Глава 3 Венесуэльцы такие, какие они есть

Глава 3

Венесуэльцы такие, какие они есть

Пробираясь через уличную толпу, я не переставал удивляться тому, насколько Каракас пропитан музыкой. Все латиноамериканские шлягеры 1980-х годов, которые звучали в исполнении венесуэльца Хосе Луиса Родригеса — Пумы, аргентинца Леонардо Фавио, мексиканца Хуана Габриэля и других, по-прежнему популярны и несутся из распахнутых дверей магазинов, оглушают у уличных киосков. Но появились и новые голоса, и в уличном «хит-параде» лидировали колумбийские «соловьи» Хуанес и Шакира.

На лотках с компакт-дисками продавались записи песен, посвящённых Уго Чавесу. Не все они обладали высоким исполнительским уровнем, но, безусловно, отражали умонастроения простых людей, их восторженное отношение к президенту. Это — музыкальная летопись эпохи Чавеса, народный фольклор, живой комментарий к событиям Боливарианской революции, которая не сдаётся, несмотря на атаки со всех сторон. Помнится, я решил купить такой диск, прослушав его почти целиком у музкиоска.

Каково же было моё удивление, когда, придя в корпункт, я обнаружил, что продавец вручил мне совсем другой диск. Это были песни «против Чавеса». Продавец не мог ошибиться, он точно знал, что я хочу купить си-ди с песнями «за». После некоторых раздумий я понял, что он просто сжульничал. Песни «против» почти не продавались. Товар залёживался, пылился, портился на солнце. И тут появился сеньор иностранец, которому в принципе не всё ли равно, что слушать у себя за границей. Вот и всучил мне с дружеской улыбкой не тот компакт. Что ж, я окончательно понял, что вернулся в старую добрую Венесуэлу.

«Плохо это или хорошо, но свой «Чавес» живёт внутри каждого венесуэльца», «Чавес — это в принципе типичный венесуэлец, но в предельно сконцентрированном виде», «в Чавесе воплотилось самое хорошее и самое отрицательное, что есть в венесуэльском народе» — такого рода обобщения мне приходилось слышать от самих венесуэльцев.

Появление Чавеса как лидера-реформатора Венесуэлы было исторически оправданным и своевременным. У страны в годы Четвёртой республики был затяжной период «застоя», который возник в результате загнивания и возраставшего самодовольства власти, считавшей себя образцово-демократа — ческой.

Моя первая командировка в эту страну пришлась как раз на период «застоя». Страной правил Хайме Лусинчи, вернее — его личный секретарь и любовница Бланка Ибаньес, 40-летняя дама, решившая воспользоваться главным шансом своей жизни, чтобы обеспечить себе безбедное будущее. Она взяла в свои руки распределение государственных заказов, получала комиссионные «за содействие» в сделках предпринимателей и банкиров и не безвозмездно «ускоряла» продвижение военных по служебной лестнице.

В Четвёртой республике внешне все демократические ритуалы подчёркнуто соблюдались. Избирательные кампании проходили каждые четыре года, но очередным президентом непременно становился кандидат одной из двух ведущих партий — левоцентристской Acci?n Democr?tica (социал-демократы) или правоцентристской COPEI (социал-христиане). Конкурентов в этих партиях не опасались. Бюллетени, которые подавались за кандидатов «со стороны», учитывались не все, чтобы не создавать напрасных иллюзий у протестного электората. По согласованным квотам распределялись посты в государственном аппарате, очередной президент произносил тронную речь о назревшей необходимости бороться с безработицей, коррупцией, нищетой, неграмотностью и провалами в системе здравоохранения. Этим всё и ограничивалось. Правящая элита процветала и жировала, жёстко подавляя попытки модернизации политической системы и экономики страны.

Победоносное шествие по миру неолиберальной доктрины и политика приватизации государственной собственности были восприняты венесуэльской правящей элитой на ура. Президент Карлос Андрес Перес[9] (социал-демократ), победивший на выборах в декабре 1988 года под лозунгами проведения справедливой социальной политики и искоренения коррупции, в считаные дни совершил поворот на 180 градусов и, следуя рекомендациям МВФ, объявил о проведении «пакета реформ» неолиберального толка. Резко подскочила цена на бензин, выросли транспортные тарифы, вздорожали продовольственные товары. Инфляция побила все рекорды.

Венесуэльцы вспыльчивы и неудержимы, когда ущемляют их права, обманывают, превращают в лохов, тем более — «волевыми» решениями сверху. «Смена курса» и «шоковая терапия» вызвали в столице и провинции народные волнения, которые неолиберальное правительство безжалостно подавило. Тогда, в конце февраля 1989 года, силами правопорядка было убито не менее трех тысяч человек. Официально было признано не более трехсот погибших, все остальные жертвы были захоронены тайно. Репрессии подобного рода в Венесуэле никогда не проходили безнаказанно для правителей. Президент Перес расстрелом народа подписал смертный приговор Четвёртой республике и своему политическому будущему.

