Глава 3. Новые заботы

Глава 3. Новые заботы

В конце третьего класса родители решили, что на меня благотворно подействует отдых в летнем лагере, и выбрали лагерь, персонал в котором, как им показалось, должен был отнестись ко мне с пониманием.

— Темпл, хочешь поехать в летний лагерь? — спросила мама.

Я молчала, не зная, что ответить. С одной стороны, очень хотела — многие ребята в классе уже ездили в лагерь и, судя по их словам, там было очень весело. Но с другой стороны… Новые люди, новые условия жизни, новые впечатления… Перемены всегда давались мне с трудом.

— В лагере ты будешь изготавливать разные поделки, много гулять, ходить в походы, плавать на лодке, купаться. Каждый день купаться, представляешь? — продолжала мама.

Вскоре после начала каникул мама отвезла меня в лагерь. Он располагался на полуострове Кейп-Код, штат Массачусетс, недалеко от морского берега. По дороге я без конца задавала вопросы: где я буду жить? чем заниматься? с кем общаться?

— Темпл, я знаю столько же, сколько и ты, — улыбаясь, отвечала мама. — Помнишь картинку в рекламной брошюре? Там ребята купаются в море и плавают на лодке.

— А где я буду спать? Мама рассмеялась.

— И это ты прекрасно знаешь. Помнишь фотографию спальных коттеджей? Ты будешь жить в таком коттедже с семью другими девочками и воспитательницей.

— Помню. А как я узнаю, который коттедж мой? — Тебе кто-нибудь покажет. Ты замечательно проведешь лето, Темпл, заведешь новых друзей, а впечатлений тебе хватит на весь год.

Мы припарковались на пыльной стоянке, и мне немедленно захотелось спрятаться. Спальные коттеджи выглядели гораздо большими, чем на фотографиях, а вокруг них сновали, крича и смеясь, множество детей и взрослых.

Не успели мы выйти из машины, как к нам подошла молодая женщина.

— Добро пожаловать в лагерь «Лебединый»! — Женщина открыла дверцу машины с моей стороны. — Ты, наверно, Темпл Грэндин? А я — Нэн Армен, воспитательница в твоем коттедже. Я смотрела вниз и молчала.

— Ну, Темпл, выходи и поздоровайся с Нэн, — позвала меня мама. Сама она уже вышла и стояла рядом с воспитательницей.

Было жарко, и пот лил с меня градом — но внутри как будто все заледенело. Я неохотно вылезла из машины.

Через несколько минут Нэн уже показала мне коттедж, мою кровать, шкафчик для одежды… Когда маме пришло время уезжать, я, занятая надеванием купальника, едва на нее взглянула.

Первое купание дало мне новую тему для бесконечных разговоров, а взрослым — повод для беспокойства. Сидя на полотенце и снимая туфли, я вдруг услышала, как один мальчик, лет одиннадцати-двенадцати, заметил другому:

— На эту новенькую и смотреть нечего — сисек вообще нет!

— Сисек? — повторила я, и мальчишки расхохотались.

Так у меня появилось новое любимое слово. Я повторяла его весь остаток дня — мне очень нравилось, как оно звучит. Каждый раз, когда я произносила: «Сиськи», мальчишки смеялись. А вот Нэн, когда услышала от меня это слово в коттедже, почему-то нахмурилась. — Темпл, приличные люди таких слов не говорят!

Потом она объяснила мне, что такое «сиськи». Но было поздно — интересное слово прочно застряло у меня в голове и то и дело слетало с языка в самый неподходящий момент.

Девочка из моего коттеджа, вместе с которой мы шли на ужин, объяснила мне шепотом, что «сиськами» женщины кормят маленьких детей.

— А мужчины не хотят кормить детей? — поинтересовалась я. Девочка поджала губы.

— Мужчины детей делают! У них нет сисек, зато есть кое-что другое…

— Что? Я никогда этого не видела! Где они это прячут?

— В штанах, дурочка! — Девочка рассмеялась. — Если тебе так интересно, подойди к какому-нибудь парню и попроси, чтобы он показал тебе свой «прибор».

На следующий день после купания я так и сделала. Челюсть у парня отвисла, глаза выкатились на лоб.

