Конец 2000 годов, Москва

Конец 2000 годов, Москва

Удобнее всего ездить на работу оказалось на монорельсовой дороге – вагончики на эстакаде останавливались буквально в нескольких сотнях метрах от квартиры, которую я снял на улице Сергея Эйзенштейна, даже станция называлась также. То обстоятельство, что в родном городе мне пришлось снимать чужую квартиру, выглядело, конечно, по сути своей, абсурдно, но вариантов не было – поступивший на режиссерский факультет ВГИКа Андрей уже после первого семестра жить в студенческом общежитии категорически отказался. Двухкомнатная квартира, которую удалось мне найти, находилась рядом с киностудией Горького, то есть всего через несколько домов от самого института, и это было главным ее преимуществом. Плата оказалась средней для столицы, зато мне удалось договориться о том, что с меня не стали требовать общепринятый залог в сумме еще одной месячной квартплаты – в обмен на мою книжку с посвящением. Таким образом, один книжный томик с моим изображением на обложке оказался по денежному эквиваленту равен трети гонорара, полученного автором за весь тираж. Однако зачесть дополнительно автограф за сумму годовой оплаты аренды, хозяйка по непонятным причинам не захотела, и потому мне опять пришлось перебираться в Москву, чтобы зарабатывать на оплату жилья для Андрея.

Вагончик монорельсовой дороги, почти всегда полупустой, довозил меня часам к 11-и утра до самого Телецентра. Совсем недавно преобразованная московскими властями из туристического аттракциона в реально работающую систему монорельсовая дорога, сооруженная тут в свое время по очередной глупости столичной мэрии, мне оказалась очень кстати. Единственно, что злило, это, как и в метро, глухо запертые две из трех стеклянных дверей на выходе, в которые каждый раз с размаху бился приехавший на работу телевизионный народ. Мне это быстро надоело, и я зашел однажды к дежурной по станции «Телецентр». То ли моя ссылка на бессмертную фразу классиков, написанную еще в тридцатых годах о том, как любят в Москве запирать двери, то ли обещание, что через полчаса сюда приедут пять съемочных групп из соседнего «Останкино», чтобы запечатлеть допускаемое безобразие, произвели на нее такое впечатление, что станция с этого же вечера стала, возможно, единственным метровокзалом в городе, где заработали все предусмотренные конструкцией входные двери. Как на входе, так и на выходе. Удовлетворившись этой маленькой моральной победой, я получил возможность ежедневно с гордостью поглядывать на теперь свободно проходящих к Телецентру коллег, даже не подозревающих кому они обязаны таким счастьем. Продолжалось это удовольствие аж недели четыре.

Кубик останкинского телецентра с невидимым с улицы внутренним крышей-двориком вызывал во мне теплые чувства. Наверное, еще со времен функционирования знаменитой Шаболовки, от которой сюда по несколько раз в день ходил служебный автобус. Каждая поездка из обшарпанных помещений старого телецентра сюда вызывала легкую зависть к тем, кто уже успел здесь обосноваться. В молодости я успел тут поработать ассистентом кинорежиссера в творческом Объединении «Экран» на шестом этаже, снимавшем игровые и документальные ленты, потом приходил туда как автор. Служил редактором – уже на другом этаже – в Главной редакции литературно-драматических программ, которую в то время возглавлял внебрачный сын Сталина Константин Степанович Кузаков. Кстати, в отделе, которым руководил внук знаменитого детского писателя Корнея Чуковского Дмитрий и на месте ушедшей в декрет дочери популярного в то время литературоведа Ираклия Андронникова. Попадал под знаменитую компанию, когда после назначения председателем Гостелерадио Сергея Лапина в один печальный день из всех баров телекомплекса исчезло спиртное, а на входе появились люди, отбиравшие служебные удостоверения у каждого опоздавшего хоть на минуту после девяти, что грозило затем кучей всяческих неприятностей. «Я не мамин, я не папин, мой патрон – товарищ Лапин, у него теперь служу, ровно в девять прихожу…», – пели мы тогда грустносмешную песенку.

В огромных пространствах телецентра всегда существовали места, куда нельзя было заглянуть просто так. Я говорю не о спецпомещениях и эфирных студия – тут, в общем, все вполне объяснимо…

В советское время, например, на десятом этаже, в коридоре, покрытом смягчающим шаги темно-серым напольным покрытием, всегда царила строгая начальственная тишина. Здесь располагался один из кабинетов председателя Гостелерадио и его замов, и не рекомендовалось болтаться на этаже без дела, тем более заглядывать в дверь без вывески, где, как знали посвященные, находился спецбуфет для руководства. Но все это происходило на уровне «внутренней самоцензуры», без каких либо зримых ограничений.