В тот кризисный период офицер Уго Чавес Фриас, который уже вёл конспиративную работу в рядах армии, окончательно понял, что стоит на правильном пути. Конец Четвёртой республики всё ближе. К власти должны прийти революционеры-патриоты, члены конспиративных групп в вооружённых силах и их сторонники из левых партий.

Далеко не все заговорщики в погонах считали допустимыми связи с «левомарксистскими элементами». Сказывалась многолетняя пропагандистская обработка военных из Латинской Америки инструкторами Пентагона. Их установки были категоричны: армия должна стать надёжным щитом от проникновения «экзотических идеологий», то есть марксизма, геваризма, маоизма и т. д. Поэтому в близком окружении Чавеса мало кто знал о его контактах с руководителями левых нелегальных организаций.

В постоянной оппозиции к боливарианскому «режиму» находится приблизительно 30–35 процентов электората. Эта цифра почти не меняется на протяжении последних лет. Иногда по каким-то отдельным вопросам число противников увеличивается. Или наоборот.

Особую активность в противостоянии Чавесу и его реформам проявляет самая состоятельная часть среднего класса. В буквальном смысле — им есть что терять и что отстаивать. Классовая смычка, защита привилегий, приобретённых в годы Четвёртой республики, принципиальное неприятие того, что надо чем-то «делиться» с социально обделёнными венесуэльцами, потребовавшими равноправного участия в руководстве страной, — всё это поддерживает «идеологию нетерпимости» правых радикалов, цементирует их оппозиционность и побуждает к экстремизму. В Венесуэле за такими закрепилось прозвище borregos escu?lidos, означающее в переводе что-то вроде «отбросов старого мира». У кубинцев эквивалент этому — «гусанос», у чилийцев — «мумии», у никарагуанцев — «контрас». Когда-то, ещё до начала массовых антиправительственных демонстраций 2002 года, Чавес назвал оппозицию escu?lida (тощая, хилая), намекая на её малочисленность. Тогда постучать по кастрюлям выходила пара сотен состоятельных домохозяек. Потом, когда античавистские митинги стали собирать тысячи и десятки тысяч людей, сами оппозиционеры стали так себя называть, как бы подчёркивая, что насмешка Чавеса устарела. И эмблему себе придумали — нечто среднее между акулой и осьминогом. Люди, надевающие рубашки с этим рисунком, во-первых, обладают своеобразным чувством юмора, а во-вторых, без обиняков заявляют: «Нам с этим режимом не по пути»…

Нет ничего удивительного, что средний класс, прежде всего его молодое поколение, является основным поставщиком кадров для формирования в стране и за её пределами экстремистских организаций по образцу чилийской «Патрии и Либертад». Они имеют другие, внешне невинные названия, маскируются иногда под «неправительственные организации» (НПО), но цель их одна и та же: «Чавеса вон!». В восприятии ультраправых президент является главной помехой на пути реставрации порядков Четвёртой республики, кажущихся им сейчас идиллическими, единственно приемлемыми. Поэтому лозунг escu?lidos неизменен: любой ценой убрать Чавеса! Если его сторонники будут настаивать на своих «правах», их надлежит загнать пулями туда, откуда они пришли, на склоны гор, в ранчос,[10] в пояса бедноты!

Политтехнологи из команды Чавеса предупреждали его о необходимости наведения мостов со средним классом, иначе деструктивные процессы будут постепенно подтачивать устои боливарианской власти. Президент понимает сложность ситуации. Он не раз протягивал руку традиционным оппонентам, предлагая сотрудничество на благо страны. В привилегированных районах крупных городов появились организационные ячейки движения «Средний класс вместе с Чавесом». Социальные миссии, которые инициируются Чавесом, содержат всё больше привлекательных для среднего класса компонентов: строительство льготного жилья, качественное улучшение системы здравоохранения, бесплатное высшее образование, разнообразные программы обучения молодёжи за рубежом с предоставлением государственных стипендий и т. д.

Казалось бы, надо соглашаться на диалог, пожать протянутую президентом руку, отказаться от силовых схем сопротивления, добиваться компромиссов в конституционных рамках. Но оппоненты упёрлись намертво: с «диктатором» — никаких переговоров! Возвращение всей полноты утраченной власти — вот их главная задача. Самые нетерпеливые представители среднего класса предпочли уехать, чтобы переждать «лихую годину» за рубежом. Их никто не тревожил и не беспокоил в Венесуэле, они могли спокойно жить и работать, однако «эмоциональное» несогласие с боливарианскими реформами побудило их эмигрировать — до наступления лучших времён, то есть свержения Чавеса. Нередко они называют себя «политическими беженцами», что не соответствует действительности. Это всего лишь каприз взрослых людей: Чавес порождает у них высокие децибелы внутреннего рефлекторного беспокойства, когда он рядом — комфортная жизнь невозможна!

