и можно поворачивать на северо-запад к Корсаковскому посту[56]. Особенно полезным в таких случаях оказывается самопишущий термометр для поверхностной воды и приспособление для подачи сигнала о перемене температуры».

Проблеме изучения явлений тумана Макаров уделят большое внимание. Из наблюдения, что сквозь туман, как правило, видны и солнце и звезды, Макаров делает правильный вывод, что толщина туманного слоя незначительна. Он ставит вопрос, как добиться измерения высот светил во время тумана и тем самым определить свое положение в море? Макаров предвидит в будущем появление таких маяков, которые, подобно рентгеновским лучам, пронизывающим ткани человеческого тела, будут проникать сквозь туман любой густоты. Он советует физикам заняться разработкой этого важного вопроса не только для навигации вообще, но и в особенности для военных кораблей, «ибо с введением маяков, пронизывающих мглу, они днем в туман будут иметь те же тактические выгоды, какие они имеют теперь ночью без тумана».

Макаров предвосхищает здесь современные радиопеленгование и радиолокацию.

Примеры, приводимые Макаровым, свидетельствуют о том, насколько важны и необходимы исследования гидрологического режима Тихого океана. «Тот факт, — замечает он, — что о температурах воды одного Тихого океана мне приходится писать толстую книгу, показывает, что предмет этот недостаточно изучен, ибо когда все изучат, тогда результат можно будет дать в очень сжатом виде».

Круг исследований Макарова не ограничивался измерением температуры и удельных весов воды.

Помимо гидрологических и метеорологических наблюдений, Макаров измерял глубины и собирал образцы и воды и грунта. Очень интересны высказанные Макаровым соображения об отклоняющем действии вращения земли на все морские течения.

Подробная обработка наблюдений и вычисление удельных весов, конечно, не могли быть выполнены во время плавания; Макаров занялся этой работой, вернувшись из плавания в Петербург.

В июне 1889 года он поселился на даче в Лесном и с головой ушел в работу. Обширная рабочая комната была заставлена сотнями бутылок с водой, добытой почти из всех океанов и морей земного шара с разных глубин, здесь же лежали образчики грунта, гидрологические инструменты и груды таблиц. На стенах висели диаграммы и карты. Чертежник и вычислитель, нанятые Макаровым, занимались технической стороной дела. Сам Макаров группировал и обобщал наблюдения, вычислял поправки.

Это вычисление поправок оказалось самой сложной и кропотливой работой. Она заняла целый год. Степан Осипович хотел добиться идеальной точности получаемых данных. Однако это было нелегко. Например, добытая батометром[57] вода, при прохождении через более холодные или теплые верхние слои воды, изменяет свою температуру. Вода вторично изменяет температуру, когда ее переливают (как ни стараются сделать это быстро) из батометра в кружку и несут к месту наблюдения. Поправки на эти изменения и должны быть выяснены при окончательном определении истинной температуры воды, взятой с соответствующей глубины.

Для этой цели имелись таблицы.

Но Макаров, принявшись за обработку своих исследований, убедился, что таблицы недостаточно точны. Тогда он решил для точного определения величины поправок произвести опыты. Они и были поставлены в Кронштадтском морском госпитале при содействии доктора Шидловского.

Опыты производились в двух огромных резервуарах, вмещавших примерно по тонне воды каждый. В одном из них вода охлаждалась льдом, в другом — нагревалась паром. Батометр погружали в первый резервуар с холодной водой и, после того как он принимал температуру этой воды, выливали из него воду в кружку и измеряли в ней температуру. Поправку выводили из разности между температурой воды, заключенной в резервуаре, и температурой, полученной по термометру, погруженному в кружку.

Но когда Макаров занялся окончательной обработкой всех собранных им материалов, он убедился в недостаточной точности имевшихся в то время вспомогательных таблиц и других данных. Пришлось составить новые таблицы и для обработки удельных весов морской воды. После появления в печати труда Макарова прежними таблицами пользоваться перестали.

Закончив эту часть работы, Макаров приступает к широкой систематизации и обобщению имеющихся гидрологических данных и наблюдений. «Пока не начнется систематического собирания сведений, до тех пор можно сказать, что большие сокровища, заключающиеся в морских журналах, можно признать лежащими без пользы для дела», — заявляет Макаров в одном из своих сообщений. Он собирает и обрабатывает все наблюдения, когда-либо произведенные в северной части Тихого океана, как на поверхности, так и на глубинах. Сюда входит самый разнообразный материал за последние пятьдесят лет: здесь и неизданные наблюдения русских мореплавателей с начала XIX столетия, и все наблюдения, произведенные на иностранных судах, и собственные, сделанные самим Макаровым.

Стремясь во всем к максимальной точности, он часто не верил вполне и собственным выводам, как бы тщательно ни была обоснована методическая сторона проделанной работы. Приступая теперь к изучению огромного количества чужих наблюдений и материалов, Степан Осипович должен был, по его словам, отличить хорошее от плохого. Можно ли доверять всем этим показаниям, истинность которых проверить невозможно? «По наружному виду судить трудно, — заключает Макаров, — но тем не менее можно сказать, что особое доверие чувствуешь к засаленным, грязным тетрадям, на которых, кроме следов чернил, встречаются следы капель воды, падающей с фуражки — промокшего мичмана, вносящего правдивую цифру в эту летопись. Менее доверия внушают чисто переписанные беловые тетради, в которых однообразия температур поселяют сомнение в их достоверности. Судить, однако ж, приходится не по наружному, а по внутреннему содержанию журнала».

