Глава 10 ОТСТРАНЁН ОТ ПОЛЕТОВ
Глава 10
ОТСТРАНЁН ОТ ПОЛЕТОВ
Но маленькие люди все прибывали, ковыляя своей неуклюжей походкой, печатью всей жизни, в которой им приходилось носить на шестах тяжелые грузы.
Бернард Б. Фолл, «Нью-Йорк Таймс Мэгэзин», 6 марта 1966.
Когда первый взвод девятой роты высадился в районе Чупонг, они захватили бойца АСВ, рассказавшего, что здесь еще как минимум тысяча человек. Через считанные секунды после этого взвод был прижат к земле плотным огнем. При попытках его эвакуации были сбиты два слика и погибли пятнадцать человек.
Для многих из нас это стало плохой новостью. Стратегия истощения превращалась в непрерывный цикл все новых захватов одних и тех же территорий.
— Хули никто не пошлет туда побольше войск? — сказал Коннорс. — Это все равно, что затыкать пятьдесят дыр одним пальцем!
Неделю за неделей журналы писали о потерях противника, которые, как мы знали, раздувались за счет крестьян. Цитировали генералов, говоривших, что мы обратили врага в бегство. Цитировали и Эл-Би-Джея, сообщавшего, что победа не за горами.
Теперь периметр зоны «Гольф» был заминирован, его обшаривали прожекторами, патрулировали и охраняли. За семь месяцев ВК смогли выпустить через него лишь несколько минометных мин, а преодолеть его сумела лишь горстка человек.
Когда восточный разум натыкается на такое сложное препятствие, то в поисках решения пускает в ход некое ментальное дзю-до. ВК задали себе вопрос: как проверить наши линии обороны, использовав американские вертолеты?
— Мейсон, ты с Реслером отправляешься к мосту и привезешь каких-то пленных, — сказал Фаррис.
Мы с Гэри поднялись в воздух с третьей стоянки и долетели до маленького поля возле юго-восточной части периметра. К нам подбежал второй лейтенант, державший свою М16 за прицел.
— У нас для вас двое подозреваемых, — сказал он. И указал на двоих детей; им было лет по двенадцать. Они улыбались «сапогам», угощавшим их шоколадками. Один неумело курил сигарету.
— Вот эти? — спросил я.
— Ну да. Мы их поймали слишком близко от периметра.
— Может, они не знали, что туда нельзя.
— Все они прекрасно знали. У нас приказ, задерживать каждого, кто подойдет слишком близко. Доставите их в клетку.
— Это где?
— Где финансовый отдел, знаете?
— Ага.
— В общем, на поле рядом есть загон из колючей проволоки. Легко найдете.
— Ладно.
Лейтенант подтолкнул пленников к вертолету. Лица у тех осветились совершенно детской радостью и они побежали к машине.
— А им не надо, скажем, глаза завязать? — спросил Гэри.
— Не, это ж дети, — ответил лейтенант.
Один из мальчиков уселся на сиденье, а второй свесил ноги из дверей, так, как сидели «сапоги». Мы с Гэри пристегнулись.
Возвращаясь к зоне «Гольф», мы отклонились от маршрута и описали круг над расположением дивизии, чтобы войти на маршрут посадки после второго разворота. Мальчики смотрели во все глаза. Тот, что сидел на полу, толкнул второго и показал на что-то на земле. Оба рассмеялись.
Гэри сообщил на вышку, что мы идем к загону, и мы получили разрешение пройти над третьей стоянкой и дальше. Мы пересекли северный периметр, палатки пехоты, пролетели над сортирами и противоминометным радаром,[42] над стоянкой «Скайкрейнов» и длинными строями «Хьюи». За вертолетодромом мы облетели палаточные городки и двинулись к полю.
Двое служащих вышли, чтобы принять пленных. Улыбающиеся мальчики выскочили и помчались, куда им показали. По загону образованному проволочным заграждением трехфутовой высоты, бродили пять-шесть пленных. Один из них помахал мальчикам. Они закричали приветствия. Не самое лучшее место, чтобы провести время, но нам сказали, что здесь все равно никто надолго не задерживается.
— После допроса мы либо передаем их АРВ, либо отпускаем по домам. Этих двух сучат, наверное, отпустят, — сказал сержант, отвечавший за все дело.