Отказ оппозиции от диалога побуждает Чавеса формировать свой «боливарианский» средний класс в качестве нейтрализующего противовеса тем 4–5 миллионам, которые относят себя к «традиционному» среднему классу. Возможна ли подобная «социальная инженерия»? Вполне, если вспомнить об усилиях правительства Чавеса по повышению уровня жизни венесуэльцев из поясов бедноты, их обучению в системе среднего и высшего образования с достаточными стипендиями, трудоустройству на прежде недоступные привилегированные места, в том числе в управленческом аппарате.

Готовы ли сторонники Чавеса оказать сопротивление радикальной, способной на всё оппозиции? Будут ли они безоглядно «плыть в революцию дальше» вместе со своим президентом? До какого рубежа они будут поддерживать Чавеса, самозабвенно шагающего к расплывчатым очертаниям «Социализма XXI века» под ритм «Левого марша»? Приемлем ли вообще для венесуэльцев социализм как вдохновляющая доктрина, ради которой стоит идти на жертвы и, если потребуется, проливать кровь? Встречает ли понимание простого народа лозунг, который настойчиво внедряет Чавес: «Отечество, социализм или смерть»?

Демографический рост в Венесуэле в последние десятилетия был настолько стремительным,[11] что скудные социальные программы Четвёртой республики за ним не поспевали. Особенно быстро росло население бедняцких пригородов, где многодетные семьи являются правилом, а не исключением. Сам Чавес — из многодетной семьи, у него — шесть братьев, седьмой умер совсем маленьким. Средний возраст венесуэльцев — 25 лет. Количественно доминирующая «маргинальная» молодёжь всё напористее защищает свои экономические и политические права, и боливарианское правительство целенаправленно поддерживает её амбиции, особенно по приобретению более высокого социального статуса. По данным венесуэльской службы опросов Datanalisis, объективность которой не раз подтверждалась, более 80 процентов венесуэльцев идеальным считают уровень жизни, характерный для нынешнего среднего класса.

В чём он заключается в контексте венесуэльских реалий? Во-первых, это получение хорошо оплачиваемой работы, во-вторых, возможность приобретения достойного жилья, в-третьих, покупка одной-двух автомашин для обеспечения транспортной независимости членов семьи. К этим запросам относится также перспектива «передачи» статуса среднего класса следующему поколению, широкая гамма гарантированных социальных выплат, «домик для отдыха» на морском побережье, возможность ежегодных туристических поездок за рубеж и т. д. «Мы живем в богатой нефтяной стране, нефть принадлежит всем венесуэльцам, а потому и привилегии должны быть не для избранных, а для всех» — у венесуэльцев никогда не было разногласий по поводу справедливого распределения нефтяных доходов. Чавес не оспаривает оправданности таких требований. Соотечественник, который добился более высокого уровня жизни благодаря его курсу на поддержку «униженных и оскорблённых», будет защищать боливарианское правительство от любых покушений.

Впрочем, последовательность в своей социальной политике Чавес проявляет не всегда. Он заявил однажды, что «быть богатым — это плохо», и с ним не согласилась большая часть венесуэльцев. Для них аксиомой является другая формула: «Быть богатым — это хорошо». Тем не менее о росте покупательной способности венесуэльцев Чавес в своей телепрограмме «Алло, президент!» упоминает как о реальном достижении его правительства: «Деньги на достойную жизнь есть у всех».

По мере укрепления Боливарианской революции в стране начал нарастать бум потребительства. За автомашинами, в том числе и дорогими, выстраиваются очереди. Рестораны переполнены. Ювелирные магазины никогда не продавали столько украшений, сколько при Чавесе. Даже убеждённые чависты полюбили отдых в Соединённых Штатах: разве не замечательно отдохнуть на пляжах Флориды и Калифорнии, пофланировать по Бродвею, прикоснуться к «американскому образу жизни»?

В 1970–1990-е годы Майами было излюбленным местом отдыха состоятельных венесуэльцев. Роскошные пляжи, весёлая ночная жизнь, бесконечная череда модных магазинов. Богатые туристы из Венесуэлы были предпочтительными клиентами, их и прозвали соответственно — dame dos, то есть «продай мне пару». В XXI столетии маршрут на Майами остаётся самым оживлённым, несмотря на антиамериканскую риторику Чавеса. Примечательно то, что в салонах «боингов», стартующих в «логово империализма» каждые полчаса, состав пассажиров заметно демократизировался. Пожалуй, чавистов среди них не меньше, чем оппозиционеров. Первое время, когда феномен боливарианского туризма только набирал силу, противники Чавеса нередко вступали в рукопашные бои с его сторонниками на высоте девять тысяч метров над акваторией Карибского моря. Эти эксцессы вскоре заглохли. Венесуэльцу, каких бы убеждений он ни придерживался, не запретишь жить красиво и со вкусом. Поэтому в Майами сейчас всё чаще можно услышать dame tres, а то и — dame cuatro. Понятное дело, если вещь понравилась, надо купить её не только себе, но и любимым родственникам.

