Глава 22. «ВРАГ У ВОРОТ»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 22.

«ВРАГ У ВОРОТ»

Советское руководство ожидало возможного начала войны в мае. В минувшем 1940 году Гитлер атаковал Францию именно в этом месяце, в начале тёплого и сухого сезона, благоприятного для наступательных операций. В мае—июне 1941 года СССР находился в сложном положении — возможное германское нападение ожидали, но надеялись и старались избежать его в текущем году, поэтому не начинали всеобщую мобилизацию, чтобы не провоцировать Гитлера, хотя это и давало фору отмобилизованным силам противника. Рассуждали примерно так: если Гитлер не атакует в первые месяцы благоприятного сезона, то войны в 1941 году удастся избежать — невозможно начинать масштабные военные действия в Восточной Европе незадолго до осени, и значит, страна получит ещё один мирный год, за который удастся завершить начатое перевооружение армии новыми образцами техники и оружия.

Советское руководство пыталось пройти по лезвию бритвы, выгодно остаться в стороне от мировой войны, не дав себя преждевременно втянуть в бойню. Георгий Димитров, генеральный секретарь Исполкома Коминтерна, приводит в своём дневнике высказывание Жданова весной 1941 года после оккупации гитлеровцами Югославии: «Балканские события не меняют общей установки, занятой нами в отношении империалистической войны и обеих воюющих капиталистических группировок. Германскую экспансию на Балканах мы не одобряем. Но это не означает, что мы отходим от пакта с Германией и поворачиваем в сторону Англии. Те наши люди, которые так думают, недооценивают самостоятельной роли и мощи Советского Союза. Им кажется, что надо ориентироваться либо на одну, либо на другую империалистическую группировку, а это глубоко неверно…»{387}

Накануне вероятной войны, 4 мая 1941 года политбюро утвердило постановление «Об усилении работы советских центральных и местных органов», в соответствии с которым Сталин становился главой правительства — Совета народных комиссаров СССР, теперь уже официально сосредоточивая в своих руках не только партийную, но и государственную власть. Постановление прямо касалось и Жданова: «Ввиду того, что тов. Сталин, оставаясь по настоянию ПБ ЦК первым секретарём ЦК ВКП(б), не сможет уделять достаточного времени работе по Секретариату ЦК, назначить тов. Жданова А.А. заместителем тов. Сталина по Секретариату ЦК…»{388} С этого дня Андрей Жданов официально становился вторым человеком в правящей партии — а с учётом роли ВКП(б) и вторым человеком во всей властной иерархии СССР.

Первым заместителем Сталина в Совнаркоме назначался «ленинградец» Николай Вознесенский. Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) теперь возглавлял ещё один старый товарищ нашего героя — Александр Щербаков. При этом он возглавлял и Московский комитет партии. Он и Вознесенский также войдут в образованную в конце мая 1941 года Комиссию по военным и военно-морским делам при Бюро Совнаркома СССР В начале июня, сменив арестованного Бориса Ванникова, наркомом вооружений СССР станет «ленинградец» Дмитрий Устинов. Таким образом, накануне Великой Отечественной войны ждановская команда становится наиболее значительной и влиятельной группировкой среди партийно-государственного чиновничества СССР.

Наращивая власть и влияние в масштабах всей страны, Жданов не забывал и Ленинград. К маю 1941 года завершилось строительство ленинградского Дома Советов, который должен был стать главным зданием нового городского центра. Оставались лишь некоторые отделочные работы, и самый большой административный дворец СССР запланировали открыть 7 ноября 1941 года. В это же время полным ходом развернулось строительство ленинградского метро — второго в СССР после Москвы. За год предполагалось проложить тоннели первой линии. В начале июня 1941 года ленинградские метростроевцы приступили к созданию вестибюля первой подземной станции.

Влияние Жданова в стране усиливалось, а вот состояние здоровья становилось удручающим: обострились сердечные проблемы, появились симптомы диабета. После двух десятилетий работы на износ, заваленный бесчисленным количеством задач и проблем, второй человек в правящей партии стал почти инвалидом.

