Часть девятая

Часть девятая

После выхода «Red Wave» события развивались с неимоверной скоростью. Сначала Джоанна привезла Бобу электрическую гитару, белый «Squire», которую ему передал Дэвид Боуи. «Аквариум» становился притчей во языцах. Начали материализоваться самые фантастические мечты. Было ощущение победы и того, что все только начинается, и мы после стольких лет испытаний начинаем получать по заслугам. Начиналась перестройка. Везде праздновали победу. Все средства массовой информации вдруг стали открывать завесу на рок-музыку, и так появился феномен русского рока. Что было истинным, а что шелухой, понять было невозможно. Боб постоянно мотался в Москву и встречался с влиятельными людьми. И в этот момент «Международная книга» затеяла проект экспорта русского рока на запад, и, когда об этом зашла речь, имя Гребенщикова было у всех на устах. Приехали президент американской компании «Белка» Кенни Шеффер и очаровательная Марина Олби. Они быстро остановили свой выбор на Гребенщикове и пригласили его в ознакомительную поездку в Америку. Она пришлась прямо на новый восемьдесят восьмой год, и они устроили ему встречу с Дэвидом Боуи и Майклом Джексоном. Но ближе всего он сошелся с Дэйвом Стюартом из «Eurythmics». Джоанна, как первооткрывательница, пыталась контролировать процесс, но постепенно стало ясно, что она теряет свои акции и монополию на русских артистов. В ходе поездки Бобу предложили контракт, согласно которому он, Боб, будет записывать в Америке альбом на английском языке с американскими музыкантами. Ну что же, это было интересно, и наверняка Боб был самой подходящей для этого кандидатурой. Он вернулся в пробковом шлеме, ковбойских сапогах и с фонариком из Чайна-тауна в руках. Мы все собрались у него на Перовской и полночи слушали небылицы о его приключениях.

Но пора было возвращаться к реальности. Нам опять предложили сыграть в «Октябрьском» зале, и в этот раз мы сыграли несколько сольных акустических концертов, в которых принял участие и Саша Ляпин. Они были гораздо ровнее, нежели за год до этого с оркестром. И Саша привнес интересный элемент в доселе привычную, так называемую, акустическую музыку. Странно, что этот опыт не получил развития. И по-прежнему происходило деление на акустический и электрический «Аквариум». (Хотя через десять лет Боб всё-таки пригласил Сашу в очередной состав «Аквариума», но это была уже другая группа).

В это же время или чуть позже в «Октябрьском» же зале состоялись концерты «Поп-механики». Мне тоже довелось принять в них участие. Это было приурочено к первому городскому конкурсу красоты, в жюри которого были Курёхин и Юра Каспарян. Я с опаской отношусь ко всему, что люди считают красивым, модой, моделями и прочим. Но ввиду того, что это делал Курёхин, я охотно вписался, причем участие в «Поп-механике» в этих концертах пересекалось с концертом «Аквариума» в ДК Связи, и я предпочел отпроситься в «Аквариуме». Мы выступали маленьким эстрадным оркестром под руководством Курёхина, включавшим братьев Сологубов, Вишню, всю группу «Кино» и меня с Борей Райскиным. Наша роль в таких больших концертах была очень удобной. Мы сидели немного сзади на возвышении, и, будучи участниками, были одновременно и зрителями. Первое отделение конкурса красоты было собственно конкурсом. Выходили девушки в бикини и на каблуках, а мы играли какую-нибудь пошленькую мелодию типа «Генералы песчаных карьеров» с сёрф-гитарой Юры Каспаряна и всегда с каким-нибудь элементом абсурда. А в некоторых номерах аккомпанировали настоящему Борису Штоколову, который пел хит шестидесятых «У моря, у синего моря». Ему подпустили дыму, в клубах которого на четвереньках ползали Африка с Тимуром. Кола-Бельды пел про «Оленей» и так разошелся, что пустился в пляс. После концерта он совершенно искренне, со слезами благодарности на глазах, рассыпался в комплиментах и говорил, что его так никогда не пёрло. Всё было чинно, в духе чопорных классических концертов, которые обычно проходили в этом зале. Второе же отделение было абсолютно иррациональным, с индустриальной группой и прочим. Девяносто восемь процентов людей, пришедших на конкурс красоты, были в совершенном смятении, не понимали, что происходит, и не знали: бежать или досмотреть до конца.