Иногда мне кажется, что большинство венесуэльцев уже получили от Чавеса всё, на что рассчитывали. Социализм с «венесуэльским лицом» существует de facto, и в такой модели он по большому счёту никого не пугает.

После знакомства с «империей» у многих чавистов снизилось критическое восприятие Соединённых Штатов, страны, которая, несомненно, является главной внешней угрозой для Боливарианской Венесуэлы. В еженедельнике «Кинто диа» («Quinto dfa», 29 июня 2007) в статье «Венесуэла продолжает быть проамериканской» появилась «политически» тревожная для боливарианского правительства цифра: 56 процентов венесуэльцев отзываются о США положительно.[12] Чавес назвал этот феномен «лакейской традицией», унаследованной от Четвёртой республики.

На эту укоренившуюся американизацию Венесуэлы как-то указал в беседе с Чавесом президент Бразилии Инасио Лула да Силва, шутливо заметив: «Мы — настоящие латиноамериканцы, наш национальный спорт — футбол, а не бейсбол». Лула попал не в бровь, а в глаз: внедрение бейсбола в венесуэльскую среду началось с прибытием в страну американских нефтяных компаний.

Американские стереотипы потребления и образа жизни, новейшие модели автомашин «made in USA», получение образования в университетах США, культурный «багаж» в параметрах досконального знания голливудской продукции — это и многое другое было так прочно привито среднему классу Венесуэлы, что для таких «перерожденцев» в патриотических кругах страны родилось презрительное обозначение — «пити-янки».

Перефразируя русскую пословицу, можно сказать: «Поскреби венесуэльца и почти наверняка обнаружишь в нём что-то от янки».

Возникает вопрос: почему за годы интенсивной критики Чавесом империи и american way of life не удалось изжить «лакейские традиции»? Неужели столетие неоколониальной зависимости от Соединённых Штатов привело к необратимой мутации национального характера венесуэльцев? Чавес призывает к бдительности, называет империю Главным Противником, предсказывает её неминуемую агрессию против Венесуэлы с целью завладения натуральными богатствами — углеводородами, месторождениями минерального сырья, резервами питьевой воды, биоресурсами. Почему нет адекватной реакции на предостережения Чавеса?

Ослабленное национальное чувство — это давний феномен венесуэльской жизни, который беспокоит Чавеса. Как противостоять Соединённым Штатам, если значительная часть венесуэльского общества — тот же средний класс — не культивирует в себе национальных идеалов, любви к истории Венесуэлы, её героям? Apatridas — денационализированные — называет их в своих речах Чавес. Люди без родины.

Чтобы в корне изменить ситуацию, в некоторых высших учебных заведениях был введён специальный курс — vene-zolanidad — «основ принадлежности к венесуэльской нации». Есть уже и первые выпускники. Помогут ли они?

Видный венесуэльский экономист Доминго Альберто Ранхель, некогда пытавшийся стать политическим «ментором» Чавеса (на эту роль претендовали многие), высмеял его утверждения о неминуемости агрессии США и призывы к подготовке всенародного сопротивления.[13] Ранхель считает, что агрессия «янки» давно состоялась и отразилась на повседневной жизни граждан страны: «После пробуждения обычное занятие каждого венесуэльца бритьё, и используются для этого станки «Жилетт» или «Шик». Других марок на рынке нет. Если вы хотите подстричь бороду, то делаете это ножницами американского изготовления. Усаживаясь за стол, чтобы позавтракать, вы поглощаете арепы из маисовой муки, импортированной из Соединённых Штатов. Если вы предпочитаете пшеничный хлеб, то в Венесуэле его делают из американских ингредиентов».

По утверждениям Ранхеля, более 50 процентов автопарка Венесуэлы, в том числе госучреждений, имеет «имперское» происхождение — «форды», «шевроле», «крайслеры», «бьюики», «кадиллаки» или «линкольны». Самолёты, тракторы, телевизоры, кондиционеры, радиотехника, модная одежда, медикаменты — всё это и многое другое поступает в страну из США. Если по мановению волшебной палочки прекратить импорт американских товаров (70 процентов на венесуэльском рынке), то страна «вернётся во времена конных колясок и знахарей». До 80 процентов венесуэльского экспорта (данные Ранхеля) отправляется в Соединённые Штаты. Вывод экономиста такой: «Об антиимпериализме очень легко вещать с трибуны, когда рядом с нею тебя ожидает «линкольн», когда ты красуешься в эксклюзивной сорочке, сшитой знаменитым международным кутюрье. И что гораздо хуже, вещать в стране, где почти все отрасли производства, а также сфера потребления захвачены капиталом, торговыми марками и технологическими процессами, имеющими отношение к Соединённым Штатам». В подобных условиях, считает Ранхель, государственный лидер «не имеет никакого права и морального авторитета говорить плохо об империи». Надо отметить, что это справедливое замечание быстро устаревает: после бурного 2002 года правительство Чавеса очень много сделало для развития местной промышленности и особенно сельского хозяйства, и в последнее время такой зависимости от США всё меньше.[14]

