НЕДОСТИЖИМЫЕ ЗВЕЗДЫ Роберт Энтон Уилсон[103]

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

НЕДОСТИЖИМЫЕ ЗВЕЗДЫ

Роберт Энтон Уилсон[103]

Эзра Паунд, когда к нему обратились с просьбой принять участие в книге воспоминаний о Тимоти Лири, прислал типичный лаконичный ответ: «Я могу только повторить с такой же настойчивостью, как и шестьдесят лет назад: ЧИТАЙТЕ ЕГО! Мне недостает способности Эзры концентрировать свои мысли в столь сжатой форме; и хотя я выразил свои мнения об опубликованных работах доктора Тимоти Лири в различных книгах и статьях, но могу еще раз повторить вслед за Паундом: «ЧИТАЙТЕ ЕГО!» Вы узнаете больше из психологических и философских книг Лири, чем можно узнать из любого другого современного автора.

Конечно, люди, которые черпают свои мнения по пре-имуществу из средств массовой информации, «знают», что работы Лири никакой ценностью для них не обладают В противовес этой условной (механической) реакции я предлагаю:

1. Некоторые из работ Лири получили очевидное признание в психологических кругах. Особенно интерперсональный «тест Лири», который стоял на первом месте (был наиболее популярен) среди психологических тестов в нашей стране несколько лет назад. Не знаю, котируется ли он по-прежнему так же высоко, но до сих пор широко используется, я часто встречаю молодых людей, которые проходили его в университете или при приеме на работу, и он обычно применяется ко всем осужденным в пенитенциарной системе штата Калифорния

2 Работа по изменению поведения посредством ЛСД, вызвавшая многочисленные проклятья со стороны непсихологов и ученых мужей из массмедиа, совсем по-другому была оценена теми, кто имеет профессиональное право судить о ней — другими психологами Многие из них сказали, что, как они подозревают, Лири получит признание в менее истерический век. Когда доктор Лири вышел из тюрьмы, он тут же получил приглашение выступить с вводным словом на заседании Ассоциации гуманистической психологии, что доказывает, что его коллеги-психологи не считают его разновидностью доктора Франкенштейна или доктора Стрейнджла-ва, а видят в нем одаренного исследователя, ставшего жертвой иррациональных предубеждений Как Галилей Как Пастер. Как Бен Франклин, чьи громоотводы были однажды прокляты на весь свет как оскорбление Господа Бога.

3. Разногласия по поводу работы доктора Лири по изменению поведения продолжаются и будут продолжаться, потому что ни одно из позднейших исследований полностью ни подтвердило ее, ни опровергло. Этот пункт я считаю наиболее важным и еще разверну его. Возможно, даже напечатаю жирным шрифтом и заглавными буквами.

Ни одно из наиболее важных исследований доктора Лири не было ни опровергнуто, ни снискало радость Признания по одной причине — после и по причине этих работ вступил в силу негласный закон, считающий любое повторение экспериментов доктора Лири преступлением Я полагаю, все знают, что инквизиция окончательно прекратила свое существование в 1819 году, но в своем отношении ко многим областям психотерапии и психофармакологии правительство оставило Ватикан далеко позади. Может быть, вы не понимаете этого Я уверен, что Ньют Гингрич не понимает этого и не хочет понимать. Позвольте мне сказать еще раз, на более простом языке. ЛЮБОЙ ПСИХОЛОГ ИЛИ ПСИХИАТР, КОТОРЫЙ ПОПЫТАЕТСЯ ПОВТОРИТЬ ЭКСПЕРИМЕНТЫ ДОКТОРА ЛИРИ, БУДЕТ БРОШЕН В ТЮРЬМУ.

Усвоили? Когда постмодернисты говорят об «общественных силах, формирующих научные модели» на протяжении десятилетия, поколения или более долгого периода времени, это не относится к неопределенным «предубеждениям» или «личным интересам» или пресловутому «консерватизму главы департамента» — хотя все эти явления играют роль социальных сил, формирующих научные модели. В некоторых случаях «социиальные силы» означают нечто менее расплывчатое и белее инквизиторское: ужасная угроза заключения в тюремную систему, в которой нанесение увечий, убийство, сексуальное насилие и коррупция играют большую роль, чем в любых трущобах за ее пределами. Я могу сказать, как «социальные силы» формировали психологию в последние тридцать лет.