Чуть позже состоялся сольный концерт «Поп-механики» уже безо всяких конкурсов. В концерте помимо всех рокеров и джазменов и вообще дружков Курёхина, которые на чем-либо играют, были «Лицедеи», уже знакомый Камерный Оркестр под управлением Равиля Мартынова и Оркестр Ленинградского военного округа, что марширует на Дворцовой площади на всех парадах. Даже те, кто уже и раньше принимал участие в подобных акциях Курёхина, были ошеломлены масштабом происходящего. Во время репетиции на Курёхина было больно смотреть, потому что удержать внимание такого числа людей в течение двух-трех часов, чтобы просто проиграть за всех всю композицию, и, чтобы проверить все ли запомнили последовательность выходов на сцену и туттийные места, казалось нереальным. Естественно на репетиции все было на пальцах, поскольку о прогоне всего концерта не могло и быть речи. Когда же концерт начинался, и порой все неслось не в ту сторону, казалось, что все рухнет и остановить уже ничего невозможно. В финале этого концерта Антон Адосинский голый по пояс как палач и в красной шапке под аккомпанемент военного оркестра, который играл увертюру к «Лоэнгрину», стриг наголо девушку с роскошными волосами и в вечернем платье. Десять гитаристов в этот момент играли какой-то рок-н-ролльный риф, камерный оркестр в яме играл Моцарта, с балкона неслись звуки фанфар, а индустриальная группа строила какие-то конструкции – стучали молотки и топоры, выли пилы и дрели. Когда музыка смолкла, и на плечи девушки упал последний локон, в зале раздалась гробовая тишина. Четыре тысячи человек молча сидели и боялись встать, чтобы не нарушить эту тишину.

Следующий концерт «Поп-механики» был в СКК, и он превзошел по масштабу что-либо доселе слыханное и виданное. Был уже привычный набор из военных и штатских, носились грузовики с революционными матросами. Юные лучницы в белых платьях пускали стрелы, играл камерный оркестр, и было много всякого другого, что уже и не вспомнить. Конечный эффект всех концертов всегда был один – восторг на грани панического ужаса. Вероятно это именно то, чего Курёхин пытался добиться.

Отношения Боба с Курёхиным совсем разладились, и он уже не принимал во всём этом участия. И вскоре он снова отправился в Америку. Ему предоставили право самому выбрать продюсера своего сольного альбома. И через некоторое время стало известно, что свой выбор он остановил на Дэйве Стюарте. Группа, только что вкусившая первые плоды профессиональной работы и которая в тот момент ещё сохраняла признаки группы, вышла в академический отпуск.

Стиллз и Нэш действительно сдержали свое слово и в июне мы все, кроме Вани Воропаева, который был невыездным, должны были лететь в Монреаль для участия в конгрессе врачей. До последнего момента мы не верили, что это когда-нибудь окажется возможным. Мы оформляли документы через Управление культуры и заполняли по четырнадцать экземпляров анкет. Куда они шли в таком количестве понять было невозможно. Я в первый раз уезжал так надолго и, поскольку оставить мать на Алексея было нельзя, мы сговорились с Андреем, что он будет приезжать через день, кормить матушку и оставлять ей еду на два дня. Больше, чем на два дня было нельзя, так как все мгновенно выедалось Алексеем и его дружками, с которыми он пьянствовал. Наконец, первого июня мы на десять дней отправились в Канаду. В аэропорту Монреаля нас встречал Боб в сопровождении команды киношников. Нас поселили в общежитии Макгиллского Университета в отдельных комнатах, и мы всем были очень довольны. Но на следующий день Кенни Шеффер созвал пресс-конференцию и пригласил устроителей концерта. Он спросил их, в каком отеле живут «Crosby Stills & Nash»? Выяснилось, что в отеле «Hilton». На что последовал вопрос, почему артисты из России живут в общежитии? Всё это снимали на камеру и этот вопрос очень быстро был улажен. На следующий день мы переехали в пятизвездочный отель «Delta» с бассейнами и прочим. К нам в гости приехали все наши друзья из Америки – Найоми, Андрея с Джимим, Джуди, Джон-Фред, Уэнди, Андрей Светличный, Игорь Бутман и, наверное, ещё кто-то. К тому же проявились наши канадские подруги Каролина и Джоанна, с которыми мы познакомились у Славки незадолго до этого. Мы всюду таскались вместе, и нас постоянно разрывали на части, предлагая нам в общем-то обыденные вещи, но тогда казавшиеся нам самыми невероятными. Концерт должен был быть только на третий день, и в первый же вечер мы пошли в блюзовый клуб на Сен-Дени. Это оказалось совершенно крохотным местом, где на невероятной громкости играли местные музыканты. Меня совершено поразил звук, он был не таким, каким я привык слышать его за долгие годы соприкосновения с рок-н-роллом в России. Он был абсолютно не обработанный, барабаны играли прямым звуком, безо всякой подзвучки, но при этом был идеальный баланс и фантастический драйв. У меня перевернулись все мои представления, и я не мог насытиться игрой музыкантов, которая была безупречна и стилистически точна. Выяснилось, что это просто хауз бэнд и они играют все вечера, если не удается кого-нибудь подписать. На следующий день у нас была репетиция в другом клубе, куда привезли специально арендованный бэклайн и барабаны, а Файнштейну привезли конги. Мы не виделись с Бобом месяца два или три, и надо было выстроить программу выступления. Мы немного порепетировали, и пытались выстроить звук, но он был категорически другой.

