Судебное заседание 24 октября 2004 года

Судебное заседание 24 октября 2004 года

Уже привычно утомительная поездка отметилась всё теми же неудобствами, превращающими недалекие, по сути, переезды из следственных изоляторов в суды в мучительное испытание зэков на выносливость. Ключевые моменты судебных поездок — ранний подъём, утренний холод, полумрак и грязь собачника, прокуренность атмосферы, неудобство бетонных сидений, теснота и духота автозака — неизменны и, насколько мне известно, остаются таковыми в Санкт-Петербурге до сих пор. Я понемногу адаптировался к условиям конвоирования, но полностью привыкнуть не мог, так как это означало бы превращение в бесчувственное и равнодушное по отношению к самому себе существо с атрофированным достоинством и самоуважением. Меня больше не сажали в одиночный стакан для особо опасных, но перед отправкой обычно надевали наручники и всю дорогу, упёршись ногами в стену, я пытался сохранять вертикальное положение, дабы не упасть на пыльный пол, не испачкаться и ничего себе не сломать. В зале судебных заседаний я появлялся уже в состоянии десяток раз подряд выкинутого из поезда на полном ходу человека и смотрел на участников процесса широко раскрытыми недоумевающими глазами.

Полгода я не был в суде, ожидая и проходя психиатрическую экспертизу, но ничто не изменилось здесь, как будто с последнего заседания прошёл лишь день. Семь адвокатов и два прокурора, судья, секретарь, пятеро подсудимых на подписке, группа сотрудников спецслужб — состав собравшихся был стабилен и функционален. Слушание началось заявлением ходатайств.

— Прошу вызвать в судебное заседание и допросить эксперта Гиренко, — обратился я к Ждановой и Бундин заёрзал на стуле, а адвокаты дружно переглянулись, пожимая плечами.

— Но он погиб, разве вам не известно об этом? — промолвила Жданова недоверчиво.

— Тем не менее, прошу дать ответ на моё ходатайство, — настаивал я.

— Ну, хорошо. Суд постановляет отказать в заявленном ходатайстве в связи со смертью эксперта Гиренко Н. М.

— В таком случае я прошу исключить заключение эксперта Гиренко Н. М. из материалов уголовного дела в связи с невозможностью его вызова и допроса, поскольку нарушается моё право требовать ответ на возникшие у меня относительно экспертизы вопросы, — заявил я, действуя по плану.

— Поддерживаю ходатайство моего подзащитного и прошу принять экспертизу, проведённую Гиренко Н. М. недопустимым доказательством и исключить её из числа доказательств по основаниям, изложенным в моём письменном ходатайстве, — поддержал мою позицию мой адвокат и передал судье заранее подготовленное ходатайство.

— К делу приобщается ходатайство адвоката Прокофьева Н. А., согласно которому, при назначении социально-психологической экспертизы следователем было допущено нарушение требований части 1 статьи 57 УПК РФ, которая гласит, что эксперт — лицо, обладающее специальными знаниями и назначенное в порядке, установленном настоящим Кодексом, для производства судебной экспертизы и дачи заключения. Поскольку, социальная психология — отрасль науки, изучающая закономерности поведения и деятельности людей, обусловленные фактором их принадлежности к социальным группам, а также психологические характеристики этих групп, то назначенный эксперт должен обладать необходимыми познаниями именно в этой области науки. Однако, как видно из экспертного заключения, социально-психологическая экспертиза была поручена эксперту Гиренко Н. М. старшему научному сотруднику Музея антропологии и этнографии имени Петра Великого, кандидату исторических наук по специальности этнология (базовое образование — востоковед — филолог), который специальными познаниями в области социальной психологии не обладал. Более того, как видно из того же экспертного заключения эксперт Гиренко Н. М., имея поручение следователя на проведение социально-психологической экспертизы, по собственной инициативе, без поручения следователя, провёл социогуманитарную экспертизу, о чём и указал в заключении. Таким образом, указанное доказательство получено с нарушением требований действующего уголовно-процессуального закона и, следовательно, является недопустимым.

Реплику прокурора на заявленные ходатайства пришлось ждать несколько минут. Растерявшийся Бундин отчаянно перебирал какие-то бумаги, пыхтел и морщил лоб и в итоге выдал жалкое признание:

— Прошу рассмотрение данного ходатайства отложить, так как на данный момент я не могу ответить обоснованно оно или нет.

Суд постановил для подготовки государственного обвинителя перенести рассмотрение ходатайства в следующее судебное заседание.

Следующее ходатайство поступило от подсудимого Мадюдина. Он подошёл к судье и попытался передать ей какой-то листок бумаги. Это было прямое процессуальное нарушение, поскольку все документы в суде должны, открыто оглашаться и обозреваться, и судья не взяла у него листок.

— Что это такое? — возмутилась она. — Будьте любезны, озвучить ваше ходатайство!

— Ну, я, прошу приобщить к материалам уголовного дела справку из 18 отдела УБОП ГУВД Санкт-Петербурга о сотрудничестве с оперативными органами, — стесняясь, сказал Мадюдин.

— У кого-нибудь есть возражения? — спросила Жданова, обведя взглядом зал.

Возражений не было, и судья постановила удовлетворить заявленное ходатайство. Слово взял прокурор Бундин:

— Прошу продолжить исследование доказательств по делу и обозреть вещественные доказательства. Допрос свидетелей я полагаю необходимым провести по ходу обозрения вещественных доказательств.

— Суд постановляет обозреть вещественные доказательства по делу № 724146, — сказала Жданова, и прокурор подошёл к стоящим на столе рядом с судейской кафедрой двенадцати опечатанным картонным коробкам с изъятыми при обысках вещами.