Вновь поднявшись в воздух, я ощутил, что нас обвели вокруг пальца. Эти двое только что провели полную воздушную разведку всего комплекса Первой Кавалерийской, даже не имея самолета.
Периметр, усеянный путаницей концертины, разными минами и наблюдательными вышками, подвергался постоянным контратакам природы. То есть, зарастал. После того, как были установлены минные поля, уже никто не мог выйти, чтобы скосить растительность. Свежие побеги не просто портили картину, они еще и могли скрыть приближение неприятеля. Решение было найдено: специальная команда будет распылять из дверей зависшего «Хьюи» дефолиант. Если двигатель откажет, с минного поля будет не выбраться. Человеку, которому взрывчатка действовала на нервы так же, как мне, казалось вполне вероятным, что давление под диском винта взорвет мину. А всякие палки и прочий мусор, который швыряет потоком? Список воображаемых опасностей был просто бесконечен. Но я никогда в жизни не задумывался о самом дефолианте.[43]
Два-три дня этой работой занимались мы с Реслером. Как обычно, и эти небоевые полеты превратились в игру.
— Делай что хочешь, только не запутайся полозьями в концертине, — сказал Реслер.
— Ты чего? Думаешь, я свои крылышки купил на распродаже?
Мы медленно летели вдоль рядов концертины, совсем рядом с железными кольями, которые их поддерживали. Человек с длинным распылителем разбрызгивал туман химикатов. Туман кружился вокруг проволоки и вертолета. В конце трехсотфутового прохода мы слегка поднимались, разворачивались и двигались обратно, повторяя то же самое на параллельном курсе, десятью футами дальше. Один человек в грузовой кабине махал другому, на наблюдательной вышке. Тот махал в ответ и потом крутил пальцем у виска. Стоять на часах — паршивое занятие, но, по крайней мере, я был не идиот.
Три часа подряд мы с Гэри тщательно поливали каждый квадратный дюйм отведенного нам участка дефолиантом. Все это дело залетало в кабину, но у него не было ни вкуса, ни запаха. Вся защита самой команды распылявших состояла лишь из застегнутых воротников и шапок, надвинутых на глаза.
Одним утром мы вылетели в Иадранг, чтобы доставить посыльного. Посыльный нес сумку с важными сообщениями для разных командиров. Я такую работу любил больше всего. Никаких полетов в строю, горячих зон, орущих сапог и красных трассеров.
Пройдя перевал Мангянг, мы сели на маленькую площадку где-то к югу от Плейку. Посыльный выскочил наружу и сказал, чтобы мы заглушили двигатель. Так мы и сделали, а потом, бродя, наткнулись на группу старших офицеров, допрашивавших пленного солдата АСВ. Руки у него были связаны. Когда переводчик резко выкрикивал вопросы, то он лишь быстро качал головой. Грузный полковник злился и задавал вопросы вновь. Позади пленного стоял майор, доставший из кобуры пистолет 45-го калибра, но пока не поднимавший его.
— Скажи ему, чтоб говорил, а то мы его убьем, — сказал полковник. Переводчик АСВ ухмыльнулся. — Скажи!
Переводчик состроил суровое лицо и принялся орать по-вьетнамски, подчеркивая слова жестами. Пленный вздрогнул, но решительно покачал головой.
— Сказал, что убьем?
— Да. Ты сейчас говорить. Если не говорить, мы тебя убивать. Бабах, — и он стукнул кулаком по ладони.
— Хорошо. Еще раз скажи.
Он сказал, но пленный упрямо отказывался говорить.
— А, черт! — рявкнул полковник и негромко добавил. — Когда Нгуен опять будет спрашивать, майор, приставьте ему пистолет к голове.
— Есть, сэр, — майор поднял оружие.
Переводчик вновь накинулся на пленного, выпустив поток угроз, а майор толкнул его в затылок пистолетным дулом. Пленный дернулся и зажмурил глаза, ожидая взрыва. Когда переводчик перестал вопить, он покачал головой. Нет.
Полковник отодвинул переводчика и приблизился к пленному:
— Слушай, ты, гук паршивый. Быстро начал говорить. А то я размажу твои поганые мозги по всем джунглям.
Он придвинулся ближе:
— Майор, взведите затвор.
— Что?
— Взведите затвор, так, чтобы слышал. Он, похоже, не верит, что мы его сейчас грохнем.
