Глава 11 Материнские заботы

Глава 11

Материнские заботы

Переезжая в Россию, Принцесса Дагмар понимала, что среди ее обязанностей будет одна, самая важная — стать матерью. Девушка впечатлительная и романтическая, она боялась этого, сознавая, что должна произвести на свет здоровое потомство, умножавшее Царский Род. То была страшная ответственность, ощущаемая все время. Много раз говорила об этом с мужем. Тот сам страшно переживал, но временами был более спокоен, всецело полагаясь на милость Господа. Она тоже усердно молилась, но кто-то ей сказал, что человек, изменивший один раз вере, — грешник.

Мария старалась не придавать подобному утверждению значения; все близкие уверяли, что ее переход в Православие — угодное Богу дело. Но тревога оставалась, а мысль о невольной греховности возвращалась снова и снова. Тем более что долго не удавалось стать беременной. Несколько раз казалось, что вот, случилось, но выяснялось, что это ошибка. Порой, просыпаясь ночью, тихо плакала, и Саша, который спал очень чутко, тут же пробуждался, начинал утешать. Он был такой милый, «такой душка», и больше всего хотелось доставить ему радость. Лишь только в конце 1867 года врачи определенно заявили, что она действительно беременна.

К весне 1868 года уже все знали, что Цесаревна к началу лета будет матерью. Новость стала «горячей». В свете внимательно наблюдали и оценивали ее поведение, ее вид, тем более что циркулировали слухи о том, что Цесаревна не может стать матерью, что у нее все время открываются болезненные кровотечения. Некоторые даже говорили, что у нее случился выкидыш…

Беременность действительно протекала у нее сложно, ей нередко приходилось проводить по несколько дней в постели. Появляясь же на людях, держалась безукоризненно. Действительных поводов для злословия Мария Федоровна не давала. Как и раньше, аккуратно выполняла свои обязанности: посещала свекровь, бывала на вечерах, в театрах, на приемах. Внешне она мало изменилась. Только при внимательном взгляде можно было различить некоторую деформацию фигуры, да те, кто достаточно знал, не могли не заметить, что фасоны платьев изменились: они стали более свободными.

Об истинном состоянии Цесаревны были осведомлены лишь единицы, но и этого хватало, чтобы все стало секретом полишинеля. Аристократический мир не умеет хранить тайны. Многое так или иначе становилось известно, обрастая попутно немыслимыми подробностями.

Достаточно было Императрице Марии Александровне за утренним туалетом лишь выразить сочувствие состоянию здоровья невестки. Дальше шло обычным порядком: ближайшая фрейлина сказала об этом сестре, матери или подруге, та — другой, а затем пошло-поехало. Некоторые светские дамы целый день тем и были заняты, что объезжали дома людей своего круга, чтобы поделиться последними новостями. В числе главных — здоровье Цесаревны.

Как только Мария Федоровна появлялась на публике, сотни внимательных глаз буквально впивались в ее невысокую фигуру. Затем начинались обсуждения. Вы видели, как она бледна? Вы заметили, с каким трудом она ходит, как она неулыбчива, какие у нее появились странные пятна на лице? Некоторые так увлекались нагнетанием страстей, что приходили к выводу: «Цесаревна угасает». Подобные предположения были совершенно беспочвенными. Несмотря на приступы болезненной слабости, Мария Федоровна сохраняла крепость духа. Она была счастлива.

Счастлив был и Александр. Но в марте, когда Минни была уже почти «на сносях», ему пришлось на несколько недель покинуть жену. Он получил распоряжение Государя отправиться в Ниццу на освящение православной часовни на месте виллы Бермон, где тремя годами ранее скончался Цесаревич Николай Александрович.

14 марта 1868 года состоялось освещение, и сын сообщал матери: «Тяжело было снова увидеть этот город, который всем напоминает мне самые ужасные минуты моей молодой жизни, минуты, которые никогда не изгладятся из моей жизни, потому что я не мог себе представить, что я могу сделаться Наследником и заменить моего милого друга Никсу». Он писал и жене, рассказывая о своих мрачных мыслях в солнечной Ницце. Но Марии не надо было ничего подробно объяснять; она все хорошо понимала и чувствовала.