Концерт был на спортивной арене «Forum». Это самый большой концертный зал в Монреале, размером с СКК. Хэдлайнерами концерта были «Crosby Stills & Nash», а также играли канадцы Брюс Кокберн и франкоязычный Мишель Ривар. Мы познакомились с Дэвидом Кросби, которого наконец выпустили из тюрьмы, но перед концертом у нас не было времени пообщаться. Мы выступили очень успешно и лучшей комбинации для дебюта на Западе представить себе было невозможно. После нашего выступления к нам в гримерную въехала тележка, уставленная коробками. А за ней вошли Кросби, Стиллз и Нэш. В коробках оказалась многоканальная аналоговая студия «Tascam» с пультом и несколько коробок пленки. Это была материализованная мечта. Они пожелали нам записать много хороших песен и альбомов. Для психики простых советских музыкантов это было многовато. Потом выступал Брюс Кокберн и мы с нетерпением ждали выступления наших героев. Я прекрасно помню выступление двоих из них в Москве. Оно было милым, симпатичным, но в общем-то вполне обычным. И тут я увидел в чем было дело, здесь был совершенно адекватный звук. Они играли на трех акустических гитарах, которые звучали так мощно, и их трехголосый вокал был настолько безупречен, что тут сразу стало ясно, почему эта группа стала великой. Народу было тысяч пятнадцать, но у меня было полное ощущение того, что всю жизнь нам грезилось, как мистический Вудсток. Я увидел, что вся та музыка, которая в нашей стране получила распространение как акустическая, имеет один существенный недостаток – полное отсутствие звука. Вся она развивалась в эстетике бардовской песни, с вялым наигрыванием на гитарах и неправильным озвучиванием группы. Конечно же, мы все понимаем, по каким причинам у нас было невозможно этого звука достичь. В конце мы присоединились к ним на уже знакомой песне «Teach Your Children», которую они пели с небольшим хором. Вероятно, эту песню они поют на каждом концерте вот уже двадцать лет.