Незадолго до начала войны, 10 июня 1941 года, политбюро рассматривало записку начальника лечебного управления Кремля о необходимости предоставить Жданову месячный отпуск в Сочи в связи с болезненным состоянием и «общим крайним переутомлением». Заботами Сталина Жданов получил больше, чем просили врачи. По сталинской резолюции политбюро приняло решение: «Дать т. Жданову отпуск в Сочи на 1? месяца»{389}.

Как всё вышло на деле, вспоминает Юрий Жданов: «В июне 1941 года Политбюро приняло решение о предоставлении очередного отпуска для лечения моему отцу. 19 июня отец приехал в Москву из Ленинграда и отправился к Сталину. Там он поделился своей тревогой: в немецком консульстве какая-то возня, уничтожают документы, вскоре всё может начаться.

Сталин на это: "Нам известно, что немцы планировали нападение на 15 мая. Теперь они завязли на Балканах. Немцы в этом году упустили наиболее выгодное для них время для нападения. Скорее всего, это случится в сорок втором. Поезжайте отдыхать. Правда, тревожит то, что немцы не опубликовали в своей прессе опровержение ТАСС".

Знаменитое опровержение ТАСС от 14 июня 1941 года опровергало распространившиеся слухи, будто наступило осложнение советско-германских отношений, что не исключена конфликтная ситуация. Опровержение ТАСС, по словам отца, было пробным шаром…

Всей семьёй мы отправились в Сочи. По дороге отец с тревогой говорил: "Успеем ли доехать?" 21 июня мы были на месте. Утром 22-го мать вошла в мою комнату и сказала: "Война". Наступила новая эпоха.

В Москву мы вернулись поздно, 25 июня. По дороге война являла своё лицо колоннами новобранцев и крест-накрест заклеенными белой бумагой окнами домов.

Отец стразу же отправился к Сталину. Мы ждали его допоздна, он вернулся ночью. Вот его слова: "Пал Двинск. Горит Минск. Немцы наносят главный удар на Ленинград. Настроение Сталина тяжёлое: "Мы не сберегли завещанное нам Лениным… Немедленно отправляйтесь в Питер"…»{390}

Юрий Жданов ошибся — журнал посещений кремлёвского кабинета Сталина зафиксировал его разговор со Ждановым вечером 24 июня. Но переданный разговор со Сталиным достоверен. Вечером 24 июня в Кремле уже знали, что танковые части немецкой группы армий «Север» прорвались к Двинску (Даугавпилсу), на тот момент это был один из самых глубоких прорывов. В соответствии с планом «Барбаросса» Ленинград действительно был стратегической целью группы армий «Север». Против советского Прибалтийского фронта в первые дни войны наступали две германские танковые группы из четырёх, так что 24 июня вполне мог быть сделан вывод о главном ударе немцев в северо-восточном направлении, на Ленинград.

23 июня была образована Ставка Главного командования (позднее — Ставка Верховного главнокомандования), и спешивший в столицу Жданов был назначен постоянным советником при Ставке. В Москве он пробыл несколько часов — в ближайшие полгода вернуться сюда ему будет суждено только дважды и на короткое время: в августе — на несколько часов для доклада Ставке накануне окружения Ленинграда, и в декабре 1941 года самолётом, на сутки покинув блокадный город…

25 июня в Ленинграде Жданов первым делом встретился с Алексеем Кузнецовым, вторым секретарём горкома, и Маркияном Поповым, командующим Ленинградским военным округом. В условиях стремительного наступления немцев в Прибалтике, помимо штатных мобилизационных мероприятий, приняли решение о создании народного ополчения и мобилизации ленинградцев для строительства оборонительных полос на старой границе и дальних подступах к городу. Такие экстренные решения в первые дни войны неизбежно демонстрировали населению, что ход боевых действий для СССР складывается неудачно и совсем не «малой кровью на чужой территории». Через четверть века генерал Попов вспоминал: «Учитывая значение этих мероприятий, А.А. Жданов решил всё же посоветоваться с И.В. Сталиным и сразу же доложил ему об этом по телефону. Разговор носил несколько затяжной характер. По фразам Жданова чувствовалось, что ему приходится убеждать Сталина, а по окончании переговоров, положив трубку, он сказал, что Сталин дал своё согласие, указав одновременно на необходимость провести большую разъяснительную работу среди населения»{391}.