У нее были свои тяжелые волнения, связанные с ее положением. Надо было держаться, нельзя было расслабиться. Она не имела теперь права волноваться, так как это могло неблагоприятно отразиться на ребенке. Цесаревна старалась жить, как и раньше, но душа все время тосковала по мужу. Она ему корреспондировала регулярно. Ее письма бодры, трогательны, полны изъяснений в любви: «Как скучно без тебя. Ты этого и представить не можешь, потому что я тебя гораздо больше люблю, чем ты меня; не правда ли?»

Она называла его теперь любовно «пусси-пусси», и Цесаревич улыбался, когда это слышал. У них уже был свой мир, свой язык, свой стиль отношений, недоступный никому другому.

О своем физическом состоянии она почти ничего не писала, стараясь не отягощать лишними переживаниями. Если не знать реального положения вещей, то эти письма можно принять за послания веселой и беззаботной особы, не обремененной ни страхами, ни переживаниями, ни регулярно повторяющимися приступами слабости, а лишь чувствами к своему любимому.

«Здравствуй, ангел сердца моего. Ты видишь, что мои мысли не покидают тебя ни на минуту. Ты был моей последней мыслью, когда я засыпала, и сейчас, как только я проснулась, снова пишу тебе. А от тебя все еще нет ничего. Ты мог бы хотя бы прислать хоть одно маленькое словечко телеграммой уже из Пскова, или с какой-нибудь другой станции, но ничего нет. Пусси, Пусси, ты так увлекся игрой в карты, что уже забыл меня, не правда ли?» Она знала, что это неправда, но так хотелось еще раз услышать, что ее сильно любят!

Мария Федоровна при этом регулярно и подробно описывала состояние Императрицы. У Марии Александровны уже в начале 60-х годов появились признаки чахотки, и она постоянно лечилась у известнейших докторов, на лучших курортах в России и за границей. Без малого двадцать лет супруга Александра II боролась с недугом, который в конце концов преждевременно свел ее в могилу.

Почти пятнадцать последних лет ее жизни рядом с ней была невестка, которая просто могла бы написать историю болезни свекрови. Чуть ли не ежедневно ее навещала, выслушивала, сочувствовала, обсуждала с докторами течение болезни.

Она была так заботлива, так искренне участлива, что это не могло не тронуть добродетельное сердце царицы. «Твоя дорогая Мама, к несчастью, опять перенесла неприятный приступ. В 4 часа у нее вдруг началось харканье кровью, чего с нею не было уже несколько лет. Но Гартман (Карл Карлович, лейб-медик. — А. Б.) не волнуется и надеется, что это более не повторится. Он только попросил ее, чтобы она вела как можно более спокойный образ жизни и много не разговаривала. За обедом, однако, она разговаривала… Но сегодня вечером для чтения она не может появиться. Только бы Бог сделал так, чтобы это не повторилось. Несчастная, как это ужасно и для нее и для нас, которые не могут ей ничем помочь».

Марии Федоровне и самой необходимо было вести спокойный образ жизни, но она до последней возможности не отказывалась от своих семейно-династических обязательств.

С конца апреля 1868 года семья Цесаревича жила в Александровском Дворце Царского Села, а рядом, в Большом Дворце, обосновались Царь с Царицей. Важного события можно было ждать в любую минуту. Александр в эти дни почти не отлучался, лишь в самом крайнем случае, находясь все время или вместе с женой, или поблизости.

6 мая, в начале 5-го утра, Мария Федоровна проснулась, ощущая сильную боль в нижней части живота. Она тут же разбудила Сашу, который сам не знал, что делать. Позвал акушерку, которая сказала: «начинается».

Цесаревич тут же написал и отправил записку матери: «Милая душка, Ма! Сегодня утром, около 4-х часов, Минни почувствовала снова боли, но сильнее, чем вчера, и почти вовсе не спала. Теперь боли продолжаются, и приходила мадмуазель Михайлова, которая говорит, что это уже решительно начало родов. Минни порядочно страдает по временам, но теперь одевается, и я ей позволил даже ходить по комнате. Я хотел приехать сам к Тебе и Папа, но Минни умоляет меня не выходить от нее. Дай Бог, чтобы все прошло благополучно, как до сих пор, и тогда-то будет радость и счастье».

Но потребовалось еще несколько часов, пока все окончательно определилось. Дальнейший ход событий запечатлен в дневнике Цесаревича.

