ИЗ ЗАПИСНЫХ КНИЖЕК

ИЗ ЗАПИСНЫХ КНИЖЕК

Есть такая восточная шутливая присказка. У Моллы Насреддина спросили, сколько ему лет. “Сорок”, – ответил Молла. Через год снова спросили. “Сорок”, – был ответ. Спросили еще через год, а там еще и еще – ответ был неизменный: “Сорок”. Когда ему напомнили о его забывчивости, он не растерялся, сказал: “А вы хотите, чтобы я каждый день менял свое слово? У мужчины одно должно быть слово.”

Сталин во многом напоминает мне этого шутника. Но с той лишь разницей, что Молла Насреддин смеялся над собой, а Сталин – над страной…

О том, что Сталин, составив определенное мнение о чем-либо, потом не менял его, не менял свои приказы, даже если они обращались против нас, знают хорошо те, кто прошел войну, у кого зоркие глаза и цепкая память, кто не хочет из ложного стыда закрыть глаза и уши на все увиденное и услышанное на войне, где воочию можно было убедиться в своеобразии сталинского военного гения, оценить шутки стоившие нам миллионы жизней.

Рассказывает Герой Советского Союза, танкистка, писательница Ирина Левченко.

“Поначалу наши ребята, молодые танкисты, не имевшие опыта и навыка в танковых боях, столкнувшись с хорошо обученными танкистами фашистской армии, не выдерживали их натиска и, не принимая боя, панически бежали, оставляя машину. Сталин приказал заградотрядам расстреливать беглецов на месте. И их расстреливали. Но вот ситуация изменилась. Мы научились воевать. Немцы сами начали убегать от нас. Мало-помалу беглецы перевелись, и стрелки заградотряда остались без дела. Впрочем, это не точно. Они все-таки находили работу, зорко смотрели за полем боя и, как только какой-нибудь наш подбитый танк загорался, бежали на дымок: не спасать обгоревших танкистов, а расстреливать на месте. Конечно, сытые бравые автоматчики это проделывали из трусости, чтобы скрыть свою бездеятельность – чего доброго еще пошлют с немцами воевать. Но и Сталин хорош. Сколько писали в ставку, частушки даже сочинялись, как уберечься от своих, но так до конца войны управы на них не нашлось, Сталин так и не отменил своего приказа, не сделал к нему поправок. Танковые подразделения вынуждены были негласно держать при части отряд бойцов, которые спасали раненных танкистов от солдат внутренних войск”.

Такую же картину рисует кавалер двух орденов солдатской “Славы”, капитан Бабкен Гевондович Кричьян, защитник Сталинграда, прославленный разведчик.

“Не знаю, как на других участках фронта, но можно смело сказать, что в Сталинграде из десяти убитых добрая половина пала от наших пуль”.

Были ли среди нас такие, которые говорили бы Сталину: “Не согласен”?… Да, были. Но мы о них не говорим, их не чествуем, они погибли бесславно по одному движению пальца Сталина. Например, Орджоникидзе, Постышев. Известны последние слова Якира: “Да здравствует коммунизм!” Или Карахана: “Ничего нового. Революция пожирает своих детенышей”.

Одного кивка, движения руки Сталина было достаточно, чтобы летели головы маршалов, генералов, дипломатов, крупных партийных деятелей. Мао-Цзе-дун в Китае за одну ночь убрал всех руководителей партии, которые собирались на Пленуме скинуть его с поста, указать на его ошибки. Недавно этот прием повторили в Бангладеш. Желая избавиться от неугодного властелина, убили его самого, всю семью, родственников. Вот и мы, взявшиеся переделать мир, перевоспитать Португалию, весь Запад, Америку, находимся пока во многом на уровне Бангладеша. Вот и Индира Ганди пытается вырвать себе особые полномочия. Ей, наверное, тоже мерещатся отрубленные головы противников. Какой удобный прием! Какие там споры, диспуты, обмен мнениями, когда есть кивок головы, одно мановение пальца. Заразительный пример. Скоро, очень скоро Индия почувствует на себе этот безмолвный кивок, пожнет плоды от предоставляемых Индире Ганди “особых полномочий”.

Вот так и ушли в неизвестность патриоты моего Карабаха, те, которые заикались о каком-то референдуме, о каких-то своих, исконно армянских интересах. Арменак Каракозов, Гайк Арустамян, Мукуч Арханян, поэт и педагог Нерсесян. Разве всех перечислишь?

Автомат властно вошел в наш быт, в нашу жизнь. Это хорошо. Я приветствую любую автоматику, которая облегчает труд человека, помогает нам. Но я решительно против, когда автоматика влезает в личную мою жизнь, требует от меня каких-то механических действий, заставляет мыслить по какому-то заведенному порядку, по мерке. По этому заведенному порядку жить, конечно, легче. Рыба клюет на крючок с приманкой и находит свой бесславный конец. Но она видит только приманку и не видит крючка, той опасности, какой подвергает свою жизнь. Но рыба есть рыба, с нее какой спрос?

Обидно, что мы уподобляемся рыбе. Идем на приманку, не замечая за ней крючка-обманки. Человеку оставаться человеком в наши дни трудно. Он не желателен, с ним много хлопот. Стадо и пастух – вот предел наших мечтаний, наш идеал.

