Ознакомление с материалами дела

Ознакомление с материалами дела

В начале весны Тихомиров завершил предварительное расследование и собранные за год следствия материалы уголовного дела были переданы в суд. Они составили пять томов по триста страниц текста плюс вещественные доказательства, запечатанные в несколько больших картонных коробок. Почти каждый день меня выводили в следственные кабинеты для ознакомления с делом. Из чёрного элегантного кейса Тихомиров доставал толстые белые папки, передавал мне и сидя напротив, рядом с вмонтированной в стену копкой «вызова сотрудника», внимательно следил, чтобы я не повредил или не уничтожил ни одного листа. Не так давно в Крестах произошёл скандальный случай: один бандит во время изучения своего многотомного дела ухитрился стащить из-под носа у следователя два тома и постранично спустил их в унитаз. Для спасения хоть некоторых украденных страниц сотрудники разобрали тогда весь стояк следственного туалета, а теперь каждый следователь изображал бдительность, опасаясь повторения инцидента.

Полуторатысячестраничное дело я читал с интересом. Здесь были собраны результаты годового труда следователей из следственного отдела УВД метрополитена, главного следственного управления ГУВД и управления по расследованию особо важных дел горпрокуратуры. Огромная кипа бумаг: написанные полуграмотным языком милицейские протоколы с места преступления, неразборчивые записи медицинского освидетельствования потерпевшего, исполненные на безупречном официальноделовом новоязе бесстрастные прокурорские постановления о возбуждении уголовного дела и передаче его в ведомство новых следственных инстанций, протоколы допросов многочисленных свидетелей обвинения, утверждённые факсимиле федерального судьи постановления о проведении обысков, — всего двенадцать, и страницы с длинными списками конфискованных предметов, протоколы допросов семи обвиняемых, их в большинстве положительные характеристики и справки с места работы, учёбы и жительства, протоколы допроса родителей некоторых обвиняемых, пространный текст судебной социогуманитарной экспертизы печатных изданий, оперативные справки 18 отдела УБОП и даже один документ оперативного характера, полученный из Москвы от первого замминистра МВД. Над всем этим стоило хорошенько поразмыслить.

В начале первого дневного часа 29 марта 2003 года милиционер, дежуривший в пикете на станции метро «Пушкинская» получил сигнал от находящейся на платформе работницы метрополитена, что там происходит массовая драка. Через пару минут спустившись вниз, он уже никого и ничего не обнаружил. Хулиганов и след простыл. Об этом милиционер честно и безграмотно написал в протоколе.

Спустя несколько дней в УВД метрополитена (где когда-то служил и Георгий Бойко) обратился гражданин Армении Арам Гаспарян. Он утверждал, что 29 марта был избит на платформе станции «Пушкинская» группой незнакомых молодых людей с футбольной атрибутикой, лиц которых он не запомнил. Объяснить причину нападения Гаспарян не мог. Также он предоставил медицинскую справку, свидетельствующую о причинении ему ссадин и физической боли не повлёкших кратковременного расстройства здоровья. Следственный отдел УВД возбудил уголовное дело по статье «хулиганство» (ст. 213 УК РФ).

Примерно через месяц оперативники 18 отдела УБОП (Бойко&со) задержали и доставили на допрос двух молодых людей 16 и 17 лет, по имени Коля и Глеб. Они рассказали как в день происшествия они вместе со своими друзьями — футбольными болельщиками спустились по эскалатору станции «Пушкинская», а потом сели в поезд и направились на станцию «Спортивная» и далее на проходивший в тот день на стадионе «Петровский» матч Зенит-ЦСКА. Коля и Глеб заявили, что никакого отношения к движению скинхэдов не имеют и об избиении армянина им ничего не известно.