28 июня Ставка утвердила представленный Ждановым план организации в Ленинграде семи добровольческих дивизий. Создание ополчения изначально не входило в планы военных, но уже в июле 1941 года, когда стала очевидна вся тяжесть положения, незапланированные ополченческие дивизии потребовались на фронте, на дальних подступах к Ленинграду.

Часть этих формировавшихся по городским районам и заводам дивизий решением Жданова получила звание гвардейских. Но, в отличие от появившейся только в сентябре 1941 года армейской гвардии, восходившей традициями к Петру I, ленинградские ополченцы-гвардейцы именовались так в честь бойцов революционной Красной гвардии 1905 и 1917 годов. Благодаря развитой промышленности Ленинграда эти дивизии народного ополчения (ДНО) были неплохо вооружены для 1941 года, даже на фоне регулярных стрелковых дивизий.

Вот что пишет о личном составе дивизий Ленинградской армии народного ополчения (ЛАНО) современный историк Великой Отечественной войны А. Исаев в книге «От границы до Ленинграда»: «Промышленные рабочие были достаточно высокообразованным и мотивированным контингентом… Уровень образования и, соответственно, уровень абстрактного мышления делали их неплохими солдатами с точки зрения индивидуальных качеств бойца и младшего командира. Это достаточно ярко продемонстрировала 2-я ДНО, результативно противостоявшая немецким подвижным соединениям. Боеспособность ополченцев 2-й ДНО оказалась на уровне курсантов Ленинградского пехотного училища»{392}.

1 июля 1941 года в городе создана Чрезвычайная комиссия по вопросам обороны Ленинграда. Председателем комиссии стал Жданов, в её состав вошли: секретарь горкома Алексей Кузнецов, секретарь обкома Терентий Штыков, председатель облисполкома Николай Соловьёв и председатель горисполкома Пётр Попков.

10 июля 1941 года Государственный Комитет Обороны создал Главнокомандование войск Северо-Западного направления во главе с Ворошиловым, которому подчинили Северный и Северо-Западный фронты, Балтийский и Северный флоты. Военный совет возглавил Жданов. Если командующие фронтами и направлениями были высшей военной властью и осуществляли непосредственное руководство войсками, то члены военных советов фронтов и направлений, являясь главными представителями высшей государственной власти, отвечали и за ход боевых действий, и за мобилизацию всех сил и средств в интересах вооружённой борьбы.

В тот же день, 10 июля, на главную базу Балтийского флота в Таллине заместителю наркома ВМФ адмиралу Ивану Исакову поступило распоряжение Жданова об организации обороны столицы Эстонской ССР. Бои в Эстонии и затянувшаяся на весь август оборона Таллина, где ключевую роль сыграют именно ленинградцы, свяжут значительные силы немецкой группы армий «Север».

Как свидетельствуют генерал А.И. Черепанов, в то время главный инспектор при главкоме Северо-Западного направления, и П.М. Курочкин, начальник связи Прибалтийского округа (затем Северо-Западного фронта), 12 июля 1941 года Ворошилов и Жданов находились под Новгородом в штабе Северо-Западного фронта. Именно в эти дни войска фронта подготовили и провели наступление под Сольцами, один из первых успешных контрударов лета 1941 года. Под угрозой окружения наступавшие дивизии немцев отошли на несколько десятков километров, ударные части группы армий «Север» приостановили наступление на Ленинград.

Контрудар под Сольцами, а также последующая оборона советских войск под Лугой почти на месяц задержали наступление противника к Ленинграду, что позволило выиграть время для подготовки длительной обороны города. Лужский оборонительный рубеж строили почти полмиллиона ленинградцев, мобилизованных по решению, которое Жданов обосновал перед Сталиным ещё в первые дни войны.