— Ч-чего? — обалдело переспросил он. Я повторила свою просьбу. — Ты что, совсем?!

Он вскочил и пошел прочь. Через несколько минут я увидела, как он, смеясь, что-то рассказывает своему приятелю и при этом показывает на меня пальцем.

Остаток недели прошел прекрасно. Я купалась, каталась на лодке, а во время занятий в мастерской делала ожерелье из ракушек. Мальчишки дразнили меня, но совсем не обидно. Порой они говорили слова, которых я не понимала, например: «Ты — шалава». И я повторяла: «Да, я шалава, шалава, шалава». Они смеялись. А вот директор лагеря миссис Нортруп, или Нэн, или Линда, руководительница кружка по рукоделию, когда я делилась с ними своими новыми познаниями, почему-то краснели и отворачивались или смотрели себе под ноги. Но это меня не останавливало. Я была в восторге от своего нового словаря.

В конце недели я заболела. В пятницу я проснулась с температурой и ознобом; к тому же мне было больно мочиться. Нэн отвела меня в лазарет, и медсестра уложила в постель. Лагерный врач, осмотрев меня и поставив диагноз, прописал лекарство, которое называлось «генициановый фиолетовый» и предназначалось для борьбы с инфекцией в мочеиспускательном канале.

Всю следующую неделю я пролежала в постели. Дважды в день медсестра смазывала мне гениталии багрово-красной лечебной мазью, а затем вводила во влагалище ватный тампон. Каждый раз я кричала от боли. Несколько раз она лазила мне внутрь каким-то острым инструментом вроде тех, которые используют зубные врачи. И еще давала мне таблетки, от которых все время хотелось спать. Когда неделю спустя за мной приехала мама, я не могла вспомнить, сколько времени провела в лазарете.

Как только я оправилась от болезни, мама и папа отправились к доктору Штайну, детскому психиатру, которого порекомендовал им наблюдавший меня с младенчества педиатр. Вот что написала мама после визита к доктору:

Уважаемый доктор Штайн! Должна признаться, что после консультации я вернулась домой расстроенной — расстроенной не Вашими предположениями о причинах отклонений у Темпл, а той несдержанностью, которую проявил мой муж в конце нашей встречи. Думаю, дело в том, что он ждал подтверждения своей невиновности в странностях дочери: доктор Пелем (педиатр Темпл) и миссис Ди (учительница Темпл) поддерживают в нем это убеждение.

Думаю, дело не какой-либо дурной привычке; важно поведение ребенка в целом. Подобные привычки возникают в той или иной степени у всех детей, проблема же в том, что у Темпл они переходят в навязчивое поведение. Впрочем, в последнее время здесь наблюдается значительное улучшение. Когда Темпл находится в спокойной и безопасной обстановке, чувствует, что все вокруг ее любят и ценят, навязчивости у нее прекращаются. Она разговаривает спокойно, с нормальными интонациями и вполне контролирует себя. Дома с ней вообще нет никаких проблем. В гостях у соседей, общаясь с близкими друзьями, она также ведет себя прекрасно. Темпл очень подружилась с двумя девочками. Они ценят общество друг друга и с удовольствием играют вместе. А ведь еще прошлым летом Темпл ни с кем не играла, и эти девочки вовсе не обращали на нее внимания! Теперь же у нее появилась своя компания — компания обычных, довольных жизнью детей.

Улучшается и поведение Темпл в школе. Проблемы возникают, когда она устает, и в первые дни после каникул, когда Темпл приходится ко всему привыкать заново. Особенно раздражает ее шум в классе.

Прежде чем сесть за домашнее задание, Темпл долго ноет и тянет время, но в конце концов садится и принимается за уроки. Ей очень помогает, если рядом сидит человек, которому она доверяет. Успехи Темпл, как мне кажется, напрямую связаны с уверенностью в себе и в любви окружающих. Когда Темпл в безопасной обстановке, чувствует, что окружающие принимают и одобряют ее, и четко понимает, что здесь можно, а чего нельзя, ей и в голову не приходит капризничать и шалить.