На следующий же день нас переселили в обыкновенный отель, в двухместные номера с кухней. Это было удобно, можно было самим готовить еду и сэкономить немного денег. Славка купил палатку, поставил её прямо в комнате и стал в ней жить. Боб должен был возвращаться в Нью-Йорк, мы же должны были остаться до окончания конгресса. Перед его отъездом мы на один день отправились в «Le Studio», это прекрасная студия километрах в ста от Монреаля, на берегу озера. Для нас и для любого человека, сопряженного с музыкой, она являла собой абсолютный рай. Вероятно это одна из самых дорогих студий в мире. На ней записывались Стинг, Джони Митчелл, Леонард Коэн и сотни других. Богатые музыканты могут приехать туда на несколько дней и жить прямо там на полном пансионе. Один день записи в такой студии стоит целого состояния. «Белка» пошла на то, чтобы использовать шанс и дать возможность Бобу записаться с нами, пока мы находились с ним на одном континенте. Мы поехали туда со всей съемочной группой, и с нами поехал звукорежиссер «Eurythmics» Ману Жиот. Запись, как обычно, начали с настройки барабанов. Пока Петя разыгрывался, все купались в озере и валяли дурака. Потом начали настройку гитар и постепенно стали играть песню «Новосибирск», про то, как мир подходит к концу. Так продолжалось часа два. Потом вдруг Боб решил записывать песню «Артур», на английском языке, которую они с Дюшей написали ещё в семьдесят восьмом году. Очень красивая песня на три аккорда. Она давно сложилась как песня которую они играют вдвоём. Вдруг Боб говорит нам с Рюшей, чтобы мы сыграли что-нибудь на скрипке и виолончели. Меня бросило в пот. Я никогда не играл в этой песне и был совершенно не готов к тому, чтобы играть в ней сходу прямо на записи, да ещё в тот момент, когда все снимается для кино. Однако Рюша стал что-то наигрывать. Я тоже что-то попробовал, но у меня ничего не получилось, впрочем как и у Рюши. Для того, чтобы сыграть, да ещё и вдвоём, требуется по крайне мере час-полтора, я не говорю о том, что он мог нам сообщить об этом ещё перед поездкой. Или мы могли бы попробовать в гостинице, пока находились вместе эти несколько дней. Все встали вокруг нас и стали давать советы, явно переигрывая в этой ситуации, крутясь перед камерами. В жизни такого никогда не было. Я не выдержал и всех послал. Меня стали успокаивать, но я уже твердо знал, что в этой песне я сейчас сыграть не смогу. Песню оставили в том виде в каком она и была раньше, такой она и вошла в альбом. Боб же уединился в студию и стал записывать романсы Вертинского. Все часа три ходили кругами, и наконец плюнули, и стали смотреть телевизор. Там была кассета с роскошным фильмом «This Spinal Tap», это очень соответствовало моменту. Мы промаялись до вечера и поехали домой. Никто не понял, для чего мы туда приезжали. Для чего настраивали барабаны и все прочее. Кроме того, что само посещение такого места интересно. И вообще, зачем для записи двух акустических песен под гитару нужна была самая дорогая студия в Канаде. Я увидел опасный симптом того, что наш старый друг утратил ощущение реальности. Никто из нас ничего не понимал, никто не знал, что будет дальше – Боб выбрал сольную карьеру, и распространится ли она на кого-нибудь из нас, было загадкой. Боб уже давно тяготился группой, которую он сам раздул до невероятного размера. У него не хватало духу её распустить, а тут так удачно складывались обстоятельства, что это неприятное действие он мог легко перепоручить внешним обстоятельствам.

На следующий день мы пошли по магазинам, и наши благодетели стали покупать инвентарь для группы. Мы пришли в самый большой рок-н-ролльный музыкальный магазин, и все стали выбирать, кому что нужно. Нам купили несколько микрофонов и обработку для студии, гитаристам купили струны и примочки, Файнштейну купили всякие перкуссионные штучки-дрючки. Мы же с Дюшей и Рюшей играли на таких инструментах, что в таком магазине для нас ничего не было. Я почему-то забыл, что много лет мечтал о флэнджере (впрочем, сейчас мне кажется, флэнджер для виолончели совсем не нужен). На следующий день Боб уехал в Нью-Йорк, а мы пошли болтаться по городу с Андреей и Джимом. Мы забрели в музыкальный магазин, где продаются струнные инструменты. Я присмотрел себе недорогую немецкую фабричную, но деревянную виолончель, так как я по-прежнему играл на многострадальной фанерной. Андрея предложила мне её купить, если «Белка» потом вернет ей деньги. Я позвонил Бобу в Нью-Йорк и спросил, могу ли я таким образом купить себе инструмент? Но Боб сказал, что у «Белки» на это нет денег. Я был уязвлен такой дискриминацией, инструмент, который я хотел, стоил дешевле рокмэна, примочки, которую купили Саше Ляпину. Это были не подарки, а насущные вещи, необходимые для улучшения звука группы. Путешествие подходило к концу. Нас обещали свозить на Ниагарский водопад, но почему-то поездка не сложилась. За эти несколько дней, что снимался фильм, мы подружились с Рене Дэйглом – кинооператором и владельцем фирмы, предоставившей съемочную аппаратуру американским киношникам. Перед отъездом я зашел к нему в гости, и он на прощание подарил мне свой велосипед. Это был такой подарок, который заменил мне и виолончель и вытеснил из моей жизни многое другое. По плану организаторов конгресса мы должны были улететь раньше, примерно сразу после концерта, но кто-то забыл забронировать нам места, и нам пришлось остаться и ждать всю русскую делегацию. На тот рейс оставались места только в первом классе и в итоге мы полетели как настоящие рок-звезды, укрытые пледами, в то время, как все профессора и академики летели обычным классом. Но для моих друзей это не имело большого значения, поскольку по привычке все напились.