В последние дни июля Жданов был на другом направлении, в Петрозаводске — финны перешли в наступление, пользуясь тем, что основные наши силы были переброшены из Карелии на германский фронт. Как свидетельствует «красный» финн Вольдемар Виролайнен, тогда уполномоченный Наркомата путей сообщения, Жданов побывал в Петрозаводской группе войск и на возводимых оборонительных рубежах. Уезжая из столицы Карело-Финской Республики, Жданов сформулировал Геннадию Куприянову, первому секретарю ЦК компартии Карело-Финской ССР, главную задачу обороны Карелии: «Не дать возможности врагам продвинуться к Ленинграду с востока, не дать немцам и финнам соединиться на южном берегу Ладожского озера и создать мёртвое кольцо вокруг города Ленина»{393}. Через полтора года Вольдемар Виролайнен приведёт в Ленинград первый поезд с боеприпасами и продовольствием. Это случится в феврале 1943 года — после того как нашим войскам удастся пробить первую брешь в блокаде, и в город по южному побережью Ладоги, в трёх километрах от немецких артиллерийских позиций, за 17 дней проложат 33 километра и три моста временной железной дороги. Но до этого дня Ленинграду придётся пережить сотни дней блокады…

18 августа 1941 года немцы заняли Нарву, на следующий день пал Новгород. Передовые части группы армий «Север» вышли к станции Чудово, угрожая перерезать Октябрьскую железную дорогу — основную трассу, соединяющую Ленинград и Москву.

В такой напряжённой обстановке 20 августа в Смольном собрался партийный актив Ленинграда, присутствовали командиры и комиссары дивизий Ленинградского народного ополчения. Очевидец приводит слова Жданова: «Враг у ворот. Вопрос стоит о жизни и смерти. Либо рабочий класс Ленинграда будет превращен в рабов и лучший его цвет будет истреблён, либо соберём всё в кулак и ответим двойным ударом, устроим фашизму могилу под Ленинградом. Будем крепкими, организованными, сильными — и победа будет за нами»{394}.

Навстречу наступавшим немцам рвались финны, которые 3 сентября 1941 года перешли старую границу по реке Сестре и начали штурм Белоострова, нынешнего пригорода Петербурга. Как позднее вспоминал командовавший на данном направлении 23-й советской армией генерал Александр Черепанов, в тот день ему позвонил Жданов: «Товарищ Черепанов, — услышал я его усталый, но твёрдый голос, — ленинградцы болезненно переживают потерю Белоострова. Постарайтесь вернуть его»{395}. Упорные бои за переходивший из рук в руки Белоостров и доты Карельского укрепрайона продолжались до ноября 1941 года.

На этот раз события складывались куда сложнее и трагичнее, чем во время памятной Жданову «пермской катастрофы» 1918 года. Трагедию блокады, вызванную стремительным наступлением агрессора, и поныне используют для создания «чёрной легенды» о Жданове. Тут истеричные обличители и очернители русской истории вешают на Жданова всех собак, используя и объективные трудности, и самые нелепые выдумки.

Типичный образчик такой писанины стоит процитировать: «За 900 дней блокады ответственность должно нести партийное руководство, и в первую очередь самый бездарный чиновник — первый секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) товарищ А.А. Жданов, который к героическому подвигу жителей города никакого отношения не имел. Первый секретарь блокаду "проспал": много пил, много ел, занимался физкультурой, чтобы сбросить лишний вес, на передовую не ездил и хозяйством не занимался»{396}.

К сожалению, остаётся неизвестным, кто (или что) имеет отношение к столь впечатляющим умственным способностям автора данной цитаты… Бесполезно задавать ему, например, вопрос об ответственности за 900 дней блокады таких одарённых чиновников, как Гитлер или Маннергейм, — объективность и логика не в чести у тех, кто разоблачает сталинских сатрапов между бизнес-ланчем и офисом.

Очерняя Жданова, создатели подобных легенд любят противопоставлять «самому бездарному чиновнику» то уполномоченного ГКО по снабжению Ленинграда Алексея Косыгина, то второго секретаря Ленинградского горкома Алексея Кузнецова. «Разоблачители», конечно, «забывают», что именно «бездарный» Жданов и выдвинул этих талантливых людей в руководство страны и города.