В лечении Темпл (позвольте считать, что Ваше предположение о психической травме верно), как мне кажется, главную роль должна играть любовь. Она добивается успехов, только если чувствует, что ее любят, — как будто стремится восполнить недостаток любви, которую недополучила или не смогла подарить в раннем детстве. Те учителя, которые искренне наслаждаются общением с ней, получают наилучшие результаты. Школьные товарищи привыкли к ее странностям. Она делает их жизнь богаче и интереснее. Я слышала слова одной девочки: «Мне нравится Темпл, потому что она многое умеет и всегда придумывает что-то увлекательное». В особенно удачные дни, когда Темпл приходит из школы, полная впечатлений и рассказов о своих друзьях, после обеда она идет к себе и начинает убираться в комнате — потому что счастлива, чувствует, что ее любят, и поэтому хочет быть хорошей. Она говорит: «Мамочка, я тебя люблю!» — и я понимаю, что она счастлива. Любовь и счастье — это для нее синонимы.

Дневная школа «Долинная страна» удивительно помогает Темпл справляться с особенностями характера и развивать свои таланты. Ее учительница, миссис Ди, осознаёт, что Темпл необходима привычная обстановка; она не удивляется странному поведению Темпл, не пугается его, а если нужно, твердо призывает ее к порядку. В новой ситуации Темпл необходимо «освоить границы» — и миссис Ди ей в этом помогает.

Спортсмен из Темпл плохой: в командных играх от нее мало проку. Она может соревноваться с другими, но только индивидуально. Она имеет художественные способности и гордится своими картинами и вышивками. Миссис Ди понимает, что Темпл нуждается прежде всего в отзывчивости, в эмоциональной связи между ней и взрослым.

Большинство из нас инстинктивно строят свою жизнь согласно требованиям окружающих и тем самым делают свое поведение социально приемлемым. Возможно, Темпл от природы недостает желания подстраиваться под других — или же она не в силах справиться со своими порывами. А, возможно, дело и в том и в другом.

Забота о Темпл не доставляет нам трудностей или неприятных переживаний. Я не чувствую жалости к себе или к мужу. Общаясь с дочерью, мы часто испытываем настоящий душевный подъем. Возможно, общение с человеком, подобным Темпл, пробуждает в людях лучшие качества: каждый, кто встречается с ней, щедро отдает ей себя и получает такой же щедрый ответ.

Я глубоко тронута любовью и заботой учителей и врачей Темпл. Возможно, поэтому так расстроил меня неприятный эпизод в лагере. В первый раз мне встретились люди, не сумевшие поладить с Темпл. Думаю, что их шок и паника были вызваны устаревшими взглядами на сексуальное воспитание.

Миссис Ди предупреждала миссис Нортруп, директора лагеря, что в коттедж Темпл следует назначить опытную воспитательницу. Нэн приятна и симпатична, но она не производит впечатления опытного педагога. Чувствуя свою вину, миссис Нортруп пошла по пути наименьшего сопротивления и принялась во всем винить Темпл. И обвинения ее были достаточно серьезны. Заметив для начала, что она и ее персонал старше и опытнее нас, она заявила, что Темпл в половом отношении чрезмерно развита для своего возраста и проявляет нездоровый интерес к сексу. Большая часть этих обвинений была высказана взволнованным шепотом по телефону. «Я слышала, — шептала она в трубку, — как один мальчик сказал другому: „Она ко мне клеится“. Вы понимаете, что это значит?! — Почувствовав, что слова ее звучат глупо, она добавила: — Честно говоря, я сама не очень-то хорошо представляю, что это значит; но знаю, что так говорит молодежь».

Доктор Штайн, по моему мнению, главная проблема заключается в инфекции, из-за которой у Темпл болел и зудел мочеиспускательный канал. Поэтому она и трогала себя. Медсестра же, узнав о прописанном лечении, посчитала, что речь идет о борьбе с мастурбацией. Другая проблема — недостаток проницательности у лагерного персонала. Оказавшись в новой обстановке, Темпл всегда ведет себя так, словно стремится вывести окружающих из терпения, — подобным образом она определяет границы дозволенного. Опытная воспитательница, несомненно, поняла бы это. Однако взрослые не пресекали ее вопросов о деторождении, сексуальных различиях, запрещенных словах — они просто слушали, запоминали, а потом сравнивали свои наблюдения. Потом Темпл сказала мне: «Миссис Нортруп не нравилось, когда я говорила некоторые слова — ну, я их при ней и не произносила».