Но я не хочу стать бараном, не хочу превращаться в рыбу, в животное. Не хочу, чтобы мои дети, внуки стали ими. Я хочу остаться человеком, чтобы мои дети, внуки тоже остались людьми. Думали и мыслили не по заведенному порядку, а по собственному разумению. Чтобы при случае, сказали: “Не согласен. Я воздерживаюсь. Я протестую”.

Видите, как многого я хочу. Я хочу, чтобы человек остался бы человеком, а рыба рыбой. Если осел – ослом. Чтобы не равняли меня ни с рыбой, ни с ослом. Так многого я хочу.

Правильный человек, со всех сторон правильный – идеал нашего общества. Не человек, а геометрическая фигура. Равнобедренный треугольник. Этакий оловянный солдатик. Когда-то над оловянными солдатиками Андерсена посмеивались, смеялись над его голым королем, а теперь и голый король и оловянные солдатики – главные персонажи нашей жизни.

Куда ты катишься, мой современник? Разве тебя оловянным солдатиком выпустили в свет? Разве тебя не учили быть человеком? Учили, конечно, учили. И в школе, и дома, и комсомол. Разве твоими воспитателями не были и это высокое чистое небо, и эти душистые колыхающиеся в хлебах поля, даже вон те неказистые придорожные кустарники, на которые по весне, озоруя, ливнем падают повеселевшие стайки воробьев. Или высоченные краны, вознесшиеся над твоим городом, которые доставляли тебе немало радости.

Как же это ты вдруг стал геометрической фигурой, равнобедренным треугольником, автоматом, равнодушным ко всему, что окружает тебя?

Будущий век будет именно таким, какими будут воспитаны для него граждане, так возвещал еще в средние века великий педагог и мыслитель Ян Амос Коменский.

Нет, не возрадовался бы Коменский, окажись он среди нас. Не признал бы человеком ни Гейдара Алиева, ни Кеворкова, ни многих из нас, безликих существ, лишенных самых элементарных человеческих качеств.

Если наш век способен был создать таких уродов, значит он не стоящий век, ничего путного от него не жди.

Наш образ жизни, со всеми ее приманками и обманками, убийствами без суда и следствия, обращение человека в рыбу, в осла, в автомат, в оловянного солдатика – это вечно смердящий факел зла. Он не только жжет нас, но и предостерегает. Смотрите и мотайте на ус – живой Дантов ад. Хотите угодить в котлы со смолой? И люди шарахаются от приманки на крючке, от революции, за которой все прелести ада.

Во Франции восставшие 15 миллионов готовы были свергнуть существующий режим, на улицах Парижа пахло революцией. Де Голь сказал только одну фразу: “Хотите жить как в Советском Союзе? Что вы делаете, безумцы?!”

И “безумцы” протрезвели, разошлись по домам. Испугались нашего факела. От нашего факела шарахнулась и Португалия, пролила много крови, но не проглотила приманку. Слава им, погибшим за правое дело, спасителям рода человеческого.

Вот ведь горим, а огнем своим предупреждаем: не идите за нами, за любой приманкой – крючок.

С самого начала революции в Португалии было видно, что коммунисты у власти не удержатся. Не удержится прежде всего их лидер, премьер-министр Васку Гоясавиш. Его знаменитое заявление о своем несостоятельном народе, нуждающемся в перевоспитании, было началом его конца. Миру стало ясно, что сам лидер коммунистов остро нуждается в перевоспитании.

Медвежью услугу в этом отношении оказала Гоясавишу “Правда”, повторив глупость прмьер-министра с целью во что бы то ни стало поддержать его, заявив также на весь мир, что “большинство голосов не главное в выборах. Главное политика”.

Почему “Правда” позволила себе такую глупость? По очень простой причине – она уже не понимает, что пишет глупости. Чтобы зайцу не умереть от безделья, ему нужен волк. Природе нужны, как известно, не только овцы, но и волки. Волк нужен зайцу, чтобы он не разучился бегать. Результат отсутствия критики и самокритики, от которых избавлена “Правда”, – это то же самое, что происходит с зайцем, избавленным от волка. “Правда”, поставленная в положение всевидящего и всезнающего бога, оказалась зайцем, разучившимся бегать. Где было ей, “Правде”, научиться бегать? Не было для нее нужного полигона. Сказала “Правда” – словно отрезала. Какие могут быть возражения, сомнения? Она же бог – всевидящий, всезнающий.

Если мы хотим жить, а не прозябать, как зайцы, не терпеть поражений в первом же бою, не позориться на весь мир, мы должны сбросить путы с ног, не становиться жертвой придуманных форм или фраз, ни разу не оправдавших себя. Что стоит только приевшееся нам всем выражение о нашем единодушии! Выньте вату из ушей – нет в мире единодушия даже там, где всего два человека. И хорошо, что его нет. Было бы единодушие – человек перестал бы быть человеком, самим собой.

Пример “Правды” с ее позорной статьей – тому свидетельство.