Некоторые элементы «чёрной легенды» о Жданове в годы блокады мы рассмотрим ниже. Сейчас же заметим одно: с 1941 по 1945 год на Северо-Западе России и в Ленинграде Андрей Александрович Жданов играл ту же роль, что и Сталин в масштабах всей страны. Как убоги и бессмысленны утверждения, что можно выстоять и выиграть мировую войну при бездарном лидере или «вопреки» негодному главнокомандующему, так же бессмысленно отрицать роль Жданова в спасении Ленинграда. Именно Жданов осуществлял там в тяжёлые дни и месяцы высшее государственное руководство, именно сформированная им в довоенные годы команда (Косыгин, Кузнецов и многие другие) управляла городом в самых тяжёлых условиях Великой Отечественной войны.

Эвакуация мирных жителей из Ленинграда началась 29 июня 1941 года, задолго до того, как немцы вышли на дальние подступы к городу. К сентябрю, когда гитлеровцы окончательно замкнули кольцо блокады, было эвакуировано, то есть спасено от смерти, 700 тысяч человек, из них почти половина — дети. Добавим, что масштабная эвакуация городского населения проводилась и в течение всей блокады (с её начала до весны 1942 года по Дороге жизни и авиацией эвакуировано свыше полумиллиона ленинградцев).

Позднейшие претензии, что надо было эвакуировать в два-три раза больше людей, не выдерживают критики, если подходить к данному вопросу не с обличительным пафосом послезнания, а с учётом суровых реалий того времени. Даже в наше мирное время эвакуация в столь сжатые сроки такого количества людей (всего, с учётом беженцев из окрестных областей, за лето первого военного года из города вывезено до миллиона человек) является сложнейшей задачей. Тогда же эвакуация проводилась в условиях тяжелейшей войны, когда все транспортные системы были задействованы для нужд сражающейся армии, да и само размещение миллионов беженцев в тыловых областях было непростой задачей для воюющей страны. Тотальная эвакуация была невозможна и в силу особого значения ленинградской промышленности для всей нашей обороны — во второй половине 1941 года даже после эвакуации предприятия Ленинграда производили четвёртую часть основных видов вооружения, выпускавшегося тогда в СССР. Значение этой ленинградской продукции в самый критический момент войны очевидно. В дальнейшем, даже после установления блокады, часть военной продукции Ленинграда — от артиллерии до радиостанций и авиационного оборудования — направлялась на другие участки советско-германского фронта.

В сентябре 1941 года на момент установления блокады в городе находилось два с половиной миллиона человек. С учётом жителей пригородов, оборонявших город войск и Балтийского флота в кольце блокады оказалось свыше трёх миллионов человек.

К началу блокады в городе были созданы запасы продовольствия, достаточные для снабжения населения и войск в течение немногим более месяца. В июле было ещё невозможно предвидеть окружения города, тем более столь длительную осаду. Создать же всего за один месяц в условиях войны полугодовые запасы продовольствия для многомиллионного мегаполиса было просто нереально. К тому же проходившие через город и оседавшие в городе массы беженцев, формирование и передислокация войск осложняли накопление таких запасов. Вопреки «чёрной легенде» о Бадаевских складах, после их бомбардировки немцами было потеряно три тысячи тонн муки из необходимых городу ежемесячно 100 тысяч тонн.

Подготовка транспортного маршрута по Ладоге началась ещё до установления блокады, в конце августа. Уже 12 сентября, всего через четверо суток после захвата немцами Шлиссельбурга, в город по озеру пошли первые баржи с хлебом. Началу работы Ладожской трассы предшествовало состоявшееся в тот же день расширенное совещание в кабинете Жданова в Смольном ленинградских гидрометеорологов и других специалистов по навигации в весьма непростых условиях Ладожского озера{397}. Дорога жизни — единственная артерия для спасения города — была использована руководством страны и Ленинграда по максимуму.