— Но мы не можем, сэр.
Полковник развернулся к майору:
— Я это знаю, и вы это знаете. Но он не знает. Взводите.
— Есть, сэр.
Майор неловким жестом оттянул затвор и отпустил его с лязгом. Этот звук заставил пленного подскочить. Похоже, он приготовился к смерти. Он опустил голову. Майор приставил ему пистолет к основанию затылка. Но не успел переводчик открыть рот, как пленный начал медленно качать головой. Нет.
— Ладно, ладно, передохнем немного, — сказал полковник. — Вот же чертовы гуки.
Он оглянулся и увидел нас с Гэри:
— А вам чего надо?
— Распоряжения из дивизии, сэр, — посыльный вручил полковнику толстый конверт и отдал честь.
— Отлично, — кивнул полковник. — Ебаные бумажки найдут тебя везде, куда ни залезь.
— Так точно, сэр, — ответил посыльный.
Полковник оторвался от бумаг:
— И дальше что?
— Мне нужна ваша роспись на первой странице, сэр.
— Сейчас, сейчас, — он принялся шарить по карманам в поисках ручки, а потом увидел, что пленный внимательно его разглядывает. — Майор, завяжите этому косоглазому глаза. И скажите ему, что я приказал его расстрелять.
— Сэр?
— Скажите-скажите, — полковник устало покачал головой. — Господи, майор, ну элементарные же вещи. Сейчас я ненадолго отойду, а вы поговорите с ним по-хорошему и объясните, что у него еще есть шанс спасти свою жалкую шкуру. Может, он так разговорится. Понятно?
— Вот вам ваша первая страница, — полковник протянул бумагу посыльному и посмотрел на меня. — Хорошая погода для полетов.
— Так точно, сэр.
Он кивнул несколько раз, словно соглашаясь с несколькими вещами, а потом мрачно глянул на меня:
— Ну?
— Есть, сэр, — ответил я торопливо. — Уже идем.
Я сплюнул кровь. Я бросил курить и теперь она собиралась где-то изнутри щек. Я сидел за столом в кухонной палатке и пытался сообразить, как привести в порядок толстую пачку бумаг — доклад о летном происшествии. С тех пор, как я схватил сильную простуду, то попал в аварийную комиссию. Рота продолжала работать неподалеку, но говорили, что через несколько дней нас отправят на «Индюшачью Ферму».
Чувства у меня были смешанные. Занимаясь такой работой, я пребывал в безопасности лагеря, но почему-то ощущение, что меня оставили позади, вынести было тяжело. Дебильная эмоция! Уж лучше разбираться с горами бумаг, чем летать. Так почему мне так погано? Кто я такой? Лемминг? Расслабься и получай удовольствие, пока можно.
«Командир экипажа заявляет, что не знал о том, что зона высадки заполнена труднозаметными пнями», — говорилось в докладе. — «Летательный аппарат приземлился на крупный острый пень, что привело к потере аппарата». Да кому какое дело? Почему на этой чертовой войне надо отписываться по каждой аварии? И с какой стати пилот должен знать обо всем? У него что, рентгеновское зрение?
— Ничего, если я тут присяду? — к моему столу подошел сержант Райлс.
— Запросто.
Он отодвинул папку и поставил на свободное место крышку от фляги.
— Надо передохнуть от чертовых снабженцев, — объявил Райлс.
— Ага. Там становится туговато, — и я возненавидел себя за цинизм к еще одному человеку, оставленному позади. Он-то был чистейшим ротным неудачником. Райлс постоянно пил, таская спиртное из пилотских запасов, пока те были на задании. Когда-то он был мастер-сержантом, но из-за пьянства его разжаловали в рядовые первого класса. Мы все равно звали его сержантом, потому что он слишком расстраивался, слыша слово «рядовой».
— Ну, не так уж и туговато, — засмеялся он.
Если Райлс — неудачник, то кто тогда я? Я ощутил отвращение.
— Сержант, я бы рад поболтать, но надо разобраться со всей этой дрянью.
— Ага. Не обращайте на меня внимания. Мне все равно пора. Надо готовиться к генеральной инспекции.
— Угу, — я на секунду оторвался от бланка.
— Ненавижу эту пакость. Проводили когда-нибудь генеральные инспекции?
— Никогда. И никогда не стану.