Возвращаясь на ТВ сегодня, был я уверен, что все эти сословные штучки давно позади… Новая контрольно-пропускная система, устроенная теперь в телецентре, при которой перед дежурным милиционером на мониторе высвечивается даже физиономия подлинного обладателя пропуска, а разовые гости могут попасть внутрь исключительно в сопровождении пригласившего их, казалось бы, в известной степени гарантирует состав публики внутри. Возможно… Но не изменения в самосознании нового основного владельца ТТЦ – Первого канала. Оказалось, что управляющие им люди боятся чего-то куда больше, чем партийные начальники прошлого.

Теперь, выйдя из лифтов на десятом этаже, (а покрытие-то за годы поистерлось.) оказываешься в холле, окаймленном двумя гнутыми барьерчиками наподобие рецепшен в отеле средней руки, за каждым из которых помещается чудик в аккуратном темном костюме с галстуком и убойным весом за сто двадцать кило. Нельзя больше пройти налево или направо по коридорам, где расположены разные отделы Канала, не говоря уже том, чтобы подойти к приемным начальства – причем не самого главного, просто из ближнего круга Самого Кости. Есть только два пути – обратно в лифт или через холл вниз по лестнице. А вот спецбуфет без вывески, с выскакивающими оттуда в туалет официантами, остался. Правда, вместо милых девушек прежних времен в отглаженных блузках, большинство их – вкусы меняются? – мальчики при бабочках, ну, как в Кремле… Народ и партия едины.

Зато достраивали первую в мире православную церковь на телевидении, слегка потеснив бар на первом этаже. Стройку освятил малоадекватный Иван Охлобыстин, с сентября 2009 года храм начал функционировать, и теперь, как на полном серьезе сообщал телеканал «Столица», «представители столь ответственной профессии могут ощутить благодать не выходя с работы…»

Простой теленарод и посетители, кроме тех, кто тут работает, на десятый, как почти не ездили, так почти и не ездят. А посетителям телецентра вообще куда как интереснее посидеть в буфете перед плазменным теликом где-нибудь на втором этаже, где расположены гримерки и студии. на кого только за день не насмотришься…

Вон царственно перемещается в пространстве патриарх Кобзон, вероятно, имеющий основания и тут не расставаться с личным телохранителем; стремительно несется куда – то, наталкиваясь на идущих навстречу, с совершенно отрешенным выражением лица Андрей Малахов; шествуют, распугивая местных уборщиц из Средней Азии неземными ароматами, узнаваемые музыкальные дивы со шлейфами свит; раскланивается по сторонам вежливый Новожженов, опять забывший отряхнуть плечи и лацканы пиджака перед зеркалом; выходят расслабиться после эфира популярные телеведущие НТВ в «раздвоенном» образе – строгий верх, свободный низ – джинсы с кроссовками (в кадр-то не попадут…), торопливо курят на лестничной площадке (а больше нигде теперь и нельзя) Жиндарев с Берманом, споря о кандидатуре следующего гостя…

Руководство телекомпании «Останкино» находилось на девятом этаже. Когда лет десять назад прекратил свое существование «Первый канал «Останкино», известный бренд остался как бы бесхозным. Быстро оценив ситуацию, продюсер Алексей Пиманов подал заявку на регистрацию торгового знака, и это было сильным ходом. Накопленный брендом если не авторитет, то узнаваемость автоматически стала в сознании зрителей принадлежностью новой телекомпании. Кстати, во многом по справедливости – именно компания возрождала такие передачи, как «Человек и закон» или «Здоровье».

Сегодня ЗАО «Останкино» – одна из крупнейших производящих телевизионных компаний России, и на красивых табличках перед маленькой приемной красуются две фамилии – «Генеральный директор А. В. Пиманов» и «Председатель Совета директоров С. К. Медведев». Основным покупателем программ является Первый, но кроме того, телепродукция регулярно демонстрируется и на ряде других федеральных каналов. Если не полениться и задрать голову при входе в телецентр, то на козырьке главного подъезда среди других легко разглядеть флаг компании с логотипом в виде четырех скрещенных колечек. Я хоть и получил такие же на свою визитку, окрашенную в бордовые цвета компании, но текучка так и не позволила мне докопаться до истоков его происхождения. Виноват.