Михаил Казанский, в будущем известный океанолог, а в начале войны 26-летний начальник ледовой службы Краснознамённого Балтфлота, вспоминал:

«8 сентября 1941 года после захвата немецко-фашистскими войсками города Шлиссельбурга Ленинград оказался отрезанным от страны. Началась его блокада.

В этот же день начальника Гидрометеорологической службы Балтийского флота подполковника Г.Д. Селезнёва вызвали в Смольный к члену Военного Совета Ленинградского фронта, секретарю ЦК ВКП(б), секретарю Ленинградского обкома и горкома партии Андрею Александровичу Жданову. В Смольный вместе с Селезнёвым поехал и я. А.А. Жданов интересовался особенностями ледового режима Ладоги, задавал вопросы о том, как лучше организовать перевозки в периоды между ледоставами.

— Через две недели жду от вас обстоятельный доклад. Дело вам поручается весьма ответственное, — сказал на прощание Андрей Александрович.

К началу войны озеро было достаточно хорошо изучено. Однако, как ни полны были сведения о Ладоге, сейчас потребовалась информация иного характера. Нужны были надёжные данные о прочности и устойчивости ледяного покрова, его способности выдерживать большие нагрузки. Полмесяца напряжённой работы ушло на то, чтобы собрать все тогда известные сведения. И вот 24 сентября А.А. Жданову, членам Военного Совета Ленинградского фронта секретарю горкома партии А.А. Кузнецову и начальнику Главного Морского Штаба вице-адмиралу И.С. Исакову были представлены материалы в виде карт и текста на 34 листах. Затем мы доложили об ожидаемом характере замерзания и продолжительности сохранения ледяного покрова.

В этот день фактически и родился проект ладожской Дороги жизни…»{398}

Осенью 1941 года город пережил два смертельных кризиса. Первый в сентябре, когда создалась реальная угроза захвата Ленинграда и город готовился отдать свою жизнь как можно дороже. Достаточно сказать, что на улицах было построено более четырёх тысяч дотов и дзотов, оборудовано более двадцати тысяч огневых точек, а при минировании городских объектов, на случай их захвата немцами, использовано свыше 300 тонн взрывчатки. Второй смертельный кризис был в ноябре, когда из-за льда на Ладоге остановилось судоходство, но толщина ледового покрова ещё не позволяла начать транспортировку по льду, и продовольственное снабжение упало до минимума. Но в эти кризисы город выстоял, пережил он и первую трагическую зиму. К весне 1942 года уже можно было не сомневаться, что город врагу не сдастся и будет спасён.

Посмотрим, как прожил Жданов этот самый тяжёлый период блокады. В сентябре 1941 года, когда немцы взяли Шлиссельбург и замкнули кольцо вокруг Ленинграда, у него, старого «сердечника», случился инфаркт. Приступ болезни сердца Жданов перенёс на ногах. Об этом свидетельствуют документы, зафиксировавшие осенью 1941 года его многочисленные встречи, переговоры и переписку с работниками города, командующими армиями и частями Ленфронта, в том числе Георгием Жуковым, с представителями Москвы и Верховным главнокомандующим Сталиным. Надо заметить, что в самые критические моменты германского наступления многие переговоры были, естественно, весьма острыми и нервными.

В ноябре 1941 года, когда в Москве проходил знаменитый военный парад на Красной площади, Жданов выступил на собрании партактива в Смольном: «Русские люди много раз смотрели смерти в глаза, проявляя при этом непоколебимую душевную силу: они и на этот раз не дрогнут, но надо рассказать народу правду такой, какая она есть…»{399}