Райлс встал, ожидая, что я что-нибудь скажу. Молчание сказало само за себя и он, наконец, поплелся прочь. Я хотел окликнуть его и извиниться за свои мысли, но не стал.
Пока колонна тащилась по Дороге-19, я думал о британцах, попадавших в американские засады. Повар выдал мне М16, я сидел в джипе и винтовка лежала у моих колен. Я подумал, что мое звание соответствует британскому «красному мундиру» и завернул воротник вовнутрь. Благодаря своему отстранению от полетов, я стал офицером, отвечавшим за нашу первую наземную колонну, идущую в Плейку.
— Группа «Мобиль-100» как-то раз отправилась из Анкхе в Плейку, — сказал Уэндалл.
— Это кто?
— Французский эквивалент Первой Кавалерийской, — объяснил Уэндалл. — Они шли длинными караванами по этим же дорогам, пытаясь разбить Вьетминь. Группу 100 уничтожили близ перевала Мангянг.
— Ну, спасибо, Уэндалл. Отличные новости.
— Вообще-то, это история. История может преподать урок, сам знаешь.
— И чему все это должно меня научить?
— Я бы на твоем месте не спал по дороге. Удачно прокатиться.
Разница с французами была в том, что у нас по всей дороге стояли патрули. Впрочем, это не подавило моих страхов. Я очень скептически относился к безопасным зонам высадки, дорогам, мостам и лагерям. В ходе всего пятидесятимильного пути я всматривался в слоновую траву по обочинам, на каждом узком участке сжимался в ожидании взрыва, и привставал, когда мы пересекали каждый мост. Когда мы все же добрались до Индюшачьей Фермы, я немедленно нашел врача и потребовал допустить меня к полетам.
— Извините, но у вас все заложено. Если я разрешу вам летать, станет только хуже. Зайдите через несколько дней.
Пока вертолеты были на задании, сотня людей в сыром тумане выволокла громоздкие палатки из грузовиков и принялась устанавливать их. Меньше, чем за час плоское, травянистое поле близ лагеря Холлоуэй превратилось в палаточный городок. На треногах устанавливались водяные мешки. Была поставлена кухонная палатка, и пока люди сваливали рядом с ней ящики с пайками, повара принялись готовить ужин.
По ходу всего этого дела я бродил вокруг, удостоверяясь, что имущество нашей роты доставлено в нужные палатки. Потом моим единственным делом стала борьба с собственными мыслями. Я в одиночестве сидел на своей раскладушке, пил кофе и курил. Смешанные чувства изводили меня. Тот факт, что не считая меня единственными пилотами на земле были штабные близнецы, ничуть не улучшал настроения.
Как только раздались первые звуки возвращавшихся машин, я вышел наружу и принялся смотреть. «Хьюи» выскакивали из тумана один за другим и со всем нарастающим грохотом заходили на поле к западу от лагеря. Все новые и новые машины зависали, чтобы приземлиться. Все поле превратилось в сплошной танец вращающихся лопастей, покачивающихся фюзеляжей и пыльных вихрей. Рев турбин затих, лопасти вращались лениво и останавливались. Экипажи побрели к лагерю. Вернулись все.
Я был как брошенный ребенок, вновь увидевший семью. Вскоре палатка заполнилась знакомым шумом.
— Слушай, Нэйт, подрежешь меня так в следующий раз, и я…
— Да пошел ты на хуй, Коннорс. Если бы ты видел, что делаешь, с дистанцией было бы все в порядке.
— Господи, я даже не знаю, кто здесь хуже, ты, или Конг.
Приятно было слышать.
Мои десять дней на земле тянулись бесконечно. Наш батальон провел еще два дня на Индюшачьей Ферме, прежде чем собраться и отправить севернее, в Контум. Я вновь путешествовал в автоколонне.
Мы нашли старые французские казармы, в которых вьетнамцы устроили стойла и курятники. После долгой приборки эти казармы стали нашим контумским лагерем. Я заходил ко врачу каждое утро, но он вновь и вновь давал мне лекарства и не допускал до полетов.
Наконец, через два дня в Контуме, я получил допуск. Меня назначили в экипаж к Райкеру. Когда я шел к стоянке, то чувствовал себя почти невесомым от радости. Моя работа стала моим домом и я был рад, что возвращаюсь домой.