Но ещё через неделю был задержан некто Алексей Мадюдин, 20 лет, в прошлом дважды судимый за грабёж и хранение наркотиков. Он то и пролил следственным органам свет на события 29 марта. Из данных Мадюдиным показаний следовало, что он является участником скиновской группировки «Шульц-88» совершающей серийные нападения на людей с неславянской внешностью, бомжей, наркоманов и представителей определённых молодёжных субкультур. 29 марта в 12.00 у здания Театра Юного Зрителя на Пионерской площади лидер Ш-88 назначил сбор участников организации для последующего совершения силовых акций. На сбор явились около десяти шульцов и ещё порядка трёх десятков околофутбольных хулиганов из группировки «Нордфирм». Обратившись ко всем собравшимся, Шульц сказал, что сегодня они будут совершать нападения по национальному признаку. Когда моб спустился на платформу метро «Пушкинская» Шульц увидел стоящего у колонны кавказца и отдал команду напасть на него, после чего кавказец был избит участниками группировок. Мадюдин признал, что первым ударил Гаспаряна, а про меня сказал, что в избиении я лично не участвовал.

Коля и Глеб были повторно допрошены, однако ничего нового не добавили и только после очной ставки с Мадюдиным изменили показания, подтвердив сообщённую им информацию.

Мадюдин был отпущен под подписку о невыезде, но через пять дней поступило заявление Коли и Глеба об оказываемом на них Мадюдиным давлении и его заключили под стражу. Это произошло 30 мая.

Далее делом занимался следователь главного следственного управления Олег Борисович Сахаров. Он инициировал проведение обысков у двенадцати петербуржцев причастных по оперативной информации к деятельности «Шульц-88» и провёл их допросы. 9 августа был допрошен и я. Изучив материалы дела, Сахаров пришёл к выводу о ненаказуемости моих действий при нападении на Гаспаряна. Он исходил из того, что так называемая «команда к нападению» отданная 29 марта была необязательна для исполнения собравшимися, потому что в случае неисполнения команды никаких неблагоприятных последствий для них бы не наступило, а значит, избиение Гаспаряна было их собственным решением. Учитывая, что я потерпевшего не бил, Сахаров отпустил меня под подписку.

В сентябре уголовное дело передали высшему следственному органу Петербурга — городской прокуратуре. Им занялся старший следователь управления по особо важным делам Тихомиров, который усмотрел в произошедшем не просто совершённое группой лиц хулиганство, а преступление, направленное против государственной власти и основ конституционного строя. В распоряжении Тихомирова оказалась обзорная справка 18 отдела, где напротив моей фамилии было указано, будто являясь лидером неформального молодёжного объединения экстремистской направленности, я причастен к ряду преступлений по мотивам национальной вражды совершённых в течение последних трёх лет на территории Санкт-Петербурга и Ленинградской области, причастен к организации массовых беспорядков на Триумфальной площади в Москве, а также к изданию литературы праворадикального содержания. В ходе проведённых в августе обысков было изъято большое количество печатных изданий с логотипом Ш-88, и следователь вынес постановлении о проведении социально-психологической экспертизы данных материалов. Перед экспертом был поставлен вопрос: содержат ли издания Ш-88 информацию побуждающую к насильственным действиям по национальному признаку? Получив утвердительный ответ, Тихомиров возбудил уголовное дело по статьям «публичные призывы к экстремистской деятельности с использованием СМИ» (ст. 280 ч. 2 УК РФ) и «распространение национальной ненависти и вражды с использованием СМИ» (ст.282 ч.2 УК РФ).