Я не заметила, чтобы хоть кто-то в лагере чувствовал к Темпл симпатию. Все они не могли дождаться, когда же от нее избавятся. Когда я забирала Темпл и уже усаживала ее в машину, медсестра произнесла, изобразив сердечную улыбку: «Подождите, я вам покажу, какие прелестные вещицы Темпл смастерила в лазарете! Настоящая маленькая художница!» Я едва не фыркнула вслух. Бедного ребенка так накачали снотворными, что она едва ли могла провести прямую линию! Я не выгораживаю Темпа — просто считаю, что ее навязчивое поведение оказалось связанным с сексом из-за инфекции мочеиспускательного канала, а не из-за чрезмерного полового развития (как уверяла меня администрация лагеря). Я была возмущена, что ребенка целую неделю держали на снотворных, а теперь не хотят в этом даже признаться!

Самое смешное, что эти люди, нортрупы, производят впечатление опытных педагогов, любящих и понимающих детей. Возможно, если бы возникшая проблема не была связана с сексом, они бы проявили себя совсем по-другому… В первый раз мы столкнулись с людьми, которые даже не попытались понять Темпл! А самое грустное, что сама Темпл вспоминает о лагере с восторгом: ей там очень понравилось.

Порой, когда у Темпл возникают жизненные трудности, она демонстрирует удивительно верное и глубокое самопонимание. На первом занятии по плаванию у нее ничего не получалось: в раздражении она начала драться и брызгаться водой. Инструктор по плаванию, симпатичный и разумный молодой человек, был с ней добр и терпелив, но тверд. После занятий Темпл спросила меня, почему ей было так трудно управлять собой. В результате размышлений она сама сумела прийти к определенным выводам. Впоследствии она заметила, что ей было непросто выучить этот жизненный урок, и сделала тем самым еще один шаг вперед.

Темпл не хотела учиться ездить на велосипеде, но когда ее, к большому собственному разочарованию, не взяли в велосипедный поход, она принялась за дело и освоила велосипед за несколько дней.

Из лагеря Темпл вернулась повзрослевшей. Я вижу, что она приобрела не только новый опыт, но и новые знания о себе. Надеюсь, они помогут ей в ее нелегком пути.

Я рада, что встретилась и поговорила с Вами, хотя и смотрю на нашу встречу не как на последнюю надежду, а как на еще одну ступеньку для Темпл на ее пути к зрелости. Возможно, она эмоционально неполноценна; но, по крайней мере, сама она этого не знает — и остается счастливым ребенком.

Пожалуйста, не тревожьтесь о том, как воспримем мы поставленный Вами тяжелый диагноз. Ни один родитель не перестанет любить своего ребенка из-за того, что его проблема названа по имени. Моя дочь осталась моей дочерью, семья — семьей, и отношения в семье — прежними. Величайшее преимущество воспитания состоит в том, что это длительный процесс, а не какая-то сверхзадача, которую нужно решить за три дня.

Хоть Вы и полагаете, что через несколько лет Темпл безнадежно отстанет от сверстников, для меня ничего не изменилось. Если Вы считаете, что ей можно помочь психиатрическими методами, мы усердно последуем Вашим советам. Мне очень интересно было бы узнать, почему и доктор Крадерз, и доктор Мейез, которыми я глубоко восхищаюсь, осмотрев Темпл в три года, не назначили ей никакой специальной терапии. Мне хотелось бы узнать ваше мнение.

На всем нашем пути нам очень помогали советы профессионалов. Особенно мы благодарны больнице Святого Луки.

Еще раз благодарю Вас за помощь и жду дальнейших консультаций.

Искренне Ваша, миссис Грэндин

После еще одной консультации родители начали возить меня к психиатру раз в неделю. Доктор Штайн был немцем, воспитанным на фрейдизме. По всей видимости, он стремился раскрыть тайны моего подсознания и понять, что же заставляет меня вести себя так, а не иначе. (В 1956 г. в психиатрии психоаналитического направления возникла теория, согласно которой аутизм вызывается психической травмой. Современная нейробиология опровергла это предположение. Аутизм вызывается нарушениями в центральной нервной системе. Это физиологическая проблема.)