Но в этом ли только беда, товарищи? Кто считал, во сколько обходятся нам эти “революции на дрожжах”? За пять дней до падения Васку Гоясавиша – хотя оно было очевидно с первого дня его министерской деятельности, особенно после его глупого заявления о своем “темном народе”, нуждающемся в перевоспитании, мы отвалили уже мертвой португальской “революции” пять миллионов долларов. А сколько отвалили до этого – неизвестно. Но известно, что мы очень щедры на дары. Прикидывайся только красным, пообещай нам сделать у себя “революцию”. Пример Ататурка нам не урок. Сколько таких Ататурков мы повидали – и никаких выводов. Все тянут из нас, обманывая нас коммунарками. Но что-то этих хитрых вымогателей, делавших у себя “революцию”, не видно на горизонте. Даже несмышленышу ясно – этим ловкачам нужны наши деньги, а не революция. Несмышленышам ясно, а тому, кто так щедр на дары, не ясно. Он все надеется на чудо. Но чудо не совершается.

Попробуйте сосчитать, сколько мы отвалили одному только Вьетнаму за многие, многие годы, если каждый день он обходился нам по три миллиона долларов. Причем наперед было понятно, что после победы Вьетнам не будет с нами. Для этого кроме щедрости следовало проявить немного зрячести. Посмотрите на карту. Может ли Вьетнам быть с нами, находясь рядом с Китаем. Или Корея, где перевешали всех коммунистов? Она тоже нам не в копеечку обошлась. А Индонезия, где мы замахнулись так широко! Нигде в мире нет крытого футбольного стадиона, а в Индонезии есть. Его построили мы, в подарок. Вот где мы не считаем денег. А чем кончилась там “игра в красных” – весь мир знает: сбросили свой скоморошеский наряд – у Ататюрка, наверное, научились – и были таковы. Не позабыв, конечно, на всякий случай перебить своих коммунистов, поверивших в эти красные игры.

И какой только сквозной ветер не обдувал тебя, не обжигал морозом твое лицо, твою душу, мой современник? Ночной стук в дверь, гонения и житейские неурядицы, неслаженный быт, полуголодное существование и многое, многое другое. Как ты выжил, каким чудом сберег голову? Как умудрился пройти все круги Дантова ада и остаться живым? Загадка из загадок.

Жизнь наша была с пробелами, которые приходится заполнять. Мы часто ошибались, часто совершали поступки, поступившись совестью. От многого неверно отказывались, за деревьями не видели леса. Как не вспомнить Блока, писавшего:

Рожденные в годы глухие

Пути не помнят своего.

Мы – дети страшных лет России -

Забыть не в силах ничего.

Так и прожил я свой век в немилости. Но я испытываю истинную радость – оттого, что прожил его, никому не поддакивая, ни перед кем не склонив голову.

Много раз говорилось, что от общества зависит то, каким вырастет сегодняшний ребенок в будущем. Мало кто думает о том, что воспитывая его на “незыблимых истинах”, сковывая его морально и духовно, мы растим из него “ничто” – живого манекена, не способного самостоятельно мыслить.

Мы всеми способами стараемся приучить человека к готовым формулам. Гордимся своей монолитностью, единодушием, не понимая, что тем самым выносим этому человеку приговор.

Жизнь била этого жадного к ней человека, имя которого Леонид Гурунц.

Но и больной, раздираемый недугами, он остался верен себе, своему кредо: во всем сомневаться, искать в жизни свою истину, свою тропку.

Мы строим будущее, стоя по колено в грязи.

Жизнь коротка, но если ты любишь и любим – она вечна, конца не имеет. Для такого счастливца дни превращаются в россыпи солнца.

Пифагор, по преданию, смирял при помощи музыки неукротимые страсти. Власть красоты равна песне, спасшей спартанцев в войне. Еще старик Аристотель говорил о лечебных свойствах красоты. Эта песня о тебе, моя любимая.

Я часто вспоминаю слова Ромена Роллана: “Умрем же, Кристоф, чтобы родиться вновь”.

Есть люди – как звезды. Их нет, а свет продолжает идти.

Не торопись разрывать финишные ленты. Искусство не терпит соперничества. Подлинное искусство – как полноводная река, течение ее незаметно.

Он был неизлечимо болен: ни разу в жизни не страдал за другого. Есть такое заболевание – рак души.

Увидеть красоту в самом обыденном – значит быть художником. С этого начинается искусство.

Кто-то умно сказал: “Время уносит слабую, легкую породу, вымывает мусор и фальшь, а зерна правды, выпадая в золотой осадок, остаются”.

Как бы время не старалось, и от меня что-то останется. Останется мое неистребимое желание донести до будущего поколения кусочек правды о себе и о своем времени.

Мы выступаем во всем мире как поборники свободы и демократии, но где, в какой еще стране этим словам так неуютно, как у нас?

Самую жизнь с ее трагическим неблагополучием, с ее неожиданными дарами счастья познал в достатке и я. Жизнью своей я доволен. Сложись она по другому, по устланной соломкой дорожке, может из меня бы ничего и не вышло. Давно известно: не отведав горечи, трудно определить вкус сладкого.

Я вижу закат якобинской диктатуры, конец девятого термидора.

Писать – значит ходить по туго натянутой проволоке, балансируя между иллюзией и правдой. Это в лучшем случае. Многие, натренировавшись, бегут по ней, не балансируя, беря на прицел одну лишь прозрачную иллюзию жизни.