Следующим этапом стало проведение допросов лиц, по оперативной информации 18 отдела, в прошлом или настоящем состоявших в Ш-88, либо обладающих какой-то информацией о группировке. Таковых набралось более двадцати человек. Доставленные в прокуратуру свидетели в целом подтвердили версию обвинения: Шульц был лидером группировки, занимался изданием пропагандистской продукции и неоднократно призывал к расправам над неславянами африканского, азиатского и кавказского происхождения. Правда, когда допрос касался конкретных преступлений совершённых Ш-88 (помимо избиения Гаспаряна), у всех без исключения свидетелей внезапно пропадала память и вспомнить какие-либо подробности они не могли. Тем не менее, Тихомиров начал делопроизводство ещё по двум статьям уголовного кодекса: «создание экстремистского сообщество» (ст.282 прим.1, ч.1 УК РФ) и «публичные призывы к экстремистской деятельности» (ст.280 ч.1 УК РФ). А так как среди выявленных шульцов было четверо несовершеннолетних, он возбудил уголовное дело ещё и по статье «вовлечение несовершеннолетних в преступную группу» (ст. 150 ч.4 УК РФ).

Вслед за Мадюдиным участие в избиении Гаспаряна признали обвиняемые Алексей Буторин, Максим Ражев и Дмитрий Баталов и хотя Алексей Вострокнутов, Михаил Втюрин и Дмитрий Бобров вины не признали, Тихомиров посчитал, что при наличии двух свидетелей произошедшего — Коли и Глеба, обвинение полностью доказано.

Прочитав материалы дела, я заметил несколько подозрительных моментов. Больше всего настораживало странное поведение потерпевшего. С места нападения он уехал, не дожидаясь появления милиции, и вроде и не собирался обращаться в правоохранительные органы. Его можно было понять: серьёзных травм у него не было, нападавших он не запомнил и, являясь «лицом кавказской национальности» с армянским гражданством мог просто не иметь желания общаться с милиционерами. И всё же с опозданием на три-четыре дня Гаспарян приехал в милицию, чтобы дать показания ни на шаг не продвинувшие следствие на пути к изобличению преступников. Больше Гаспарян нигде не появился, но его заявление стало причиной возбуждения уголовного дела.

Я понимал, что бумаготворческий труд следователей это только видимая вершина айсберга имеющего в основании оперативную работу Бойко. Впитавшаяся в кровь беспринципность оперов позволяла им всячески искажать реальные факты, фальсифицируя действительность для достижения казавшихся справедливыми целей. Я предположил следующее: узнав от близких к Ш-88 информаторов об избиении кавказца на «Пушкинской» Бойко задействовал связи в национальных диаспорах Санкт-Петербурга (такие контакты были ему необходимы для преодоления пассивности ставших жертвами скинхэдов иммигрантов часто не обращавшихся в милицию) и нашёл Гаспаряна согласившегося поехать в УВД и написать заявление о нападении на него неизвестных молодых людей. Так были созданы искусственные предпосылки для возбуждения уголовного дела, в рамках которого, Бойко применяя психологическое давление, вынудил Мадюдина ещё не отгулявшего условный срок по прошлой судимости к признательным показаниям, а после, используя Мадюдина, добился признаний от других участников и «свидетелей» нападения. Гаспарян — подставной потерпевший! Эта версия подтверждалась неустранимыми противоречиями между результатами медицинского освидетельствования Гаспаряна и показаниями обвиняемых. Из выданной травмпунктом справки следовало, что Гаспаряну причинены всего лишь незначительные ушибы и ссадины, тогда как по показаниям обвиняемых и свидетелей потерпевшего избивали в течение пяти минут, вдесятером, нанеся ему не менее сорока ударов, в том числе прыгали у него на голове ногами, обутыми в армейские ботинки. Не мог быть Гаспарян тем, кого атаковали на «Пушкинской» ещё и потому, что он «увидел» там «молодых людей с футбольной атрибутикой», а на самом деле, конечно же, никто из шульцов или молодых хулиганов никакой атрибутики не носили.