«Мама с Папа приехали около 10 часов, и Мама осталась, а Папа уехал домой. Минни уже начинала страдать порядочно сильно и даже кричала по временам. Около 12¹/₂ жена перешла в спальню и легла уже на кушетку, где все было приготовлено. Боли были все сильнее и сильнее, и Минни очень страдала. Папа вернулся и помогал мне держать мою душку все время. Наконец, в ¹/₂ 3 час пришла последняя минута, и все страдания прекратились разом. Бог послал нам сына, которого мы нарекли Николаем. Что за радость была — это нельзя себе представить. Я бросился обнимать мою душку жену, которая разом повеселела и была счастлива ужасно. Я плакал, как дитя, и так легко было на душе и приятно».

Чувства были естественны и понятны. У них — сын! Они дождались долгожданного благословения Господня! И палили пушки, и гремели салюты, и сыпались Высочайшие милости. У Императора Александра II появился первый внук. Родился последний Русский Царь, человек, которому уготована была небывалая судьба…

Через две недели состоялись крестины. Великий князь Николай Александрович впервые покинул отчий кров, и в золоченой царской карете его отвезли в Большой Дворец. Восприемниками стали: Царь, Великая княгиня Елена Павловна, Датский наследный Принц Фредерик, Датская Королева Луиза и Русская Царица Мария Александровна.

Датские бабушка и дядя специально ради этого случая приехали в Россию. Почти через тринадцать лет Николай Александрович станет Цесаревичем, а через двадцать шесть лет, в 1894 году — Императором. С того времени 6 (18) мая будет государственным праздником России вплоть до последнего, 1917 года. Затем эта дата превратится в день памяти Последнего Русского Царя. (Порой неверно датируют это событие 19 мая по Григорианскому календарю, хотя разница между новым и старым стилем для XIX века составляла 12 дней.)

Ребенок был здоровым и жизнерадостным. Очень редко плакал; няньки и кормилицы поражались его спокойному нраву. Но больше всех радовались родители. Минни после родов сразу как будто заново ожила, а Александр испытывал восторженные чувства. Каждый день, как только вставал, отец направлялся к Сыну, и душа наполнялась неизъяснимым блаженством при виде улыбчивого малыша, который почти всегда «был в духе». Вскоре после появления Сына Цесаревич записал: «Да будет Воля Твоя. Госполи! Не оставь нас в будущем, как Ты не оставлял нас троих в прошлом, Аминь». Их теперь уже было трое, и Цесаревич молился за всех.

Императрица Мария Александровна находила, что первый внук очень напоминает ей сына Александра. Сейчас трудно установить, насколько подобное утверждение справедливо (младенческих изображений Александра III фактически нет), но фотографии юного Николая Александровича несомненно свидетельствуют, что Он очень походил на мать. Мария Федоровна не только наградила Сына правильными чертами лица, выражением и цветом глаз, но и передала Ему то, чем всегда владела — очарованием натуры. Это был тот ребенок, который неизменно всем нравился, и многие любили его искренне.

В июне Царь с Царицей переехали в Петергоф, куда последовали и Цесаревич с Цесаревной. Они разместились во дворце Коттедж, в том самом, где много времени в раннем возрасте проводил Александр Александрович. Он наизусть знал все эти небольшие комнаты, сюжеты картин, висевших на стенах, прекрасно помнил малейшие детали быта в этом дворце: и как с ним играл дедушка, и как его ласкала бабушка.

Здесь много было интересных диковин и редкостей: старинные замысловатые часы, забавные серебряные кружки и чайники, изящные фарфоровые и стеклянные вазы и бокалы, затейливые люстры, причудливые абажуры и другая всякая всячина, развешенная и расставленная во всех комнатах двухэтажного Дворца.

Александр сам уже начал собирать коллекцию старинного фарфора и стекла, и ему было все это очень интересно. Минни эти вещи нравились, но особого внимания она им не уделяла.

Лето было спокойным и радостным. Спал с души груз затаенных страхов и опасений. Мария Федоровна была умиротворена сознанием того, что смогла произвести на свет здорового сына, а то уж в какой-то момент начала разувериваться в возможности стать матерью.

Цесаревич тоже все время находился в ровно-спокойном настроении. У них теперь был сын, и, что бы ни случилось, продолжение рода обеспечено. И не надо больше ничего объяснять, и не надо было бояться снисходительно-сочувственных взглядов родных и придворных. Они веселились как молодожены. Сами давали балы, ездили на праздники к другим. Благо, в Петергофе в тот год собралось блестящее общество. Почти все родственники и «родственники родственников»; боковые ветви Царской Династии — Лейхтенбергские, Ольденбургские, Мекленбург-Стрелицкие.