Нарком торговли РСФСР Дмитрий Васильевич Павлов, сын петербургского рабочего, с сентября 1941 года был уполномоченным Государственного Комитета Обороны по обеспечению продовольствием Ленинграда и Ленинградского фронта, находился в блокадном городе, непосредственно занимаясь вопросами снабжения. Позднее он так вспоминал о руководителе Ленинграда: «Жданов умел слушать людей и быстро реагировать на вопросы — дар, присущий немногим. Он был требователен, за упущения в работе никому не давал спуска. Но всё это делалось в такой форме, что самолюбие подчинённых не задевалось. Он умел владеть собой. Даже в самые мрачные дни осады города Жданов казался бодрым, уверенным и только близкие к нему люди иногда могли уловить его душевное волнение… Обеспечение жителей города продовольствием находилось под наблюдением Жданова, от его взгляда не ускользала ни одна важная деталь в жизни города»{400}. В.И. Демидов и В.А. Кутузов в книге «Ленинградское дело», отнюдь не комплиментарной для нашего героя, на основе общения со множеством очевидцев и свидетелей тех событий признают: «Незаурядная, очень динамичная память помогала прочно удерживать и, главное, мгновенно извлекать всевозможные сведения. В блокаду Жданов часто конфузил начальников различных служб (тыла, метеообеспечения и т. п.), вылавливая в их отчётах и справках различные ошибки. Соперничать с ним в памятливости и кругозоре никто в ленинградском руководстве не мог. Как и в фонтанировании идей. Хотя далеко не всегда собственных»{401}.

Во множестве воспоминаний людей, занимавшихся военной экономикой и производством в блокадном городе, Жданов присутствует именно как центральный руководитель, решавший многочисленные проблемы блокадной жизни, техники и промышленности. Так, один из инженеров Военно-воздушных сил Ленинградского фронта А.Л. Шепелев вспоминает:

«С каждым днём всё труднее становилось выполнять возросшие заказы авиационных частей. Требовалось организовать ремонтные работы непосредственно на аэродромах, создать в полках подвижные авиационно-ремонтные мастерские (ПАРМы).

Составив проект постановления Военного совета фронта по этому вопросу, я обсудил его с главным инженером, а затем представил командующему. Генерал-майор авиации А.А. Новиков написал на документе, что он ходатайствует перед Военным советом о принятии такого решения. Затем Александр Александрович вернул мне бумагу и сказал:

— Доложите суть дела первому члену Военного совета Анд рею Александровичу Жданову. Поскольку вы инженер, вам, как говорится, и карты в руки!

Признаюсь, я немного растерялся. Ведь Андрей Александрович Жданов был не только членом Военного совета фронта, но прежде всего членом Политбюро ЦК ВКП(б), секретарём Центрального Комитета партии, первым секретарём Ленинградского обкома и горкома ВКП(б).

— Боюсь, что товарищ Жданов не станет со мной разговаривать, — высказал я опасение. — Ведь совсем недавно Военный совет решал вопрос о нештатных ремонтных базах. И вдруг — новое дело — ПАРМы…

— Не робейте и не теряйте времени, — ободрил меня командующий. — Андрей Александрович сейчас в кабинете, и на приёме у него пока мало народу.

Генерал А.А. Новиков помолчал немного и, как бы размышляя вслух, продолжал:

— Товарищ Жданов хорошо относится к авиаторам, заботится об укреплении наших ВВС. Он знает, как дорог нам каждый отремонтированный самолёт, и непременно поможет.

И вот я в приёмной А.А. Жданова. Его секретарь то отвечает на телефонные звонки, то сам кого-либо вызывает.

Первый член Военного совета Ленинградского фронта принял меня довольно быстро. Здороваясь, он приветливо улыбнулся, и это как-то сразу помогло мне освободиться от скованности.

Я не раз слушал выступления А.А. Жданова на торжественных собраниях, партактивах и партийных конференциях, но наедине с ним оказался впервые. Андрей Александрович выглядел усталым, чувствовалось, что он постоянно недосыпает и не совсем здоров. Мой доклад он слушал внимательно, вопросы задавал чёткие, лаконичные, иногда делал записи в блокноте.