И такие есть самоубийцы от литературы.

Известный английский писатель Уэллс в беседе с Горьким сказал: “В этой стране надо спекулировать”, – не в бровь, а в глаз. Далеко смотрел старик.

Александр Блок писал:

О если бы знали вы, друзья,

Холод и мрак грядущих дней…

Поэт, живущий вне времени, был чутким сейсмографом.

Априорные схемы, принятые на веру или наугад, гибель несут обществу, о котором мы так печемся.

Образ степной травы перекати-поле, гонимой ветром и не знающей связи с землей, постоянно стоит перед глазами.

А что, если скитальческую участь перекати-поля изведает человек? Будет ли он счастлив? Не думаю. Без духовной оседлости, без ощущения корней, питающих жизнь, без привязанности к своему роду-племени, к собственной истории, далекой и близкой, к культуре своей страны не может быть полноценного человеческого счастья.

Вот тебе узенькая дорожка – не смей ни влево ни вправо.

Такова участь нашего писателя. Таковы железные директивы свыше. Все должно быть в круге. А круги эти – круги Дантова ада, где пожираются не тела, а души людей.

Хорошее качество – забывать плохое, не помнить о нем. Помнить его – лишь душу грязнить.

Кто-то из поэтов остроумно сказал: “Быть человеком – некогда”. Это очень опасный и тревожный сигнал.

Что такое “Я” в жизни человека? Это прежде всего духовный процесс, процесс самоутверждения. Он, этот процесс, необходим человеку для сохранения индивидуальности, для сохранения человеческой самости. Если человек лишен этого собственного “Я”, он представляет собой еще только биологический вид.

Чувство прекрасного – неотъемлемое качество человека. Некрасивая формула, утверждают ученые, не может быть правильной.

Поль Дирак, великий английский физик, свое доказательство антимира выводил, следуя не только математической логике, но и красоте формулы. Вот что такое чувство прекрасного, что такое красота.

Учусь у них – у дуба,

у березы…

Так писал когда-то старик Фет. Он учился у природы, а мы с нею в рукопашную только боремся. Глупее такой борьбы и не придумаешь.

Человек, пишущий эти строки, стремится к правде, верит в силу разума, в спасительную силу любви. Он любит весь мир, но больше всего ту землю, где когда-то босиком бегал.

Шесть лет в школе устойчивый, стабильный “актив” командовал, а “пассив” подчинялся, но все больше и больше сопротивлялся своему приниженному положению.

Наступил час – и в классе были проведены перевыборы. “Пассив” занял положение “актива”. Класс шумно праздновал свою победу.

Как все это знакомо, и как печально. Нас, писателей, тоже делят на актив и пассив, но без права рокировки.

“Если бы спросили, на каком языке говорить с богом, то я бы предпочел армянский… Человек сам по себе уже интересен, если он говорит на армянском языке”. Это сказал Байрон в назидание тем армянам, которые позабыли родной язык.

“Я равно порицаю и того, кто взял себе за правило только восхвалять человека, и того, кто всегда его порицает, и того, кто насмехается над ним”. Это сказал Блэз Паскаль много много лет тому назад, но будто сказано сегодня, в наши дни, для многих любящих приврать, показать жизнь однобоко.

Не верьте никогда тем, кто говорит: “Забудьте о прошлом, не бередите раны, которые вызывают боль”. Наглядный пример ухода от сложностей жизни, от Паскаля. Я не Паскаль, но позволю себе ослушаться бредовых призывов любителей голубого покоя. И говорю: “Не бойтесь боли. Боль – это память. А без памяти нет отца, нет родины”.

Человек чаще видит то, что хочет видеть.

Кому-то пришло в голову сказать в “Правде” (от 23 марта 1980 года) о бесполезности в учреждениях, на производстве многих заседаний и совещаний, громко именуемыми “коллективным разумом”.

Давно всем известно: “коллективного разума” в природе не существует, его заменил окрик вышестоящего. Но собрания продолжаются. Проводятся сверх всякой меры, принося огромный вред: напрасно тратится драгоценное время.

Когда я поделился своими мыслями с одним из знакомых, вращавшихся в высших кругах, тот с горькой улыбкой заметил: “Нашел чем утруждать голову – напрасно тратится время. А ты посчитай, сколько тратится на одну только сессию Верховного Совета, на которую съезжаются со всех концов страны, расплачиваются не только временем, но и звонкой монетой”. И он назвал сумму, которая меня ошеломила: ни мало, ни много 100 миллионов. 100 миллионов брошенных на ветер денег, на то, чтобы сказать, как мудр Брежнев, предначертавший план нашей будущей жизни. Такая щедрость при нашей катастрофической, устрашающей бедности!

В народе говорят: “При пахоте потерянное при молотьбе нашлось”. Недалек тот день, когда это потерянное скажется. Скажется так, что у щедрых наших мотов коленки затрясутся.

Наш колпак, колпак социалистического строя, мы пытаемся напялить на голову любой другой страны. Это великое заблуждение. Революцию нельзя насаждать, она должна созреть изнутри, в самой стране. Мы наш колпак не на улице подобрали. Мы к нему шли через Радищева, декабристов. Через девятьсот пятый год. Октябрь.