Александра впервые каскад балов и гуляний не раздражал. Сам усердно танцевал и с удовольствием наблюдал за женой, которая часами танцевала почти без перерыва. Днями гуляли или ездили кататься в коляске. Однажды произошел забавный случай.

Проезжали мимо усадьбы Ольденбургских и увидели группу женщин, занимавшихся невероятным занятием: они загорали. Все были «дезабилье», а некоторые почти совсем обнажены. И это днем и чуть ли не на большой дороге! Сын старого принца Петра Ольденбургского (сын Великой княгини Екатерины Павловны и принца Георга Ольденбургского) Александр славился своей широкой натурой, образованностью и не раз демонстрировал пренебрежение к нормам высшего света. Вот и теперь эти «голые дамы» наверняка дадут светским кумушкам повод позлословить на его счет. Цесаревич не осуждал принца Александра, но и одобрить не мог подобные фривольности.

Мария Федоровна же восприняла это зрелище не только спокойно, но и с большим интересом, и мужу показалось, что если бы не ее положение, жена немедля присоединилась бы к этой эмансипированной компании. Она нередко вела себя невероятно раскованно. Позволяла себе в укромном уголке парка раздеться донага и в таком виде плавать в море. А в это время мужу приходилось сидеть на берегу и исполнять роль сторожа, ужасно переживая, как бы кто посторонний не увидел «это безобразие». Но в душе он радовался, что Минни хорошо.

В июле стало известно, что Фреди помолвлен с дочерью короля Швеции и Норвегии Карла XV шестнадцатилетней Ловизой (Луизой). Александр и Мария Федоровна радовались за Фредерика, но и жалость просыпалась. Уж больно Шведская Принцесса была некрасивой, «уродиной», как считал Цесаревич. Но на все Божья воля. В августе приехали дедушка и бабушка Николая Александровича. Датской чете в России был оказан самый радушный прием.

Короля с Королевой поселили в Большом дворце Петергофа, устраивали в их честь балы и приемы. Царь или Цесаревич все время были рядом с Христианом IX, а Александр II специально организовал для него охоту на волков. Датский Монарх был весьма удивлен, что недалеко от русской столицы можно в избытке встретить таких животных. Королева же Луиза большую часть времени проводила с Минни и ее малышом.

Александр и Мария показали датским родителям свой дом — Аничков Дворец и собранные в нем редкости. Особенно большое впечатление на Короля и Королеву произвела туалетная комната Императрицы Анны Иоанновны, где все предметы были сделаны из чистого золота.

Тем же летом Мария Федоровна впервые посетила Гатчину. Ее отвез туда Александр, показавший дворец, парк и все окрестности. Жене эта Царская резиденция очень понравилась. В дальнейшем в Гатчине они проведут счастливые и радостные годы жизни. К зиме вернулись в Аничков.

Уже к Рождеству Александр знал наверняка: его жена снова в положении, у них намечается прибавление потомства. Теперь это известие лишь радовало; все опасения прошлого были забыты. Мария Федоровна ничем не показывала вида и вела себя как обычно. Бал следовал за балом, Цесаревна везде была обворожительна.

На одном из ночных увеселений в Зимнем Дворце в январе 1869 года Цесаревичу пришлось пережить еще раз свое прошлое. Он и сам понять не мог, почему ему вдруг захотелось вернуться назад. Очень захотелось.

«Протанцевал три кадрили с A.B. Жуковской, с которой больше всего вспоминали про милое прошедшее время и, конечно, про бедную М. Э., о которой вспоминать мне всегда тяжело, а в особенности после несчастной ее кончины, подробности которой ужасно грустны… Я все остальное время бала и ужина был грустен, потому что все так живо напоминало милое и грустное прошлое».

Минни он в это не посвящал, да та так была увлечена и разгорячена стихией бала, что и не заметила перемену настроения мужа. Она опять была «как сумасшедшая». В тот год подобное «помешательство» повторялась не раз.

