Лавуазье и французская математика времён революции

Лавуазье и французская математика времён революции

Легенды характеризуют своего героя иначе, чем истинные происшествия: легенда, что X — людоед, больше говорит о его человеческих качествах, чем о его диете.

Легенда о Лавуазье, изложенная ниже, передается в Академии Наук Франции из уст в уста — так я её и узнал, написанной я её не видел (хотя воспоминания революционного палача и были изданы Бальзаком).

Людовик XVI для сбора налогов с приезжающих в Париж продавцов использовал специальный колхоз, «генеральную ферму»: сотня фермеров (откупщиков), построив вокруг Парижа стену с воротами, взимала налог с каждой ввозимой курицы, причем определённый процент с этого налога шёл в их пользу. Понятно, что революция постановила гильотинировать их всех, а когда кто-то пытался спасти откупщика Лавуазье, учитывая пользу от его научных занятий, то реакция была однозначной: «республике не нужны учёные» (довод универсальный и вечный).

Легенда рассказывает, что палач разговаривал с Лавуазье ещё до казни, и что Лавуазье обратился с нему с просьбой.

— Я — учёный, — сказал он, — и я привык, что каждый эксперимент должен приносить пользу науке. Мы вместе будем участвовать в эксперименте гильотинирования. Было бы жаль, если бы от этого эксперимента науке не было пользы. Чтобы извлечь пользу для науки, я просил бы проверить, испытывает ли отрубленная голова что-либо ещё хотя бы несколько секунд — вопрос этот давно уже меня занимает. Чтобы это выяснить, ты, когда будешь показывать народу мою отрубленную голову, посмотри сперва сам мне в глаза. Если в это время я ещё буду что-нибудь чувствовать, то я тебе подмигну правым глазом. Только не перепутай — моим правым глазом, левый не в счёт!

Палач любезно согласился, заметив, однако:

— Научного толку от этого эксперимента всё равно не будет. Ведь если бы эти головы ничего не чувствовали, то мне не приходилось бы каждую неделю менять корзину, у которой они все обкусывают края!

Представление революционеров об учёных, в особенности о математиках, обычно бывает неправильным. Марат сформулировал его так: «Лучшие среди математиков — Лаплас, Монж и Кузен: это своего рода автоматы, привыкшие следовать некоторым формулам и употреблять их вслепую…» («Les Charlatans Modernes», 1791). Позже Наполеон, сперва поручивший Лапласу министерство внутренних дел, удалил его за «попытки внести в управление дух бесконечно малых» (я понимаю это так, что Лаплас хотел, чтобы счета сходились до копейки).

Впрочем, Бальзак описывал «квадрат длинный и очень узкий» (в «Un menage de garcon»), Дюма-сын описывал «дома, сделанные наполовину из дерева, наполовину из камня и наполовину из штукатурки», а американский президент Тафт в 1912 году считал, что США подчинит себе «всё полушарие, охваченное равносторонним сферическим треугольником с вершинами на Северном и Южном полюсах и на Панамском канале».

Набоков в комментариях к «Евгению Онегину» поясняет пушкинскую строку «в гранёный ствол уходят пули» словами «сечение ствола пистолета представляет собой многогранник», хоть и кончал гимназию в России. Паскаль удивлялся людям, «которые так и не могли взять в толк, что если от нуля отнять число, то в результате получится нуль». Он также утверждал, что, «поскольку числам нет конца, существует число, выражающее бесконечность».

Описывая французскую математику около 1820 года, Абель уже находил, что здесь каждый хочет учить, но никто не хочет учиться. Они потеряли главный труд этого «жителя Норвегии, составляющей часть Сибири» — доказательство неразрешимости в радикалах общего уравнения степени пять.