Студию «Tascam» водрузили на точку в ДК Связи. Славка вступил во владение ею, но все по очереди предпринимали попытки постичь её возможности. Поскольку Боба не было, мы ничего не делали, и моим основным занятием была игра в теннис и езда на велосипеде. Когда я где-нибудь останавливался, подходили люди и рассматривали велосипед как иномарку, наверное, это был первый горный велосипед в России. Я делал вид, что для меня это дело привычное, хотя получал огромное удовольствие от внимания сограждан.

Где-то в середине июля все поехали в Москву на концерт «Santana». Прошло десять лет, и они вместе с «Doobie Brothers», Джеймсом Тэйлором и Бонни Райт наконец оказались в России. Пожалуй, это было первая акция такого рода, когда пожаловали группы такого ранга, и концерт был в реальных условиях и с адекватным звуком. Единственным удручающим фактором было наличие несметного числа милиции, и внутренних войск, а также специального контингента войск, переодетого в спортивные костюмы. Вероятно, помятуя о событиях десятилетней давности, власти полагали, что концерт этой мистической «Santana» непременнно выльется в народное восстание. Концерт же был просто фантатическим, и его даже не смогли испортить участинки с русской стороны и обилие «спортсменов». «Santana» играла и «Black Magic Woman», и «Samba PaT», и конечно же самым главным был звук и ощущение все того же мистического Вудстока, который преследует меня по сей день. Время изменилось, но каждый раз, оказываясь в такой ситуации, меня не покидает ощущение того, что это происходит не в реальности. Я пытался представить, что было бы, если бы такой концерт удался бы в том семьдесят восьмом году на Дворцовой площади. Может быть пробка могла быть выбита ещё тогда.

По-моему, именно в это время Дюша решился на свой собственный проект, который впоследствии получил название «Трилистник», в который он пригласил обоих скрипачей, Майкла Кордюкова и аккордеониста Сережу Щуракова. В конце лета приехал совершенно отъехавший Боб. После полугода жизни в Америке и Англии понять, что у него на уме, было невозможно. Он тусовался с Фрэнком Заппой, пару дней гостил у Джорджа Харрисона во Фрайер парке вместе с Джефом Линном и Томом Петти, которые вместе с Бобом Диланом и Роем Орбисоном только что закончили запись альбома «Traveling Wilburys» в студии Дэйва Стюарта. Мы теперь были ему не ровня. Шел какой-то идиотский разговор о том, что у CBS нет денег на оплату проезда всей группы, то ещё что-то, поэтому в записи сольного альбома будет принимать участие только Саша Титов. Эти версии все время варьировались, и понять все это было невозможно. Это была какая-то ерунда, поскольку в это время каждый из нас мог сам купить себе билет, тем более если этого требовало дело. Я не понимаю, почему Боб не мог сказать нам открытым текстом, что не хочет с нами играть. С Бобом приехали заморские киношники и продолжили съемку фильма про него, в который почему-то всё-таки вошли эпизоды и про жизнь каждого из нас. В один из съемочных дней мы поехали в Комарово к Славкиной подруге Ирине. Она была внучкой академика Линника, у неё был огромный дом, и прямо на даче была обсерватория с телескопом. Летом мы часто тусовались у неё. По замыслу режиссера Майкла Эптеда, мы поехали с инструментами и должны были сыграть небольшой концерт на полянке возле дома. Был зафрахтован автобус, и мы отправились туда со всеми друзьями. Целый день мы купались, готовили еду, ели-пили и валяли дурака. В общем все что угодно, только не играли. Я видел, что Майкл Эптед нервничает и ждет, когда же всё-таки эта группа заиграет? Но все зависело только от Боба и его прихоти. Когда же группа всё-таки заиграла, опять началась какая-то ерунда. Боб запел Вертинского, потом какую-то цыганщину. Наверное можно было и это, только непонятно зачем ему надо было выделываться перед нами? Мы все это уже сто раз слышали. А для такого рода откровений ситуация была совсем не подходящая. В общем было очевидно, что группы уже нет. И ситуация была совершенно надуманная. Я не могу себе представить, что в это время мы вот так могли бы поехать куда-нибудь все вместе, сесть на полянке с инструментами и начать играть. Примерно такая же ерунда была со всеми нами, когда очередь дошла до нас, киношники приходили домой и снимали нас в быту. Мы все тоже выделывались, как могли. Я ездил на велосипеде по самым живописным местам этого города. Я и на самом деле часто езжу этим маршрутом, но когда ты делаешь это для камеры, чувствуешь себя дураком. Моя словоохотливая матушка рассказала какую-то семейную историю, по слепоте, она не видела, где стоит камера и потому у неё получилось очень натурально. По счастью, мне удалось уговорить брата Алексея куда-нибудь исчезнуть.