Зимой решили организовать в Аничкове театр. Цесаревич пригласил придворного архитектора Ипполита Монигетти (построившего для Царской Семьи первый дворец в Ливадии, где и умер Александр III), который несколько недель занимался переоборудованием большого зала. В марте состоялась премьера. Ставили живые картины: «Комната с обществом времен Людовика XV», «Дуэль» Жерома, «Ангел» Лермонтова и «Аве Мария» Шуберта, «с музыкой, пением и хором». Исполнителями были: Цесаревич, Мария Федоровна, Саша Жуковская, Великий князь Алексей, Юрий Лейхтенбергский, Великий князь Николай Константинович, граф Илларион Воронцов-Дашков и некоторые другие из числа друзей и родственников. Представление прошло успешно. Зрители не скупились на аплодисменты, и особенно усердно хлопал Царь. По желанию высокой публики представление было повторено.

Через два месяца, 20 мая 1869 года, Мария Федоровна разрешилась от бремени сыном, нареченным Александром. В роду Романовых было много Александров, и вот одним стало больше. Двое детей — какое это счастье, какое это богатство, какая отрада родительскому глазу.

Мария Федоровна проводила с ними каждую свободную минуту, но таких минут все время не хватало. Прошло два месяца после родов, и надо было собираться в дорогу, и на несколько недель покидать своих малюток. Тем летом Мария Федоровна поехала с Александром по России. Это была ее первая большая поездка по стране. Посетили Москву, Нижний Новгород, Кострому, Казань, Симбирск и множество других городов и местечек. Впечатлений было много, и Цесаревна уже не сомневалась, что «это ее страна навечно».

В апреле же 1870 года случилось большое горе. В середине того месяца маленький Александр заболел. Он простудился. Первое время не было никаких опасений, но через пару дней состояние одиннадцатимесячного Великого князя резко начало ухудшаться. Были приглашены лучшие врачи, Гирш, но они не дали утешительной надежды. Мария Федоровна не отходила от сына ни днем, ни ночью. И Александр почти все время был рядом. Он отменил (впервые в жизни) свои дела и ждал будущего. Ездили в соборы. Молились там, молились и в своей церкви.

17 апреля — день рождения Александра II, Царю исполнилось 52 года. Но радости не было. В Аничкове впервые за время их там проживания царила грустная атмосфера. Когда маленький засыпал, то муж старался отвлечь Минни от грустной безысходности и продолжал ей читать записки Императрицы Екатерины II, начатые еще раньше. Жена слушала как будто внимательно, но порой замечал, что ее мысли где-то далеко и судьба Русской Царицы, которой так интересовалась раньше, теперь ее не волнует.

Наступило 20 апреля, и в половине четвертого дня маленький Александр Александрович умер на руках у Марии Федоровны. Родители были убиты горем. «Боже, что за день Ты нам послал и что за испытание, которое мы никогда не забудем до конца нашей жизни, но «Да будет Воля Твоя, Господи», и мы смиряемся пред Тобой и Твоею волей. Господи, упокой душу младенца нашего, ангела Александра».

Был позван художник Иван Крамской (1837–1887), сделавший карандашный рисунок умершего Великого князя. На следующий день рассказали старшему Сыну Николаю, что Его братик умер. Двухлетний мальчик воспринял все спокойно и, когда повели прощаться с Александром, совсем не боялся, поцеловал мертвого в лоб и положил на него красную розу, как Ему было сказано.

Тяжелей же всех переживала мать. На Марию Федоровну было жалко смотреть. Она за несколько дней осунулась, почернела и постарела. Опять смерть вслед за радостью, снова слезы, горе, когда казалось, что все вокруг так светло и безоблачно. Неисповедимы пути Господа и Промысел Его смертным часто не ведан. Надо смириться, надо жить.

Господь послал Марии Федоровне и Александру Александровичу еще четверых детей. 27 апреля 1871 года родился Георгий, 25 марта 1875 года — Ксения, 22 октября 1878 года — Михаил. Младшенькая Ольга появилась на свет 1 июня 1882 года. Она была единственным порфирородным ребенком, так как к тому времени отец и мать уже были Венценосцами.

Мария Федоровна всех детей любила, и они ей платили тем же. «Дорогая Мама» являлась для них непререкаемым моральным авторитетом, как и отец, но с последним им видеться доводилось меньше, хотя Александр был даже больше склонен баловать детей и смотреть сквозь пальцы на их шалости и забавы. Мария Федоровна, напротив, наследовала принципы воспитания, проверенные на ней самой при Датском Дворе. Она была не склонна заниматься мелкой опекой, никогда не «сюсюкала» с сыновьями и дочерьми, но всегда требовала выполнения ими своих обязанностей и безусловного подчинения. Еще она требовала правдивости.

