О поэте, «харкающем в суп»

О поэте, «харкающем в суп»

Далеко не все литераторы вслед за русским критиком Бондаренко и израильским публицистом Шамиром разделяют тезис о «великом русском поэте». Так, издательство имени А. С. Суворина (Союз писателей России. СПб., 1996 г.), выпустило тиражом 999 экземпляров брошюру академика Ю.К. Бегунова, который, конечно, не так известен, как Бондаренко, но все-таки он доктор филологических наук России и Болгарии. Профессор Политологии Балтийского Государственного Универстета («Военмех»), почетный профессор Великотырновского Университета (Болгария), член союза писателей России, член Русского Исторического общества, автор около 500 книг, статей как научных, так и публицистических. Предисловие к этой книжке написал издатель Александр Сушко. Оно называется «Когда поэта нет в живых».

«И уже нет Бродского. О мертвых хорошо или ничего – утверждали древние.

Haш век внес в это известное изречение небольшой, но существенный мыследовесок: он добавил:… но лучше правду.

И нам симпатично это уточнение, ибо так получилось, что мертвые порой живее всех живых». Мертвые в веке нашем продолжают жить. В свое время Солженицын уверял, что «мертвый он сделает даже больше, чем живой». И он имел все основания так заявить: мертвые продолжают свое бытие, одни с положительным потенциалом для общества, другие – с отрицательным.

Примером положительного можно безоговорочно считать Пушкина. Он помог утвердиться многим поэтам «серебряного века»: он был нравственной опорой Ахматовой и Цветаевой. Есенин по Пушкину выверял не только плащ и цилиндр, но и свое творчество. Отрицание Пушкина легло в основу программы отечественных футуристов. Маяковский одно из итоговых стихотворений посвятил Пушкину. Для Георгия Иванова ностальгия по родине, выверенная по Пушкину, уложилась в стихи, достойные золотого фонда отечественной поэзии. Можно ли представить Ходасевича без Пушкина? А поэта поэтов Блока? А сколько еще их, значимых, но не упомянутых!

Водопад дифирамбики в адрес Бродского, обрушившийся на русского читателя в последнее время, как бы вынес безоговорочный вердикт его гениальности, его значимости для нас, не в полной мере до этого знакомых с его творчеством. Усомниться в этом означало по меньшей мере добровольное обнародование своей неполноценности, своей ущербности. Как-то даже стало неприлично после такого славословия припоминать другое древнее выражение: о необходимости всегда выслушать и противоположную сторону. Ей вроде бы даже и неудобно слово предоставлять.

Но, несмотря ни на какие соображения неприличия, неудобства, она на устах многих. Она существует. И эта скромная брошюра академика Ю.К. Бегунова как раз и посвящена диаметрально противоположному взгляду и на творчество поэта, и на мифологию, которой он стал обрастать. Она – как охладительный душ на разгоряченные головы, порой напоминающих тиффози, поклонников поэта.

Жестко, последовательно, ступенька за ступенькой поднимается ученый в анализе событий, легших в фундамент первого мифа о Бродском, скажем так: недурно театрально обставленного мифа, не хуже, чем горбачевский фарс в Форосе.

Своеобразие первого мифа о Бродском, который развенчивает Бегунов, заметим, еще и в том, что появился он в одном из самых диковинных городов России (кстати, родине поэта), городе, вознесшемся над болотами, пронизанном всеми социальными миазмами, городе удивительной взлетности духа и одновременно мерзопакостнейших людишек, приюте большинства человекоуподобленных особей, восходящих еще к эпохе Достоевского, их бы назвать своим именем – монстрами, мутантами, недочеловеками – но не поворачивается язык, мешает притча о Лазаре – с их архиизощреннейшим самомнением, сих нелепейшими претензиями к миру и к окружающим их, которые принимают порой гипертрофированные формы. Они наложили своеобразный отпечаток на творчество поэта, именно они для него стали (с какой стати?) олицетворением всего русского народа.

С Владимиром Высоцким. Из архива Е. Б. и Н. В. Рейн

Бегунов добросовестно цитирует апологетов Бродского, даже название одного из разделов о нем заимствует у них – «Шекспир наших дней». Отметим, однако, что восхищение Шекспиром на русской почве не всегда безоговорочное.

Лев Толстой, как известно, к творчеству английского драматурга ничего, кроме отвращения, не испытывал на протяжении всей своей жизни (см. его знаменитые статьи), ибо он оценивал его творчество с позиций высочайшей нравственности, с которой Шекспир обращался достаточно вольно. У серьезной русской литературы никогда не сбрасывается со счетов заповедь Пушкина: творчество и судьба нераздельны. И мы, говоря о Бродском, заметим, что он не пошел вслед за Пушкиным, для которого нет ничего выше истории своего народа.

И, разумеется, мы будем несправедливы к тем, кто утверждает, что большую роль в привлечении внимания к фигуре Бродского и к его творчеству сыграло присуждение ему Нобелевской премии. Для многих это явилось полнейшей неожиданностью. И поэтому мы попытаемся высказать в адрес уважаемого Нобелевского комитета несколько нелицеприятных мыслей по поводу его оценок наших мэтров в литературе.

Я коснусь только пишущих на русском языке. Только пяти литераторам дано было право получить знаменитую премию. Из них только имя Бунина лично для нас не вызывает никаких сомнений в правомерности ее вручения. Александр Солженицын получил ее за обогащение мирового языка словосочетанием «Архипелаг Гулаг». Пастернак получил ее за смелость передачи на Запад своего романа, а не за литературные достоинства своего произведения, у которого были маститые предшественники: «Жизнь Клима Самгина» Максима Горького и «Хождение по мукам» Алексея Толстого… Однако присуждение премии Шолохову ставит всех в тупик. Ведь «Тихий Дон» был завершен писателем слишком давно, остальное его творчество серьезной критики не выдерживает.

Присуждение ее прошло в атмосфере недоверия писателю, которому брошено было обвинение в плагиате. Подлинность «Тихого Дона» доказали: Гейр Хетсо из Осло, Герман Ермолаев из Принстона, Мэрфи из Оксфорда. Конец всем спорам положила книга московского журналиста Льва Колодного, нашедшего в частном архиве рукопись «Тихого Дона», относящуюся к 1927–1929 гг.

Вернемся к нашей брошюре. Пусть все высказанное нами гроша ломаного не стоит. Но академик Бегунов ищет истину. Читателю судить – нашел ли он ее. И это важно. Ибо еще древние говорили: дорог Платон (а мы вслед за ними перефразируем их: дорог Бродский), но истина дороже».

Вот начальная глава этой книжки, из которой вполне ясна оценка филолога-академика.