Суд и приговор
Суд и приговор
Материалы «большого процесса» были обнаружены спустя два десятилетия, уже после падения Муссолини. Было найдено и интереснейшее письмо Грамши — «Уважаемому г-ну Председателю Особого трибунала по охране безопасности государства, Рим». Письмо это отправлено из миланской следственной тюрьмы 3 апреля 1928 года, во всяком случае на нем стоит эта дата. В письме много места уделено чисто юридической полемике, подчеркиваются неправомерность обвинения, нарушения юридической процедуры и так далее. Подробный разбор письма едва ли здесь уместен, Грамши должен был написать его, но едва ли он верил в то, что фашистские судьи под влиянием какой-бы то ни было аргументации изменят свое решение; ведь, кстати, и решение это было выработано заранее самим Муссолини, в чем ни Грамши, ни другие обвиняемые коммунисты, естественно, не имели оснований сомневаться.
Но в этом письме много внимания уделено тем попыткам воздействовать на Грамши, которые предпринимались тюремными властями, вероятнее всего, по наущению свыше. Впрочем, может быть, и попросту в порядке местного творчества. В камеру к Грамши — в Болонье и потом в Милане — подсаживали некоего Данте Романи (так он по крайней мере себя называл), уверявшего, что он-де паровозный машинист по профессии и анархо-синдикалист по убеждениям. Этот Романи брался передавать на волю политические распоряжения Грамши. Конечно же, это была самая дешевая полицейская провокация, прозрачная донельзя; и тюремные власти, убедившись в, бесплодности своих попыток, убрали Данте Романи из камеры Антонио. А в миланской тюрьме к Грамши с провокационными предложениями обращался некий Коррадо Мелани, бывший фашист. Он предлагал коммунистам приобрести имеющийся у него материал, компрометирующий фашистских главарей. Все это была чрезвычайно грубая работа, и Грамши не отказал себе в удовольствии написать об всем этом г-ну Председателю Особого трибунала,
Приближается день начала процесса. Коммунистов отправляют из Милана в Рим. Люди скованы одной цепью. Кто знает, что ждет их? Смерть? Или долгие, нескончаемо долгие годы тюрьмы? И вот они едут в арестантском вагоне, едут всю ночь напролет. Круг замкнулся. Снова Рим. Снова тюрьма «Реджина Чели». Грамши в одной камере со Скоччимарро и Террачини. Первый этаж шестого корпуса. В тесной камере темно. Нижняя часть окна заколочена досками. И вот наступает время суда. Начинается процесс. Председатель суда — дивизионный генерал Акилле Мускара, судья Клаудио Пассани, консул фашистской милиции, адвокат Джакомо Буккафурри (судья-докладчик). Обвиняемым инкриминируется попытка «в 1926 году поднять вооруженное восстание, в соответствии с решениями, принятыми на съезде в Лионе». Есть еще и такая формулировка: «Военный заговор с целью насильственного свержения правительства».
Грамши в Лионе сказал: «Бессмысленно, безумно говорить в настоящий момент о попытках восстания». Итак, коммунисты обвинены голословно. Это не судебное разбирательство, а судебная расправа!
Но что еще вменяется в вину подсудимым? Брошюра о методах гражданской войны в России, о ее уроках (перевод с русского). Брошюра подлинная, но она была еще раньше напечатана в фашистском журнале «Политика». А журнал этот редактировал сам министр юстиции Рокко.
Процесс идет в тесном маленьком зале. Весь правый угол зала занят клеткой из железных прутьев. В ней находятся подсудимые. Даже на суде они в кандалах и скованы общей цепью. Приняты все «меры предосторожности»: в клетке вместе с подсудимыми вооруженные до зубов часовые, а снаружи — кольцо вооруженных карабинеров. На стене над местами судей — большой портрет его величества Виктора-Эммануила III. Над портретом — распятие. На скамье свидетелей — агенты охранки. Пропускают в зал публику только по специальным билетам, то есть публики-то, собственно, нет — присутствуют по преимуществу более или менее замаскированные полицейские агенты и фашистские активисты. А на местах защиты — никого.
Первым из обвиняемых говорил Исидоро Аццарко. Разум его помутился в тюрьме. После совещания судей с прокурором больного вывели. Затем был зачитан обвинительный акт, и начался допрос. Одним из первых говорил Скоччимарро. Председатель суда все время перебивал его. «Это не относится к делу, — говорил он. — Мы вас обвиняем не в этом».
— Но в чем же тогда вы обвиняете нас? — спрашивает Скоччимарро. И продолжает: — Дело в том, господин председатель, что этот процесс затеян против людей, не совершивших никакого преступления; в действительности нас судят за то, что мы — коммунисты, что мы боролись против фашизма, в защиту народа и свободы...
И председатель вновь перебивает обвиняемого:
— Подсудимый Скоччимарро, говорите по существу!
Скоччишрро: Почему вы не призывали говорить по существу свидетелей обвинения, когда они рассказывали свои смехотворные и явно лживые выдумки? Ваш меч, господин председатель, — это не меч правосудия, это меч гражданской войны...
Председатель: Карабинеры, выведите его из зала! Коммунисты держались на суде стойко и непоколебимо. Все, за исключением одного человека — Альфани. Альфани сделал признание, Альфани покаялся, теперь его должны освободить. Он еще в клетке, но жмется в сторонку, другие отодвигаются от него, чтобы не замараться. Для них он не человек — он прах, тлен, падаль!
После речи обвинителя попросил слова обвиняемый Террачини. Слово было ему дано.