Со стороны семья Александра III производила впечатление патриархальной русской семьи. Признанным главой — хозяином был отец, которому все подчинялись. Мир и духовные ценности семьи тоже были традиционными: почитание старших, вера в Бога, соблюдение всех церковных обрядов и бытовых норм. Но это внешнее восприятие фиксировало лишь формальную сторону. На деле все было не совсем так.

Муж, оставаясь признанным хозяином (его роль базировалась лишь на бесспорном моральном лидерстве, и он никогда ничего не делал, чтобы утвердиться в этой роли какими-то силовыми методами), фактически передал Марии Федоровне все права по управлению семейной жизнью. Как воспитывать детей, каких учителей к ним приглашать, куда ехать отдыхать, какие книги им читать, кому писать письма, когда читать молитвы и за многое другое отвечала именно мать. Конечно, она согласовывала свои действия и решения с мужем, но тот почти никогда не менял ничего по существу, а порой только вносил некоторые коррективы.

Дети делились «на старших» (Николай, Георгий, Ксения) и «младших» (Михаил, Ольга). Родители любили всех, но некоторые нюансы этого чувства все-таки можно уловить по сохранившимся документам. Мария Федоровна отдавала предпочтение старшим. Нельзя сказать, чтобы она их больше любила. Нет. Просто им больше уделяла внимания именно в силу того, что с ними были сопряжены более серьезные в семейном и важные в общественном отношениях проблемы.

Николай — первенец, будущее рода, Наследник Престола. Все, что его касалось — первостепенный вопрос. Георгий — «Милый Джорджи» — нежный и ласковый, отрада матери. Когда стал взрослеть, то обнаружилась его болезненность. Затем этот кошмар — чахотка (туберкулез). И почти десять лет борьба за жизнь сына, и слезы и молитвы, а затем ужас преждевременной кончины и материнская душевная рана навсегда.

Ксения же была несомненной любимицей. Она в молодости так походила на мать: тот же овал лица, взгляд, походка, манера поведения. Старшая дочь не копировала мать; она просто унаследовала от нее многое. Ей не хватало лишь очарования Марии Федоровны, душевного магнетизма, рождавшего симпатию. В Великой княжне было то, что начисто отсутствовало у родительницы: желчность, пренебрежение к людям. Когда она стала женой Александра Михайловича, то эти качества, которые ранее только просматривались иногда, под покровительством красавца мужа расцвели с невероятной пышностью.

Ксения Александровна, беспредельно любя и восхищаясь своим Сандро, сделалась его вторым «я». Она мыслила как он, оценивала всё и всех как он, видела мир в тех красках, что и муж. Невольно напрашивается сравнение с чеховской «Душечкой», но в данном случае такое сравнение не подходит. В Ксении было слишком много амбициозной фанаберии. Но к матери она относилась с ровной симпатией, которая со временем стала лишь данью традиции.

Младшие же дети, Михаил и Ольга, так на всю жизнь для матери и остались «маленькими». Ольгу же она вообще до самых последних лет и называла по привычке «беби». Послушность младшей дочери слову «дорогой Мама» стала причиной ее семейного несчастья. Она безропотно вышла в августе 1901 года замуж за болезненного и индифферентного принца Петра Ольденбургского. Принц был всего на четырнадцать лет старше Ольги Александровны, но был уже почти рамоликом. Мария Федоровна, настояв на этом браке, потом не хотела себе признаться, что совершила ошибку. Ей долго казалось, что Ольга сама виновата в неудаче семейной жизни. Прозрение давалось с большим трудом.

Михаил же много лет был неотлучно при матери. Мария Федоровна с ним оставалась, когда другие обзавелись семьями, у них появились свои заботы и они отдалились от матери. Миша же был рядом, с ним она ездила навещать Георгия на Кавказ, отдыхала в Ливадии, посещала родных в Копенгагене и Лондоне. Когда в 1899 году, после смерти Георгия, Михаил Александрович сделался Наследником, то лишь тогда мать поняла, что ее «душке Мише» может выпасть великая и тяжелая судьба. Но согласиться с тем, что он взрослый, не могла и продолжала относиться к нему как к ребенку, со снисходительной любовью.

