ВЫПИСКИ ИЗ СТАРЫХ ЗАПИСНЫХ КНИЖЕК
ВЫПИСКИ ИЗ СТАРЫХ ЗАПИСНЫХ КНИЖЕК
осень 1926-го и зима 1927 г. (начало)
…Вечная пара вовек не встречающихся
* * *
…Даже Анютины глазки плакали
* * *
Анютины глазищи
* * *
Одна тоска расселась
* * *
Нелюбопытно, как старческий загар
* * *
Зеленый костер
* * *
Какой должен был быть напор, чтобы так сжаться!
(О чем? Найти. Хвост очень точного наблюдения.)
* * *
Старуха вяжет чулки на собственных мыслях.
* * *
Птицы слушают телеграммы
* * *
Море — вырядилось — в синь и ярь
* * *
…Плевало — фыркало — харкало
(NB! Бедное море!)
* * *
Целого моря на переломе
Волна ломалась, как голос
* * *
Молочная пена
* * *
(Строки из Лестницы, — очевидно в С<ен> Жилле.)
* * *
Моя потрясающая воспитанность, <пропуск одного слова> простым глазом: простому глазу. — Зато все большие — увидели.
* * *
…На песке волна нарисовала волны
(Стоило бы — стих)
* * *
Поперечность: взад-вперед’ность моря. Как Л-н.
* * *
Я бы хотела, чтобы меня любил старик, многих любивший, меня — последнюю. Не хочу быть старше, зорче, грустнее, добрее, холоднее. Не хочу, чтобы на меня смотрели вверх. Этого старика я жду с 14 лет: им бы был Стахович, им — почти был В<олкон>ский, п. ч. он меня почти полюбил.
* * *
Переводимы смыслы. Слова непереводимы. Переведя горячий — heiss —. Heiss und weiss — (пустыня). Горячая и белая — не то. Короче, переводимо слово, звук — непереводим.
Там, где единица не понятие, а слово (дальше не разобрать, было что-то верное)
* * *
Бойтесь понятий, облекающихся в слова, радуйтесь словам, обнажающим понятия.
(NB! Поняла: бойтесь одежды, радуйтесь — сути. Май 1939 г.)
* * *
…Там, где конец дыханья —
Начало души
* * *
Отрывок письма к Б<орису> (на песке st. gill’cкoro plage ? l’infini[23] — карандашом)
Этот уезд из Чехии, эти экскурсии (воображаемые, его, — 1939 г.) в Париж и в Лондон — точно нарочно, чтобы ты тогда мог полюбить меня. Теперь я еду в Чехию,[24] а ты больше всего на свете любишь свою жену,[25] и всё в порядке вещей. Б<орис>, одна здесь, другая там — можно, обе там, два там[26] — невозможно и не бывает.
Я ни с кем не делю <пропуск одного слова>, это моя страна и моя роль, поэтому не думай обо мне вовсе.
Двум поездам вслед не глядят. (В два глаза — одному.)
Тоскуй, люби, угрызайся, живи с ней на расстоянии, как какой-то час жил со мной, но не втягивай меня.
Человеческого сердца хватает только на одно отсутствие, оттого оно (отсутствие) так полно.
…Не бойся, что я чем-нб. преуменьшаю твою любовь к жене, но «я люблю ее больше всего на свете» — зачем ты мне это твердишь, это ей надо знать, не мне.
(NB! Твердил — себе. Потом с ней разошелся.)
Я привыкла к жизни — в мире совершенном: в душе. Оттого мне здесь не хочется, не можется, не ст?ится.
* * *
Как тихо пишется. Как шумно печатается.
(Ноябрь 1926 г. — Типография.)
* * *
— Смерть Рильке: 29-го декабря 1926 г.
Я рада, что последнее что он от меня слышал: Bellevue.[27] Он, так любивший ландшафты Франции. Bellevue — в этом названии моего городка — весь его первый взгляд оттуда на землю. Вот уж — Belle Vue!
* * *
А нынче, гуляя с Муром, изумлена: красные верхи деревьев! — Что это? — Молодые прутья (отпрыски) бессмертья.
* * *
Мур — 2-го апреля 1927 г.
— Мур, вот Barnrn!
— Козел.
Нагибается, целует, делает рукой, и, уже уходя: — «Налоду масса, дени мало. Всё».
* * *
(NB! Первая Мурина фраза.)
* * *
(О Есенине) — У Ес<енина> был песенный дар, а личности не было. Его трагедия — трагедия пустоты. К 30-ти годам он внутренно кончился. У него была только молодость.
* * *
(Пел — и пил.)
* * *
Аля в детстве говорила: горблюд, а Мур, сейчас: люблюд (от: люблю).
* * *
Июнь 1927 г.
Слово научило меня всему. (Даже хозяйству.)
* * *
В какую-то секунду пути цель начинает лететь на нас. Единственная мысль: не уклониться.
* * *
О Л<ейтенанте> Шм<идте> Б. П.[28] — Победа человека, к<отор>ый не есть ты, к<оторо>го в тебе нет. Победа всех против одного. Ш<мидт> ноет. Ш<мидт> слюнит. Ш<мидт> нытик. Слезь и слизь.
* * *
Письма Ш<мидта> — срифмованный жаргон 1905 г.
* * *
— Дети, вы меня сбросите!
* * *
— Дети, вы меня вспомните!
* * *
Le moule en est bris?.[29]
(Надпись на могильном камне.)
* * *
Поэзия
Это сочинила одна семилетняя крестьянская девочка, когда мы на Оке катались на лодке:
Серафима-отца
Окатила овца
* * *
Не глазами, а слезами
Я глядела на тебя
* * *
(Конец записной книжки 1926 г. — 1927 г.)
* * *
Мур — осень-зима 1938 г. Пастёр
Tu es en lutte perp?tuelle contre les choses (inanim?es) inertes.[30]
* * *
Я: — Почему у тебя такая голова стала маленькая?
Мур: — Вымыли.
* * *
— Кот! Да у тебя — усы!
— А как же кот — без усов?
* * *
— Отрывок из неотосл<анного> письма — Elancourt, лето 1934 года. (Муру 9 л.)
Нынче, возвращаясь с Муром из Траппов (ибо это — Траппы!)[31] в ответ на какое-то его размышление сказала ему слово Гауптмана, к<отор>ое знаю с детства:
— Миром движут голод и любовь.[32]
— Голод — да, быстрый ответ. — Любовь — нет. Мало — любят. Я не говорю о маленьких, этот велосипедист, напр., — это — всё равно, я не говорю о любви одного человека к другому. Я говорю о важном, главных. Голод и злоба — да.
А слово Гауптмана — неглубоко, ибо та любовь, о которой он говорит — тот же голод. (Даже не жажда.)