Обработка Макаровым колоссального по обилию материала дала возможность получить невиданную еще до тех пор гидрологическую картину северной части Тихого океана, причем, такие малоисследованные районы, как проливы: Лаперуза, Формозский, Корейский и Японское море, были исследованы особенно подробно. Макаров впервые составил таблицы и карты распределения океанографических элементов в северной части Тихого океана. Особый интерес и ценность представляет карта распределения температур на глубине 400 метров. Карта эта совершенно явственно показывает наличие более теплой области в районе от 20° до 30° северной широты и более холодной — в экваториальной полосе. «Ценность собственных наблюдений, собранных в тpyдe «Витязь» и Тихий океан», уже сама по себе велика, а присоединение к ним обширной обработки всей суммы данных, имевшихся для этой части океана, сделало труд Степана Осиповича замечательною работою, которая за истекшие с тех пор 20 лет еще ничем новым не замещена». Так писал в 1914 году океанограф академик Ю. М. Шокальский, хорошо знавший Макарова.

Труд Макарова, признанный классическим, получил высокую оценку в научных кругах всего мира. Российская Академия наук в 1893 году присудила ему премию, Географическое общество — золотую медаль.

Уже своими работами на Босфоре Макаров обратил на себя внимание ученого мира. Научные исследования на «Витязе» окончательно закрепили за ним репутацию талантливейшего и неутомимого исследователя моря. Макаров, как гидролог и исследователь морей и океанов, приобретает с той поры мировое имя. Со всех концов земного шара к нему обращаются, ученые различных специальностей за справками, разъяснениями, советами. На фронтоне международного океанографического института в Монако имя корвета «Витязь» занимает почетное место среди названий других прославленных кораблей, заложивших основы современной океанографии.

Как и всякий крупный оригинальный труд, предвосхищающий свое время, труд Макарова «Витязь» и Тихий океан» намечает немало вопросов, требующих дальнейшей разработки. «Море попрежнему ждет исследователя», — говорит Макаров[58].

Зимою 1890 года Макаров выступил на Всероссийском съезде естествоиспытателей и врачей с докладом. «О разности уровней морей, омывающих берега Европы». Ученые, и в том числе известный русский геодезист А. А. Тилло[59], доказывали, что средние уровни морей, омывающих берега Европы, почти не отличаются один от другого, что возможна разница всего лишь в несколько сантиметров, Макаров считал такое утверждение неправильным и, в доказательство значительной разницы уровней морей приводит ряд весьма убедительных доводов. «Поверхность морей и океанов — говорит он, — была бы везде нормальна к направлению силы тяжести и, следовательно, точки океанов лежали бы на одном уровне, если бы ветры, приливо-отливные волны и разность плотностей воды не выводили бы воды из этого положения. Имея в виду, что эти причины действуют с неодинаковою силою в разных точках земного шара, средний уровень разных точек может быть одинаков только в виде исключения, когда упомянутые причины случайно взаимно уравновешиваются». В подтверждение своего мнения Макаров на основании разностей плотности воды вычисляет и дает таблицу уровней европейских морей.

Таковы были научные результаты плавания на корвете «Витязь».

Однако научные изыскания нисколько не мешали выполнению основной задачи, поставленной перед Макаровым. Официально «Витязь» отправился в плавание для включения, в боевой состав флота, а также для того, чтобы принять участие в учениях плававшей тогда в дальневосточных водах эскадры контр-адмирала А. А. Корнилова.

На Дальнем Востоке во время болезни адмирала Корнилова Макаров был временно назначен командующим эскадрой и тотчас развернул кипучую деятельность, всех заставив работать. Главной задачей дальневосточной эскадры была в то время не только подготовка кораблей и личного состава «на всякий случай к встрече с врагом», но и изучение природных условий мест возможных боев с противником.

До прибытия на Дальний Восток «Витязя» с Макаровым изучение это шло вяло, по-казенному, без страсти и энергии. «Бог даст — пронесет, может ничего и не будет. Стоит ли особенно стараться». Так думали многие во главе с командующим эскадрой и к этой мысли приспособляли свои действия.

Но Макаров очень хорошо знал, что, рано или поздно, столкновение неизбежно. Став во главе эскадры, он немедленно принялся за подготовку кораблей и их экипажей к бою. Прежде всего он созвал комиссию командиров и поручил им разработать план действий. Сам он ввел новый способ обучения. Почти ежедневно, если позволяла погода, суда поочередно уходили в Амурский или Уссурийский заливы, выбирали себе укрытое место и, потушив огни, терпеливо ожидали прихода «неприятеля». С наступлением темноты появлялись корабли «противника». Начинались поиски, нередко весьма продолжительные. Но вот «враждебный» корабль найден, начинается «атака». Катера набрасываются со всех сторон на него и пытаются торпедировать. Обнаруженный корабль открывает боевое освещение, начинает бешено «стрелять» по атакующим и пытается, прорвав блокаду, уйти.

Ночные занятия вносили оживление в однообразную раньше жизнь эскадры, особенно нравились они молодежи. Как к настоящему сражению, готовились офицеры к ночной экспедиции. Обширное поле для применения и развития самых ценных на море качеств: находчивости в отыскании лучших способов атаки, ловкости, быстрой сообразительности и глазомера, — все получало здесь блестящее развитие, все это было налицо. И в самом деле, моряки вовлекались почти в боевые условия. Бесспорно, ночные сражения, введенные Макаровым, строились на опыте его собственных настоящих минных атак в былое время на Черном море.