В небольшой приемной с маленьким телевизором на консоли под потолком и цветными фото учредителей на стенах правили поочередно две секретарши бальзаковского возраста – светлая и темная, приходящиеся какими-то родственницами каждому из наших руководителей. Кто из дам, кем именно и кому приходится, я за время своей работы тоже не выяснил. В любом случае, степень родства была, очевидно, вполне достаточной для ощущения собственной значимости, а разница между ними заключалась в том, что если та, что посветлее, не стеснялась выполнять обещания проинформировать о появлении на работе шефа, то для другой, темной, это было явно ниже ее достоинства. Поскольку в компании царили демократические нравы, то к каждой было позволительно обращаться просто по имени – Юлия и Наталия.

Но главное было в том, что обе они были адекватны, как и сами руководители.

Леша Пиманов, загруженный по горло, по-видимому, успевал за день переделать множество дел, потому что застать его в компании было малореально. Не оставляя сделавший в свое время компании имя регулярный «Человек и закон», он последнее время занялся созданием игровых сериалов, в которых, реализуя свою детскую мечту, выступал в качестве режиссера-постановщика. Его, кстати, бесило, что с его правом на это далеко не все были готовы согласиться – особенно телекритикесса Петровская, именовавшая его в своих разгромных рецензиях «журналистом Пимановым». Сериалы и в самом деле были неважными, но так или иначе съемки занимали почти все его время; периодически откладывались даже любимые им летучки, время которых в его кабинете, кроме тяжелых напольных «курантов», отсчитывала и большая электронная «хлопушка».

Кстати, она показалась мне такой симпатичной и знаковой, что я, с большим трудом раздобыв такую, даже подарил ее Андрею на его день рождения.

Ко всему прочему, Алексей стал еще и членом Общественной палаты – так что спал он, по его признанию, в лучшем случае, часа четыре в сутки.

Однако при всем этом Пиманов ухитрялся держать «руку на пульсе» и при первой возможности все-таки поручал к своему появлению собрать всех руководителей подразделений и программ у себя в кабинете.

Тогда за небольшим столом и у стен рассаживались руководители направлений, шеф-редакторы, режиссеры. Приходил занимающийся военной тематикой Саша Ильин, отставной подполковник, эмоциональная, всегда натянутая, как струна, Наташа Метлина, совсем недавно в очередной раз ставшая мамой и в то время ведущая «Спецрасследования», мой приятель Женя Латий, отвечающий за криминал и спецпроекты, Александр Галкин – телевизионный зубр, бывший главный редактор одного из телеканалов, на котором висели наиболее ответственные темы, связанные с биографией выдающихся личностей. Если в редких случаях летучки удостаивала посещением Елена Малышева, чей большой портрет из рекламы программы «Здоровье», как по заказу, красовался на стенде при подъезде к телецентру, то вместо разбора текущей производственной ситуации часто много времени уходило на монолог этой довольно высокомерной дамы, которую даже Леше не всегда удавалось остановить. Ссылаясь на итоги очередной своей поездки в Штаты или приватную беседу в своем доме с кем-то из руководителей правительства, Елена безапелляционно объясняла, как именно следует освещать актуальное громкое событие.

Так или иначе все разговоры часто сводились к призывам попытаться найти, кроме свежих тем, приемлемых для Первого канала, и новые форматы, приближающие надоевшие всем телепередачи к настоящему документальному телевизионному кинематографу. «Ну, нет, вроде, у нас в компании дипломированного сценариста со вгиковским образованием, с кем я должна советоваться?..» – на первой при мне летучке в сердцах бросила Наташа Метлина в ответ на упреки в невнятности киноязыка последней своей работы.

– Уже есть… – сказал Медведев.

Именно Сергей курировал в компании направление, формально считавшееся документальным кино. Но даже, когда речь шла о его собственных многочисленных работах, эти кинорассказы часто выглядели лишь разбавленным хроникой набором его стэндапов (синхронов), снятых в местах, где происходило действие. Это вовсе не делало его работы хуже других на отечественном ТВ – совсем напротив, он обладал громадным журналистским опытом и убедительностью опытного телеведущего, получившего первые телеуроки еще в программе «Время». Просто документальные ленты совладельца «Останкино», бывшего пресс-секретаря Президента России, к настоящему документальному кинематографу имели, на мой взгляд, несколько опосредованное отношение. Это была достаточно надоевшая открытая телепублицистика, прямолинейность которой лишь немного смягчалась актерским дарованием самого человека в кадре.