А через что прошли Чехословакия, Польша, Венгрия, Болгария? За этот колпак с нас еще спросят. Спросят сурово.

Мы окружены недругами. Недругами открытыми и скрытыми. Но удар под самый дых нанесут скрытые недруги, лицемерно объявленные друзьями, – так называемые социалистические страны. Случись заваруха – несладко придется нам, прежде всего, от мнимых друзей. Мы напяливаем, напяливаем наш колпак и ждем чуда. Но чуда не происходит. Историю торопить нельзя. У нее свой ход, не терпящий власти над собой.

Кто-то точно определил нашу профессию. Он сказал: ”Писатель не врачеватель боли, это сама боль”.

А Кант, имея в виду не только нашу профессию, писал: “Имей мужество пользоваться собственным умом”.

У правды загадочное свойство. Сколько ни топи ее, она выплывает. Армяне говорят: правду нельзя убить, ее можно только ранить.

И она неизлечимо больна – мы ее без конца раним.

Революция, перестройка мира – давнишняя мечта всего человечества. К ней обращены взоры всех обездоленных. Но она, эта мечта, натолкнулась на заслон. Заслон – это мы, ставшие помехой на ее пути.

Миллионы, миллионы людей, невинно пострадавшие от Сталина, сделали нашу страну пугалом для всего мира. Сейчас его хотят обелить. Но как бы ворона не мыли, белым лебедем он не станет.

Сталин не только убийца, он еще вор. Он украл у людей мечту, мечту о перестройке мира.

Афганистан для нас – что Вьетнам для Америки. Мы утонем в нем, как утонули во Вьетнаме американцы.

Чем скорее унесем ноги оттуда, тем будет лучше для них и для нас. Но мы этого не сделаем. Что нам кровь людская! Она цены не имеет. Пусть льется. Нам не привыкать к потерям.

В минувшей войне, при поддержке союзников, мы едва справились с одной лишь Германией. Как собираемся справиться с искусственно созданными врагами, которым уже счета нет?

Афганистан: искра, брошенная в пороховой погреб. Наше вторжение в Афганистан – начало нашего конца.

Гитлер не был дураком, но он поступил опрометчиво, самоуверенно замахнувшись на весь мир. Это заставило Англию с ее ненавидящим Советский Союз главой правительства Уинстоном Черчиллем вместе с Америкой вступить с нами в союз.

Мы сейчас в точности повторяем Гитлера, своими неумными действиями восстановив весь мир против себя.

Странные у нас представления о границах. Когда-то Финляндия торчала под носом Ленинграда. Опасно. Надо, чтоб Финляндии не было. В крайнем случае отодвинуть ее подальше. Не вышло. Поломали зубы и при своих остались. Финны дали нам прикурить.

Западная Украина тоже оказалась бельмом на глазу. Здесь получилось, слопали ее. Вся Прибалтика была присоединена к нам из тех же соображений.

Теперь на очереди Афганистан. Интересно, кто следующий? А ведь одно государство всегда граничит с другим. За Афганистаном начинается Пакистан, за Пакистаном Индия. Для мнимого благополучия своей страны этак можно весь мир прикарманить.

Капиталистические страны почему-то избавлены от этого чувства мнимого благополучия. Их не беспокоит сосед, будь он маленький или большой. А нас беспокоит. Особенно, если он слабый, не может дать нам сдачи.

Империализм – это война. Так твердили мы многие годы, но с годами произошла рокировка. Те, которые кричали о грозящей миру опасности со стороны империалистов, выдавая себя за миролюбцев, преспокойно обменялись с империалистами ролями. Теперь ребенку ясно, что не империализм, а коммунизм – очаг войны. Один только Китай с его замахом на Монголию, Вьетнам, пол-России, Индию чего стоит! Или мы, хватающие без разбору все, что плохо лежит.

Эти записи, как и многие другие, что я делал до этого, конечно, света не увидят. Я их пишу не для сегодня и не для печати. Без жалких потуг потрафить цензуре, потрафить дуракам, которые нами командуют. Я подобен тому космонавту, который, выйдя на орбиту, уже не подчиняется земному притяжению. Я счастлив: от такой свободы будто выросли крылья. И я лечу, лечу, не зная помех.

Космонавт, выйдя на определенную орбиту, уже не подчиняется закону притяжения. Как я завидую космонавтам. Вот бы и нам, пишущим, такую орбиту! Высоту, недосягаемую для цензуры, контроля дураков, которые, как гири, висят на ногах, заставляют нас ходить, приседая на каждом шагу.

Он сумел себя ловко подать. У него теперь такая гарантия спокойной жизни: и премии, и награды! Он всего добился, в пылу карьеризма не заметив, как угас в нем миг озарения, без которого нет художника.

Человек зажигается только от человека. Он, как огонь – и жжет, и светит, и греет.

Очень часто правда лежит в конце боковой тропинки. Не жалей, если судьба привела тебя на нее. На боковой тропинке сыт не будешь, но миг озарения не покинет тебя в пути!

Тяжелую муку ношу в сердце – разуверился в человеке, в его таланте, который был и которого не стало. До дыр износил талант, обменяв его на дешевый сиюминутный успех, дешевую карьеру.

Старость – это скрипучие двери, от них каждый старается избавиться.