В утреннем тумане вертолеты казались призраками. Мы взлетали поодиночке, чтобы собраться в строй выше, где тумана не будет. Поднимаясь над смутными силуэтами деревьев, мы увидели, как планета исчезает. Райкер, знавший, куда надо лететь, сказал мне, чтобы я повернул влево. Стоило мне это сделать, как прямо перед нами промелькнул призрак «Хьюи». Я рванул управление, но не это спасло нас от столкновения в воздухе. Нам просто повезло.
Нашей задачей было снабжение поисковых патрулей. Мы шли в строю еще с тремя машинами, пока не оказались в тридцати милях севернее Дакто, а потом повернули на запад, чтобы найти тех, кто нам нужен.
Мы заглушили двигатели; «сапоги» вытаскивали запечатанные контейнеры с горячей пищей. Подошел сержант и пригласил нас присоединиться к завтраку. Так мы и сделали. Горячая яичница из порошка, бекон, белый тост и кофе. Устроившись на полу «Хьюи», мы ели молча. Туман начал рассеиваться, темные тени вокруг нас стали выше и оказалось, что это горы.
Командир взвода, худощавый второй лейтенант подошел, чтоб потрепаться.
— Нашли что-нибудь? — спросил его Райкер.
— Только заброшенные лагеря, — лейтенант хлопал себя по карманам в поисках сигарет и я предложил ему «Пэлл-Мэлл». — Спасибо.
— Говорят, что ВК не хочет воевать с Кавалерией.
— Не могу их обвинять, — сказал лейтенант. — Каждый раз мы из них вышибаем говно.
Ну да, пока у нас есть вертолеты, «Фантомы» и В-52, подумал я.
— Может, война почти закончилась.
— Может, и так. Все время болтают о переговорах. Джонсон прижал их на севере, а мы плющим их здесь. Может, они и видят, что победить им никак.
— Точно, — сказал Райкер. — Непонятно, как пидоры мелкие вообще могут продержаться дольше. Макнамара говорит, что нас осталось дел меньше, чем на год. Кое-кто даже болтает, что не придется служить командировку до конца.
— Вполне возможно, — сказал лейтенант. — По крайней мере, Дакто наш.
— Есть у нас парень в роте, зовут Уэндалл. Он говорит, что то же самое вьетнамцы сделали с французами, — сказал я.
— Что сделали? — спросил лейтенант.
— Заставили их думать, что они побеждают. Позволили разбить лагеря и все такое, а потом — бабах!
— Сейчас война совсем другая, — лейтенант выкинул сигарету в росистую траву. — Французы не могли так передвигаться, как мы.
Он хлопнул по полу «Хьюи»:
— Вся разница вот в таких машинах. Как можно партизанить против армии, которая способна в любой момент оказаться где угодно?[44]
— Да, тут вы правы, — ответил я. — Нечего Уэндаллу умничать.
— Похоже на то, — отозвался лейтенант.
— Ну, — сказал Райкер. — Теперь понятно. Вернуться домой пораньше, натрахаться, а потом уже и вещи разобрать.
— Ладно, мне пора. Не берите в голову, — лейтенант улыбнулся и пошел к своим солдатам. — Филлипс, собери людей и забросьте эти ящики обратно на «Хьюи».
— Дальше что? — спросил я Райкера.
— Вернемся обратно, сбросим это барахло, а дальше надо куда-то доставить каких-то беженцев.
Черные пижамы, конические панамы, свиньи, втиснутые в корзины, цыплята, вытянувшие головы и лежащие вверх ногами, дети с широко открытыми глазами, плачущие младенцы, скатанные циновки, посохи, вязанки дров и покореженные ящики, обитые железом, державшиеся на честном слове — все это набили в «Хьюи».
— Ну и зоопарк, — ворчал Райкер. Когда турбины завыла, свинья начала визжать. Я обернулся и увидел молодую мать — она прижимала ребенка лицом к своей груди и смотрела на нас глазами, огромными, как блюдца. Я кивнул ей и улыбнулся. Она торопливо кивнула и улыбнулась в ответ. Господи, им же страшно, подумал я. Как бы чувствовал себя я сам, если бы иностранцы заставили меня и мою семью забраться в какую-то странную штуковину и повезли бы по воздуху прочь моего от дома неизвестно куда?
— Завоевать сердца и умы, — сказал я.