Собственно, осознание Алексеем и Сергеем факта необходимости перемен и послужило причиной моего появления в компании. Приглашенный на должность главного редактора, я должен был, по их замыслу, резко поднять уровень сценарной работы, добившись от выпускаемой компанией для «Первого канала» продукции хотя бы некоторого соответствия законам документального телекино.

Впрочем, Алексей уже в первые дни популярно объяснил, что это никоим образом не касается работающей в компании его жены Валентины, дочери и двух сыновей – с ними он имеет возможность «дома разобраться».

Кстати, вскоре неожиданно оказалось, что один из его сыновей оказался моим студентом на четвертом курсе режиссерского факультета Гуманитарного института телевидения и радиовещания им. М. Литовчина, куда меня, кроме Высшей школы телевидения, позвали преподавать. Так что, в какой – то степени, «разбираться» с пимановским наследником получил возможность и я.

Признавая такую постановку дела совладельцем компании вполне правомерной, я должен был сосредоточиться на остающейся немалой части производства.

Получив наконец свой небольшой кабинет на третьем этаже, на котором находилось еще много комнат, арендуемых компанией, я попытался включиться в процесс. Прежде всего, освоить цепочку прохождения темы от момента замысла до утверждения покупателем – «Первым каналом» и включением фильма в эфирную сетку. Встретился с теми, кто курировал Компанию от лица Первого – вначале это был преклонных лет дядя по фамилии Никифоров, явно из отставников соответствующих органов, пришедший на ТВ с унаследованным чувством опасности. Таковой для него являлась единственная вещь – неудовлетворенность Кости.

Место Никифорова на госканале было настоящей синекурой, и он не хотел рисковать даже в мелочах – куда проще было просто отфутболить любую более или менее интересную – а значит, и в чем-то острую тему, чем потом отстаивать ее там, наверху. Зачем снимать кино о сомнительной советско – финской войне, когда можно рассказать о юбилее бывшего госдеятеля. Но когда его с большим трудом перевели на почетную, но уже куда менее ответственную должность советника, а в его кабинет в АСК 1 переехал, казалось бы, куда более профессиональный человек Алексей Пищулин, сам пишущий и даже имеющий телепремии, не изменилось практически ничего. Система брала свое. Все замечательные рассуждения, которых я наслушался о необходимости перемен, о том, что Канал ждет «настоящее документальное кино», на практике, как постепенно выяснялось, стоили немногого. Самая главная проблема заключалась в том, что никто не хотел брать на себя ответственность за окончательное решение – на все надо было ждать реакции одного человека, первого зама Эрнста Олега Вольнова.

Поражал и феноменально низкий уровень квалификации рядовых редакторов общественно-политического вещания Канала, занимавших эти высокооплачиваемые места явно не по праву. Однажды мне принесли заключение, подписанное какой-то редакторшей общественно-политической дирекции Первого, где та на полном серьезе предъявляла претензию одному из наших режиссеров, в фильме которого она не смогла отличить «реконструированные» эпизоды от документальных. Другими словами, известный прием «оживления» эпизодов, которые в принципе не могли быть запечатленными хроникой, (то, что, к примеру, замечательно сделал в ленте «Брест» Пивоваров на НТВ) был проведен столь стилистически точно, что не выделялся среди хроникально-документального ряда – и этот высокий профессионализм режиссера ставился ему же в вину! Глупость автора заключения была настолько очевидной, что мы с Медведевым долго потом смеялись над уровнем тех, кто решает на Канале судьбу работ Компании.

Надо сказать, что мне в принципе импонировал стиль работы, существующий в «Останкино». Никому не приходило в голову устанавливать время появления в телецентре или ухода – делалось бы дело, и это было главным. Все, включая Алексея и Сергея, были легко доступны по прямому мобильному номеру, независимо от того, где находились. Самоконтроль взрослых ответственных людей приносил больше пользы, чем неумное администрирование. Иногда Алексею время не позволяло добраться до телецентра, и тогда летучки назначались прямо в кафе где-нибудь в центре города.

Мы с Женей Латием, несмотря на загруженность каждого, все же ухитрялись, как правило, найти минут двадцать на чаепитие с баранками у него в кабинете на втором этаже. Иногда даже удавалось вместе пообедать – и тут я несколько изменил приоритеты своего друга. Если до моего прихода он годами ходил в дальнее крыло, к самой Концертной студии в кафе сети «Му-му», то я открыл для него кафешку в другом корпусе – АСК 1, где было на порядок дешевле и лучше. Кроме того, там, у входа, стоял единственный на телецентре специальный автомат по продаже красной икры, где мы время от времени прихватывали по холодной баночке вкусной икры без консервантов. Единственно, что при этом напрягало, так это то обстоятельство, что приходилось по пути на обед либо переходить улицу Королева, всегда заполненную транспортом, либо спускаться вниз и топать с полкилометра по подземному туннелю, соединяющему два корпуса.

