11 октября 2004 года

11 октября 2004 года

Про поездку в Самару. Двойственные впечатления.

Мизантропическая часть.

Мы ехали поездом. Это долго. И сразу стало понятно, почему Ремарк писал, что в сложных условиях, как никогда, начинаешь ценить простые бытовые радости, комфортные мелочи. Например, если в поезде нет вагона-ресторана, а остановок всего две, по пятнадцать минут каждая, и обе в ночи, и одна из них называется пугающим словом Потьма, то каким бы крутым артист ни был, но есть хочется по-человечески. А никак… Теперь я знаю, что проводнику выдают два ведра угля и к середине ночи уголь почему-то весь прогорает. Мы сидели, кутаясь в одеяла, а нас еще хотели заставить сдавать белье. Но мы не сдались.

На остановке Рузаевка ведро яблок стоило пятнадцать рублей, а полведра можно было купить за пять. Проводница сказала: «Покараульте вход в вагон, я так и быть еще полведра угля принесу».

Не то чтобы условия были прям нечеловеческие, нет — у нас с собой было почти десять литров пива, куча странной ресторанной еды, от души пропитанной уксусом, которую нам дали в дорогу, и два наших купе, но… см. первый абзац. И потом — текст мизантропический, как и было сказано.

Книжка «Ночной дозор», которая должна была скрасить дорогу, оказалась настолько посредственной, что мне удалось преодолеть только двадцать страниц. Потому что там весь смак заключается в наличии в Москве противоборствующих волшебных сил. А когда все это уже знаешь, интриги не остается. Так что это литература «на троечку» и даже без чувства юмора. Да простит меня Лукьяненко. Это же экшн — рубятся, мочатся, а диалоги-то и не вспомнишь.

Еще у меня был с собой последний номер журнала «Роллинг стоун», где было напечатано интервью с Джоном Ленноном 1975 года. Это просто срыв башни какой-то. Вот вы когда-нибудь читали интервью с парнем, который умер, того времени, когда он был жив? Это очень странно. Он пишет, что год не был с Йоко и что вот уже три дня как они вместе. Что только что оформил юридически разрыв с «Битлз» и все финансы оформил, рассказал, как ходил на концерт Джорджа (Харрисона) и что тот не в лучшей форме, с его точки зрения. Говорит про пару своих пьяных дебошей, как бегал с женской прокладкой на голове, которая почему-то крепко села, и спрашивал у официанток: «Ты знаешь, кто я?» И как собирается дожить до шестидесяти. Читаю и думаю: парень, ты же давно умер…

Последним мизантропическим впечатлением была прогулка по улице Михаила Агибалова и вдоль парка имени Щорса. Мы шли мимо деревянных развалюх и спорили:

— Да тут не живет никто. Вон как все набекрень и какое все ветхое и пыльное.

— А спорим, живет? Целый район таких домов не может просто так стоять.

Тут из дома, в котором люди жить не могут, вышли три человека в тренировочных штанах с вытянутыми традиционно коленками (вернее, третьей был тетя с задницей крупной величины, обтянутой лосинами), и все трое стали чинить звонок в совершенно покосившемся доме. Вернее, тетка всем указывала.

— Ненавижу такую породу баб, которая мужикам вечно указывает, как и что делать. Вот специально же вышла указать. У меня тетка такая же.

— А я даже не знаю, какие там породы есть…

За разговорами мы обошли этот район, который вызвал во мне такую неизбывную тоску, что захотелось пойти и надраться в стельку. Но вместо этого мы купили мне шоколадку с орехами. Малость отлегло…

Филантропическая часть.

На нашем концерте было тысяча двести человек. Мне подарили: пять гигантских букетов сложного сочинения в кудрявых обертках; одну бутылку водки «Белая березка» — ледяную и запотевшую; одну горилку «Немиров»; одну бутылку красного вина; две бутылки шампанского и один рисунок.

Зал пел слова хором. Мы были поражены.

Концерт происходил в половине второго ночи. Люди приехали, помимо Самары, из Ульяновска, Новокуйбышевска, Димитровграда и откуда-то еще.

Когда мы пели «Шелковый путь», люди жгли зажигалки, когда пели «Девчонки не плачут», они пели все припевы.

Единственное, чего мне хотелось бы добавить, — это больше диалога с залом. То есть он был, но по ходу они ждали, что вставит, а не то, что им будут истории рассказывать. А мне интеллектуальный контакт нужен, лично мне он нужен ничуть не меньше, чем переполненность энергетикой нас всех.

Мне тут сказали: может, люди не ждали и не были готовы, что я с ними буду разговоры разговаривать, как в Москве. А может, все по-другому — потому что их так много было. Еще мне в объяснение рассказали анекдот.

Один чувак проводил отпуск на даче, работал в огороде, все там себе делал красиво, с лопатой не расставался, мозоли натер даже. Вот он вышел на работу и едет в лифте с секретаршей, девушкой без чувства юмора.

— А откуда у вас мозоли такие, Михаил? — спрашивает она.

— Это я по вам так скучал, Наденька, — отвечает он.

И девушка расплакалась.

Еще про Самару.

Мы жили на вокзале. Фраза звучит так, как будто мы бомжи.

На самом деле там вокзал круче, чем аэропорт Домодедово, — такая конструкция из голубого стекла нереальная. И гостиница там нереальная. На ночь после концерта мы посмотрели в номере кусок фильма, где дяденьке одному вырезали яйцо, и он все равно хотел иметь его при себе. Поэтому послал друга скрасть яйцо. Тот его долго пытался скрасть, потом уронил в лестничный пролет. Яйцо упало прямо на поднос, который уносили в столовую. И там один доктор его съел вместо пирожного.

Еще нас там все время кормили. Это такое гостеприимство. И поскольку там «Жигулевское» пиво, нам с собой его дали ведра. Пацаны взяли и выпили почему-то на обратном пути. Все до капли.

Сегодня мы приехали с утра, и целый день все хотят спать. Потому что, пока мы были на гастролях, наступила зима.