— Вот херня-то, — отозвался Райкер.
Мы летели на север, мимо Дакто и пересечения границ Камбоджи, Лаоса и Вьетнама. Горы были самыми высокими из всех, что я видел. Облака тумана укрывали влажный, зеленый мир.
Мы были на своем месте в строю из десяти машин и шли по долинам, чтобы не попасть в облака. За темным пиком, вершина которого терялась в белизне, в долине, обнаружилась рыжая, недавно построенная взлетная полоса. За стеной из мешков с песком сбивались в кучу свежепостроенные хижины с жестяными крышами. Добро пожаловать домой, подумал я. Люди позади меня внимательно смотрели, как строй вышел из дымки в небе, чтобы сесть на рыжей земле.
Невысокие солдаты АРВ с винтовками на ремне принялись вытаскивать всех из вертолетов. Напуганная мать оглядывалась на двоих детей. Солдат схватил свинью и швырнул ее в кучу барахла, перехваченного веревками. В грохоте нашего вертолета свинья беззвучно визжала и извивалась, как живая колбаса. Один из детей плакал навзрыд. Его мама судорожно схватила его с пола кабины и усадила на колени. Ребенок вцепился ей в кофту, а она, пригибаясь от вихря, поднятого винтом, направилась к своим вещам.
Я смотрел на нее, пока мы взлетали. Мы набирали высоту и она становилась все меньше. Вскоре она превратилась в обычное воспоминание — растерянная, напуганная, оторванная от дома, где жили ее предки. В этот момент я ненавидел коммунистов и мне было стыдно, что я американец. Но мне часто говорили, что я слишком уж чувствителен.
Мы перебрасывали беженцев весь следующий день. Предполагалось, что мы закончим прочесывание долины Иадранг и вернемся в зону «Гольф». Однако к сумеркам мы высаживали у новой деревни последнюю партию людей. Старик решил не лезть и вернуться утром.
Двадцать машин приземлились на травянистый гребень горы в сгущающихся сумерках. На этом гребне стоял временный лагерь АРВ. Для нас установили две большие палатки.
Мы с Райкером отнесли в палатку свои спальные мешки и, при свете армейских фонариков, надули матрасы.
На ужин были пайки; их ели рядом с вертолетами. Райкер и Реслер уселись на пол кабины и ели из банок, а я возился с консервным ножом, пытаясь открыть жестянку с цыплятиной. И в тот самый момент, когда я отгибал покореженную крышку, тишина взорвалась.
«Ввомп!» — и звон. Звенело у меня в ушах. Никто не озвучил очевидный факт: минометы. Банки залязгали о пол, тени бросились врассыпную. Я бросил свою банку и побежал к мелкой яме, которую приметил при заходе на посадку. Она была всего футах в двадцати. «Ввум!» Я увидел яркую вспышку, с которой мина разорвалась в сотне ярдов от меня. Упав на траву, остаток пути к яме, я проделал ползком. «Ввуммм!» В яме уже лежали два человека из экипажа машины, стоявшей перед нами. «Ввумм-ввумм!» Черт побери! Что делать-то? «Ввум!» Проклятье, было очень близко! Я вскочил и побежал обратно к вертолету. Вертолет всегда вытаскивал меня из неприятностей. «Ввуммм!» При вспышке я увидел свою тень на хвостовой балке и черную надпись «АРМИЯ США». Я бросился на землю и закатился под днище. Я задел плечом за сливной клапан и рассек кожу. Разума я лишился уже давно и просто полз к носу машины, подальше от топливного бака. «Ввум!» я добрался до передних стоек шасси и остановился.
— Черт возьми! — заорал я. — Ебаный в рот!
И тут до меня дошло, что «Хьюи» — просто тонкий слой алюминия с магнием, плюс плексиглас, плюс реактивное топливо, и если мина попадет, я вознесусь на небо в облаке дыма.
— Пошел прочь от машины, дебил вонючий! — прикрикнул я на себя. Я пополз по траве в фут высотой, вжимаясь в сырость носом. Через десять футов остановился. «Ввум!» Это было справа. Шлема нет. Оружия тоже. Я проклял свой идиотизм и проглотил всхлипы. Тишина! По моей щеке пополз жук. Я услышал приглушенное «ввумпф», а потом хлопок. В небе повисла осветительная ракета. «Ввумпф-хлоп», «ввумпф-хлоп». Тени от «Хьюи» дико плясали на траве. Ракета потускнела и погасла, скрывшись за склоном холма. В свете ракет обозначились ленивые полосы дыма, пересекавшие небо. Тишина. Они прекратили? Еще через десять минут лежания в траве, я услышал голоса:
— Все.