Мне нравилось работать с Медведевым. Наверное, Борис Николаевич знал, кому поручал представлять себя перед миром. Тесноватый, но стильный кабинет Сергея был уставлен разными симпатичными призами и памятными ему вещицами. Сидя тут на совещаниях последние месяцы, я часто разглядывал висящее на стене совместное фото Сергея с улыбающейся Наиной Иосифовной времен его работы в Кремле – по снимку чувствовалось, что она явно испытывала дружеское расположение к пресс-секретарю мужа. Меня многое привлекало в этом человеке – его способность идти на риск, закрывая глаза на возможные последствия, умение, восприняв слова собеседника, пересмотреть свое даже уже объявленное решение. Наши мнения почти по любому профессиональному вопросу совпадали, как и общая оценка того или иного события. Если, с моей точки зрения, Леша Пиманов был твердым приверженцем существующих на текущий момент политических установок (недаром сейчас он уже сенатор, член Совета Федерации (!)) – во всяком случае, до тех пор, пока это не препятствовало его экономическим интересам, то Сергей, напротив, как мне казалось, сохранил внутренний либеральный дух ельцинских времен.

Сроки поджимали, а фильм цикла «Тайны века», эфир которого, как это всегда принято у нас, изначально был точно приурочен к юбилейной дате, не складывался. Автор сценария прямо заявил шеф-редактору Саше Галкину, что если Компания попытается драматизировать скучноватое повествование, рассказывая о первой семье героя ленты, проявленной им в войну трусоватости, еврейских корнях Юрия Владимировича, то он вынужден будет снять свою фамилию с титров – у него есть обязательства перед согласившейся на съемки женой и другими членами семьи, которым он обещал что все эти вещи упомянуты в картине не будут. Мы собрались у Медведева.

– Сценарий все равно плохой… Надо придумывать, как спасать фильм.

– Может быть, мы попробуем весь рассказ о судьбе Андропова перекроить, выстроив его через венгерские события?.. Впечатление от того, что творилось на его глазах в Будапеште, ведь на самом деле станет для него потом определяющим. – предложил я. – Надо периодически возвращаться к тому времени по ходу рассказа, раза три минимум. хроники достаточно…

– Согласен… правильно… – Сергей кивнул. – Возьми на себя на это.

– Уже. – кивнул я.

– Хорошо. Будем делать так, как все было на самом деле. – решил Сергей.

– Ну ладно – семья может обидеться, а если «наши соседи» в последний момент рогом упрутся… будут на Канал звонить?.. – засомневался я.

– Не думаю. в любом случае – это их проблемы. – сказал Сергей. – Давайте быстренько подготовим стэндапы и… – он повернулся к Галкину, – заказывай командировку в Рыбинск и Ярославль. В воскресенье и поедем на машине.

Через пару часов с набросками его комментария мы вернулись к Сергею в кабинет и еще минут сорок Медведев, по ходу советуясь, правил, как всегда, текст под себя.

В субботу уже был назначен монтаж под озвучение, и я приехал в выходной в полупустой телецентр, чтобы помочь режиссеру. Фуад Шабанов был моложе меня, и я в буквальном смысле ощущал себя человеком из прошлого века, когда по ходу дела легко подсказывал ему фамилии и должности появляющихся в хронике руководителей советского времени.

– Слушай, как ты их всех помнишь?.. – удивлялся он.

За два дня фильм был перемонтирован, найдено место каждому из новых стэндапов, привезенных Сергеем из поездки на родину Андропова. Получилось, что в известной степени в фильме теперь можно было проследить процесс политического и человеческого развития этой очень непростой личности.

Мне нравился закадровый комментарий последнего эпизода ленты, точнее, написанные нами последние слова, придававшие, как мне казалось, некую неоднозначность всему кинорассказу. Но я не был уверен, что Сергей захочет произнести текст именно так. Однако он полностью согласился со мною.

И сегодня в финале фильма на документальных кадрах того дня звучит его голос: «…В день похорон Андропова был сильный мороз. Оператор включил микрофоны на трибуне Мавзолея раньше времени. И было слышно, как Черненко, обращаясь к Тихонову, скажет: «Холодно, шапки снимать будем?» Сподвижники решили шапки не снимать…».