Ученые не занимаются определенного рода исследованиями, потому что они не хотят быть брошенными в тюрьму, как это случилось с доктором Лири.

Конечно, существует много исследований, родственных работе доктора Лири, затерянных в пропасти архивов, подобно ископаемым костям, — сотни и сотни научных документов. Все эти исследования появились еще до того, как Святая инквизиция — пардон, правительство Соединенных Штатов, — запретила подобные исследования. Я читал большую их часть; я читал их по мере появления в пятидесятые и шестидесятые, потому что предмет их интересовал меня, так же как и сейчас интересует. Я заявляю, что более 90 % этих опубликованных работ в основном подтверждают базовые идеи доктора Лири. Иногда они разнятся в деталях, иногда в словаре, но все склоняются к тому, чтобы подтвердить его взгляды на ЛСД как на очень мощный, меняющий поведение агент с безграничным потенциалом терапии при надлежащем использовании. Многие также поддерживают его мнение, что ЛСД использовалось отнюдь не надлежащим образом, как в недоброй памяти экспериментах ЦРУ, в которых человеческий мозг подвергался таким экзекуциям, что самым удачным определением этих бесчеловечных экспериментов будет «убийство мозга».

Вы думаете, я преувеличиваю уровень поддержки Лири (в исследовательских отчетах, а не в теории или полемике)? Исследуйте тогда этот вопрос сами; компьютеры значительно облегчают возможности охоты за старыми статьями. Вы обнаружите, что вещественные доказательства опровергают общественное мнение. Вы увидите, что то, что называется принятым мнением, создается массмедиа, которое манипулирует общественным сознанием.

А что касается моих личных воспоминаний о Тиме Лири, этот человек… Боже, столько лет, столько воспоминаний…

1964 год. Я приехал в Миллбрук, чтобы взять интервью у доктора Лири для почти неизвестного журнальчика под названием The Realist, который с тех пор стал известным и одновременно неизвестным. Я встретил не гарвардского профессора, которого ожидал увидеть, а моложавого мужчину средних лет, который играл в бейсбол на лужайке. Потом мы уселись за кухонный стол, и на интервью я уже имел дело с гарвардским профессором, автором «Межличностной диагностики личности», одной из моих любимых книг по психологии, тем самым, кого я ожидал встретить. Позже, когда я задал ему вопрос об ЛСД, он ответил: «В каждом трипе есть точка, где пространство достигает конца, игра времени достигает конца и игра Тимоти Лири достигает конца». После этого я принимал ЛСД, может быть, семью семь раз, но я не смог бы найти слов, которые так точно описывали бы его пик.

1967 год, Чикаго. Я получил работу в другом известном/неизвестном журнале Playboy, и Тим пришел ко мне в офис, но память меня подводит, и я не могу точно сейчас сказать, был его визит связан со статьей о нем или с интервью с ним. Я помню, рассказал ему, что обнаружил, что буквы LSD несколько раз встречаются в тексте джойсовских «Поминок по Финнегану», и спросил, что он думает по этому поводу. Он ответил, что у Джойса LSD означает «фунты, шиллинги, пенсы», и это стало началом моих многолетних исследований двенадцатиричной системы в «Поминках», достигших кульминации в моей книге «Совпадение» и видеофильме «12 яиц в коробке», обнаруживающем палеолитические оригиналы зодиака, двенадцати апостолов, двенадцати подвигов Геркулеса, монетной системы l-s-d, дошедшей из Вавилона до 1970-х годов, и нашей судебной системы с жюри. Джойс снабдил меня психоархеологическим свидетельством, а Тим дал мне ключ к его пониманию.

1968 год, все еще Чикаго. Я включил телевизор, посмотреть новости, и увидел на экране Тима на фоне коровы. Вскоре я узнал место. Это был «фермерский» отсек зоопарка Линкольн-Парка. Тим говорил о готовящейся Демократической конвенции и выдал несколько убийственных острот о корове Лири и о знаменитом чикагском пожаре. Я хохотал как ненормальный, но городские власти были лишены подобного чувства юмора. Когда о конвенции было объявлено, были предприняты беспрецедентные меры безопасности (вплоть до танков), так что город стал трудно отличим от Праги, находившейся в осаде в те дни. Так два коррумпированных правительства использовали специальные силы, чтобы отучить свои народы лезть в политику.