Поскольку процесс над «Шульц-88» был политическим, в качестве вещественных доказательств по делу выступали не какие-то запрещённые к гражданскому обороту предметы, использовавшиеся для совершения преступлений, а в основном информационные носители. Мы совершили мыслепреступление и орудием его совершения были книги, газеты, журналы, листовки, аудио-и видеокассеты, CD и DVD-диски, фотографии. Также прокуратура посчитала доказывающими нашу вину и такие предметы, как складной нож с костяной ручкой, лист бумаги с изображением танка, карта из фантастического романа.

Распечатав одну из коробок, Бундин достал изданную Ш-88 брошюру славянского просветителя Доброслава «Язычество как духовно-нравственная основа Русского Национал-Социализма». Для дачи комментариев он вызвал в зал одного из свидетелей-стукачей. Показав ему, титульный лист брошюры, украшенный изображением славянского коловрата, он спросил свидетеля:

— Свидетель Ж., это и есть эмблема Ш-88 — свастика?

— Думаю, да, — подумав, ответил стукач.

— Это текст Доброслава? — спросил Бундин

— Да.

— А кто такой Доброслав? — прокурор пытался получить от свидетеля хоть какую-то информацию.

— Он живёт в Сибири, — наконец выдавил из себя информатор спецслужб.

— Вам про него что-нибудь ещё известно?

— Нет, — ответил «свидетель» и Бундин прекратил допрос.

Продолжая шарить в коробке, прокурор достал 32 билета на концерт группы «Коловрат» посмотрел на них и убрал обратно. Видимо даже в прокурорской голове пачка билетов на концерт не совмещалась с доказательством нашей вины в преступлениях направленных против государственной власти и конституционного строя РФ. Следующим он достал издаваемый Ш-88 журнал «Made in St-Petersburg» и вызвал для дачи показаний свидетеля Бойко:

— В связи с осмотром вещественных доказательств прошу дополнительно допросить свидетеля по делу Бойко Г. В.

Как всегда сидевший в уголке Бойко подошёл к свидетельской трибуне с таким торжественным видом точно как у чиновника возлагающего венок к могиле Неизвестного Солдата.

— По поводу предоставленных вами журналов «Made in St-Petersburg» № 1–4 и «Гнев Перуна» № 5, что вы можете пояснить? — начал допрос прокурор.

— Журналы были добыты мной оперативным путём, — рассказывал Бойко, — приобретены во время контрольной закупки у распространителя рядом с метро «Гостиный двор». Журнал «Made in St-Petersburg» по оперативной информации издавался Бобровым Д. В.

— Поясните по поводу журнала «Гнев Перуна» № 5, — уточнил прокурор.

— Где он печатался, мы сейчас пытаемся выяснить. Некоторые статьи написаны Бобровым Д. В., имена авторов других статей пока не представляется возможным узнать. Сам журнал создавался Бобровым вместе с Алексеем Б. — лидером экстремисткой группировки «Кровь и Честь». Журнал находился на диске у технического специалиста связанных с Шульцом экстремистских группировок В. Л. — по прозвищу «Совесть 18». По указанию Боброва «Совесть 18» занимался вопросами верстки, оформления и печати экстремистских изданий. Потом этот диск оказался у бывшего участника «Шульц-88» Д. Боровикова и он издал журнал.

— Свидетель Бойко, откуда у вас информация, что Бобров участвовал в издании журналов? — спросила Жданова.

— Изначально была оперативная информация. Потом это стало известно из объяснений свидетелей. Также при обыске в квартире Боброва были на компьютере обнаружены набранные тексты статей опубликованных в журнале «Гнев Перуна». Они были подписаны Шульц.

— Вы полагаете, что Шульц — это Бобров?

— Впервые это было установлено из записной книжки Воеводина, в которой было написано «Шульц» и номер телефона. По базе мы установили адрес, фамилию и инициалы Боброва.

В ходе обозрения вещественных доказательств изъятая у подельника Алекса карта с изображением полуострова Крым особенно заинтересовала прокурора.

— Подсудимый Вострокнутов, эта карта принадлежала вам? — спросил он.

— Да, это мои вещи, — ответил Алекс.

— А что это за карта?

— Это из фантастического романа, в котором Гитлер выиграл войну, — объяснил Алекс и больше вопросов Бундин не задавал.

После заседания я сидел в конвойке вместе с мелкими воришками, наркоманами, попавшимися с «порошком» и сидящими за «бытовуху» красно-фиолетовыми алкашами. Такие дела судьи рассматривали быстро — за 1–2 заседания, и с каждой поездкой публика менялась, привнося новизну и разнообразие. Иногда в соседних камерах закрывали девушек-арестанток, и зэки флиртовали с ними, переговариваясь сквозь решётку и перекидывая записочки. Среди девчонок многие были наркоманками, некоторые сидели уже не в первый раз и вполне освоили развязный зэковский тон. Они мастерски матерились, сыпали жаргонизмами и вызывали у меня стойкое отвращение. Конвоиры часто подходили ко мне, интересовались деталями дела и судебными перспективами, отзывались обычно одобрительно, но что-либо определённое я им сказать не мог и избегал задушевных разговоров. Один из постоянных конвойных выражал ко мне особенный интерес, поскольку был другом моего друга. Он передавал мне посылки с воли, и иногда приводил и запирал в моей камере товарищей приходивших для обсуждения нетелефонных тем. Большую же часть времени я лежал на деревянной скамейке и дремал, досматривая ночные сны. Меня обычно запирали в отдельную камеру, и единственная скамейка находилась в полном моём распоряжении. Разве мог я предположить, что ещё в течение года буду вынужден лежать на этой скамье в перерывах между бесконечными судебными заседаниями?

Следующее слушание назначили на конец ноября.