Болезнь – жгучее одиночество. Как бы ни был окружен людьми, вниманием, ты одинок. Один на один со своим страданием.

Молодость – еще поиск, безотчетная любовь, мужество, подвиг. В ней постоянно что-то чудотворное горит.

Ах, время, время, что ты с человеком делаешь? Сперва даешь припасть к чистому роднику, потом начинаешь мутить в нем воду, не дав напиться досыта.

Кому нужен родник, если в нем замутнена вода?

Семь раз убейте, семь раз оживите, все равно останусь тем, кто я есть.

Жить с полной отдачей! Отдавать и ничего не ждать взамен – было моим девизом, и, кажется, я не изменил ему.

Смерть ходит за мной по пятам. Но я ей не поддамся, пока ты не отведешь от меня глаза.

Если бы передо мной встала бы дилемма – какую систему избрать для жизни капиталистическую или социалистическую, я, не задумываясь, избрал бы социалистическую. Но не ту, какая у нас есть, а ту, какой она задумана, могла бы быть, без наших глупостей, извративших сущность этой великой мечты человечества – сущность социализма. Кто-то из диссидентов умно сказал: “Я за социализм с человеческим лицом”.

Еще на заре нашей новой жизни был брошен мудрый лозунг: “Советская власть без коммунистов”. Я за этот лозунг

Есть в нашем урочище, на кручах, в расщелинах, вцепившиеся крепкими корнями в скудную почву тутовые деревья. Они растут на отвесном скате горы не вверх, а как-то вбок, горизонтально. В постоянных жестоких сражениях за жизнь деревья выросли кряжистыми, с кривыми и перекрученными стволами, с обломанными ветками и множеством израненных сучьев. Они вызывают уважение – как воины, изувеченные в битвах, но сохранившие силу духа.

Вот так и с человеком может случиться. Жизнь перекрутит его, будет вить из него веревку, но не согнет, если он не хочет согнуться.

Оскорбление, подлое слово. Проблема не новая. Где только нас не оскорбляют, не угощают подлым словом. Но она, проблема эта, не изучена ни юриспруденцией, ни медициной. Выходит, валяй, убивай наповал неугодного тебе человека какой-нибудь выходкой, ударом подлого слова – тебе ничего не будет. Мудрое изобретение века, не правда ли?

Моя жизнь – это свод человеческих страданий. Но она была для меня тем медоносным цветком, из недр которого я набирал свой нектар.

Сколько стоит писатель, если он, услышав крик боли, мольбу о помощи, закрывает уши, ради своего благополучия мирно уживается с несправедливостью и жестокостью?

Мне нечего терять, я человек уходящий. Даже сейчас, перед своей кончиной, задаюсь вопросом: куда мы идем? Назад, господа, назад. К своим прапраотцам, в каменный век. Мы еще не выбрались из логова зверя.

История человечества есть история борьбы за свободу и история борьбы против свободы. Именно этой причудливой диалектикой объясняется жизнестойкость и одухотворенность всякого искусства.

Каждая строка, написанная честно сегодня, будет воспринята грядущим поколением, как бесценный дар. Спешите сказать это слово, способное осветить беспросветную темень наших дней.

Власть слова куда сильнее власти денег.

Моими кураторами всегда были невежды. Нет, не то слово. Напыщенные бездарные негодяи, изображающие себя писателями. Но это всего лишь серые коты, умеющие только мяукать. Петь им не дано.

Насилие ведет за собой ложь. Не потому ли мы так нагло врем, наращивая ложь, что беспредельно растет насилие?

Причуды времени. Выверты завзятых крикунов, пожиравших в человеке его самость, его земное и духовное, его человечность. Попробуй выстоять, остаться человеком, когда ты в зубах дракона.

Я слышу ржание коней, скрип повозок, арб, байки сельских балагуров, рассудительную речь бывалых, мудрых стариков под грабовым деревом, что росло перед нашим домом. Это мое детство. Мой неиссякаемый ларец, полный еще неувядших цветов.

Зависть – это признак бездарности. Была бы у меня власть, я бы запретил людям, страдающим этим недугом, близко подходить к искусству.

Писатель, лишенный таланта, дорвавшись до власти, может принести непоправимый вред всему коллективу, всему писательскому клану. Снедаемый завистью, он запросто может загубить истинный талант, чтобы тот не маячил впереди.

Писатель – это тот, кто живет в яростном негодовании, в неистовом отрицании зла.

Еще раз о зависти. Бойтесь этого зла. Зависть мелочна и мстительна. Она никому ничего не прощает.

Если писатель при виде несправедливости и жестокости, не думая о последствиях, ринулся в бой, считай его талантливым. Смелость входит в состав таланта.

Посадили дерево на отшибе, в каменистую землю – и делу конец. Не выхаживали, не поливали, а там и вовсе забыли дорогу к нему. Мало ли в жизни незадачливых поступков!..

О, русский язык! Я постиг тебя, твой вкус, твой смак, бесконечность твоих оттенков, которым не обучишься ни на одном факультете. Постигал жизнь, ее мудрость, ее горечь, как то дерево, посаженное в сухую каменистую почву. И, о чудо, дерево, посаженное в камень без жизненных соков, прижилось, оно принесло плоды.