Когда-то Ранхель, ему сейчас за 80 лет, был революционером и считал своим лозунг Мао «Винтовка рождает власть». Неудачи с различными «моделями социализма» сделали его пессимистом и неудержимым критиком подобного рода экспериментов. Его увлечение Чавесом прошло, и престарелый экономист пользуется любой возможностью для публицистических выстрелов в сторону президента. «Чавес — не революционер», «Он ничем не затронул капитализм в стране», «Чавес лояльно относится к западным нефтяным компаниям», «Чавес старательно исполняет договорённости о поставках нефти в США», «Чавес — ловкий демагог» — это обычные тезисы в статьях Ранхеля.

Их содержание, конечно, не доставляет удовольствия Чавесу, но он всегда (!) с максимальной корректностью говорит о Ранхеле и, если есть повод, с похвалой отзывается о его книгах на темы венесуэльской истории. Это было замечено журналистами: «Господин Ранхель, как вы можете выступать с такой безжалостной и часто несправедливой критикой Чавеса, когда он не сказал о вас ни одного враждебного слова?» Экономист ответил недрогнувшим голосом: «Я считаю президента своим другом и уверен, что и он относится ко мне так же». Вот такая специфическая дружба…

Доминго Ранхель без оглядки на авторитеты режет правду-матку, занимаясь тем, чему в общем-то посвятил всю свою жизнь, — критикует всех и не соглашается ни с кем. Его книга мемуаров так и называется: «Восставший против всего». Для большей части венесуэльцев характерен конформизм. Соглашаться с властью, поддакивать, не перечить до тех пор, пока она не затрагивает твоих непосредственных интересов, твоего комфорта, спокойного образа жизни, миролюбивой созерцательности, унаследованной от далёких индейских предков.

Главная мудрость, которую венесуэльские родители передают своим детям: «Не встревай в чужие дела, не осложняй свою жизнь!» Бесконфликтное существование — вот что больше всего ценит венесуэлец. Пассивность, возведённая в принцип: я тебя не трогаю, и ты меня не тронь! Он терпит до последней возможности, если надо отстаивать свои права «в индивидуальном порядке». Воля и импульс к действию появляются тогда, когда вокруг него встают стеной другие обиженные и ущемлённые, чаще всего — низкой зарплатой и недостаточными социальными льготами. Венесуэлец, растворившись в толпе, начинает энергично возмущаться и протестовать, чтобы надавить на работодателя, «равнодушного к чаяниям трудящихся», или на не менее «равнодушную» власть. В лексиконе венесуэльцев есть даже слово, которым обозначается такая «группа давления»: «сауара», «коллективно давить» — «сауареаг».

Для венесуэльца достижение материального благополучия — показатель успешной самореализации. Публичная демонстрация нажитого — обязательный ритуал. Показать себя в дорогом «прикиде», сфотографироваться на фоне фешенебельной виллы, промчаться в автомашине новейшей модели, засветиться в самых престижных ресторанах — от такого соблазна венесуэльцу не удержаться, тем более коль «ты был ничем, а стал всем». Не менее важно для венесуэльца, независимо от способностей и компетенции, занять такую должность, чтобы руководить, но не нести ответственности за результаты работы. Значимая должность — это статус, авторитет, внимание СМИ, ступенька для дальнейшей карьеры. В Латинской Америке популярна пословица: «Слишком много касиков[15] и мало индейцев». В Венесуэле она звучит особенно актуально. Руководить хотят все, желающих быть «просто индейцами» не найти.

С каким ощущением собственной значимости современный casique формирует вокруг себя свиту, свой бюрократический аппарат! Словесная борьба с непотизмом шла при всех президентах, на практике назначение родственников на тёплые места имеет необоримую традицию. Неведомо откуда возникают многочисленные «друзья», претендующие на свою долю влияния и благ при дворе успешного casique. Если самому не удалось добиться завидного места, то в тени casique можно неплохо жить и процветать. Такие «друзья» умело мимикрируют при любых режимах, они берут всё от жизни и в боливарианскую эпоху. Многого для этого не надо: заучить несколько ударных фраз из Чавеса и Боливара и иметь красную рубашку на случай манифестаций и маршей в поддержку революции. Когда о таких псевдочавистах с откровенным презрением сказал известный телеобозреватель Национального канала Вальтер Мартинес, его на следующий же день отстранили от эфира. Это было сделано по прямому распоряжению Чавеса: подобные заявления подрывают мораль боливарианского движения!