Уже когда младшему сыну было за тридцать, мать все еще наставляла: «Ты должен подавать всем хороший пример и никогда не забывать, что ты сын своего Отца. И это только из-за любви к тебе, мой дорогой Миша, я пишу эти слова, а не для того, чтобы огорчить тебя. Но иногда я так беспокоюсь за твое будущее и боюсь, что по причине твоего доброго сердца ты позволяешь себе втягиваться в какие-то истории, и тогда ты кажешься не таким, каким ты есть на самом деле. Я прошу у Бога, чтобы Он сохранил тебя и управлял тобой и чтобы Он сохранил в тебе веру в Него».

Много лет она была обеспокоена устройством семейной жизни младшего сына, но долго из этого ничего не получалось. Михаил Александрович все время увлекался дамами, которые ни при каких обстоятельствах не могли стать его женой. Значительная часть мужского состава Императорской Фамилии отличалась страстностью натур, и Михаил был в их числе. Его увлечения, бурные и эмоциональные, беспокоили Марию Федоровну. Несколько раз брала с сына слово, что он не совершит недопустимого и не вступит в разнородный брак. Он давал обещания. Долго крепился.

Но осенью 1912 года все рухнуло. Великий князь Михаил Александрович в возрасте 34 лет тайно за границей обвенчался с дочерью присяжного поверенного (адвоката) из Москвы Натальей Сергеевной Шереметьевской (по первому браку Мамонтовой, по второму — Вулферт).

Это известие стало для матери потрясением. 4 ноября 1912 года она писала из Дании Императору Николаю II: «Теперь я должна тебе сказать о новом ужасно жестоком ударе! Я только что получила письмо от Миши, в котором он сообщает о своей женитьбе! Даже не верится и не понимаю, что я пишу, так это невыразимо отвратительно и меня совершенно убивает!

Я только об одном прошу, чтобы это осталось в секрете… Я думаю, что это единственное, что можно сделать, иначе я уже больше не покажусь, такой позор и срам! Бог ему простит, я только о нем могу сожалеть».

Скрыть брак брата Царя не было никакой возможности. Император уволил Михаила Александровича со службы, ему был воспрещен въезд в Россию. Лишь с началом Перовой мировой войны Великий князь был прощен, восстановлен в званиях. Его же жене была пожалована фамилия Брасова (по названию имения Михаила Александровича), а их сыну Георгию присвоен титул графа Брасова.

Главным же центром внимания и забот для матери всегда оставался старший Сын, «милый Ники». Он рос крепким и здоровым и с ранних пор совершал с родителями дальние поездки и прогулки. Первый раз Он отправился за пределы России в 1870 году. Семья Цесаревича тем летом гостила в Дании. В следующий свой приезд, через два года, в возрасте четырех лет Он заметно превосходил даже более старших детей по своей физической крепости. Александр Александрович сообщал матери, что старший Сын «делает огромные прогулки и никогда не устает».

Мальчик рос, был живым, любознательным и с ранних пор отличался воспитанностью и учтивостью. Он, как и другие, шалил и проказил, но всегда беспрекословно подчинялся воле отца и матери. Николай Александрович их любил искренней и неизбывной любовью, а когда отец умер, то навсегда сохранил о нем самое светлое воспоминание.

С матерью же был всегда нежен, неизменно проявлял в отношениях с ней деликатность, внимательность. И уж после крушения Монархии, находясь в заточении, болезненно переживал, что разлучен «с дорогой Мама» и не может с ней видеться. В свой последний земной час, на пороге небытия, поверженный Царь горевал о том, что лишен общения с родным, навсегда близким человеком, с которым был связан неразрывными узами душевной близости.

Мария Федоровна с малолетства приучала Николая к неукоснительному выполнению своих обязанностей, и под ее постоянным контролем Сын вырос аккуратным, даже педантичным человеком, редко позволявшим себе расслабиться и отложить исполнение «того, что надо».

И взрослого мать не оставляла без внимания. Когда старший Сын уже служил офицером в Лейб-гвардии Преображенском полку (самом престижном подразделении Императорской Гвардии), то и тогда наставления матери не прекратились. «Никогда не забывай, — писала в письме, — что все глаза обращены на тебя, ожидая, каковы будут Твои первые самостоятельные шаги в жизни. Всегда будь воспитанным и вежливым с каждым, так чтобы у Тебя были хорошие отношения со всеми товарищами без исключения, и в то же время без налета фамильярности или интимности, и никогда не слушай сплетников».