Жизнь идет на ущерб, быстро катится под гору, но я все равно там, в небесах, в поисках синей птицы, в мучительных странствиях за ней – истиной, которую от нас спрятали, заперли за семью замками.

В Союзе писателей Армении проводили митинг, посвященный Борису Пастернаку. Среди писателей Армении много почитателей его таланта. Одного я знаю хорошо – с детства был влюблен в Пастернака.

Обсуждался вопрос об исключении Пастернака из… Союза писателей СССР. За это предложение подняли руки все, даже тот, влюбленный в поэта с детства. В том числе и я, ваш покорный слуга.

Почему за проявленную в бою трусость солдата расстреливают перед строем, а за трусость, ставшую уже повседневностью и привычкой не наказывают никого? Даже коллективная трусость ненаказуема, если она совершена в угоду кому-то или чему-то.

Мы часто говорим о равнодушии. Не из этого ли резерва обывательской трусости черпает оно силы?

Не лги… Ложь, в конце концов, оборачивается предательством и изменой.

Трус – тот же лжец, изменник и предатель.

Тучи часто закрывают луну. Но проходит минута-другая, пусть час, глядишь, она снова всплыла и сияет на своем высоком небосклоне.

А тучи? Что тучи? Они сейчас здесь, а через минуту – их нет, будто и не было. Куда ветер подует.

Если ты правдив и честен – горе тебе, горе. Пути тебе не будет.

Я часто наблюдал: живет человек на земле, живет достойно и трудно, а его почему-то не замечают. И тогда человеку начинает казаться, что он обсевок в поле.

Чего только мы не натерпелись от Сталина, через что только не прошли! Еще неизвестно, через какие тернии придется пройти при его преемниках. Взгляните на одного Кеворкова, готового через горы трупов своих соотечественников идти вверх по служебной лестнице. Эта образина и бездушная скотина – продукт сталинского режима, его выкормыш. Слепок Сталина в миниатюре.

Сталин ушел, оставив нам в наследство стадное чувство страха, незыблемые догмы, духовную нищету и инфантильность, если хотите, духовное людоедство.

Совершить зло стало делом плевым, обычным. Жестокость – привычкой.

Мы привыкли к этому и проходим мимо, не давая себе труда подумать: откуда такое, можно ли терпимо относиться к подобным явлениям? Привыкли, просто привыкли.

И если мы завтра начнем друг друга съедать, не удивляйтесь: к этому мы достаточно подготовлены.

Кем он был, Сталин, погубивший цвет народа, подорвавший веру людей в светлые идеалы, – обыкновенный шизик, которому надо было лечиться в психиатрической больнице, или Тьер, стрелявший в революцию?

Это уже знамение века: неумные руководят умными, бесталанные – талантливыми. Так и норовят, прямо умирают до чего хотят стать Мао или Ким-Ир-Сеном, не меньше. Каждый в вверенном ему приходе.

Есть дни потерь, так же, как дни удач, дни обретений. Сегодняшний день мертвый. Я ничего не написал, нарушил собственное правило: ни дня без строчки.

Не чудо ли, что я жив, до сих пор жив? Сколько смертельных недугов, физических и моральных, подстерегали мои нервы, мое сердце, сколько смертельных пуль и снарядов летело мимо.

Вся моя жизнь – это муки Сизифа и Тантала вместе взятые.

Если ты хочешь, чтобы твой сын стал человеком, научи его еще маленького жалеть бездомного щенка.

У кого не хватает силенок изменить себя, пусть не грозится изменить мир.

Душа не разменная монета, ею нельзя торговать.

В моем родном Карабахе я встретил дерево у ручейка. Вода годами размывала корни, но дерево стоит, словно на подпорках. И мне вдруг показалось, что передо мною не дерево, а собственный портрет.

Правда – это непримиримая борьба со злом.

Надо жить так, чтобы другому человеку было легче оттого, что ты живешь на свете.

Жизнь пишется сразу на беловик, возможны кляксы. Горе тому, у кого одни кляксы.

Излюбленный метод расправы – не отвечать на вопли жалобщиков. Глухота. Что и делается в масштабе всей страны.

Я тот оселок, на котором все пробовали точить свои острые ножи.

Одно дело декларировать идею, другое – осуществлять. Все мы щедры на красное словцо. А пошел ли ты сам по новому, неизведанному пути? Все твои слова о прекрасном – поповщина, если ты разговариваешь с людьми, не сходя с проторенной дорожки.

Ветка багульника, поставленная в воду, расцветает даже зимой. Душа человека подобна багульнику. Она расцветает в любом возрасте от ласки. Но ласка у нас – дефицитный товар, она выдается строго по лимиту.

Коварная штука – доброта. С доброй душой можно всю жизнь носом землю рыть.

Мои родные дети. Я не оставлю вам наследства, сбережений. Я завещаю вам доброту. С этой штукой, как вы знаете, можно всю жизнь носом землю рыть и ничего не добиться. Но другого наследства у меня нет.

Неуютно было мне с ним. Я все свои копья обломал за него, а потому оно мне дороже всего.

Слабость обретает силу, натыкаясь на препятствия. Лишенное опоры существо не гнется, а наоборот, выпрямляется, само становится опорой.