После всего этого я решил самостоятельно поехать в Америку, и Марина Олби сделала мне приглашение. Всё дело было только во времени, когда это удобно сделать. Боб снова уехал в Лос-Анжелес доканчивать альбом на студии у Дэйва Стюарта. Чуть позже к нему поехал Сашка Титов. Мы все ждали, чем кончится эта эпопея, и всем было интересно послушать этот опус. Осенью они вернулись, и шёл разговор о том, что в ноябре приедет Дэйв Стюарт, и мы будем играть совместные концерты. Предполагалось, что мы будем играть произведения из их нового альбома. Боб приехал настоящей звездой. Он привез запись альбома, который ещё не вышел или уже вышел, я не помню. Нам было поставлено условие разучить все партии, и кто не будет готов, то не будет допущен к концерту. На моё «счастье» в альбоме не была использована виолончель, а то меня бы точно не допустили, правда там не было и всего остального, а все игралось на электронных инструментах. Получалось, что нам надо было на слух снимать гармонию песен и делать свою аранжировку, очень приблизительно соответствующую тому, чего он понаписал. А точнее не он, а те люди, которые играли на записи и сами разрабатывали свои партии, а все остальное сделал аранжировщик Майкл Камен. Я пытался было убедить Боба в том, что может быть он с нами порепетировал бы, может быть его от этого не убудет, но он был непреклонен. Когда стали известны точные даты концертов, я забронировал билет в Америку. Я твердо решил, что эти концерты для меня будут последними. Что-то произошло, а точнее что-то ушло. Это был Боб. Он ушел из нашей группы и выбрал сольную карьеру.

За три дня до концертов приехал Дэйв Стюарт, с женой Шевон, матерью, барабанщиком из «Eurythmics» Олле Ромо, певицей Марсией Хейнс и Рэем Купером. Тем самым Рэем Купером, который восхитил меня своей игрой с Элтоном Джоном. А также с ними был юный мулат, имени которого я не запомнил, которого Дэйв Стюарт взял на перевоспитание. По этому случаю был зафрахтован большой зал Театра Народного Творчества со специально арендованным комплектом аппаратуры. Мы приступили к репетициям. Дэйв Стюарт оказался менее категоричен и не настаивал на том, чтобы мы точно следовали аранжировке, лишь бы катило. И на репетициях вполне катило, правда Ваня Воропаев всё время был обкурен до стеклянного состояния, и от него нельзя было добиться ни одной членораздельной ноты. Он все время играл свои польки.

В день концерта в СКК мы пошли на Петропавловскую крепость снимать, как я купаюсь в проруби. Сейчас я об этом жалею, но тогда все охотно демонстрировали киношникам свои любимые занятия. И в этом был некоторый элемент шоу, что в принципе претит моей природе. На концерт пришёл мой брат Андрей с Татьяной и дочерью Олей, Вася же был ещё маленьким. Мне всегда было очень важно мнение Андрея относительно того, что я делаю, но он всегда воздерживался и уходил от каких-либо оценок. Во время концерта я впал в отстранённое состояние. Впервые для нас был арендован специальный свет, какого мы раньше никогда не видели. Была очень эффектная картинка, которая до кучи создавала иллюзию праздника. Я сидел на сцене, смотрел в зал, смотрел в лица людей, которые были очень близко. Смотрел на толпу, которую мотало из стороны в сторону. Смотрел на безучастные трибуны, которые ждали, когда же что-нибудь произойдёт, и у меня было странное ощущение того, что на этом празднике я лишний. После концерта все поехали в гостиницу «Пулковская». Мы сидели в темном банкетном зале, но банкета не было. Все немного устали, и хотелось немного расслабиться. Кого-то послали за водкой, чуть ли не в такси. К этому времени все давно привыкли, что я уже несколько лет не пью, но Дюшина жена, Галя, подлила водки в мой стакан с пепси-колой. Я глотнул и тут же выплюнул прямо на пол. Шутка удалась – она была счастлива. На следующий день я улетал в Нью-Йорк. В этот раз я не делал никаких заявлений. Я не уходил из группы – группы не было, она была мертва.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.