«Прежде чем суд удалится для вынесения приговора, — сказал он, — я от имени моих товарищей по заключению прошу разрешить мне сделать следующее заявление:
Первое: Мы, за исключением Альфани, еще раз объявляем суду, что имеем честь быть коммунистами и, несмотря на двухлетнее заключение в тюрьме, остаемся членами компартии. Это заявление значит, что, когда бы мы ни получили свободу, мы будем считать своей обязанностью отдать свою деятельность партии.
Второе: Мы считаем, господа судьи, что наше дело не может быть подсудно Особому трибуналу, так как все мы были арестованы до установления чрезвычайных законов, которые согласно ясному толкованию законоведов не имеют обратной силы. Поэтому дело наше не должно было быть передано трибуналу и нас должны были освободить после следствия. Тем не менее мы совершенно убеждены, что все, чего требует прокурор, будет вами принято.
Третье: Обвинение нас в подстрекательстве к гражданской войне и в заговоре против целости государства базируется на нескольких брошюрах, секвестрованных при аресте и имеющихся в распоряжении суда, которые, однако, были напечатаны с разрешения «Общественной охраны» и префектуры. Что же касается брошюры «Гражданская война», о которой так много говорил здесь прокурор, то она целиком перепечатана из журнала «Политика», редактором которого является министр — хранитель печати. Некоторые из этих брошюр никогда не были нами изданы.
Но, установив этот факт в целях ясности, мы заявляем в то же время суду, что мы полностью солидаризуемся со всеми подпольными изданиями, в которых отражены методы и доктрина Итальянской коммунистической партии. Кроме того, мы считаем правом рабочего класса прибегать к подпольной печати, когда, как в настоящее время, он лишен возможности законными путями публиковать свои издания и агитировать за них.
Четвертое: Мы хорошо знаем, что для тех из нас, которые больны или обладают слабым здоровьем, подорванным к тому же предварительным заключением, ваш приговор равносилен смертному приговору. И это нас ни в какой мере не удивляет, так как мы прекрасно понимаем, что вы в нашем лице хотите нанести удар вождям Итальянской коммунистической партии.
Пятое: Мы должны также указать на то, что господа, входящие в состав трибунала, доказали за время процесса полную свою неспособность судить нас... или кого-либо из коммунистов по причине полной своей неосведомленности в вопросе. Достаточно указать хотя бы на тот факт, что в качестве вещественного доказательства нашей виновности обвинение выдвигает, как это ни невероятно, брошюры, содержащие только текст «Коммунистического манифеста», который теперь считается культурным багажом всякого образованного человека и который можно найти в любой библиотеке.
Шестое: Подтверждением вышесказанного является и то, что прокуратура возлагает на нас ответственность за все террористические акты, имевшие место в Италии за последние годы, тогда как достаточно самого поверхностного знакомства с нашим движением, чтобы понять отношение коммунистической партии к террористическим актам.
Седьмое: Итак, если бы нас судили согласно истинным данным, вы, господа судьи, должны были бы признать нас неподсудными, потому что наша деятельность имела место в период, когда таковая не считалась преступлением. Но этот суд — суд карательный, который призван нанести в нашем лице удар партии рабочего класса, борющегося с настоящим режимом. Поэтому мы уверены, что вы, господа судьи, приговорите нас к высшей мере кары, какой требует от вас общественный обвинитель. Но помните, господа судьи, что коммунизм...»
Председатель лишил Террачини слова и спросил подсудимых: имеют ли они что-нибудь добавить к сказанному ими прежде? И когда очередь дошла до Грамши, он тихо сказал: «Вы приведете Италию к катастрофе. Мы, коммунисты, ее спасем!» Суд удаляется для вынесения приговора.
И вот 4 июля 1928 года. Особый трибунал по охране безопасности государства приговорил Антонио Грамши к 20 годам 4 месяцам и 5 дням тюремного заключения. Учитывая состояние здоровья Грамши, это был, по существу, слегка завуалированный смертный приговор.
Больший срок получил только Умберто Террачини — около двадцати двух лет. Он пробыл полтора десятилетия в заключении и, выйдя из тюрьмы после падения фашистского режима, был избран председателем Учредительного собрания Итальянской республики. И как таковой подписал конституцию этой республики. Сохранилась фотография, на которой тогдашний президент республики де Никола, сидя за роскошным письменным столом, на минутку сняв очки, смотрит, как у края того же стола Умберто Террачини стоя подписывает конституцию. Де Никола — представительный старик, с виду весьма осторожный и неоткровенный. Взгляд у него крайне желчный. Были времена, когда буржуазный либерал де Никола баллотировался по одному списку с фашистом Муссолини. Но времена эти прошли и канули в вечность. Теперь де Никола вынужден сотрудничать с крайне левыми, и по виду его чувствуется, что эта политическая метаморфоза ему не совсем по душе...
Грамши должны были отправить в Портолонгоне — в самую страшную тюрьму Италии. В последний момент, когда Антонио был уже выведен из камеры, чтобы вместе с другими направиться к выходу из тюрьмы и оттуда общим порядком в тюремный вагон, раздался возглас: «Антонио Грамши, к врачу!» С Грамши сняли наручники. Он обнял отъезжающих. Распрощался с ними. Его путь пролег отдельно — он был отправлен в тюрьму-госпиталь в Тури. Это считалось особой милостью. Скоччимарро рассказывал, что Антонио Грамши сказал ему накануне прощанья: «Мауро, я чувствую, что они меня не выпустят живым». И, к сожалению, предчувствие не обмануло его.