“Я склонна думать, что всякий человек несет свою судьбу в себе самом, а содержание жизни формируется по свойствам его характера”.

М. Шагинян

Человечность, устремление к прекрасному, совершенству – такими высокими принципами живет настоящий художник. В этом его главное назначение.

Пути к Олимпу – это поиски непривычного и напряженного, мучительного и радостного. Подлинное художественное произведение -комплекс всех этих путей, ведущих к Олимпу. Только в таких исканиях вызревает и утверждается художественная правда.

Безудержная апология или зрящное отрицание эстетической позиции писателя – равноправные палачи всего живого в искусстве, обоих надо вешать на одной веревке.

“С возрастом начинаешь понимать силу человека, постоянно думающего. Это сила огромная, покоряющая. Все гибнет: молодость, обаяние, страсти – все стареет и разрушается. Мысль не гибнет, и прекрасен человек, который несет ее через жизнь”.

В. Шукшин

Я тем оградил себя от тления и забвения, что верно служил своему народу, моему Карабаху, отдав им все, что имел: сердце, ум, руки, свой скромный талант писателя, все физические и духовные силы без остатка.

“Делай все так, как будто ты век собираешься жить, а молись так, как будто сейчас собираешься умереть”.

Ф. М. Достоевский

“Я не хочу быть звездой. Я хочу быть фонарем, освещающим дорогу своему современнику”.

М. Светлов

Я мечтаю о времени, когда осел будет назван ослом, а орел – орлом. О, какое это будет блаженное время!

День мой догорает, след мой в мире невелик. Одно у меня утешение – с правдой жил в ладу.

Не бойтесь раньше времени израсходовать моральные и физические силы. Человек обладает огромным запасом прочности. И нет ничего пагубнее для здоровья, чем душевная и физическая леность.

Если жизнь в молодости перетрет хорошенько – будет человек, а заласкает – пропал ни за понюшку.

Самого лютого, опасного врага ищи там, где ты сделал добро. Человек, если он дурной, беспощаден к тому, кому он обязан. Такова цена добра, если ты помог недостойному.

Кажется, Горький говорил: ”Быть существом мыслящим – безусловная обязанность человека”.

Вся наша жизнь, практика жизни, против этого. Нас воспитали в слепом преклонении перед авторитетами не духовными, а административными. “Порочное, – по выражению Владимира Канторовича, – узкогуманитарное образование” помогало нам в этом – не быть существом мыслящим.

Быть существом мыслящим значит поставить себя в оппозицию ко всей сути нашего общежития, которое открыто требует от нас безоговорочного исполнительства, и только исполнительства. И чем подобострастнее, тем лучше.

Великое и низкое, героическое и постыдное, передовое и отсталое, чему оказался свидетелем и соучастником в своей стране, – ко всему этому я имею отношение.

Где появляются семена черствости, жестокости, равнодушия в наших детях? Там, где ребенок растет в тепличных условиях, надежно защищенный от зноя и стужи жизни.

Стать правильным человеком – это значит застегнуть душу на все пуговицы, ничего не замечать, никаких тревог и забот не испытывать, ко всему притерпеться.

Что-то солнечное, прозрачное, как виноградная лоза, изначально присутствует в душе, когда мы молоды. Проходят годы, горькое зернышко, случайно оброненное рядом с виноградной лозой, начинает расти, превращаясь в куст, дерево, источая горечь и горький запах.

Наше время – яростное и загадочное, кровавое и возвышенное. Тот, кто попытается умалить, скрыть одну из этих сторон, – враг этого самого времени. Когда мы поймем, люди, кто враг, а кто друг этого времени?

Моя жизнь – бикфордов шнур, который все время паленным концом подбирается ко мне. Все видят и никто не отважится сбить огонь, погасить его. Хрен с тобой, Гурунц, пусть разорвет тебя на куски, раз никому ты не дорог!

В Египте, в гробнице фараона найдены были кувшины с зернами пшеницы. Зерна пролежали тысячелетия, высохли, окаменели. Это естественно.

Но вот их посеяли, и свершилось чудо: они проросли и заколосились.

То, что создается веками, не может исчезнуть в десятилетия. Я не верю, что жестокость века может обратить человека в четвероногого.

Я не так наивен, чтобы подумать, что все это увидит свет. Мы ведь так отвыкли от критики.

Да, да, снова отсрочка. Снова какие-то катаклизмы на другом конце планеты мешают нам у себя дома в полный голос сказать о своих бедах. И мне грустно от этих отсрочек. Дооткладывались мы с вами, дорогие сограждане! Наша критика всегда не к месту. Домолчались до того, что дураки стали водевилями нас потчевать, безмозглыми своими опусами. Гитлера не испугались, фашизм в самом его логове придушили, а перед каким-нибудь слизняком-кретином, облаченном властью, опускаем руки.

Но есть и утешение. Об этом хорошо сказал поэт:

…И, как нашел я друга в поколеньи,

Читателя найду в потомстве я.

Е. А. Баратынский

Эту тетрадь хочется заключить стихами замечательного армянского поэт, Рачия Ованесяна:

Пришло поколение -

Оно лишь молчало,

Считая молчание началом начал, -

Улыбкой оно безответной встречало

Хвалу и хулу

И топор палача!