— Господи Иисусе! Ну и повезло же тебе! — и я встал. Плечо, которым я ударился о клапан, болело. Я поверил в Бога. Серьезно. Я дошел до своей машины, опустился на колени и обшарил траву в поисках уже открытой банки с цыпленком.
Туман был такой густой, что от палатки я едва различал «Хьюи». Дальние горы, которые мы видели вчера, исчезли. Реслер проснулся раньше меня и я увидел приветливый оранжевый огонек его печки рядом с нашей машиной. Я поежился. Ночь выдалась холодной и бессонной.
В ходе обстрела никого не задело. Никто не понимал, почему ВК, или АСВ, или кто там еще остановились на полдороге. Это явно случилось не из-за каких-то наших контратак. Скорее, у них просто кончились боеприпасы. Слава Богу, что ВК всего не хватает. Мы оказались натуральными мишенями на полигоне.
— Печка нужна? — сидя на корточках, Реслер улыбнулся. Он вытряхивал сахар из бумажного пакетика. Кофе пахнул, как сама жизнь.
— Ага, спасибо, — я перегнулся через край пола и вытащил ящик с пайками.
— Дай угадаю. Яичница с беконом.
— Ясное дело. Мы же завтракаем, нет?
— Думаю, ты единственный в роте, кто ест эту дрянь.
— А-а, значит мне больше достанется, — я достал из коробки консервную банку и пакетик с кофе. Потом, залив немного воды в реслеровскую банку из-под печенья, поставил ее на огонь. Когда пламя высушило капли воды снаружи, я открыл банку с яичницей. Внутри обнаружилась знакомая желто-зеленая масса с маленькими коричневыми кусочками бекона. Я начал есть ее прямо холодной. Реслер, глядя на меня, состроил гримасу отвращения.
Зачерпнув ложкой еще один кусок, я предложил:
— Не хочешь?
Он скривил лицо:
— Я блевотиной не питаюсь.
Этот разговор был рутинным — нашим ежеутренним ритуалом.
— В жизни такого густого тумана не видел.
— Знаю, — он глянул на часы. — Уже семь утра, а как будто не позже пяти.
Я кивнул. «Хьюи» перед нами был бледной тенью, а тот, который, как я знал, существовал где-то впереди и вовсе не было видно.
— Взлет по приборам?
— Похоже на то. Ты когда последний раз взлетал по приборам?
— В летной школе.
— Я тоже.
Из тумана возник Фаррис с дымящейся кружкой кофе:
— Только что говорил с летчиком из ВВС. Он говорит, вся наша долина в тумане, но у пиков ясно, — мы кивнули. — Подождем еще час, может, рассеется.
Он пошел дальше и исчез позади нас.
— Где ты был прошлой ночью? — спросил я.
— Вон там, — Реслер показал в сторону палатки.
— В палатке?
— Нет. Видишь канаву такую?
— О, да. Знаешь, если бы они не прекратили…
— Знаю. А ведь когда-нибудь не прекратят.
Часом позже Фаррис приказал нам забросить свое снаряжение по машинам. Он с Райкером планировал взлететь с другими вертолетами и посмотреть, как высоко доходит туман.
Когда я шел по склону следом за Реслером со своим летным мешком в руках, меня повело влево. Ничего необычного, если не считать, что я пытался идти прямо. Когда я наклонился вправо, чтобы подкорректировать курс, меня все продолжало тащить влево. Я не ощущал головокружения, мне просто стало как-то странно. На минутку я остановился и попробовал еще раз. Я вновь почувствовал, как меня ведет в сторону, но сумел проигнорировать этот эффект. Когда я добрался до машины, странное чувство пропало. Я покачал головой. Разваливаюсь, что ли?
Пока я пристегивался, Реслер настроил радио на канал, где должен был быть Фаррис. Мы слышали, как Фаррис вызывает машины своего звена. Он запросил нас — на связи ли мы.
— Вас понял, — ответил Гэри. Еще шесть вертолетов, ожидавших своей очереди вместе с нами, ответили то же самое.