Родственные связи в Венесуэле значат больше, чем революционные. Поэтому, каким бы античавистом и «контрой» ни был племянник, двоюродный брат, дядя и прочие из семейного клана, ты не можешь оставить без внимания их просьбы о помощи в трудоустройстве. Когда-нибудь ты перестанешь быть casique, и тогда в аналогичной ситуации родственник тебе поможет. Так неумолимо киль революционного корабля обрастает ракушками, замедляющими его прорыв к сияющему социалистическому горизонту.

Само собой разумеется, в боливарианских СМИ появляются негодующие письма простых чавистов о засилье контрреволюционеров в государственном аппарате, а также в управлении нефтяной госкорпорации PDVSA, вооружённых силах, обслуживающем персонале Национальной ассамблеи, то есть — везде и всюду. Претензии очевидны: «Эти скрытые borregos esc?lidos игнорируют подлинных революционеров, вытесняют их с важных постов, препятствуют прямому доступу к руководителям процесса». Порой раздаются жалобы, что и сам Чавес окружён плотной стеной скрытых саботажников, которые не пропускают к нему «честных людей», способных открыть ему глаза на подлинную (разумеется, «тревожную», какую же ещё!) ситуацию в стране.

Истинная революционность — не только готовность к самопожертвованию во имя высокой идеи, но и стремление ежедневно делать что-то полезное на благо страны, города, муниципалитета, улицы, на которой живёшь. Готовы ли к этому сторонники Чавеса? Невольно вспоминаются многочисленные призывы президента «навести порядок и чистоту» в столице, улицы которой были завалены гниющими горами мусора. Однажды Чавес с горечью сказал: «Каракас вызывает у меня высшую степень отвращения». Но публичные наказы боливарианскому мэру Баррето вычистить город оказались бесполезными, и Чавес напрямую воззвал к своим сторонникам: «Почему бы всем вместе не выйти на улицы нашей любимой столицы и не вернуть ей прежнюю красоту и блеск? Показать всем пример коллективного, бескорыстного труда на благо общества».

Призыв президента услышан не был. Венесуэльцы не привыкли трудиться бесплатно. Соблюдение чистоты на «ничейной территории» их тем более не волнует, поэтому типичный венесуэлец любого социального статуса не задумывается, если надо избавиться от мусора: он его просто выбросит — на улице, пляже, из окна автомашины, в кинотеатре, в торговом центре.

«Мы, венесуэльцы, надо признаться, не любим работать», — сказала однажды с телеэкрана дама-социолог, чем вызвала всеобщую бурю негодования: «антипатриотка!», «космополитка!», «очернительница нации!», «никто в Латинской Америке не работает так, как мы, венесуэльцы!». Уверен, что дама не раз пожалела, что произнесла вслух то, с чем согласны многие её соотечественники. Впрочем, пожилые водители, которые обслуживали линию такси, находившуюся неподалеку от корпункта, даму дружно поддержали: «Страну поднимали иностранцы, которых массово завозили с конца 1940-х годов, и особенно много при диктаторе Пересе Хименесе. Критерий подбора был простой: иностранцы должны владеть полезными для Венесуэлы профессиями. Больше всего в эту страну прибыло итальянцев, испанцев и португальцев. Мы знаем, о чём говорим, среди нас нет ни одного коренного венесуэльца».

Похожими наблюдениями делились со мной старики из «второй волны» русских эмигрантов, приехавшие в Венесуэлу из Европы в 1948–1950 годах.

В хорошо документированной и объективной монографии «Кто мы, венесуэльцы?», автором которой — подчеркну особо! — является венесуэлец, так сказано об отношении его соотечественников к труду: «Тот, кто рождён на нефтяной земле, работать не хочет. Новый типаж уже проник повсюду, он как бы служит, имитируя работу, проводя время за чтением и разговорами. Он непременно отсутствует по понедельникам, прикрывшись медицинской справкой и занимаясь личными делами. Функционер предпочитает частые поездки за рубеж. Уже выработалась антимораль по отношению к работе. Работает тот, кто хочет сделать приятное начальнику. Работает угодник. Работает одержимый, для которого труд является чем-то вроде наркотика. И прежде всего, на любом месте работает иностранец, который получает в надёжной валюте гораздо больше, чем в своей стране».

Этот же автор затронул тему венесуэльского среднего класса. Ценность его анализа состоит в том, что он был сделан задолго до прихода Чавеса к власти и не отягощён сегодняшней конфронтационностью.

Каков же он, средний класс Венесуэлы?

«Этот класс берёт начало в бедной и суровой среде. Его корни — в небольших селениях или скромных кварталах городов. Сейчас имена его представителей можно найти в телефонных книгах, и их доходы (речь идет о начале 1980-х годов. — К. С.) более чем существенны (от 3000 до 5000 долларов США в месяц). Они проходят под рубриками: коммерсанты, строители, профессионалы, политики, военные. Все они озабочены деланием денег за короткое время, чтобы приобрести удобное жильё и обзавестись автомашиной. Они предлагают свои услуги главным образом тем, кто может заплатить за них. И мы видим, как многие профессионалы, позабыв о своих скромных истоках, игнорируют бедняков, к которым они недавно принадлежали.