Полнометражный фильм «Ю. Андропов. Пятнадцать месяцев надежды» вышел в эфир Первого канала в день 95-летия Генерального секретаря. Его посмотрели десятки миллионов зрителей, и он вызвал в стране множество разнообразных рецензий и откликов. Потом Сергей сказал, что ему звонили и из ФСБ – картина там понравилась.

«Московское дело» – новый цикл, задуманный Пимановым, должен был состоять из фильмов, в которых рассказывалось о наиболее громких судебных процессах в Мосгорсуде предшествующих лет. Председатель суда, небезызвестная Ольга Егорова, дав Алексею формальное согласие на совместную работу над циклом, тем не менее обязала судей, рассказывая о прошлом, оставаться «застегнутыми на все пуговицы». Разрешались съемки интервью в архиве и зале судебного заседания, но нельзя при этом было говорить о личности самого судьи, его эмоциональных переживаниях, сопутствующих процессу, о котором шла речь, снимать его самого или кого-то из его семьи в неформальной обстановке – дома или на улице.

Таня Косовцева, немолодая девушка без профессии, но с телевизионным опытом, назначенная продюсером на цикл, таскала мне один за другим сценарии, написанные, очевидно, частично ею самой, частично ее знакомыми, и состряпанные по канонам старых телепередач. В традициях шестидесятых годов – времени становления ТВ – тексты были разбиты на две колонки – слева шел дословно переписанный бесконечный синхрон, справа – два-три слова, обозначающие место действия. При этом эпизоды просто перечислялись, и их последовательность запросто могла быть изменена без особого ущерба для содержания. Главным при этом становился текст, а вовсе не картинка. Короче говоря, такой подход к самому по себе интересному материалу не имел ничего общего с телевидением, документальным кинематографом. Но любые мои попытки объяснить это Тане или присылаемым ею авторам, заканчивались ничем. Меня не слышали.

– Слушай. ну кому нужен этот сценарий… – нервно докуривая очередную сигарету, втолковывала мне сидя в моем кабинете Татьяна. – Он для бухгалтерии только… Мы же рассказываем о документальных событиях. Эти твои драматургические усложнения – они простому зрителю – на фиг… Ему нужно, чтоб стреляли. бегали. а ты хочешь, чтобы каждый герой был неоднозначен… Да не поймут они…

– Ты же, однако, понимаешь… Почему надо изначально зрительский уровень считать ниже нашего?..

– Да потому, что оно так и есть… – Татьяна со злостью вдавливала сигарету в коробочку, служившую пепельницей. – Для кого, по-твоему, ящик работает? Так сложилось…

– Так может, это потому, что все мы так сознательно этого добивались столько лет, не думаешь? С такой публикой, конечно, проще. А потом удивляемся рейтингам «Аншлага»… Давай попробуем не держать миллионы априори за идиотов. У меня вот вчера час Наташа Метлина просидела – человек, казалось бы, уже сверхопытный, известный – приходила советоваться. Мы придумали, как ее спецрасследование о дальнобойщиках переделать – опять-таки, через судьбу одного из шоферов.

– В общем, – она поднялась, – не подпишешь? Имей в виду, у меня все сроки срываются.

– Не подпишу. Ну хочешь, я сам вот это добро перелопачу, если автор твой не способен понять, чего я от него хочу?.. Просто как пример…

– У меня с понедельника съемки.

– Ну, положим, ты знала, что не имеешь права начинать работу, не утвердив у меня сценарий… А за выходные я сделаю. и сброшу тебе на почту.

Косовцова недоверчиво пожала плечами и побежала в очередной раз интриговать против меня по кабинетам. А я за субботу действительно переписал весь сценарий, придумав для героя – отставного военного судьи – некое «альтер эго» – его самого в молодости, что позволяло рассказать о многих сомнениях, одолевавших героя во время того громкого процесса, о которых он никогда не решился бы сказать от собственного имени.

Татьяна, получив сценарий, немедленно перекинула его Пиманову со своим комментарием и потом очень удивлялась, что тому он понравился. Правда, работать начала все равно без оглядки на него.

…В самом начале июня секретарша обзвонила всех, приглашая к концу рабочего дня в кабинет Медведева на «рюмку чая» по случаю дня его рождения.