— Нам торопиться некуда, — сообщил Фаррис по радио. — Мы направляемся обратно в Контум, возьмем солдат. Вы, ребята, можете повстречаться с нами в любой точке долины, по которой мы шли вчера. Вернемся примерно через час.
Мы все ответили, что поняли.
Пока Фаррис говорил, я что-то заметил боковым зрением. В десяти футах справа от нашей машины из травы торчала серая минометная мина. Я толкнул Гэри, он глянул, куда я указывал пальцем и кивнул. Его глаза расширились от удивления — «черт меня побери!».
— Все не так плохо, — продолжал Фаррис. — Туман заканчивается пятью-шестью сотнями футов выше. Только убедитесь, что при взлете вы уходите на запад. Учтите, с обеих сторон от вас горы.
— Вас понял, — ответил Гэри. — «Желтый-1», справа от нас из земли минометная мина торчит.
— Чего?
— С прошлой ночи рядом с нами из земли торчит минометная мина.
— Вас понял. Вызовите АРВ. Может, у них тут саперы найдутся.
Я закурил и уставился на мину. Она была почти в точности там, где я вчера залегал.
Гэри вызвал офицера связи, американца, прикомандированного к АРВ.
— Вас понял, мы этим займемся. Не пытайтесь трогать ее сами.
Мы оба захохотали.
— Как хорошо, что он сказал, — выговорил я. — А то я уже почти из вертолета вылез, чтобы ее обезвредить.
Люди на каждой из семи машин все больше набирались храбрости, наконец экипаж одной из них принял решение взлетать и мы услышали, как ее лопасти бьют туман. Мы с Гэри решили, что если мина не взорвалась сразу, то, наверное и не взорвется, а потому торопиться некуда. Никто из нас не был уверен в себе насчет взлета по приборам. Если время есть, почему бы не подождать, пока туман рассеется? Ушел последний вертолет. С него радировали, что граница тумана все та же, в пяти-шести сотнях футов.
— Рассеиваться, похоже, не собирается.
— Похоже, нет, — ответил я.
— Двинем?
— Ага, — и я посмотрел на мину. — Съебываем.
Пока Гэри запускал двигатель, я все разглядывал мину. Не подействует ли на нее тряска от винта? Похоже, если подействует, мы об этом уже не узнаем.
— Первоклассные специалисты-саперы АРВ…
— Ты их видишь?
— Нет.
— Ну, точно, первоклассные.
Для взлета Гэри выставил авиагоризонт заниженным.
— Ладно, Боб. Дважды проверяй, что я делаю.
— Давай.
— Все на борту?
— Подтверждаю, — ответил борттехник. — Сэр, может, еще немного подождать?
— Расслабься, сержант. У нас все под контролем.
— Вас понял, — сказал он без особой уверенности. Гэри глянул на меня и улыбнулся. Я кивнул.
Когда он добавил мощности, я бросил взгляд на мину. Вихрь трепал вокруг нее траву. Она вот сейчас сдвинулась? Вертолет поднялся с земли. И мина, и все остальное исчезли.
Ощущения движения не было. Авиагоризонт показывал именно то, что надо и мы набирали скорость. Гэри позволил машине разогнаться до 40 узлов и удерживал это значение. Крен и разворот прошли отлично. «Стрелка, шарик, скорость» — так нас учили в летной школе. В этом порядке я проверял приборы. Гэри пилотировал очень точно. Вертолет гудел, приборы говорили, что мы движемся, но все чувства подсказывали, что мы приземлились в какое-то странное ничто.
— Пока что «пять с плюсом», — сказал я, употребив инструкторское выражение. — Не проеби.
— Не боись, — ответил Гэри.
Белизна стала ярче. Она засияла. Но все еще ничего не было видно. Безо всяких ориентиров вы могли поклясться, что ослепли. К ярко-белому добавился голубоватый оттенок и справа мы увидели темно-зеленый пик.
— Есть! — я был в восторге.
— Прекрасный полет, сэр! — борттехник, как говорится, уверовал.
Я глянул назад. Туманное море скрыло долину с полуночными минометами. Вершины гор выступали на поверхности, как яркие острова. Я вздрогнул от облегчения и улыбнулся сам себе. Ночь выдалась тяжелой, но теперь передо мной сияло небо.