Другой настораживающий момент — квалификация совершённого на «Пушкинской» преступления. Весной 2003 года дело возбудили по статье «хулиганство, совершённое группой лиц» (ст. 213 ч.2 УК РФ), но в декабре того же года Госдума приняла поправки к УК и теперь в состав преступления включили действия с применением оружия либо предметов заменяющих его. Раз при нападении оружия не применялось, значит, и хулиганства в юридическом понимании совершено не было, и Тихомиров переквалифицировал обвинение на статью 282 ч.2 УК РФ — «унижение национального достоинства совершённое публично, организованной группой, с применением насилия». Я сразу понял, что это самое слабое место обвинения. Одно дело простое избиение человека и совсем другое — унижение его национального достоинства; здесь для образования состава преступления недостаточно только нанесения ударов, а необходимо совершение призывов или действий унижающих его нацию, касающихся его национального происхождения, оскорбляющих его достоинство как представителя определённой нации. А кавказца на «Пушкинской» просто избили — без призывов, без лозунгов, молча, без слов.

Базовый массив собранных доказательств обвинения покоился на показаниях свидетелей. Внешне здесь всё было чётко и логично, даже слишком чётко и логично. Внимание привлекли протоколы допросов проведённых Тихомировым — монолитные, грамотно скомпонованные тексты с подписями соответствующих свидетелей. Если Сахаров задавал вопросы и дословно записывал полученные ответы, то Тихомиров сам составлял от лица свидетеля единый текст, протокол подписывался и подшивался в дело. Оставшиеся верными товарищи рассказали мне о предложенном каждому двухвариантном выборе: или подписать нужные стороне обвинения показания, или самому стать обвиняемым и отправится в тюрьму. Мой старый приятель Вострокнутов отсидел за решёткой девять месяцев только за то, что не стал оговаривать меня, подписывая сочинённый Тихомировым протокол, а занявший такую же позицию Миша Втюрин чудом избежал ареста (впоследствии с парней сняли обвинения и полностью оправдали). Запуганные подростки (в основном, подростки) послушно подписывали бумаги, едва ли отдавая отчёт, в чём они свидетельствуют. Поэтому я рассчитывал, что на судебном заседании свидетели неизбежно запутаются в своих-несвоих показаниях, демонстрируя противоречия между реально известной им информацией и информацией содержащейся в составленных Тихомировым протоколах.

Некоторые показания показались забавными. Например, один свидетель сообщил, что наше знакомство состоялось в буддийском храме Калачакры (самый большой европейский буддийский дацан, Санкт-Петербург), где я жил в 2001-02 годах, вероятно совмещая руководство экстремистским сообществом с духовной практикой, устремлённой к достижению нирваны по методу религиозного течения дхог-чен. Другой рассказывал о нашей встрече в книжном магазине на Невском проспекте и случайном знакомстве за обсуждением книги Артура Шопенгауэра «Мир как воля и представление». Третий неуёмно восхищался моей эрудицией и глубокими, по его мнению, познаниями в истории, философии, литературе и т. д. и было непонятно, зачем вообще он это рассказал, и какое отношение имеют его показания к уголовному делу.

Недоумение вызвал текст социогуманитарной экспертизы печатных изданий «Шульц-88». Слишком познавательный и предельно отвлечённый от подлежащих доказыванию в суде обстоятельств текст. Последняя работа Николая Михайловича Гиренко — достаточно известного в определённых кругах деятеля, гармонично смотрелась бы на страницах какого-нибудь культурно-исторического журнала академии наук; для использования в уголовном судопроизводстве работа Гиренко выглядела непригодной. Учёный не поленился разъяснить «истинное» значение скандинавских рун, обрисовал основные аспект учения Елены Петровны Блаватской, высказал свои предположения о местонахождении таинственной Шамбалы, и я с трудом представлял, как текст экспертизы будет зачитан в российском суде, и какую реакцию вызовет.

Присутствие духа не оставило меня и пусть обвинительный приговор был неизбежен, я не собирался отказываться от сопротивления. Мне предстояло выстроить наиболее эффективную линию защиты и убедительно провести её назло ожидающим, что я сломаюсь, врагам. «Мы ещё поборемся, господа судьи! Мы ещё повоюем!» — мысленно повторял я вновь и вновь.