На мой взгляд, доктор Штайн был похож на человека из рекламы «Таблеток от кашля братьев Смит»: симпатичный улыбчивый человек, с которым приятно поболтать и поиграть. На столе у него всегда стояла тарелка с конфетами «Эм энд Эм» — специально для меня. Выявить причины моей мифической «психотравмы» доктору Штайну, конечно, не удалось, однако он немало помог маме своими советами и рекомендациями. Мама научила меня читать, она защищала меня в конфликтах с учителями и одноклассниками, ее интуиция помогала мне больше, чем могли бы помочь часы дорогостоящей терапии.

Зная, что психиатр часто разговаривает с мамой наедине, я из-за этого рассказывала ему не все, что он хотел бы услышать.

Отношения окружающих оставались для меня абсолютно непонятными. Когда у мамы с папой возникли трения, сестра Джин часто спрашивала меня: «Как ты думаешь, мама с папой не разведутся?» «Конечно, нет!» — уверенно отвечала я. Они ведь не кричали друг на друга — по крайней мере, при мне; а более тонких признаков, говорящих об ухудшении взаимоотношений, я просто не замечала.

Джин на полтора года моложе меня — мы с ней были близки. Брат и младшая сестренка моложе меня соответственно на шесть и семь лет — понятно, что они не входили в нашу компанию.

Никогда не рассказывала я психиатру и о «волшебной» машине. Даже в то время я понимала, что такие фантазии он сочтет уж слишком странными. Но если бы вместо толстой тетушки у меня была волшебная машина, возможно, не было бы и глупой болтовни о сексе, навлекшей на меня столько неприятностей. Я смогла бы контролировать поступающие стимулы и обеспечивать необходимый мне тактильный контакт, не рискуя при этом встретить такой напор впечатлений и ощущений, которого не способна выдержать моя нервная система.

Одно из исследований по проблеме детской мастурбации показало, что чрезмерная мастурбация прекращается, как только родители начинают проявлять к ребенку нежность и чаще его обнимать. Моя воображаемая машина, конечно, не могла заменить материнскую любовь; но она помогла бы моей незрелой нервной системе научиться принимать ласку от других любящих людей — таких, как мой отец и тетушка.

Доктор Штайн часто беседовал со мной о любви: спрашивал, кого люблю я, кто любит меня…

— А твои друзья в школе? С ними у тебя все хорошо? — спрашивал он.

— Ага. Хотя они меня часто дразнят, — и я беру с тарелки еще горсть «Эм энд Эм». — А ты как отвечаешь?

— Дерусь. Иногда. — Я запрокидываю голову и отправляю в рот одну конфету за другой.

— Темпл! Ты меня слушаешь? Я спрашиваю о твоем отце. Как у тебя с ним? Вы хорошо ладите? — и рука доктора Штайна совершает в воздухе вращательное движение.

Разумеется, я не собираюсь расписывать ему папин невыносимый характер. Я набираю еще горсть конфет и поднимаю глаза на доктора.

— Ну, папа иногда сердится… но все мы иногда сердимся. А вообще мне с ним очень интересно. Я иногда помогаю ему в саду. Мы сеем семена, сажаем луковицы и еще подстригаем розы. А кроме того, мне ужасно нравится наша лодка! Я помогаю папе — полирую металлические детали. Папа говорит, что я лучшая полировщица в мире!

Это все правда. Правда и то, что в самом хорошем настроении папа (как и я) бывает, когда трудится физически.

Доктор Штайн кивает и что-то помечает в моей карте.

На протяжении двух лет я посещала доктора Штайна каждую неделю — и, не жалея сил, отдавала должное продукции фирмы «Эм энд Эм».

Когда я заканчивала пятый класс, мама вновь написала доктору Штайну:

Уважаемый доктор Штайн! Думаю, настало время для следующей консультации. Хотя в целом прогресс налицо, меня беспокоят многие моменты, относительно которых хотелось бы с Вами переговорить.

Во-первых, дома Темпл ведет себя лучше, чем на людях. Дома она — любящая, послушная, аккуратная девочка, всегда готовая помочь. Как хотела бы я, чтобы такой же она оставалась и в обществе! Темпл повзрослела, стала более разумной и независимой.