На столах у окна стояло несколько бутылок марочного виски, дорогого коньяка, белое и красное вино. Блюда с богатой мясной и рыбной нарезкой и фрукты дополняли интерьер. В небольшой кабинет набилось множество поздравляющих, все не помещались, и дверь в приемную не закрывалась. Люди приходили, поздравив юбиляра, поднимали тосты. То и дело у Сергея звонила его «Nokia», и он, не выпуская из руки рюмку, благодарил за пожелания. Минут через двадцать после начала празднования зашел средних лет мужчина в костюме в полоску при галстуке и тонких очках. Тот факт, что гость пришел без подарка, очевидно, свидетельствовал о его принадлежности к высокому руководству, давно убедившему себя, что сам по себе факт визита уже есть награда для празднующего. Олег Вольнов полуобнял Сергея, поздравляя.

Праздник был уже в разгаре, все уже немного выпили, и настроение было достаточно раскованным. Мы с Женькой, потягивая виски, что-то обсуждали из ближайших планов.

– Слушай… – я долил в оба стакана, – пойду-ка я с Олегом Викторовичем пообщаюсь…

– Не советую. – Женька удержал меня за рукав. – Он не станет разговаривать. не тот человек…

Я только хмыкнул и начал протискиваться к первому заму Эрнста.

– Простите, можно вас на секунду отвлечь?.. Моя фамилия Анненский, я главный редактор у Сергея… – Вольнов повернулся ко мне.

– Мы тут в Компании темплан формируем. очень бы хотелось понять сегодняшние приоритеты Канала, чтобы работать наверняка… выслушать ваши пожелания. Быть может, вы могли бы назначить время… несколько минут… я бы поднялся к вам поговорить.

– Нет. – Вольнов холодно покачал головой. – У нас так не делается… – он выговаривал слова очень четко и при этом смотрел прямо в глаза. – Есть субординация, кураторы от Канала – пожалуйста, все вопросы – с ними. Можете, конечно, записаться у моего секретаря. но вряд ли. есть порядок…

Выпитый виски бросился в голову, но я сдержался. – Говнюк, – подумал я. Всю жизнь я без особых хлопот мог встретиться с нужным мне человеком любого ранга – от союзного министра до иностранного президента, а тут мой ровесник будет передо мною выеживается… и кто – подумаешь, зам директора одного из каналов, вроде бы, коллега. И ведь ничего личного – хотел для дела. Ну, говнюк…

– Простите… – сказал я. – Рад был познакомиться.

– Пожалуйста. – сказал он и отвернулся.

– Ну, убедился?.. – не преминул подколоть меня Женька, когда я вернулся обратно. – Мы как-то с ним в командировке вместе были. железный человек. он даже, выпив, не забывает, как шел к своей должности.

– Говорили, кофе начальству долго таскал?.. – улыбнулся я.

– Заметь… это ты сказал… – засмеялся Латий, поднимая бокал.

Мне запомнился тогда этот разговор.

Наслушавшись искренних пожеланий собственного начальства «углубить и улучшить», подкрепленных к тому же аналогичными заявлениями представителей Дирекции Первого канала, я на полном серьезе пытался добиться от шеф-редакторов по направлениям и приглашаемых ими авторов усвоения элементарных основ сценарного мастерства. Писал за них сам, начальству нравилось, но дальше этого дело не шло. Постепенно приходило осознание, что я будто бьюсь головой в закрытую дверь.

Людей, как всегда, заедала привычная телевизионная текучка. Постепенно становилось ясно, что все мои потуги – «дохлый номер», а профессиональные советы и помощь мало кому на практике нужны. Исключения были не в счет. Ощущать себя просто лишним препятствием на пути людей к кассе было не очень приятно. Большинство хотели продолжать работать так, как привыкли; их отношение к сценарию, который часто писался уже после съемок, как к маловажному документу для бухгалтерии, переломить удавалось редко. На меня обижались. Начальство, поначалу безоговорочно поддерживающее новые требования, тоже понемногу исчерпало энтузиазм – речь ведь шла о естественной необходимости в прежнем темпе продолжать делать деньги.

По-прежнему, единственным чье слово оказывалось решающим на пути очередной работы к эфиру, оставался первый заместитель Эрнста Олег Вольнов. А его – это было очевидно – интересовало главным образом сохранение своей должности на госканале, предпосылкой потери которой на практике могло стать отнюдь не отсутствие художественных достоинств прошедшей в эфир работы, а лишь любой, даже самый незначительный, идеологический просчет. Вот его-то и старались не пропустить, дуя буквально «на воду». Все общественно-политическое вещание Первого оставалось выхолощенным настолько, что как-то, в конце 2010 года, вызвало даже специальный вопрос у президента страны, встречавшегося с руководителями госканалов. Мнение зрителей, правда, при этом учитывалось меньше всего. На той же встрече руководитель НТВ Кулистиков дословно заявил, что «Общественность – это пушечное мясо для наших ток-шоу».