Затем Андрей Александрович переговорил по телефону с секретарём Ленинградского горкома партии по промышленности, чтобы уточнить производственные возможности некоторых предприятий, и с командующим ВВС фронта генералом А.А. Новиковым. У товарища, отвечавшего за работу городского транспорта, он выяснил, сколько можно выделить автобусов для нужд фронта… А.А. Жданов подошёл к решению нашего вопроса с таким же глубоким пониманием, с каким относился к мероприятиям государственного масштаба. По решению Военного совета фронта нам дали 50 автобусов. Получили мы и необходимое станочное оборудование. Эти автобусы довольно быстро переоборудовали в ПАРМы. Так был решён очень важный для нас вопрос…»{402}

В 1980 году далёкий от истории и политики научный журнал «Химия и жизнь» опубликовал материалы о судьбе и деятельности профессора Горного института в Санкт-Петербурге Александра Назаровича Кузнецова. Во время Первой мировой войны, в 1915 году, Кузнецов впервые в истории организовывал производство противогазов для русской армии — первые образцы испытывал на себе. В годы сталинской индустриализации он стал одним из организаторов алюминиевой промышленности СССР. В первые недели блокады 63-летний профессор встретился с нашим героем: «Как вспоминал сам профессор А.Н. Кузнецов, его вызвал первый секретарь Ленинградского горкома партии, член Военного совета фронта А.А. Жданов и спросил — что такое синал? А синал был смесью аммиачной селитры с активной металлической добавкой — силикоалюминием. Кремний, азот, алюминий— "Si, N, Al"— эти три элемента определяли взрывчатые свойства синала. Чтобы сохранить состав в тайне, Жданов предложил изменить название на "АК". Здесь — и азот, и алюминий, и кремний, и ещё и намёк на автора — Александра Кузнецова…»{403}

Промышленности окружённого города остро не хватало сырья для производства взрывчатых веществ и боеприпасов. Взрывчатка «Синал», переименованная Ждановым в «АК», была особо ценна доступностью сырья — основу мог составлять измельчённый кирпич или даже обычная глина. Синал был слабее тротила и заменить его в артиллерийских снарядах не мог, но с успехом использовался в более простых инструментах войны — во время блокады ежесуточно взрывчаткой «АК» снаряжали до 100 тысяч ручных гранат, по 1000—1500 миномётных мин, множество противопехотных и противотанковых мин. Как видим, член политбюро Жданов не только оперативно решил вопрос с производством взрывчатки из буквально подножного материала и даже не просто лично встретился с нужным специалистом — он с ходу создал новый шифр взрывчатого «изделия», сохранявший военную тайну и, безусловно, лестный изобретателю, которого в те дни стоило наградить хотя бы так… В 1942 году изобретатель внедрённой Ждановым ленинградской взрывчатки профессор Кузнецов получил Сталинскую премию.

Начальник цеха на Ижорском заводе А.С. Ирклей вспоминал, как осенью 1942 года Жданов занимался организацией производства брони для катеров БМО — бронированных морских охотников, причём встречался не только с руководством завода, но и с рабочими и специалистами: «Мы с Павлом Ивановичем (секретарь Колпинского райкома партии П.И. Иванов. — А. В.) недавно были вызваны к секретарю ЦК ВКП(б), Ленинградских областного и городского комитетов партии Андрею Александровичу Жданову. Он сообщил, что нам поручено изготовление брони для малых тральщиков, бронированных морских охотников и шхерных мониторов, которые вскоре будут строить в Ленинграде. Нужна броня для палуб и боевых рубок… Андрею Александровичу Жданову хорошо были известны трудности, испытываемые ижорцами при организации и подготовке производства броневых изделий для БМО. Он пригласил ижорцев для беседы. В составе делегации были электросварщица Е. Попова, слесарь-сборщик Н. Гончаров, правщик брони А. Павлушин, вальцовщик Е. Ершов…»{404}

И вот такие, именно деловые воспоминания очевидцев о рабочих встречах с товарищем Ждановым наилучшим образом опровергают «чёрную легенду» о «самом бездарном чиновнике», «проспавшем» блокаду.

Добавим, что в условиях окружения с сентября 1941 года решением Совнаркома СССР на Ленинградский горком ВКП(б) были возложены функции всех отраслевых наркоматов. То есть Жданов в годы войны официально являлся «министром всех министерств», руководителем всех без исключения государственных и экономических структур в городе. Он же, как первый член Военного совета Ленфронта, был и одним из военных руководителей обороны.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.