Профессиональные объединения, так называемые коллегии, эффективно защищают права и привилегии своих членов, но не слишком поворотливы, когда необходимо потребовать качественного уровня обслуживания клиентов или исполнения своих обязанностей. Падение профессионального уровня является следствием тяги к обогащению, царящей в стране.

Строители не обладают нужной подготовкой, судьи и адвокаты продажны, хирурги делают ненужные операции. Нефтяной бум развязал погоню за лёгкими деньгами, быстрыми и без каких-либо усилий. Прокуроры и ревизоры тоже захвачены этим потоком, и, кажется, ситуация стала неуправляемой».

Можно только добавить, что за прошедшие десятилетия, особенно за период неолиберальных реформ конца XX века и приватизации стремление к быстрым и лёгким деньгам многократно усилилось.

Воспитание венесуэльцев в духе боливарианского отношения к труду идёт медленно и видимых результатов пока не даёт.

По большому счёту венесуэльцы аполитичны. Для среднестатистического венесуэльца принадлежность к той или иной партии не означает пассионарности, готовности беззаветно защищать её идеалы, рискуя своими интересами, имуществом, благополучием, комфортом. Для передышки от «тяжких будней» революции используется любая возможность. И для этого годятся все праздники: общенациональные, религиозные, корпоративные, региональные и, конечно, семейные. Не умеешь отдыхать и веселиться, значит, ты не настоящий венесуэлец. Праздники отмечаются с помпой, на полных оборотах, без оглядки на реакцию соседей. Праздники — это обязательно bochinchel Шумная гулянка по максимуму!

В не меньшей степени венесуэлец любит всё, что связано с азартом, надеждой на везение, лёгкие деньги. В стране функционирует множество казино, бинго, лотерей. Эпицентром азарта является Национальный ипподром, филиалы которого для делания ставок разбросаны по всей стране. Существует Национальный автономный институт ипподромов, координирующий работу в столь специфической сфере азарта. Президент страны обладает правом назначения директора «института», и в годы Четвёртой республики этот пост был в числе самых вожделенных. Чавес взялся за реформирование института после многочисленных скандалов, связанных с ним. Раздутый штат служащих поглощал практически все доходы. Была создана «ликвидационная комиссия», но в своей работе она сталкивается с постоянно возникающими препятствиями. Институт — заведение богатое, может быть, в этом всё дело. Не удивлюсь, если на «ликвидацию» уйдут годы.

По скорости распространения слухов и склонности к этому жанру устного творчества Венесуэла является лидирующей страной Латинской Америки. Эта местная специфика, о которой написаны монографии, нашла отражение в учебных руководствах ЦРУ об особенностях работы с венесуэльскими агентами: необходимо тщательно перепроверять полученную от них информацию, поскольку она часто основана на слухах, которые распускаются любителями-аналитиками из спортивного интереса. В каждой газете есть постоянные колонки для таких «сплетен», авторы которых виртуозно оперируют фактами, «наводя тень на плетень».

Слухи облегчают жизнь, это своего рода амортизирующие прокладки между желаемым и действительным. Для оппозиции страстно желаемое — избавление от Чавеса, и в этом направлении «слухачи» работают не покладая рук и фантазии. Сколько раз в доверительной форме друзья из лагеря оппозиционеров мне говорили: «Теперь точно Чавесу крышка, всё готово, чтобы свалить его по-настоящему». Назначенная дата проходила без последствий, мои друзья не моргнув глазом оптимистично называли другой «точный срок», и так — до бесконечности.

Сложная политическая ситуация и утрата ясных перспектив резко увеличили число психических заболеваний в стране. Беспричинная агрессивность, стрессы, ощущение безнадёжности — у постороннего наблюдателя возникает ощущение, что рядовой венесуэлец настолько дезориентирован, что даже простые житейские радости перестали доставлять ему удовольствие. Так, вездесущей статистикой зафиксировано снижение либидо у традиционно любвеобильных венесуэльцев. До амурных ли встреч, когда, если верить оппозиционным телеканалам, — которые Чавес называет «четырьмя всадниками Апокалипсиса», — демократия в стране эволюционировала в сторону авторитаризма, от которого до «кастрокоммунизма» рукой подать. Возможность установления режима по кубинскому образцу и связанной с этим утраты материального комфорта, который обеспечивается «нефтяной рентой», больше всего пугает венесуэльского обывателя.