Было и еще важное обстоятельство, осознанное, конечно, многими телевизионщиками, но обсуждаемое лишь в кулуарах. Как раз в это время начало расти число компаний, негласно аффилированных или, по крайне мере, приближенных к руководству Канала. Их продукция всегда принималась вне очереди и оплачивалась по высшим ставкам. У любого стороннего наблюдателя сомнения в таком положении дел отпадали быстро, стоило лишь столкнуться с ситуацией на практике. Все чаще предложенная уникальная тема для фильма Каналом с хода отвергалась, а спустя достаточно короткое время оказывалась в производстве в подобной лояльной телеконторе.

Впрочем, иногда это даже и не скрывалось, хотя и не афишировалось. Скажем, доля эфира на Первом продукции группы компаний «Красный квадрат» преобладает по сравнению с любым другим производителем. На оплату ее расходуются десятки миллионов. Долларов, конечно. «Это семейный бизнес, когда из левого кармана – «Первого канала», которым руководит Эрнст, деньги перекладывают в правый – «Красный квадрат» Синельщиковой», – возмущался недавно в газете «Ведомости» тележурналист Александр Политковский. Президент «Красного квадрата» Лариса Синельщикова – гражданская жена Эрнста.

Хотя я бы лично только за то, что Константин Львович трудно тащил на суд миллионов сериал «Школа», многое ему бы простил. Впрочем, легко и выгнал бы – например, за информационные программы или «Мультличности».

Кроме того, после добровольного самоустранения от текущих дел Алексея, к работам «Останкино», курируемым Сергеем, несмотря на вроде бы товарищеские взаимоотношения того с Олегом, похоже, отношение явно не улучшилось.

Самого Эрнста за все время работы в «Останкино» я видел один раз – как-то рано утром высокий, под потолок, в свитере грубой вязки с развивающимися волосами он быстро шел мне навстречу по второму этажу в направлении 17-ого подъезда. Поразило, что за ним, чуть поотстав, спешил телохранитель точно такого же роста и комплекции.

Так или иначе, за семь-восемь месяцев стало очевидным, что в непросто складывающейся для компании ситуации кризисного времени куда надежнее «клепать проверенную «нет-ленку» без претензий, а не пытаться заниматься творчеством. Получать регулярно зарплату хотелось сильнее, чем искренне гордиться собственной работой. Совместить же то и другое, похоже, становилось при работе на Первый канал все менее вероятным.

Работать становилось совсем неинтересно. Пара действительно классных редакторов, старых моих знакомых, все чаще задумывались об уходе… Колебался Женя Латий. Долго сдерживаясь, все же написал заявление об увольнении Саша Галкин.

Такая ситуация лишала смысла и мое дальнейшее пребывание в «Останкино», а приличная зарплата не могла, как справедливо рассудил Сергей, быть выплачиваемой мне просто так, в качестве подтверждения уважения ко мне, как к профи. Короче говоря, Сергей и я решили по взаимному согласию, что должность моя, как таковая, компании сейчас просто не нужна.

Не нужна она, очевидно, ей и до сих пор, поскольку мой небольшой кабинетик на третьем этаже Телецентра занят вовсе не преемником, а ребятами, клепающими очередной выпуск из числа «брендовых» телепередач, поддерживающих компанию на плаву.

Расставались мы дружески, я сказал, что больше служить нигде не собираюсь и возвращаюсь из родной Москвы в ставшую уже привычной за годы тамошней жизни Баварию. Сергей еще раз похвалил подаренные ему две мои книжки, пригласил непременно сотрудничать уже как автора, мы договорились созваниваться.

Через несколько дней, порадовав избавлением от своей опеки сына, перешедшего на очередной курс режиссерского факультета ВГИКа и, похоже, искренне огорчив своих студентов в Высшей школе телевидения и Институте телевидения им. Литовчина, где преподавал, я улетал из Москвы. Я был абсолютно уверен, что это было мое последнее место службы. Хватит… «Свободен, свободен, наконец-то, свободен…», – хотелось проорать любимые слова Мартина Лютера Кинга. Мне бы еще помнить, что написаны они на его могиле.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.