Арест Тима в 1970-м за неумелоепользование первой поправкой и его головокружительный побег, который когда-нибудь ляжет в основу отличного фильма — какой другой великий философ-бунтарь, кроме разве Бакунина, так живописно бежал из тюрьмы?

В 1973-м, когда его поймали и посадили обратно, я тоже вернулся в Эти Штаты и нашел экземпляр его «Неврологии» в каком-то книжном магазине. Я не могу описать, как сильно на меня подействовала эта небольшая книга, я вспоминал Кортеса на этом знаменитом пике (в Дарьене?). Теперь я уже не считаю «Неврологию» доктора Лири величайшей из его книг, поскольку позже он развил тезисы, изложенные в ней, в нескольких более объемных, детальных и специальных книгах. Тем не менее тогда, в 1973-м, эта небольшая брошюра пришла ко мне как Великий Свет, который открыл Коперник Джордано Бруно: то, что раньше казалось смутным, даже хаотичным, внезапно увиделось частью организованной системы и приобрело смысл. Хотя Лири не упоминает всех своих источников, я понял, что он синтезировал все значимое, что было в главных психологических системах нашего столетия, со всем, что можно было сказать о современных исследованиях функционирования мозга, и он сделал это блистательно, изящно и понятно.

Если бы я тогда знал то, что узнал потом — что Тим написал это блистательное эссе карандашом, на полу камеры одиночного заключения, — я был бы еще более потрясен. Хотя и так было достаточно. Я начал кампанию по рассылке писем всем и вся, информируя их, что наш величайший ученый и философ томится в тюрьме и мы будем выглядеть невежественными варварами в глазах будущих эпох. Конечно, я ничего не добился. Соединенные Штаты в тот год не желали слушать ничего в защиту безумного ученого из Миллбрука. Я списался с несколькими друзьями Тима и, в конце концов, достал его тюремный адрес. Я начал писать фан-письма ему в тюрьму. Вскоре я получил приглашение навестить его.

Мой самый первый визит в Вакавиль (помню, я перевел это в уме с французского на английский как cow-town, «коровий город», и был ошеломлен) остался в коридорах моей памяти как наиболее интенсивный учебный опыт в моей жизни. Я ожидал увидеть страдающего мученика и сделать все, чтобы утешить его. Вместо этого я увидел жизнерадостного и сияющего молодого человека (моложе, чем когда я впервые его встретил, за девять лет до того), который преодолел тюремный опыт, что в результате это он утешил меня.

Я вернулся домой, думая о словах Гамлета «Сами по себе вещи не бывают… дурными, а только в нашей оценке»[104] и Будды: «Все, что мы есть — это результат того, что мы думаем», о разных вариантах христианской науки и об идеалистических идеях, которые я раньше никогда не принимал всерьез. Теперь я должен был отнестись к ним серьезно — хотя я и не понимал их буквально. Перейдя на язык доктора Лири, я осознал, что какие бы энергии и сигналы ни приходили в наш мозг, мы организуем их, оркестрируеми редактируем в соответствии с нашим персональным тоннелем реальности. Это обрамление голого опыта, упорядочивание его в тоннеле индивидуализированной реальности происходит или бессознательно/механически, как в нормальном сознании, или сознательно/творчески, как у Тимоти Лири, когда я встречался с ним во время посещений тюрьмы Вакавилль.

Пока Тим сидел в тюрьме, он написал книги «Терра II» и «Экзопсихология» (теперь переизданная как «Инфо-Психология») и сформулировал сценарий будущего, который можно было выразить аббревиатурой SMI2 LE: Space Migration + Intelligence Increase + life Extention.[105] Я читал много футуристических сценариев после этого, и некоторые (например Бакки Фаллер и др.) понравились мне почти так же, как этот, но ни один из них не был исполнен подобного энтузиазма. Мы уже владеем технологией для космической колонизации. Если взгляды Тима на нейррхимию восторжествуют, у нас есть и технология для роста интеллекта и расширения сознания. Технология для продления жизни развивается все быстрей с каждым годом, из всех, что прошли с тех пор, как Тим написал свои первопроходческие работы. Самое отдаленное развитие космической миграции + роста интеллекта + продления жизни = нашей эволюции из невротических земных смертных до просветленных космических бессмертных. Какой из сценариев-конкурентов может предложить больше, чем этот? Тот факт, что Тим сотворил все это, запертый в камере, как какой-нибудь уголовник, никогда не перестанет изумлять и потрясать меня. Представление, что мы живем в рациональное, секуляристское время, кажется все более и более сомнительным. Мы живем в конце Средневековья, друзья мои, и Тим кажется даже чем-то большим, чем Галилей. Я воспринимаю его как нашего Леонардо. В те годы, когда они продолжали держать его в тюрьме, я часто вспоминал знаменитые строки из «Человека из Ла-Манчи»:

И все же мир станет лучше благодаря тому,

Что этот униженный, весь в шрамах, человек

Вновь, из последних сил своих,

Пытается дойти до недостижимых звезд.[106]

Когда Тим в конце концов вышел из тюрьмы, мы несколько раз вместе с ним участвовали в теледискуссиях, оба повторяя как гимн аббреавиатуру SMI2 LE. В последние годы он переехал и реже появляется во внешнем мире, предпочитая ему киберпространство. Если значительная часть неврологического освобождения человека во внешнем мире еще ждет нас впереди, то часть, которую мы можем получить прямо сейчас, существует (и продолжает быстро расти) в киберпрос-транстве. Я нашел сообщества в киберпространстве, которые пользуются такой свободой, какая, возможно, будет в космических колониях в течение следующих пятидесяти лет. (Говоря об информационном океане: «только компьютерная игра не наскучивает мне быстро и продолжает развлекать и учить меня» — доктор Лири, «Зеркало души». Сердечно всем рекомендую.)

Кажется, я почти ничего не сказал о прекрасном чувстве юмора Тима. Я вспоминаю один случай. Это было около года назад, в Дуранго, где мы оба говорили о будущей эволюции. Тим потерял нить на середине предложения — такое случается со всеми, кто часто выступает с лекциями. Он остановился и сказал: «Знаете, я нашел новый способ ловить кайф и висеть часами в космосе, и государство ничего не сможет сделать, чтобы помешать мне. Это старость. В ней есть четыре главных свойства. Первое — это усиление дальней памяти. Я сейчас могу припомнить всю эволюцию. Второе — ослабление короткой памяти. Когда я прихожу на кухню, я не могу вспомнить, зачем туда шел. Что третье, я забыл. А четвертое — теперь мне все это по хую». (В нашем, лишенном юмора пуританском обществе рассказы об этой шутке пошли передаваться из уст в уста, и какие-то ученые мужи заявили триумфально, что ЛСД-де превратило доктора Лири в маразматика на восьмом десятке — как будто мало людей, которые никогда не пробовали кислоту, и получивших болезнь Альцгейме-ра на пятом. На самом деле, по мнению тех, кто знает его, Тим не выказывает никаких признаков старческого маразма. Насчет маразма он просто пошутил. Впрочем… Пытаясь корректировать СМИ по поводу Лири, я вспомнил, как мы пытались корректировать их по поводу Вьетнама: каждый раз, когда ложь окончательно умирает, они ждут пять лет, а потом пускают ее по новому кругу.)

Теперь, как это все знают, Тим болен раком простаты. Какие-нибудь ученые мужи наверняка и в этом тоже обвинят ЛСД. Тим продолжает поражать меня как обычно; последний раз, когда мы говорили по телефону, он умудрился опять утешить меня и успокоить. Как вы слышали, доктор Лири собирается подвергнуть свою голову криогенной заморозке в надежде на то, что наука будущего в конечном счете реанимирует его, использовав нервную и генетическую информацию его мозга.

Он также намеревается уйти в день, который выберет сам, а не тогда, когда медицинская наука решит, что больше не может вытягивать из него деньги, продолжая держать в больничной нищете. Так он покинет нас — на время, — демонстрируя свою обычную веру в себя и внутренний отказ признать любую власть, в которую он не верит, как бы она себя ни называла — Государство, Церковь, АМА[107] или, наиболее ужасающее из всех божеств, общественное мнение. Недавно он сказал, что закинется двумя дозами кислоты, когда пойдет на криогенную заморозку. И 999 из 1000 человек будет выть и вопить, что он не должен, и что это не по-божески, и не по-американски и бла-бла-бла. Один из тысячи, кто оценит не только мужество принятого Тимом решения, но и его абсолютную, сияющую святость, представляет ту часть человечества, от которой и зависит вся будущая эволюция.[108]