В 1890–1891 годах Цесаревич Николай Александрович совершил длительное путешествие вокруг Азии, которое было спланировано родителями для развития кругозора и навыков самостоятельной жизни у будущего Императора. За ходом девятимесячного путешествия Император Александр III и Императрица Мария Федоровна внимательно следили. Особенно волновалась мать. Ее интересовали все детали поездки, все перипетии этой увлекательной одиссеи. Сын все время писал родителям. Те тоже писали, и если письма отца сдержанные, то послания матери проникнуты волнением, содержат немало рекомендаций и пожеланий.

Во время нахождения Цесаревича в Индии Мария Федоровна в письме наставляла: «Я хочу думать, что Ты очень вежлив со всеми англичанами, которые стараются оказать Тебе лучшие, по мере возможности, прием, охоту и т. д. Я хорошо знаю, что балы и другие официальные дела не очень занимательны, особенно в такую жару, но Ты должен понять, что Твое положение Тебя обязывает к этому. Отставь свой личный комфорт в сторону, будь вдвойне вежлив и дружелюбен и, более того, никогда не показывай, что Тебе скучно. Будешь ли Ты так делать, мой Ники? На балах Ты должен считать своим долгом больше танцевать и меньше курить в саду с офицерами, хотя это и более приятно. Иначе просто нельзя, мой милый, но я знаю, Ты понимаешь всё это прекрасно, и Ты знаешь только одно мое желание, чтобы ничего нельзя было сказать против Тебя, и чтобы Ты оставил о себе самое лучшее впечатление у всех и всюду».

Когда путешествие Сына уже близилось к концу, то рано утром 30 апреля 1891 года в Петербурге получили ужасное известие: накануне днем в японском городе Оцу на Престолонаследника было совершено покушение. На первых порах ничего больше узнать было нельзя, кроме того, что будущий Император жив.

Царь и царица мучились неизвестностью и страшно переживали. Как здоровье Ники? Что там, на другом конце света на самом деле произошло? Лишь через некоторое время стали известны подробности. После завтрака у губернатора Цесаревич ехал по городу, и совершенно неожиданно на главной улице Оцу один из полицейских бросился с обнаженной саблей на сидевшего в рикше Николая. К счастью, все обошлось. Увидев занесенное над головой смертельное оружие, Цесаревич увернулся, выскочил из экипажа и бросился бежать от преследовавшего его безумца.

В этот момент всеобщего оцепенения не растерялся кузен Цесаревича, Греческий Принц Георг — сильный 22-летний молодой человек, сбивший злодея с ног. Все были потрясены и шокированы. Японский Император лично принес извинения; все кругом горевали и возмущались.

Но больше всех были потрясены родители. Мария Федоровна первые часы находилась в полуобморочном состоянии. Когда выяснилось, что Сын жив, здоров и отделался только небольшой ссадиной на голове, то только тогда душевное спокойствие стало возвращаться. Всевышний милостив к ним, что проявлялось уже не раз. Надо стараться быть достойным этой Великой Милости и делать все для того, чтобы ее не лишиться.

Будучи цельной и честной натурой, Мария Федоровна учила тому, в чем не сомневалась, призывала к тому, чему сама всю жизнь следовала. Она, как никто, знала, что это очень нелегко. Став Императрицей, не сомневалась: умение преодолевать себя, мастерство самообладания не только показывает воспитание, такт. Эти качества помогают преодолевать жизненные невзгоды, дают уверенность, что не совершил в минуту слабости опрометчивого поступка, не сказал недопустимую резкость и не нанес другому душевной раны.

В их положении обидеть человека, сокрушить его можно походя. Общественный статус семьи обязывал быть великодушным. Этому она учила детей, и сын Николай сумел усвоить подобные истины. Он, как и мать, тоже не сомневался, что если иметь доброе сердце, открытую перед Богом душу, то тебе воздастся по заслугам. Подвергая тяжелейшим, порой просто немыслимым испытаниям, Господь никогда тебя не оставит.

Это была сложная школа воспитания смирения. Императрица Мария Федоровна и ее Сын Император Николай II всей своей жизнью показали, что величайшей христианской добродетелью они овладели в полной мере.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.