«Усложнение» эмоциональной жизни венесуэльцев было замечено психологами. Интересные наблюдения сделал Роберто де Вриес: «Для венесуэльцев до 2002 года была характерна только одна из четырех основных эмоций — радость. Мы были «патологическими» весельчаками. Это была радость без причины, по любому поводу, вне реалий, вне временных ограничений. Она не имела отношения к радости по поводу конкретного успеха, это было стилем жизни… Возникновение образа венесуэльца — носителя чистой радости — привело к тому, что нас стали воспринимать как поверхностный народ».[16] Только в 2002 году (после попытки апрельского путча) венесуэльцы открыли для себя, что существуют другие эмоции: ярость, грусть и страх. Де Вриес считает, что усложнение спектра эмоций будет полезным для «весельчаков», потому что поможет венесуэльцам «расти, мужать и дополнять друг друга в индивидуальном и коллективном плане».

Эгоцентричность венесуэльцев препятствует их естественному вживанию в иную национальную среду, даже, казалось бы, в братских странах Латинской Америки. Там венесуэльцев нередко воспринимают как «высокомерных», «эгоистичных», «самодовольных». Венесуэльцы не слишком раздумывают над тем, где можно пустить пыль в глаза, а где лучше воздержаться. В союзной Боливии, большая часть населения которой живет скудно и бережливо, «официальные боливарианцы» демонстрируют расточительность и склонность к bochinche, чем вызывают неприязнь даже у своих политических сторонников. И попробуй намекнуть на это «начальству» этих гуляк в Каракасе: лица каменеют, в глазах возникает недоверие — это типичный наговор, клевета и зависть.

Коренные венесуэльцы относятся к иностранцам («мусью» в бытовой лексике венесуэльцев), приезжающим в страну на ПМЖ, без тёплых чувств. Наша соотечественница, назвавшая себя «KaSandra», поделилась в Интернете впечатлениями, возможно слишком эмоциональными, о своих попытках устроиться в Венесуэле. Приведу характерный фрагмент:

«Я просто со смеху покатываюсь, читая комментарии соотечественников, которые хотят ехать в Венесуэлу, чтобы там жить, учиться и работать. Слишком много фантазий, и поэтому обведут вас там вокруг пальца как последних лохов. Венесуэльцы — хитрый и лицемерный народ. На вид они очень обаятельные и приятные, но вы никогда не узнаете, как они к вам относятся на самом деле. Они будут вас обнимать, целовать, говорить, какой вы умный и хороший, а про себя в это время думать: ну и лопух же ты! — или что-то в этом роде. Я хорошо знаю эту страну и людей. Чтобы там выжить, нужно быть такими, как они, и добиваться своего, отбросив всякие моральные принципы, исходить во всём только из своих собственных интересов, плевать на всех и при этом очень мило улыбаться и говорить, какие они все хорошие и красивые. Чем больше у вас лицемерия, тем легче жить в этой стране».

В упомянутой книге «Кто мы, венесуэльцы?» есть глава, посвящённая пришлому люду — кубинцам, аргентинцам, перуанцам, колумбийцам, выходцам из островных стран Карибского бассейна. Все они под неумолимым аналитическим скальпелем автора выглядят не слишком привлекательно. Вывод понятный: в Венесуэле без пришельцев жилось бы лучше.

Они претендуют на своё жизненное «пространство», рабочие места, корректное отношение к себе, а по мере укоренения и получения гражданства — на полное правовое равенство с венесуэльцами. Впрочем, получение гражданства в Четвёртой республике часто растягивалось на десятилетия, процедура получения венесуэльских удостоверений личности долгие годы была обставлена неимоверным количеством бюрократических препятствий, преодолеть которые удавалось только с помощью mordida — весомой взятки.

В Пятой республике mordida не изжита, но процедура получения гражданства заметно ускорилась. Новые граждане — новые избиратели, и они в знак признания за терпимое отношение к себе на выборах оказывают предпочтение кандидатам боливарианской власти.

Чавес — «венесуэлец в сконденсированном виде» — всегда учитывает особенности национального характера, поэтапно осуществляя свои революционные проекты, выстраивая стратегию и тактику построения нового общества. Он без колебаний меняет союзников, делает своими те программы, которые кажутся ему перспективными, отказывается от тех, которые пробуксовывают, и маневрирует на венесуэльских политических просторах от станций «Национализм» и «Радикализм» до станций «Марксизм» и «Троцкизм».

Такая идеологическая гибкость долгое время помогала Чавесу руководить «Движением Пятая республика»[17] и не конфликтовать с политическими попутчиками. Различные левые тенденции и личные амбиции левых политиков (относительно) мирно уживались под широкой тенью президентской власти. Но управлять революционным процессом Чавесу с каждым днём было всё сложнее. Сколько партий, столько программ и догматических ограничений. Только попробуешь сделать шаг вперёд, как звучат предостерегающие окрики минипартий: оппортунизм! ревизионизм! сектантство! уступка оппозиции!

Этот разнобой мнений в типично венесуэльском духе (кто громче крикнет) побудил Чавеса взяться за строительство полноценной партии «под себя». Настоящий Лидер невозможен без исполнительного политического инструмента, связанного тысячами нитей с народными массами…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.