Во-вторых, со школой она справляется, но только под давлением. Французский она ненавидит и уже довела учительницу до белого каления. Уроки делает из-под палки, хотя, стоит ей взяться за дело, без труда справляется с заданиями. Я знаю это, потому что по совету учителя каждый день помогаю ей делать домашнее задание. Весь этот год Темпл демонстрирует определенный прогресс — особенно с тех пор, как школа начала еженедельно посылать нам отчет об успеваемости. Я специально просила об этом учителей, и это помогло сосредоточить интерес Темпл на учебе. Но меня беспокоит, сможет ли Темпл после «Долинной страны» продолжать учиться в обычной школе? Удержится ли она на нынешнем уровне? Сможет ли завязать отношения с новыми соучениками и учителями?

Мистер Джонсон, ее учитель, полагает, что это вполне возможно — при условии, что новые учителя внимательно ознакомятся с историей Темпл и отнесутся к ней с пониманием. Но, возможно, ее успехи вселяют в нас необоснованный оптимизм? Мы слишком близки к Темпл, и нам трудно оценивать ее беспристрастно. В этом нам нужна Ваша помощь.

Я опасаюсь, что, возможно, слишком давлю на Темпл, пытаясь управлять ее жизнью. Ей пора научиться самой принимать решения. Впереди еще два года, чтобы приготовить ее или к следующей школе, или к жизни в новых условиях, вдали от друзей. Я постаралась, как могла, объяснить ей, что дальнейший путь будет определяться только ее успехами. Я не могу решать, где ей учиться: выбор школы зависит от ее успеваемости, а я, Вы, семья, учителя — все мы можем в лучшем случае подбодрить ее и помочь советом. Пусть учится сама строить свою жизнь. Окончательный выбор зависит от нее. Конечно, для десятилетней девочки это нелегкая задача. Но, как бы сильно мы ее ни любили (а мы ее очень любим), мы не можем избрать за нее судьбу.

До сих пор я стремилась «отслеживать» всех, кто общается с Темпл, и произносила перед ними патетические речи, стремясь «перетянуть» их на свою сторону. Но время идет — скоро это станет невозможным. Как мне помочь ей? Где провести границу между разумной твердостью и давлением? Меня всегда удивляло, что Темпл, если хочет, может мгновенно, словно по мановению волшебной палочки, превращаться в «хорошую девочку». Так, сейчас она очень старается хорошо себя вести. Но что если мои требования или требования школы для нее слишком тяжелы? Может быть, я вместо того, чтобы помочь, взваливаю на ее плечи непосильный груз?

Я всегда полагала, что требованиям родителей или добрых, симпатичных учителей подчиняться легче, чем требованиям чужих, безразличных тебе людей. Возможно, Вы выскажете свое мнение.

Порой Темпл убегает из дому в слезах, заявляя, что я делаю ее жизнь невыносимой. Однако я чувствую, что наши требования ей необходимы. Мне рассказывают, что вне дома она ведет себя весьма разумно и ответственно. Две семьи по соседству любят ее и с удовольствием принимают у себя в любое время.

До сих пор беспокоит меня вопрос сексуального воспитания. Мистер Джонсон, ее учитель, говорил мне, что Темпл по-прежнему болтает на рискованные темы и произносит неприличные слова. Я объяснила Темпл, что подобными разговорами развлекаются только глупые маленькие дети и что окружающим неприятно ее слушать. К моему удивлению, она ответила, что никогда не начинает сексуальных разговоров первая: ее подбивают на это мальчишки. Как разрешить проблему, не причинив Темпл вреда? Мы в затруднении и надеемся на Вашу помощь.

Но, знаете, доктор Штайн, наряду с этим мы видим в Темпл столько хорошего — такое желание стать лучше, такую зрелость (и в то же время такое наивное ребячество — все в ней перемешано!), такие задатки чудесного человека!..

Если бы только мы смогли помочь ей разобраться в себе! Возможно, что-то подобное можно сказать о любом ребенке: но я говорю о нашей дочери. Я готова использовать все возможные средства, только бы не останавливаться и не опускать руки!

Весь этот год Темпл трудилась без устали. Она заслуживает любой помощи, какую мы только можем ей дать.

Жду от Вас ответа.

Искренне Ваша, миссис Грэндин

Данный текст является ознакомительным фрагментом.